Колючие

Обрывки сна окончательно улетучились. Юрка еще какое-то время лежал с закрытыми глазами, пытаясь свыкнуться с реальностью. Потом сделал глубокий вдох, понимая, что от этого дня никуда не деться. Воскресенье. Сегодня Нестеров поедет кататься на лыжах. Ему хорошо, у него идеальная семья… И он звал Юрку с собой, нечего тут его ненавидеть. Юрка шарахнул кулаком по матрасу, чтобы не заплакать. Вся суббота прошла в молчании, так и воскресенье пройдет. И хорошо. Юрка сбросил наконец одеяло, поднялся, почти не ощущая боли в ребрах, вынул из шкафа одежду. Дверь приоткрылась, когда он натягивал на себя свежую футболку. Юрка замешкался на сотую долю секунды, а потом остервенело дернул подол футболки, прикрываясь, не давая себе времени думать о том, видел ли отец россыпь синяков. — С днем рождения. — Угу. Юрка принялся надевать джинсы, полностью сосредоточившись на мягкой ткани, на переплетении ниток, на вытертых швах, на едва заметном пятне чуть выше левого колена. Медленно застегнуть молнию, еще медленнее — пуговицу. Не поднимать голову. Надо было попросить в подарок щеколду, чтобы никто и никогда больше не влезал в комнату без приглашения. Дверь тихо закрылась. Когда Юрка вышел завтракать, отца дома уже не было. Ну и ладно, так даже лучше. Может, день в тишине вместо молчания — это лучший подарок. Послонявшись по квартире и так и не придумав, чем заняться, Юрка оделся и вышел на улицу. Почему-то захотелось пойти к Сеньке, но Юрка понимал, что в лучшем случае никого не застанет дома, а в худшем будет мешать, и свернул вместо этого в сторону кладбища. На маминой могиле лежали относительно свежие цветы. Мерзкие красные гвоздики, цветы мертвых. Наверное, отец приходил в четверг, когда Юрка сбежал. Он всегда так: поплачет, извинится перед мамой — и всё, прощен. Как будто это маму он лупит ремнем, как будто это мама… Юрка представил, как отец ползает на коленях перед ним, а не перед могилой, и брезгливо поморщился. Нет уж, пусть лучше так. Сидеть на ледяной скамеечке и смотреть на букет не хотелось, и Юрка побрел прочь с кладбища. Несуществующий запах гвоздик щекотал ноздри. Больше пойти было решительно некуда, и Юрка вернулся домой. Он понимал, что бояться сегодня в общем-то нечего: за ту драку отец пороть не стал, а новых косяков пока не было, да и не привяжется он, день рождения всё-таки. Но от мысли о доме всё равно было тошно. — Где ты ходишь? — спросил отец, и на секунду Юрке послышалось не обвинение, а что-то такое из прошлой жизни, что-то вроде радостного ожидания. Показалось, конечно. — Гулял. — А-а. — Отец понимающе кивнул, будто сразу это знал, и мотнул головой в сторону кухни: — Пошли? Юрка послушно потащился туда, наскоро сполоснув руки, без удивления увидел дежурный тортик с розовыми кляксами, изображавшими, должно быть, маргаритки. Ну, хоть не гвоздики. Чай в бывших парадных чашках с розочками, мамина лучшая скатерть, давно испорченная неправильной стиркой, плохо отмытые после прошлого торта блюдца, тусклые от долгого лежания в ящике ложки… В могильных гвоздиках больше жизни, чем в этом празднике. Ложки омерзительно громко звенели, и Юрка не выдержал, включил телевизор. Отец, кажется, этому обрадовался, уткнулся в экран. Стало чуть легче дышать. Наконец одолев свой кусок торта, Юрка тщательно вымыл посуду, оставил ее сохнуть на решетчатой полке над раковиной и направился было к выходу. — Подожди, а подарок? — спохватился отец. Юрка обреченно опустился на стул и стал ждать. Отец исчез в коридоре, Юрка слышал, как он копошится у себя в комнате. Новый ремень, наверное, купил. Юрка фыркнул, сосредоточил внимание на экране и краем глаза заметил, как отец возвращается с плюшевой игрушкой в руках. Да уж, сам себя переплюнул… — Держи. На колени плюхнулось что-то тяжелое, теплое, и Юрка с изумлением понял, что щенок не плюшевый, а самый настоящий.