Выдох после фуэте

Марк теряет связь с реальностью, когда Донхёк оказывается сидящим на его столе и целует его так самозабвенно. Он бёдрами прижимает Марка ближе, тянет на себя за шею и томно вздыхает между поцелуями. Свет настольной лампы ласкает загорелую кожу, мягко оглаживает хрупкую фигуру и сбивает сердечный ритм. Момент интимный, что эмоции взрывают изнутри яркими фейерверками. У Марка дрожат руки, пока он ими соскальзывает с тонкой талии на поясницу, оглаживает ягодицы и устраивает ладони на бёдрах, сжимая сквозь плотную ткань джинсов. Донхёк выгибается навстречу и робко стонет, ощущая поцелуи уже на шее. Он снова дрожит, жмурит глаза и пытается расслабиться — каждым своим движением заставляет задыхаться. — Марк, ты занимался любовью когда-нибудь? — он чуть отстраняется и дрожащими пальцами медленно расстёгивает пуговицы на чужой рубашке. — Да, — голос хрипит от возбуждения и желания целоваться до рассвета. — С девушками? — Донхёк проводит ладошками по голой груди парня и вздрагивает вместе с Марком, стягивая одежду. — Да. — А с парнями? — он оставляет поцелуй в ямочке между ключицами и глубоко вдыхает аромат чистой кожи. — Тоже, — Марк прикусывает губу и пальцами пробирается под футболку младшего. Кожа там мягкая и нежная, приятно тёплая. Донхёк двигается ближе к краю и обхватывает шею парня, заглядывая в тёмные, но осознанные глаза. — А я никогда и ни с кем, — он это шепчет и краснеет ещё сильнее. Кончики пальцев от нервозности похолодели и осторожно перебирают волосы на затылке Марка. — Не волнуйся, я буду осторожен и остановлюсь, если тебе будет неприятно. — Я знаю. Донхёк тянется за поцелуем и получает его незамедлительно. Марк ощущает в этот момент всю его крошечность, хрупкость и страх неизвестного — такого Донхёка нельзя обижать. Он подхватывает его под бёдра, вырывая удивлённый вздох и заставляя крепче ухватиться за себя, и не может поверить, что держит на своих грубых и мозолистых руках того, кого готов проносить вечность. Того, кого любит сильнее себя, и за кого готов страдать. Кровать прогибается под их телами и жалобно скрипит, пока Марк заботливо расцеловывает каждый миллиметр бархатной кожи, освобождая от одежды обоих. Донхёк пытается сдерживать тихие стоны и робко прикрывается, стыдливо сжимает колени и краснеет под пристальным взглядом. — Не смотри так, — он шепчет дрожащим голосом и кусает собственные припухшие губы. Марк улыбается, отрицательно качает головой и приближается к лицу. Обводит взглядом каждую черту и пристально смотрит в глаза. — Нет, — он целует поочерёдно в щёки, трётся носом о чужой и коротко касается губами Донхёковых. — Ты слишком красивый… прекрасный… Я скучаю по тебе безумно. Каждый раз. Танцор шумно выдыхает и прикрывает глаза. А когда открывает — они блестят и в них столько преданности и благодарности. Они снова целуются, Донхёк выгибается, чтобы прижаться ближе к парню, пока его нежно и медленно растягивают, подготавливая. Марк следит за каждым вздохом, за искусанными губами, за тёмными бровями, чтобы не причинить сильную боль. Он проникает тоже медленно, ждёт кивка и плавно начинает двигаться. Когда Донхёк подстраивается под ритм и высоко стонет, Марк прижимается ближе