Любовь на кончиках пальцев

Арсений потянулся, изо всех сил хрустя позвонками. Всё-таки им не стоило засыпать на диване. Хотя он и не особо успел понять, как это произошло — вот только они молча пялились в одно из ночных шоу, думая каждый о своём, а вот он уже закрыл глаза, чувствуя мерное сопение у себя под ухом. Сейчас же, выпутавшись из объятий Антона и чудом его не разбудив, Арс стоял на кухне и, ожидая пока в турке закипит вода, смотрел в окно. В их жизнь как-то неожиданно быстро ворвался апрель. Вроде только недавно Антон косился на него за отсутствие на голове шапки и бурчал по поводу того, что пуховик теплее новомодных пальто, а сейчас уже можно было смело выбегать на улицу в любимых дырявых джинсах. Хотя риск заболеть в этот период как раз возрастал в разы — погоду всё ещё штормило от «ахринеть как жарко» до «откуда этот блядский морозный ветер». Точно также сейчас штормило и самого Арсения. После хоть и недолгого — время на часах микроволновки показывало половину одиннадцатого, но сна, произошедшее поздней ночью казалось ему ненастоящим. Он даже и сослался бы на обычный кошмар, если бы не дичайший сушняк. Они всё-таки выпили с Макаром сет шотов на скорость. Кофе в турке начал подниматься и Арс поспешил переставить её на соседнюю конфорку. Размешал образовавшуюся кофейную шапку, а когда полез в шкафчик за стаканом, на пороге кухни появился Серёжа. Друг выглядел так, будто не просто пил накануне, но ещё и попал под раздачу в одной из подворотен — помятый, с огромными кругами под глазами и лениво собранным хвостиком с выбивающимися оттуда прядками волос. Арсений сглотнул образовавшийся в горле ком. Отчасти он выглядел так из-за него. — Кофе будешь? Или чай тебе сделать? — Это ты вообще-то у меня в гостях, — Матвиенко сонно потёр кулаком глаза и опустился на край диванчика. — Давай свою волшебную жижу. Серёжа однажды так назвал кофе, которое Арс любил варить по утрам, по одной банальной причине — тот после него летал как будто бы после цистерны с энергетиками. С тех пор это выражение между ними закрепилось, хотя проводить время по утрам вместе они почти перестали. Как начать разговор — а поговорить им однозначно было нужно, Арсений не знал. Что сказать и когда? Может, Серёжа вообще ещё не готов и сейчас молча выпьет свой кофе и уйдет обратно в спальню? Хотя то, что он с ним заговорил, определенно стоило трактовать как хороший знак. Задумавшись об этом, Арсений чуть не грохнул на пол один из стаканов и, поймав его уже чуть ли не у пола, почувствовал на себе косой взгляд. Ну да, он мог разнести посуду вдребезги не хуже Антона. Вылив из турки оставшуюся часть кофе — его как раз хватило на две идеально выверенные порции, он поставил чашку перед Матвиенко и уселся напротив. Пить свой как-то расхотелось, и он, подогнув под себя ноги, молча уставился на завешанный магнитами холодильник. Смотреть в глаза пока что было страшно. Серёжа же сделал первый глоток, и, перекатывая напиток какое-то время во рту, молчал. Ещё бы — Арсению и года не хватило, чтобы уложить всё в голове, а тут в распоряжении была всего лишь ночь. И то не самая спокойная. — Просто скажи — почему? На один вопрос лучший друг всё-таки сформулировался, и Арс незаметно даже для себя выдохнул. Больше всего он боялся начала диалога — той самой первой фразы, которую услышит, когда они останутся наедине. Именно она будто бы определяла весь дальнейший тон разговора, и пусть точного ответа на неё он не знал, но придумывать, что сказать, ему было не нужно. Как и уточнять, что конкретно приятель имел ввиду. — Не знаю, Серёжа, — чтобы чем-то себя занять, Арс принялся вырисовывать пальцем узоры на стенке чашки. — Не хотел тебя втягивать в это дерьмо — там же одно за другое цеплялось. Ну, развод, суд, ориентация. А у меня тогда не было никаких сил сваливать на