Колючие

Всю ночь Юрка метался, тонул, пытался вынырнуть и не мог. Он понимал, что спит, но проснуться не получалось. Постельное белье само по себе превратилось в кусачее шерстяное одеяло, обволокло Юрку и тянуло на дно, он задыхался, всё тело горело огнем, и не было спасения. Будильнику он почти обрадовался. Резко вдохнул наконец, потянулся, преодолевая гравитацию, которой почему-то стало больше — даже с учетом темного зимнего утра. В горле засел шипастый комок, и Юрка попытался его проглотить, но не смог. Поднялся, уронив на пол одеяло, выключил наконец будильник, сдернул со стула одежду. Кожа болела, причем вся кожа, так что списать это на вчерашнюю порку не получалось. Юрка побросал в рюкзак учебники, чуть не забыв доклад и проклиная себя за лень. Надо было вчера всё сложить, когда болела только задница, а не каждая клеточка тела. Может, не ходить никуда? Юрка представил себе, как говорит отцу, что как-то неважно себя чувствует, и просит разрешения остаться дома. Да лучше сдохнуть в сугробе! Если бы отец ушел на работу пораньше, можно было бы просто прогулять. Из школы, конечно, позвонят, но еще не сегодня, будет время оклематься до расплаты. Но отец сидел на кухне, Юрка слышал приглушенный голос телевизора и шум закипающего чайника. Значит, если и прогуливать, то не дома. А выбор между часами скитаний по холодным подворотням с последующей поркой и часами бездумного сидения в школе был очевиден. На первый урок Юрка чуть не опоздал, потому что плелся еле-еле. Плюхнулся на стул рядом с Терещенко, игнорируя вспышку боли, уткнул нос в учебник и сделал вид, что учится. Почему-то этот нехитрый трюк сработал, и его не трогали ни учителя, ни одноклассники. Наверное, решили не будить лихо, пока спит тихо. Время тянулось медленно, адски болела голова, комок в горле успел превратиться в полноценный кактус. Последним уроком была физкультура, и вот ее Юрка прогулял, чувствуя себя отвратительно виноватым. Добрался до дома, еле попал ключом в замок и на секунду прильнул к двери, вцепившись в ручку, собирая остатки силы, чтобы выглядеть нормально, если вдруг столкнется с отцом. Отец высунулся из своей комнаты, будто почувствовав, что Юрка отчаянно не хочет его видеть. — Как школа? — Нормально, — ответил Юрка, отвернувшись к вешалке и тщательно расправляя мокрую от снега куртку. — К твоему огромному сожалению. Сработало. Отец всосался снова в свою комнату, как улитка в раковину, и захлопнул дверь. Юрка поплелся к себе и упал на кровать, прижимаясь пылающей щекой к прохладной подушке. Когда он проснулся, было совсем темно. За окном шумели машины, над головой смотрели телевизор и гудели пылесосом соседи. Юрка встал и потащился на кухню. Отцовской обуви и куртки в прихожей не было. Юрка налил себе воды из чайника, глянул на часы. Почти четыре часа продрых, а еще же домашка… Нет, домашкой придется пожертвовать. Если сегодня отдохнуть, завтра будут силы либо списать, либо язвить и задираться, если вызовут. Всё завтра. Юрка допил противную колючую воду, вернулся к себе и снова лег, на этот раз сбросив школьную одежду и забравшись под одеяло. Его разбудил яркий свет и голос отца: — Вставай, школу проспишь. Вспомнились все утренние скандалы, когда отец вытаскивал упирающегося Юрку из кровати и пинками и ремнем гнал в школу. На это определенно не было сил, и Юрка честно собирался встать, но голова никак не желала отлепляться от подушки. — Я сейчас, — пробормотал он. В рот будто песка насыпали. Ничего, это пройдет, наверное. Надо только встать, потому что всё тело и так болит, даже если его не хватать и не тащить никуда. — Ты заболел, что ли? В голосе отца не было беспокойства, скорее удивление. Потом щеки коснулась прохладная рука, и Юрка вжался в подушку. — Ладно, спи. Щелкнул выключатель, и стало темно.