и немного ускоряется. Оставляет поцелуи на шее, ключицах, плечах, груди, находит чужую ладонь, сплетая пальцы. — Марк, — Донхёк дрожит и смотрит прямо в глаза. От этого сердце будто замирает и каждое прикосновение горит на коже. Марк никогда такого не чувствовал, ни с кем не был настолько счастлив, сжимая чужую ладонь на смятых простынях. Слова о любви так и крутятся на языке, норовясь сорваться тихим признанием, но Марк наклоняется для поцелуя и передаёт их на чужие губы, заглушая ненужные и лишние сейчас фразы. Он скажет это, но в других условиях, в более подходящий момент, а сейчас в приятном изнеможении после оргазма ложится рядом на бок с Донхёком, который лениво улыбается и пытается выровнять дыхание. Донхёк смотрит в потолок и считает звёзды перед глазами, а Марк смотрит на Донхёка — зацелованного им самим до вечных шрамов на коже, с невидимыми отпечатками губ и нежного шёпота. Парень улыбается и задумчиво накручивает прядь собственных влажных волос на палец, а затем поворачивает голову к Марку и улыбается ещё ярче. Самый красивый и желанный, такой родной и манящий. Они смотрят друг на друга — в самую душу — и любят без слов, без касаний слишком сильно. Тела начинают остывать, но сладкая истома не позволяет хоть как-нибудь двигаться — только смотреть и дышать одним воздухом. На мгновение проскальзывает мысль, что нужно ложиться спать, танцор вероятно устал после тяжёлого дня, но Донхёк выглядит бодрым, когда тоже поворачивается на бок, ложась на один уровень с Марком. — Знаешь, я кое-что понял, — он говорит тихо, немного хрипло и так доверительно, что душу выворачивает от трепета. — Когда ты сказал, что скучаешь, я подумал, что это очень похоже на то, что испытываю я, — закусывает пухлую губу, опускает на мгновенье взгляд и снова смотрит в глаза. — Я хочу видеть тебя каждую минуту, прикасаться к тебе… А когда ты ушёл в тот день, я долго не мог вспомнить, чего не хватает в гостиной. Это был ты. Я настолько привык, что ты рядом, ждёшь меня у театра и сидишь на моём диване, а когда этого не стало, я дышать не мог. Марк касается ладонью его щеки и проводит невесомо по прикрытым векам. На пушистых ресничках ощущается влага, и у Марка сердце сжимается от этих редких и драгоценных слёз. Он двигается ближе и легко целует Донхёка. Ему отвечают моментально, судорожно вздыхая в губы. Что-то каждый раз в таком нежном, податливом и робком Донхёке заставляет относиться к нему настолько бережно, насколько вообще возможно, чтобы не рушить его хрупкую внутреннюю гармонию. Марк переворачивает его на лопатки, снова нависает и заботливо приглаживает растрёпанные волосы, просто потому что хочется. Отпускать парня из своих объятий не входит в планы на ближайшие несколько часов, поэтому Марк снова сплетает их ладони и вжимает в матрац, собираясь оставаться всё ещё ласковым и показать парню всю любовь через прикосновения. Он не знает, как сможет остановиться или насытиться возлюбленным, но пока Донхёк позволяет оставлять поцелуи на своих бёдрах, пока доверчиво прижимается к груди и выгибается под сильными руками, пока высоко тянет чужое имя и обнимает так, будто ни за что не отпустит, Марк будет лелеять их любовь до полного изнеможения.

***

Наступившее утро оказывается солнечным и тёплым. Свет уверенно проникает в комнату, потому что вчера никто не зашторил окно, но Марк просыпается не от этого. Под боком слышно тихое копошение и шелест простыни, а тяжесть с руки пропадает. Парень открывает глаза, взглядом натыкаясь сразу на Донхёка, и задыхается. Танцор сидит на краю кровати спиной к Марку. Он потягивается, поднимает руки высоко над головой, будто пытается поддержать небесную сферу. Позвоночник плавной дугой выгибается от малейшего движение, острые лопатки, словно ангельские крылья, приковывают взгляд. Донхёк полностью обнажён, его кожа ласкается утренним солнцем, и весь он кажется полностью расслабленным и удовлетворённым. Марк бесшумно придвигается ближе и широкой ладонью касается поясницы. Донхёк вздрагивает от неожиданности, но ничего не говорит, а блаженно прикрывает глаза и откидывает голову назад, пока его спину покрывают поцелуями-бабочками. Марк прижимается сухими губами к выступающим позвонкам, к родинкам и носом проводит между лопатками, стараясь запомнить это тело на всю жизнь. — Почему ты так рано встал? — спрашивает, не отрываясь от кожи. На настенных часах только восемь утра. — Побудь ещё немного со мной. От его шёпота у Донхёка мурашки по всему телу. Марк очаровано улыбается и обнимает руками за талию, устраивая голову на прикрытом тонким одеялом бедре. Парень будто хочет окружить танцора собой, спрятав в кокон от всего мира, но на самом деле он просто не может отпустить его. Наверно, выглядит жалко то, насколько сильно в нём бушует раболепие перед возлюбленным и желание обладать, быть рядом, не отпускать, а самому ползать по следам. — У меня сегодня спектакль, нужно идти, — Донхёк пальцами зарывается в спутанные тёмные волосы Марка и нежно гладит по голове. Руки на его теле сжимаются сильнее, вызывая смешок и ласковый поцелуй в щеку. — Не всем повезло работать отдалённо. Они остаются в таком положении ещё какое-то время, но Донхёк быстро уходит в душ и просит не засыпать без него. Марк кивает и довольно вытягивается на кровати. Постель вся пропахла Донхёком, и парень счастливо зарывается лицом в подушку, на которой ещё несколько минут назад мирно дремал танцор. Лёгкие сжимаются от ощущения лёгкости и сладкого предвкушения нового дня. Донхёк уходит приготовить что-нибудь на завтрак, а Марк очень долго остаётся в душе. Им нужно поговорить. — Я варю рис, ты не против? — танцор на кухне, одет в Маркову одежду, всё ещё взъерошенный после сна и пахнущий чужим шампунем. — Нет, конечно. Его хочется обнять со спины и прижать к себе близко-близко, как в романтическом кино, чтобы оставлять поцелуи на шее и зарываться носом в волосы на затылке, а руками считать чужие вдохи. Но Марк прекрасно понимает, что нельзя. Разговор в первую очередь. Донхёк тоже это знает, поэтому неуверенно поворачивается к нему, нервно сжимает края футболки и поджимает пухлые губы. Он долго собирает слова, глубоко вдыхает и всё же решается посмотреть в глаза напротив. Когда их взгляды встречаются, Марку становится грустно от того, сколько сожаления плещется в родных карих омутах. — Я глупый, — говорит Донхёк, заставляя вздрогнуть. — Очень глупый и упёртый. Мне с тобой так хорошо, Марк. С нашей самой первой встречи, и на Чеджу, и после, и этой ночью… Но меня так пугают эти чувства, что каждый раз разворачиваются в груди, когда ты меня касаешься. Со мной такое впервые, поэтому я постоянно отталкиваю тебя, причиняя боль. Я знаю, что обещал довериться тебе, но я слабый. Мне очень стыдно за своё поведение, правда. Прошу, прости меня. Я слишком сильно нуждаюсь в тебе. Марк делает шаг к нему и уверенно заключает в объятия. Донхёк содрогается в беззвучном плаче, мёртвой хваткой цепляясь за одежду на старшем, и шепчет извинения. — Не плачь, я тоже перед тобой виноват, — Марк прижимает его ближе и целует в макушку. — И ты прости меня… Мы оба глупцы. Прости. Донхёк много раз кивает и тянется к губам. Поцелуй перемешан со слезами и горечью на языках, которые Марк отчаянно пытается выместить своей нежностью, заставить, наконец, быть счастливым. В комнате становится жарко от пара из кастрюли и страстных объятий танцора, что вжимается поясницей в столешницу. Марк сдерживает возбуждение и смотрит в глаза покрасневшему парню. — У нас не получится так легко забыть об этой ссоре, — его голос хрипит, но Донхёк ласково ладонями обхватывает его лицо и кивает. — Но мы должны двигаться дальше. Рядом, рука об руку. Я не хочу тебя отпускать, поэтому давай не будем ссориться. Постараемся не причинять друг другу боль, но это ещё будет повторяться, как бы мы не вели себя. Донхёк тяжело вздыхает и соглашается. Кажется, что он не до конца отпустил эту ситуацию. Марк дважды нежно целует его в щеку и улыбается, показывая, что он готов дальше быть с ним. Они завтракают, вместе моют посуду и Марк просится подвезти парня к театру. Он бы весь день не отходил от него, но Донхёк смеётся и соглашается. Когда они покидают квартиру и спускаются к машине, их ладони так естественно находят друг друга, что сердце снова пропускает удар. — Может, мне сегодня снова придти на спектакль… — наигранно тянет Марк, когда вышел с Донхёком у театра. — Даже если бы ты по-настоящему этого хотел, — танцор прячет руки за спину и поднимается на носочки, — все билеты распроданы на эту неделю. И на следующую. Поэтому на спектакль тебе не попасть. Марк строит страдальческое лицо и хватается за сердце, а Донхёк звонко смеётся. Они одновременно замирают и никто не решается уйти. — Напишешь мне позже, хорошо? — Марк неловко касается своего затылка и делает неопределённый жест рукой. — Конечно. Донхёк делает шаг назад и машет на прощанье. Солнце снова ласкает его кожу, каштановые волосы треплет ветер, и парень снова напоминает котёнка. Маленького и невинного. Марк уже собирается возвращаться в машину, но Донхёк неожиданно быстро подходит к нему и целует, крепко обняв за шею. Это длится несколько бесконечных мгновений, за которые можно начать войну или революцию, а солнце рискует погаснуть. Марк кладёт руки ему на талию и счастливо улыбается, не веря в реальность происходящего. Донхёк отстраняется также быстро, как и поцеловал, и шепчет в ухо, щекоча дыханием: — Забери меня сегодня вечером. Я хочу снова тебя увидеть. Марк кивает, и танцор убегает в театр, оставив после себя шлейф из теплоты и нежности.

***

Марк получает сообщение от Джонни с просьбой встретиться в кафе возле издательства. Парень напрягается, понимая, что друг не о погоде хочет поболтать, но отказаться не собирается. Он ответит за свой поступок. В кафе его уже ждут. Джонни сосредоточенно читает какие-то документы, но сразу же убирает бумаги, когда Марк садится напротив. — Привет, — младший нервно улыбается и прокашливается, пытаясь спрятать смущение. — Привет, — Джонни вздыхает и складывает руки на столе. — Не будем ходить вокруг да около. Что вчера произошло? Марк дёргается от прямоты вопроса и прячет взгляд в стакане с водой. Что он должен ответить на это? Произошедшее не имеет значения сейчас и просто так мусолить эту тему не стоит. Не до этого. — Ты сам видел, что произошло. Сложно не понять ситуацию, — раздражённо бросает парень и сжимает челюсть. Что-то не нравится ему в тоне друга. — Я подрался за честь подруги и не жалею об этом. Если он обратится в полицию, ты сам говорил, он не сможет выйти сухим из воды. Но даже если мне выдвинут обвинения, не буду прятаться или пытаться замять дело. Давай не будем об этом. Лучше расскажи, как там Ниннин. — Я не хочу осуждать тебя, Марк, — Джонни наклоняется ближе и поджимает губы. — Не знаю, чтобы сделал я, будь на твоём месте. Я волнуюсь за тебя. Ниннин будет в порядке благодаря твоему поступку. Но что будет с тобой? Я никогда не видел тебя таким, как вчера. Парень удивлённо поднимает брови, обдумывая слова друга. За своими собственными переживаниями он не думал о том, как это выглядит со стороны. — А со мной такое впервые, — он хмыкает и качает головой. — Мы с Хёком поругались, больше недели не общались. Я много думал о нём, поэтому не обращал внимания на всё остальное. Пока его вчера не увидел, всё будто в тумане было. Я сорвался. Всё? — Марк… — Нет, Джонни, — он обрывает друга, заводясь сильнее. — Мы помирились уже. Я чувствую себя прекрасно рядом с ним. Но это не означает, что я хочу скрывать что-то от вас или отгородиться. Мне трудно держать эмоции под контролем и я боюсь вас потерять. Джонни, позволь разобраться мне самому, я обязательно буду держать тебя в курсе. Доверяй мне. Они смотрят друг другу в глаза и Марк отчаянно хотел, чтобы ему поверили. Джонни волнуется, но он не может ничем помочь, потому что этот путь каждый должен пройти сам, в одиночестве. — Хорошо, — Джонни кивает. — Хорошо, я не буду влезать. Только ты больше не исчезай. Мы все очень волновались, а у тебя проблемы, о которых мы даже не знаем. Я верю тебе, но и ты верь мне.