тебя ещё и эту новость. А потом как-то… — Само получилось? — Серёжа невесело хмыкнул, делая очередной глоток. — Именно. Выглядело это как самая тупая в мире отмазка, но всё действительно получилось просто так. Просто так совпало, что рядом всегда был алкоголь, что в тот вечер самым неприметным показался именно тот клуб, что из огромной толпы вполне себе доступных на вид мужиков внимание, почему-то, обратили на него. Арсений прекрасно отдавал отчёт своим внешним данным — за ним, чего уж там, всегда кто-то бегал, но в тот период он явно не выглядел как образец чьих-то запросов. И, тем не менее, почему-то стал объектом внимания одного мудака. — Но я же твой лучший друг, Арс. Или нет всё-таки? — Серёжа отодвинул чашку в сторону и с тоской поймал его взгляд. Арсению тут же захотелось втащить себе по голове. Как он мог заставить его в этом сомневаться? — Серёга, конечно же да. В моей жизни никогда не было и не будет такого человека как ты, — он наконец-то развернулся к нему лицом полностью и нервно усмехнулся. — Я до сих пор не понимаю, за что ты мне встретился в этой жизни — я иногда веду себя как последний чёрт. И я столько тебе врал, что мне хочется в своём стыде утопиться. — Давай только без этого самобичевания, — Серёжа недовольно скривил лицо. — Ты мог рассказать мне потом. Хоть вчера. Пока мы не встретили этого уебана. Я, кстати, если его ещё когда-то увижу, откручу голову, ибо… — Не надо, прошу. Он даже твоего внимания не заслуживает. Арсений искренне так считал, а ещё знал, что, если тронуть дерьмо, оно обязательно начнёт вонять. У Егора были знакомства и деньги, и при желании он мог найти каждого из них. Успокаивало лишь то, что мозги у него имелись тоже, и если он не побежал искать Арса год назад — а это не было так уж сложно, то не сделает этого и теперь. Хотя за Антона сердце болезненно сжималось. Он, честно говоря, не ожидал вчера от него такой реакции. За него ещё никогда в жизни никому не били лицо и это… Пугало, но не отталкивало. Уже по дороге домой, когда все молчали, а ему оставалось лишь пересчитывать мелькавшие за окном фонари, он вдруг понял удивительную вещь. Его готовы защитить. Так, чтобы закрыть собой, и полезть с кем-то в драку. Это новое ощущение было странным, но отдавалось разливающимся внутри теплом. Наверное, он и в правду кому-то наконец-то был нужен. — Так что, — Серёга вырвал его из раздумий, нервно забарабанив пальцами по столу. — Почему ты мне не рассказал? Когда начал к врачу ходить, например. Или, когда вы там с Шастом это обсудили. Арс, я просто правда не понимаю, что я сделал не так… — Я испугался. Теперь, когда все запасные дорожки, которые он тщательно протаптывал к этому разговору, были перекрыты, ему не осталось ничего кроме колющей правды. — Испугался, что могу тебя потерять. Я и так столько времени — да что уж времени, всю жизнь, получается, наёбывал тебя со своей ориентацией, а тут ещё это. Знал же, что ты начнёшь винить себя, хотя единственный, кто во всём виноват — я. Не хватило как-то яиц попросить о помощи. Серёжа изо всех сил потёр виски: — Но я и правда виноват, Арсюха. Я себя таким уёбком теперь чувствую, ты не представляешь. Везде кичился, какой у меня хороший друг, какой хороший друг для него я, а получается, что проебал всё самое важное в твоей жизни. Как так блять? Арсений хотел бы знать, но в ответ на ум шла лишь тупая рифма. Да и если бы в этой жизни на всё были ответы, была бы тогда сама эта жизнь? Во дворе протяжно загудела чья-то машина. Может быть, нос к носу у арки встретились два водителя, и теперь пытались выяснить, кому сдавать назад, а кому выезжать первым. Арс не знал, как убедить Серёжу в обратном — на его месте он чувствовал бы себя также. Но кое-что знал точно. — Мы оба хороши, Серёга. Может, поэтому и дружим? Но даже если ты, по твоему мнению, в чём-то и виноват, то уже давно эту вину загладил. Матвиенко непонимающе вздёрнул бровь: — И чем же? — Ты познакомил меня с Антоном. — Я до сих пор с этого в ахуе. Каждый раз, когда вижу вас вместе. Когда Шаст бежит к телефону, сверкая счастливой жопой. И когда у тебя на лбу бегущая строка с сердечками. Вот как сейчас, кстати, да. — И это благодаря тебе, Серёжа. Правда. Я… таким счастливым себя ещё не чувствовал. Матвиенко с тяжёлым вздохом вновь взялся за чашку: — Я знаю. Сложно не заметить, когда хочется тебе скотч для физиономии принести. Не то чтобы ты меня сейчас этим успокоил — я всё равно как друг гавно, но чуть-чуть легче мне стало, да. Позову, наверное, надо было в психологи идти со своими советами. Арсению, хоть и немного, но легче стало тоже. Они поговорили — как нормальные взрослые люди, которые должны были сделать это уже давно. Но сделали опять же как все и как обычно — в момент, когда отступать стало поздно. Такова человеческая природа — откладывать всё на потом и разрешать уже не саму проблему, а её последствия. Пару минут они просидели молча. Серёжа продолжал маленькими глоточками отпивать кофе, а Арс стал подумывать сварить новый. Даже если прошёл всякий сон, изменять своим маленьким традициям он не был готов. — Ну что, можно хоть зайти-то наконец-то? — из коридора сначала раздался голос Позова, а потом показался и он сам. — Я уже есть хочу, если честно. Арсений с Серёжей развернулись к нему одновременно, и второй с недовольством закинул руку на спинку диванчика: — И как давно, блять, ты там стоишь? — Я вот с момента про сверкая счастливой жопой, — на пороге показался и сонно потирающий глаза Антон. — И у меня вопросы к этой части фразы, если честно. Арс не сдержал смешка: как бы всё не было плохо, вот прямо сейчас он двигался в нужную сторону. ***** Спустя три дня, однако, думал он уже о другом. В день рождения дочери Арсения накрывало. Ложась вечером спать в хорошем настроении, утром он просыпался с ощущением, будто находился под многометровой толщей воды. Открывал глаза и, упираясь взглядом в потолок, горько усмехался первой же мелькнувшей в голове мысли. «Ты её проебал, неудачник». Сегодня Кьяре исполнялось пять, и Арс готов был положить на кон всё, чтобы увидеть хотя бы на минутку, как сильно она успела вырасти. Его девочка и в три года-то впечатляла сверстников и воспитателей в детском саду — те каждый вечер рассказывали что-то новое о её выходках и советовали отдать в какую-нибудь театральную студию. Куда-нибудь, где смогут реализовать её яркий творческий потенциал. Она рано начала говорить, в год выплясывала у телевизора под музыку, а в три научилась читать за один вечер и радостно неслась по магазину к полке с детскими книжками. Что было потом — Арс не знал. Наверное, даже наверняка, Алёна не повела её ни в какие театры и на курсы при них. Вряд ли ей было нужно дома лишнее о нём напоминание. Может, Кьяра занялась танцами? Или рисованием? В последнем, кстати, у неё тоже наблюдались успехи, а бывшая супруга как раз склонялась к более размеренному виду занятий. Ещё Арс не знал, жили ли они до сих пор в Екатеринбурге, куда переехали после развода. Мама несколько раз заводила с ним какие-то неоднозначные разговоры на эту тему, и на секунду ему даже показалось, что они вернулись в Питер. А, может, он просто услышал то, что хотел? Ему нельзя было приближаться к ней по суду, но в самых отдалённых уголках души всё равно теплилась надежда хотя бы однажды встретить их по другую сторону людной улицы. Увидеть, как Кьяра улыбается, и держит Алёну за руку, облизывая большой рожок клубничного мороженого. Её любимого. Думать об этом всём Арсений позволял себе лишь единожды в год — именно в этот день. В остальные он задвигал мысли о существовании у него ребёнка в самый дальний мыслительный ящик и, будем честны, получалось неплохо. Тактика, которой он придерживался — думать так, будто этого никогда не существовало, работала. Но обсудить это с врачом, наверное, стоило тоже. Сегодня не хотелось ни говорить, ни двигаться. Он специально отпросился на сутки в театре, пообещав восстановиться к первым прогонам. Впереди их ждал насыщенный событиями сезон, и режиссёр пообещал задействовать его, в отличие от конца года, по максимуму. На кухне, вопреки рассуждениям об одиночестве, загрохотала посуда, и Арсений опомнился. Антон. Он же сам сказал, что не будет против его компании. Успешно загнавшись с первых же минут пробуждения, он совсем о нём забыл. Сдержав своё обещание про отгул, тот залетел к нему вчера в квартиру с полным рюкзаком учебников и ноутбуком. Несколько раз стряхнул с ботинок прилипшие комья грязевой каши и, уложив всё на стул, пояснил: — Буду писать завтра теоретическую часть к диплому. Обещаю быть тише воды, ниже травы. С тишиной, судя по всему, он не справился. Через минуту после своего кухонного фиаско он показался в проёме комнаты, осторожно высунул голову и, увидев, что Арс не спит, виновато улыбнулся: — Прости пожалуйста, я как обычно всё ёбнул. Но там всё целое и… Завтракать будешь? Если что — всё готово, минут через десять будет ещё и кофе. В общем, если что, жду тебя. К концу монолога Антон заметно стушевался и поспешил ретироваться на кухню. Арсений же с глухим стоном уткнулся в подушку: сегодня, как бы он не хотел, не мог ему дать взамен ничего. ***** Интересно, как описала бы Светлана Викторовна его состояние умными словами? Наверняка же было какое-то определение тому, когда внутри не оставалось ничего кроме зияющей пустоты, а сил хватало лишь на бездумное прожигание стены напротив? Или это называлось обычной слабостью? Той, которую он позволял себе раз в год перед самим собой. Кое-как затолкнув в себя часть завтрака — Антон, сам жуя бутерброды, сделал специально для него яичницу, Арс вернулся в комнату и лёг, отключив на телефоне все звуковые уведомления. Он не хотел видеть ни звонки, ни сообщения, ни что-либо ещё. Шаст косился на него всё проведённое на кухне время, но не сказал ни слова. Лишь закинул посуду в раковину и, сообщив, что пойдет писать диплом в гостиную, ушёл туда с ноутбуком в руках. Арсений был бесконечно ему за это благодарен. Не каждый партнёр понимал не то, что с полуслова, без слов совсем. И давал время побыть наедине с собой, при этом оставаясь рядом. Подложив ладонь под щёку, Арс задумался о том же, о чём и в прошлом году. Был ли у него шанс что-то изменить? Расстаться с Алёной друзьями — чтобы иметь возможность присылать дочери хотя бы подарки? Знать, куда вообще их присылать. Избежать суда. О последнем он до сих пор вспоминал с отвращением. Алёна не подала на него с какой-то конкретной статьёй — вряд ли бы тогда его спокойно приняли обратно в театр, но наговорила в зале суда столько, что ему захотелось провалиться под землю прямо там. Прожив с ней бок о бок не один год, часть слов он услышал от неё тогда впервые. «Установлено негативное воздействие на развитие несовершеннолетнего…» Эти строчки звучали у Арсения в голове набатом. Он никогда и ни за что не сделал бы Кьяре больно. Он так сильно радовался рождению дочки, что уже тогда готов был открутить голову любому, кто посмеет сделать ей или Алёне хоть что-то. А сделал, по словам Алёны, он сам. Ну да, он же встречался до неё с парнями. А для неё это оказалось страшнее любых алкоголиков и наркоманов, которых, к слову, возможности общения с детьми никогда почему-то не лишали. Они-то не трахались с мужиками. Арсений лежал, прокручивая эти сцены в голове как кадры из плохого кино, засыпал как в бреду, просыпался и начинал думать снова. Было в одних и тех же мелькавших в голове картинках что-то мазохистское. Что-то, в чём он топил себя с удовольствием, хотя бы так наказывая за совершённые ошибки. После четвёртой или пятой такой попытки, он заметил, что за окном начало вечереть. Изо всех сил зажмурился и попытался досчитать в голове до десяти. Господи, это нужно было как-то прекращать. Остановить эту фонтанирующую боль, заставлявшую сжимать пальцы на подушке до побелевших костяшек. Он не знал, сколько прошло время — потерялся не в пространстве, в себе, скорее, но в какой-то момент в комнате раздался тихий стук. Перевернувшись на другой бок, он встретился с обеспокоенным взглядом стоявшего на пороге Антона. — Я это… Может, что-нибудь посмотрим? Не знаю, насколько это тупая идея, если не хочешь — просто помотай головой, но мне всегда помогало. Можем что-нибудь грустное — если я поплачу, тебе станет хоть на секунду легче? Арсений его не заслуживал. Что он успел такого сделать в этой жизни, что судьба подарила ему его? Да, ещё несколько дней назад он говорил Серёже совершенно другое, но сегодня, по собственному мнению, имел полное право развести драму. И загнаться из-за этого ещё сильнее. Присев на кровати и осторожно кивнув — дав Антону возможность наконец-то зайти и заняться выбором фильма, Арс задумался вновь. Антон из-за него взял выходной, торчал весь день в соседней комнате, а он лишь уныло смотрел куда-то сквозь него, ведя себя как последний мудак. Он ужасный партнёр. Может, Алёна в какой-то момент тоже это поняла? Он, кстати, тогда так и не узнал, откуда она выяснила про его отношения с парнями. Пошла расспрашивать знакомых? Но зачем? Может, она настолько в нём разочаровалась и искала повод для расставания, по итогу наткнувшись на целый клад? Может, он не видел, как ей было с ним некомфортно? А комфортно ли сейчас Антону? Вот прямо сейчас скорее всего нет. Хотя по его сосредоточенному лицу, вглядывающемуся в страницу Кинопоиска, этого нельзя было сказать. Но он же наверняка обманул его ожидания. Вспомнить даже начало их отношений — весь такой из себя, уверенный, сильный, он оказался вот таким вот абсолютно серым, слабым и готовым закатить слезливую истерику на пустом месте человеком. — Про собак сойдёт? — Антон оглянулся на него через плечо, показывая экран телефона. — Катя говорила там что-то про Аляску. Арсений молча кивнул: всё равно не запомнит оттуда ничего. Антон быстро подключил телевизор и, нажав на кнопку play, неловко придвинулся назад, чтобы лечь рядом. Всё это было максимально странным — лежать смотреть фильм, когда в головах у обоих стопроцентно роились совсем другие мысли. Лежать рядом, но не как обычно, а на расстоянии друг от друга — Арсений почувствовал, как Антон нервно заелозил рукой по одеялу, по итогу уложив её себе на грудь. Арсений знал, что это неправильно и ненавидел себя за это ещё сильнее. Да, он терпеть не мог терять над чем-то контроль, и когда события последних трёх дней наслоились друг на друга и рушиться по ощущениям начало абсолютно всё, он не мог себя в этом не винить. Любой бы не смог. Фильм, к слову, он не видел, но часть сюжета запомнил: Антон рядом с ним то недовольно хмыкал, то радостно округлял глаза, когда на экране мелькала целая туча маленьких щенков. Пушистых лающих комков, которые, будь он там, кажется, загрёб бы себе в объятия. Этот мелькнувший в его глазах детский восторг заставил Арсения вынырнуть из-под толщи своих душевных метаний и на минуту зацепиться за реальность. Антон любил животных, особенно собак. Антон… был бы рад собаке? Об этом стоило подумать. Он в очередной раз прикрыл глаза. Они как-то ходили с Кьярой на собачью выставку. Какой-то Серёжин знакомый выставлял своего породистого пса и им по знакомству достались бесплатные проходки. Кьяра тогда счастливо дёргала его за рукав, останавливаясь напротив каждой собаки, и шёпотом спрашивала его о том, что это за порода. А если разрешали