***
Ничего не меняется, пока им достаточно того, что уже есть. Марк наслаждается Донхёком по маленьким глоточкам, медленно, но уверенно утопая в нём. Когда целует в мягкие губы, касается румяных щёк, прижимает к себе, окольцовывая хрупкий стан. И когда смуглые пальцы пропускают его волосы на затылке, чужое горячее дыхание щекочет шею, а на ухо тихо смеются из-за щекотки. Марк терпеливо выдерживает все сомнения, что тяжким грузом снова сваливаются на его спину. Почему-то он не подумал об этом, когда ввязывал себя в историю под названием «Полюбить Ли Донхёка и не умереть», но сейчас он совершенно не жалеет о своих решениях. Потому что и правда любит. В последние дни перед премьерой они совсем не видятся. Марк полностью погружается в работу, пишет несколько статей наперёд — борется с желанием сорваться к уже знакомой квартире и просто уткнуться в пушистые волосы, вдохнуть запах цитрусовых и перестать постоянно об этом думать. Всё будет хорошо. Он повторяет это себе время от времени, напоминает, когда снова достаёт костюм для театра и пока едет на спектакль. В салоне его машины пахнет Донхёком, а на сидении лежат букеты для Винтер и Ниннин. Джонни сегодня не сможет поддержать девочек — он всё же уехал домой, где ему пришлось задержаться из-за приболевшей матери. Марк не нервничает, но сердце замирает от нетерпения и ладони немного потеют. Премьера будет проходить в том же зале, что и Лебединое озеро, и это тоже уже кажется родным. Джено ждёт его у главного входа, тоже с букетом. Белые лилии — красивые, изящные цветы, идеально подходящие танцорам балета. Хэчану тоже подходят эти цветы. Но тут Марк понимает, Донхёк для большинства окружающих — кукла. Хрупкая, фарфоровая, с точными чертами лица и точеной фигурой. Такую страшно брать в руки — сломаться может от одного прикосновения, её нужно хранить на высокой полке, где никто случайно не заденет. Но куклы только снаружи столь прекрасны. Внутри они пустые, безжизненные и безэмоциональные. Никто не будет беспокоиться о том, что останется под оболочкой, какой след на тонком фарфоре навечно отпечатается после грязных пальцев. В зале снова много знакомых. Марк замечает Карину в компании какого-то парня (они, кажется, очень близки), девушка ловит его взгляд и кивает, улыбнувшись. Пока Джено осматривается, журналист подходит к знакомой. — Здравствуй, Джимин, — он кивает и оборачивается к незнакомцу. — Марк Ли. — Накамото Юта, — представляется парень и пожимает протянутую руку. — Я слышал о вас. — Правда? Надеюсь, только хорошее. Они смеются, а Карина незаметно придерживает японца за локоть. Стандартный разговор о погоде-спектакле-предвкушении завязывается сам собой, Марк понимает, что девушка испытывает что-то очень светлое и трогательно к этому парне. Она очень изменилась в поведении, стала спокойнее и будто более умиротворённой. Даже внешне что-то не так. То ли причёска, то ли макияж, сложно определить. — Я впервые в этом театре, — говорит Юта, когда слышен третий звонок. — Надеюсь, опыт будет приятным. — Не сомневайтесь в этом. Вам понравится, — Марк подмигивает и возвращается к Джено на несколько рядов вперёд. Сегодняшняя история снова о любви. Но в этот раз главные герои — падшие ангелы, которые впервые встречаются с людьми. Они учатся жить на земле и впервые испытывают самые разные чувства, знакомятся с всеми тяжестями смертных, узнают боль и… любовь. Сильнейшее из человеческих чувств. Хэчан и Джемин танцуют ангелов, Винтер — простую девушку из деревни, Ниннин — её сестра, Ренджун — завистливый мальчик, который тоже хотел быть любимым. Марк думает, что здесь нет отрицательных персонажей, сюжет выдержан в стиле современных направлений. Это восторг. Постановка длится только один акт, но зрители остаются в напряжении до конца. Дыхание замирает от каждого точного движения, от мимолётного взгляда из-под длинных ресниц. Марк никогда прежде не думал, что способен быть настолько чувствительным к танцам, которых видел уже немало. Но что-то подсказывает, что если бы не Хэчан, его медовая кожа и тонкие запястья, Марк бы остался прежним. Зал аплодировал стоя. Артисты счастливо улыбались, обнимали балетмейстера, принимали цветы. Марк вручал букеты девушкам, которые светились от восторга. Они шепнули, что уедут с Джемином, поэтому Марк пообещал встретиться с ними на следующий день. Когда парень отступил от сцены, его взгляд встретился с глазами Донхёка, который кивал Джено, принимая его цветы. Сердце сделало кульбит. Им не нужны слова, чтобы танцор понял, что его снова будут ждать на том же месте. Как влюблённые в красивом старом романе назначают быстрое свидание под луной, так и Марк изнывает от желания прижать к себе усталого парня. Джено тоже улыбается, но совсем другим мыслям и ощущениям, и кивает на выход из театра. — Не привык я к такому, но мне понравилось, — редактор потягивается, замирая на ступеньках. — Я половину из происходящего не понял. Только одно было ясно — это очень сильно. Как они танцевали. Столько сил нужно для того, чтобы целый час вот так прыгать на сцене, а они совсем будто не устали. Это очень достойно. — Да, ты прав, — Марк улыбается и мечтательно поднимает взгляд к темнеющему небу. — Балет — это очень сложно, даже если сами танцоры говорят, что совсем не устают. Джено уходит к метро, причитая, что добираться ему домой ещё почти час. Но оно того стоит, без сомнений. Постепенно театр пустеет. Танцоры выходят уже без грима, машины покидают парковочные места, а в окнах здания выключается свет. Марк крутит в пальцах резинку Донхёка, которую стянул как-то с его волос, оставаясь в машине. Он думает, что сейчас лучшее время за целый день. Последние минуты жадного ожидания перед долгожданной встречей с возлюбленным, которого не было возможности приласкать уже так много дней. Есть в этой ситуации так много от глупой романтики поэтов-сентименталистов, что сердце щемит от эмоций. Он терпеливо выжидает сорок минут и возвращается в театр. Это уже похоже на отработанный сценарий глупой игры, который невозможно нарушить. Донхёк снова танцует. В тёмной репетиционной комнате без музыки, пока на полу сиротой брошена сумка с одеждой и подаренный букет на ней. Что-то собственническое снова довольно мурлычет под рёбрами и заставляет шагнуть к танцору. — А вот и ты, — Донхёк улыбается тепло и останавливается. — Как тебе спектакль? Марк кивает молча и подходит ближе. Его нос улавливает запах пудры для грима и женских духов, но нотки собственного запаха Донхёка настойчиво пробивается в сознание. Хочется поднять его на руки и унести подальше от жестоких тренировок — куда-то к морю или в поле цветов. Марк берёт маленькие ладошки в свои и отводит парня к скамейке, усаживает, а сам опускается на колени. — Совсем себя не бережёшь, — тихо говорит и проводит пальцами от коленей к стопам. — На руках тебя понесу домой, понял? И стягивает туфли, нежно нажимая на напряжённые мышцы. Донхёк сверху выдыхает и тихо хихикает, пока Марк оставляет целомудренный заботливый поцелуй на остром колене. Он гладит каменные икры и смотрит прямо в карие глаза. На лицо танцора падает свет от уличного фонаря, делая его неземным. — Ангел… Донхёк закусывает губу и отрицательно качает головой. — Нет, совсем нет, — он одной рукой зарывается в волосы Марка, большим пальцем задевая ухо. — Ты больше похож на него. Губы встречаются в лёгком поцелуе, от которого ноги подкашиваются из-за щемящей нежности. Всего несколько мгновений, но так много значений вкладывается в касание сухих губ. «Мой. Только мой.» Марку хочется кричать об этом на весь город, когда Донхёк немного отстраняется и снова смотрит прямо в глаза. Его пушистые ресницы отбрасывают мягкие тени на щёки, а родинки отпечатываются на подкорке мозга. Настоящее произведение искусства с невинным мальчиком внутри, которого беречь нужно всеми силами. Он мягко тянет танцора на себя, усаживая к себе на колени. Донхёк немного ёрзает, находя удобное положение, и крепко хватается за плечи. Марк придерживает его за талию и тычется губами в шею, вызывая стаю мурашек на смуглой коже. Целует несколько раз, ощущая, как танцор вздрагивает и зарывается ладонью в волосы на затылке. — Марк… Донхёк почти неслышно стонет и прижимается ближе. Его пальцы и плечи дрожат от наслаждения и дыхание сбивается. — Что же ты делаешь? — скулит парень, выгибаясь навстречу рукам. Марк проводит носом за ухом и руками скользит по прямой спине, пересчитывая позвонки. У него звёзды под веками и сердце так трепещет. «Люблю», — хочет прошептать в хрупкое плечо, но прикусывает щеку, выдыхая. Он тянется снова к пухлым губам и целует, настойчиво проникая языком внутрь. Донхёк податливо выгибается и приоткрывает рот, позволяя делать с собой всё. — Мне так мало тебя, Хёк. Очень мало, — выдыхает Марк в приоткрытые губы и скользит поцелуями по подбородку, линии челюсти, шее. Донхёк вздыхает неожиданно и крепко обнимает за шею, руками прижимая голову парня к своему плечу. — Не говори мне этого, пожалуйста, — он отчаянно жмётся к Марку, будто пытается слиться с ним. — Слышишь, как стучит сердце? — старший кивает, ладонью поглаживая острую лопатку под тонкой тканью и считая неспокойные удары. — Оно такое только рядом с тобой. Я впервые не могу совладать с собственным телом, которое просто тает, стоит тебе прикоснуться. Позволь мне свыкнуться с этим чувством. Прости, что заставляю ждать. Он целует Марка в висок, носом зарываясь в тёмные прядки, и снова тянется к губам, вкладывая в каждое своё движение все свои эмоции и тупую боль под солнечным сплетением. Донхёк дрожит уже не от мурашек — от собственного отчаяния. — Не извиняйся, — Марк отстраняется немного, чтобы взглянуть в сияющие даже в полумраке глаза. — Я уже говорил и повторяю ещё раз — я готов ждать столько, сколько тебе нужно. Давай не будем спешить, ты должен быть готовым к каждому новому шагу. Они снова обнимаются, оставаясь на полу. Кажется, что если поднимутся, то вся магия, застывшая в пыльном воздухе, развеется, как шапка одуванчика в руках девочки, и все сказанные слова рассыпятся, потеряются навсегда.***
Марк впервые осознаёт, что он хочет Донхёка. Со своей привязанностью к нему, порывистой любовью уже давно смирился и свыкся, бережно отдавая это чувство парню каждый день по кусочку, но это новое чувство прошибает каждую клеточку тела как-то неожиданно. В тот день у Донхёка была репетиция, Марк снова ждал, пока парень последний раз прогонит небольшую партию. Тогда был очень жаркий день, термометры сходили с ума от горячего воздуха, которого давно не видел август, но в последнюю неделю решил вспомнить. Майка на спине Донхёка была мокрой, поэтому плотно прилипала к телу, повторяя каждый плавный изгиб. Марк следил за движением натренированных мышц, пока кровь начинала быстрее гнать по венам. Танцор закончил с довольной улыбкой и нагнулся к парню, забирая из влажных ладоней бутылочку воды, а по его вискам и шее стекали капельки пота. Стало тяжело дышать, внизу живота разливался жар, когда Донхёк жадно пил воду и убивал Марка своими вздохами. На свежем воздухе отпустило, но мысли о податливом теле, горячей коже и томном шёпоте пухлых губ настойчиво засели в голове, пробуждая неведомые ранее страсть и желания. Парень старался не думать об этом, продолжая медленно целовать Донхёка, играть с его волосами на затылке и трепетно прижимать к себе, но жар возвращался стоило только приглушённому стону вырваться из чужого горла. Ещё чуть-чуть и Марк сорвётся, это понимал, кажется, и Донхёк. Однажды ему звонит Тэён и предлагает воспользоваться подаренным сертификатом в гольф-клуб, составив компанию самому бизнесмену. В это время у Хэчана репетиция, поэтому они будут только вдвоём — от этого немного легче. Марк до сегодняшнего дня в жизни никогда не играл в гольф, но после короткого инструктажа и нескольких подсказок Тэёна смог попадать по мячу и даже загонять его в лунку. Старший хвалит парня и говорит, что у него самого не так быстро начало получаться. Они даже решаются на небольшое состязание, где Марк, очевидно, проиграл, но хотя бы не в сухую. — Слушай, после такого успешного начала ты просто обязан сходить сюда ещё раз. Ещё пара тренировок и тебя примут в члены клуба с распростёртыми объятьями, — Тэён отпивает своего гранатового сока и салютирует Марку, который бьёт по мячу, пытаясь одним ударом попасть в ямку. — Мне кажется, у тебя прирождённые наклонности к этой игре. Бизнесмен подмигивает и точным сильным движением отправляет свой мяч в путешествие на другой конец небольшого поля. Марк сомневается во всех хвалебных речах друга, но ему и правда нравится держать клюшку в руках. Он отходит к столику с напитками и фруктами и замечает там апельсины, которые снова напоминают о Донхёке, его запахе и бархатной коже. Мысли прогоняются взмахом головы. — А ты как решил попробовать этот спорт? — спрашивает, чтобы мозг был занят работой, а не глупыми и несвоевременными мечтаниями. — Очень прозаично, — Тэён ухмыляется и поворачивается к нему. — Много светских лиц тусуются в подобных заведениях. Спортивные гонки, скачки, гольф