Колючие

Сон не шел. Юрка пытался вспоминать стихи и таблицу умножения, но сосредоточиться не получалось. