Колючие

Юрка зябко поежился. Морозный утренний воздух мгновенно пробрался под раскрытую куртку, но застегивать молнию не хотелось: это еще вынимать руки из карманов, пытаться совместить бегунок с лентой… Слишком много движений для полусонного состояния. Джек время от времени нырял носом в свежевыпавший пушистый снег, а потом смешно мотал головой, отфыркиваясь и отряхиваясь. Юрка сдался, вынул руки из карманов, помассировал веки, чтобы окончательно проснуться, застегнул куртку, слепил небольшой снежок и бросил его перед Джеком. Тот с радостным визгом кинулся ловить, отвлекся на торчащую из-за забора ветку, принялся ее грызть. — Ну что ты делаешь, — сказал Юрка, — это же сирень какая-нибудь, она весной зацветет, красиво будет. Джек поднырнул под забор, явно не желая довольствоваться одной веткой, раз по ту сторону имеется целый куст. — Застрянешь же, иди сюда. Юрка извлек брыкающегося Джека из-под забора, взял на руки, не удержался, чмокнул в макушку. Мокрая от снега шерсть прилипла к губам, и Юрке стало неловко, хотя никто и не видел этого его порыва. — Пойдем, мне надо в школу собираться. Юрка ссадил Джека на тротуар, предусмотрительно отойдя от подкопа. Но предосторожность оказалась лишней: Джек уже забыл о ветке и принялся изучать отпечаток чьего-то ботинка, радостно роя снег носом. — Пойдем, — повторил Юрка и потянул поводок в сторону подъезда. — Юра, — негромко позвал отец. Юрка обернулся, чувствуя, как оцепенение борется с желанием подхватить Джека на руки и убежать. Если выбрать побег, надо успеть вынуть ключи, каким-то образом добраться до подъезда, миновав отца, прижать таблетку к замку, дождаться неспешной трели и щелчка, рвануть на себя тяжелую дверь, прошмыгнуть внутрь, закрыть дверь, снова ждать щелчка, извещающего о том, что замок закрылся. Не сходится. Не получится. Да и оцепенение всё равно победило, весь Юрка застыл, только билась какая-то жилка на шее. Ну и пусть бьется, под курткой не видно. Отец смотрел без удивления. Конечно, он уже давно всё знает. И про Джека, и про то, где Юрка живет, и вообще. Узнал, всё обдумал, взвесил, окаменел и пришел забирать Юрку домой. Скандалов не будет, будет равнодушная мертвая хватка. И кресло, наверное, будет. Только зачем он взял с собой… Юрка споткнулся, не стал додумывать. Слишком сложно. Слишком бесполезно. Трепыхаться не надо, всё равно всё будет по-старому. Джек рванул к отцу, натянув поводок, и Юрка растерянно шагнул вперед. Отец присел на корточки, и чехол за его спиной чуть не задел сугроб. Щенок облизывал руки отца, те самые руки, которые так равнодушно брали ремень, которые раскладывали кресло, которые уже не равнодушно, а яростно выкручивали Юрке уши и заламывали руки, швыряли через всю комнату, лупили по чём попало. Юркины пальцы метнулись к зажившей губе, язык попытался нащупать скол зуба. Отец гладил Джека по макушке, что-то ласково приговаривая, и на секунду Юрке почудилось, что сейчас из-за поворота покажется мама, потому что она не умерла, не могла умереть, вот ведь он, прежний отец, живой, теплый, с гитарой за спиной, и губа у Юрки не разбита, и зуб цел, это всё ему каким-то образом причудилось, а на самом деле… Отец наконец отстранил Джека и встал. — Как ты, Юр? Юрка пожал плечами. — Возвращаться не надумал? Юрка помотал головой. Быстро, решительно. Отец кивнул, опустил глаза. То ли на Джека посмотрел, то ли отвел взгляд от Юрки, так сразу и не понять. — Ясно. Я так и думал, — наконец сказал он. — Вот. Он снял с плеча гитару, протянул ее Юрке. — Что? — Пусть будет у тебя, — сказал отец, по-прежнему глядя куда-то вниз. Жилка превратилась в стальное кольцо, сжала горло и замерла, не давая дышать. Чехол каким-то образом оказался за спиной, значит, Юрка принял его из рук отца, значит, забросил на плечо, и теперь полузабытая приятная тяжесть казалась непривычной, почти лишней, прямо как отреставрированный зуб, и что-то противно ныло в груди. А отец ушел, и Джек жалобно скулил, глядя ему вслед.