и подобная старомодная мишура. Но на таких мероприятиях можно встретить полезных людей и завести с ними дружбу на почве общего увлечения. И чтобы оставаться на плаву в бизнесе, нужно постоянно быть под прицелом журналистов, которые ни за что не пропускают такие соревнования. Марк понимающе хмыкает и задумчиво осматривает поле. Он многое знает о жизни знаменитостей и о количестве сил и энергии, вложенных в эту славу. Но о том, на что пришлось идти Тэёну, неизвестно почти ничего. Конечно, много и усердно учился, оставил родной город, друзей, брата, перебрался в столицу, поднял дело отца, сделал себе имя, помог брату, а сейчас всё так же крутится белкой в колесе, разъезжает по разным городам и странам, оставляет родные стены в поисках перспектив и деланно улыбается каждому в своём окружении. Тоже много потерял. — Я очень скучаю по своей прежней жизни, — тянет Тэён, будто размышляет в слух. Марк дёргается, испугавшись, что озвучил свои мысли, но мужчина крутит в руках клюшку, теряясь в своей голове. — На Чеджу было сказочно, свободно и легко, но последние школьные годы я этого почти не замечал. Хотел стать таким же, как мой отец, поэтому времени на игры не оставалось, я начал забывать и о море, и о мечтах. Он ударяет по мячу, который плавно попадает в лунку, идеально вписавшись в расстояние, и продолжает: — Мне казалось, что я предаю себя прежнего, поэтому забрал Хёка сюда, как только появилась возможность. Только Доён остался на острове в нашей старой больнице, где время будто остановилось. Мы иногда видимся, но каждый раз что-то отдаляет нас от того детства всё дальше и дальше. — Что же ты собираешься делать сейчас? — Марк остаётся на своём месте, но отчего-то уверен, что Тэён не будет скрывать ответ в любом случае. — Не знаю пока, — бизнесмен пожимает плечами и смотрит прямо в глаза собеседника. — После встречи с Минчон я не чувствую этого отчаяния так много. Она напоминает мне о чём-то важном, при взгляде на неё я вижу солнечный пляж, а от её голоса становится спокойно. Минчон может оказаться моим путём домой. Он слегка по-ребячески улыбается и трясёт головой, будто отгоняя ностальгические мысли прочь. Но всё равно что-то в его фигуре, в том, как ровно держит спину и снова пристраивается к мячу, выдаёт всю тревогу. Эти переживания копятся на плечах мужчины, осыпаются пеплом на грудь и под ноги, затормаживая движение. Правда, справляться с этим не так трудно, как может показаться на первый взгляд. — Что насчёт тебя? Голос Тэёна звучит по-прежнему, не выдавая ни единым выдохом тяжести или сожаления. — О чём ты? — Марк хмурится и подходит ближе, чтобы посмотреть лучше на игру. — Не скрывайся, — Тэён в очередной раз загоняет мяч в лунку и смотрит прямо в глаза собеседника. — Я вижу, что между тобой и Хёком что-то происходит. И оно происходит ещё с мая, а заметно стало после поездки на Чеджу. Он никогда ещё не был настолько окрылён чем-либо. Марк слегка краснеет и опускает голову, пряча довольную и счастливую улыбку, которая настойчиво просится на лицо. Донхёк по-настоящему впервые что-то чувствует к нему. — Марк, ты его первый опыт такого плана, — это предложение заставляет снова вскинуть голову и внимательно посмотреть на говорящего. — Всё, что было у Хёка, это семья и балет. Когда наши родители погибли, он полностью ушёл в танцы, пока ребята из театра не стали для него хорошими друзьями. Я думал, что Юкхей сможет исцелить его сердце, но ты всё изменил. Твоё появление повернуло, как мне кажется, жизнь брата на сто восемьдесят градусов. — Как и он мою, — Марк всё же несмело улыбается и закусывает губу, пока внутри всё трепещет от сказанных слов. Слишком громких на первый взгляд, но настолько правильных и уместных, помогающих наконец-то осознать всю важность последних событий и двигаться дальше по намеченному пути. — Прежде я встречал людей, которые тревожили моё сердце, но с Донхёком всё намного сильнее, ярче, более чувственно… Парень сам не понимает, почему решил открыться именно Тэёну, но слова легко слетают с губ и откликаются пониманием на чужом лице. — Я верю тебе, но не могу не сказать. Прошу, не делай ему больно. Хочется сказать, что у них зачастую наоборот, но Марк прикусывает язык и шепчет рваное «Конечно». Потому что Донхёка нужно оберегать всеми возможными способами, даже если его враги — только в беспокойной голове.