***

Вечер наступает слишком быстро, когда пытаешься уладить все конфликты. После встречи с Джонни, Марк наведался в редакцию, где откупился от Джено кофе с маффином и крепкими объятиями. Ему стало стыдно за своё поведение — снова забыл, сколько у него друзей, хороших и преданных друзей, которых нужно ценить, а не глупо забывать о важности их поддержки и любви. От неприятных чувств к самому себе начало немного тошнить, поэтому Марк решил посидеть на улице после разговора с Джено. — Марк, у тебя всегда есть я, помни об этом, — редактор непривычно серьёзно смотрел на него. — Будь осторожен и не забывай звонить. Он похлопал друга по плечу и вернулся на своё место. И в этот момент по непонятным причинам захотелось пригласить Джено на долгий и откровенный разговор «по душам». Парень улыбался глазами и махал на прощанье, но всё в нём теперь казалось взрослым и зрелым. Будто несколькими предложениями он напомнил о своей юной мудрости. Часы показывали ещё больше трёх часов до конца спектакля, которые Марк коротал в скверике. Он достал тот самый вечный блокнот и записывал туда свои случайные мысли, которые появлялись в голове. «Счастье пахнет апельсинами — как Италия в летний полдень и Ли Донхёк в моих крепких объятиях». Карандаш завис над страницей, пока парень нахмурился, перечитывая предложение. Он был когда-то в Италии. На летних каникулах удалось вырваться в эту чудесную страну, где тебя целуют в щёки и громко спорят о политике. Спонтанная поездка оставила много приятных воспоминаний и уже пожелтевшую открытку над рабочим столом. В Италии очень много фруктовых деревьев. Персики росли на заднем дворе дома, в котором сдавала комнату пожилая пара, а цитрусовые бросали тени на тротуары тихих улочек. Теперь апельсиновый аромат напоминает о Донхёке. Танцор мог бы родиться итальянцем — улыбчивым и ярким похитителем сердец. Марк хмыкает собственным мыслям и снова пишет в блокноте. «Позволь любить тебя так, как солнце любит твою кожу. Поцелуями оставаться на щеках, носу и лбу. И ласково гладить по голове каждый полдень».

***

Автомобиль тормозит на привычном месте в момент, когда толпа артистов выходит из театра. Они громко что-то обсуждают и направляются в сторону торгового центра. Среди них Марк замечает подруг, но Донхёка не видно. Он звонит Ниннин. — Обернись. Девушка удивлённо осматривается и взглядом натыкается на Марка. Она отделяется от толпы, сказав что-то Винтер, которая лишь помахала другу, и быстрым шагом оказалась рядом. — Ты почему здесь? Как рука? Ничего не болит после драки? — обеспокоенный голос отзывается приятным теплом в груди. — Со мной всё хорошо, — он улыбается и поднимает руку с пластырем. Ниннин хватает холодными пальчиками и осматривает красную кожу. — Не надо было так… Сильно болит? — Ничего уже не болит. Лучше скажи, как ты себя чувствуешь? Он ничего не успел тебе сделать? Она поджимает губы и качает головой, начиная рассказ. Оказывается, этот парень был её первой любовью, но после месяца отношений начал очень агрессивно себя вести. Унижал, едко шутил, грубил и упрекал на каждом шагу. Через год она решила прекратить эти абьюзивные отношения, а молодой человек начал преследовать её, чтобы «вернуть». — Мне очень повезло, что вы с Винтер оказались рядом. Спасибо тебе, что помог. Если бы не ты, не знаю, что могло произойти. На светлую щеку скатилась слеза. Марк видит столько силы в этой маленькой и хрупкой девушке, которая столько пережила, но ни единым словом раньше не говорила об этом. Он притянул Ниннин к себе и крепко обнял, пытаясь забрать всю скопившуюся боль и страх. — Не благодари. Я сделал так, потому что не могу позволить обижать тебя. Никому. Я всегда тебя защищу, будь уверена. Только не скрывай такого от нас. Помни, что ты самое ценное, что у тебя есть. Береги себя. Она несколько раз кивнула и, отстранившись, посмотрела парню в глаза. Марку действительно было жаль, что он не узнал об этом всём раньше. Теперь Ниннин ещё одна очень важная часть его жизни, которую он должен защищать. — Я волновалась о тебе, — девушка поджимает губы. — Не только из-за драки. Ты пропал на столько дней. Винтер сказала, что у тебя что-то случилось на «личном», но ничего толком не рассказала. Я понимаю, что это не моё дело, но я хочу помочь тебе, если ты позволишь. — Теперь у меня всё хорошо, — Марк выдыхает и улыбается. — Я впервые очень сильно поссорился с человеком, которого люблю. Но вчера мы встретились и всё выяснили. Я счастлив рядом с ним, поэтому уже всё хорошо. Ниннин хочет спросить ещё что-то — это видно по внимательному взгляду и сведённым к переносице бровям, но больше ни одного вопроса не звучит. Она говорит, что рада, если Марк правда счастлив, и спешит к ждавшим её артистам (они хотят вместе где-нибудь посидеть, отдохнуть от репетиций и спектаклей, а Винтер одна из зачинщиков этого и не может даже подойти и поздороваться к лучшему другу). Как только девушка скрывается за поворотом, Марк замечает Донхёка, бежавшего от театра к нему. Писатель улыбается, понимая, что что-то остаётся всегда неизменным — он ждущий у театра и вечно задерживающийся Донхёк. — Привет! — танцор останавливается в двух шагах и поправляет растрепавшиеся волосы. — Прости, я снова опоздал… Марк качает головой и не может ничего ответить. Донхёк под его взглядом снова немного смущается, но не прячется, лишь робко улыбается и слегка рдеет щеками. Он столько лет ловил взгляды на себе — восхищённые на сцене и влюблённые на каждом шагу. А под Марковым краснеет. — Донхёк, давай поживём немного вместе, — он говорит раньше, чем успевает всё обдумать. Эта мысль — это желание — давно живёт у него в голове. Хочется видеть Хёка каждое утро, просыпаться с ним, слушать его смех и вместе завтракать. Хочется быть влюблённым до безумства. — Марк… — Я ничего такого не имею ввиду, — парень прерывает его, начиная волноваться о том, как это могло звучать. — Я не хочу принуждать тебя к чему-нибудь, а просто… Мне очень спокойно, когда ты рядом. К тому же, мы мало времени можем проводить вместе из-за работы. — Марк! — танцор немного повышает голос, но не выглядит сердитым или расстроенным. — Я хотел сказать, что согласен. Только сначала нужно съездить ко мне за вещами. Донхёк улыбается удивлённому Марку и, поцеловав в щёку, садится в машину. Так просто, что сердце не успевает за нормальным ритмом, постоянно сбиваясь. Ещё одна крошечная победа, которая приближает Марка к настоящему Донхёку, скрытому под сотнями холодных масок Хэчана.