хозяева, то чесала щенков за ухо и сияла потом от счастья ещё половину вечера. Интересно, новый «папа» купил ей собаку? Неожиданное касание заставило его резко распахнуть глаза. Картинка на телевизоре кардинально отличалась от последней, которую он запомнил — значит, надолго выпал из реальности, но всё это отошло на задний план, стоило повернуть голову вбок. Антон успел задремать, и, посапывая сейчас и пуская тонкую ниточку слюны на подушку, закинул на его грудь ладонь, уложив её прямиком в район сердца. Это был самый обычный и простой из всех жест, но Арсений завис. Завис на его подрагивающих во сне ресницах, чуть приоткрытом уголке губ, на тонких, изящных пальцах, покоящихся сейчас на груди. Насколько Арсений сейчас ненавидел себя, настолько же сильно он любил Антона. Его искренность, желание сделать мир лучше, его всего самого — от макушки до кончиков пальцев. Эта мысль, давно живущая в нём, сейчас вдруг напомнила о себе и сработала лучше любого ушата с водой. Он загонялся о прошлом, когда рядом с ним в настоящем находился буквально самый лучший человек, которого он когда-либо встречал. Вот такой, да, со своими загонами и тараканами, но простой, тянущийся к нему даже тогда, когда любой другой бы ушёл. Но он же правда его отчасти разочаровал — совсем некрасочной реальностью. Что Антон думал о нём в данный момент? Когда на свои вопросы встречал лишь каменное выражение лица. Может быть такое, что он от него устал? Арсений бы от себя да. Да он уже, если честно. От себя обычного он ловил кайф, а от нынешнего, версии себя последней недели, хотелось пойти куда-нибудь утопиться. Антон словно ощутил его тяжёлый мыслительный процесс и сонно разлепил веки. Правда, тут же спохватился — почувствовал, что напускал слюней и, недовольно сведя к переносице брови, вытер их ребром ладони. В этих его действиях было столько обычной, отчасти детской непосредственности — Арсений не мог сказать, что тот не вырос, просто он ну вот такой, что не получилось сдержать в ответ на это всё улыбки. Шастун удивлённо округлил глаза: — Ты… Улыбаешься? Если мне нужно было напускать слюней на твою подушку ради этого, мог намекнуть пораньше — всё равно мне от теоретической части в методичке спать захотелось. А он был прав. Он только что улыбнулся впервые за этот день. Даже не сообразив, как это произошло. С Антоном всегда было так — тот делал или говорил что-то после чего было невозможно остаться равнодушным. Серёжа, наверное, был прав в своей фразе про трескавшееся пополам лицо — он себя чаще всего в этом не контролировал. Также, как и сейчас, хоть повод был совсем другим. — И это тоже, но я тут внезапно подумал, — голос Арса предательски захрипел после долгого молчания. — Как бы это всё не было больно — а мне больно, не буду врать, всё это привело нас именно к этому дню. — В каком смысле? — Антон непонимающе зачесал макушку. — Мой развод, суд, встреча с Егором. Это всё привело меня сюда — к тебе. Теперь я не уверен, что мы бы продержались с Алёной долго — может, только разошлись бы миром, но это всё произошло бы так поздно, что мы могли и не встретиться. А даже несмотря на то что мне больно, с тобой… с тобой мне хорошо. И спокойно. Как давно не было. Я наверняка отвратительный партнёр, потому что вряд ли даю тебе тоже самое… — Арс, — требовательный голос Антона заставил его от неожиданности замолкнуть. — Я тебя люблю. Всё, о чём Арсений думал за этот день, оказалось полнейшей хренью. Потому что земля из-под его ног ушла прямо сейчас. Всё, что крутилось в его голове, всё то, что происходило сейчас за окном — там, во внешнем мире, наполненном чужими разговорами, стуками мяча об асфальт и гудками машин, стало неважным. Перед ним остался лишь Антон, губы которого тронула лёгкая улыбка. — Только дай договорить, — он приложил свою ладонь к его груди — как во сне несколько минут назад, помогая выровнять дыхание. — Мне не нужно от тебя ничего сейчас в ответ, хорошо? Если ты захочешь мне что-то сказать, то сделаешь это, когда посчитаешь нужным. Мне хватает того, что я вижу и чувствую — а я чувствую достаточно. И я так давно хотел тебе это сказать, но постоянно проёбывал все шансы, что, когда ты сейчас улыбнулся впервые за день, понял — это оно. Ты должен, Шаст, сделать это сейчас либо никогда больше. Я понятия не имею, что там в твоей прекрасной голове, подозреваю, что мало хорошего, но хочу, чтобы ты это знал. Антон его… любил. Если бы Арс сейчас стоял, то как пятнадцатилетний подросток упал бы от подкосившихся коленок. Ему не первый раз признавались в любви, кажется, к двадцати семи стоило начать относиться к этим моментам более спокойно, но. Антон. Признался. Ему. В любви. — Ты сказал давно? — теперь голос предательски дрогнул уже по другой причине. — Насколько? — Ещё на новый год, наверное. Когда в Воронеже был. Признаться, имею ввиду, хотел впервые тогда, а когда понял, — Шаст неоднозначно приподнял плечи. — Не знаю? Наверное, на вокзале, когда прощались с тобой. Может, раньше. Разве у этого вообще есть отправная точка? Я просто однажды посмотрел на тебя и понял, что да — я влип. Арсений тоже влип. Давно и бесповоротно. Влип настолько, что хотел кричать об этом на весь мир, но не мог. Не только потому что говорить о таких отношениях нельзя, но ещё и потому, что какой-то мерзкий внутренний барьер не давал даже повернуть в эту сторону язык. А сказать об этом так, как Антону, он не хотел больше никому. Даже однажды Алёне. Но он мог сказать что-то другое. Особенно сейчас, сегодня. Сказать, сделать. Дать понять, что однажды он себя поборет и разрушит все возведенные собою барьеры до основания. Нырнув Антону под руку и устроив голову на его часто вздымающейся груди, Арсений прикрыл глаза: — Влип. Я тоже влип. Ты себе не представляешь как. Шаст коротко усмехнулся, и через мгновение запустил пальцы ему в волосы, начав аккуратно перебирать. Почему-то им обоим нравилось делать именно так. Была в этом жесте какая-то убаюкивающая мягкость. — Слушай, я не Ванга, но знаю, что ты был хорошим отцом. И ты и сейчас отец, Арс, пусть у тебя и нет возможности с ней видеться. Я бы в детстве всё отдал за то, чтобы знать, что обо мне хотя бы помнят. Это даже намного важнее. И ты для неё… Ну, как ангел-хранитель, знаешь? — Типа из разряда сказок? — Типа далеко, она тебя не видит, но всегда чувствует твою любовь. У них, правда, ещё какие-то штуки были для транслирования своей силы… Штуки. Арсения вдруг прошибла мысль — у него ведь такая была. Он, правда, снял её, когда это всё случилось, но, кажется, закинул куда-то недалеко. Перекатившись под удивлённым взглядом Антона на свою сторону кровати, он отодвинул нижний ящик тумбочки и слепо зашарил в нём рукой. Вот оно. Точно. Зацепив нужную вещь пальцем, Арс вытащил на свет тонкую серебряную цепочку с подвеской в виде звёздочки: — Я купил её, когда Кьяра родилась. Потом… Снял. Может, ты и прав. Поможешь мне надеть? — Конечно, давай сюда, — Антон с готовностью приподнялся на кровати и, приняв цепочку в руки, защёлкнул её через мгновение у него на шее. — Тебе идёт. Серебряная пятиконечная звезда поблёскивала на его груди, впервые за долгое время не вызывая боли и напоминая о главном. Где-то у него была дочь, которую он никогда не перестанет любить и помнить. Аккуратно проведя большим пальцем по подвеске, Арсений развернулся на кровати, встретившись с довольным взглядом зелёных глаз напротив. Антон сиял так, будто только что сорвал самый большой на планете куш. Склонившись к его щеке и запечатлев на ней поцелуй, Арс улыбнулся: — Спасибо. Во мне сейчас так много чувств и всё благодаря тебе. Однажды я смогу тебе это всё рассказать. Поверь.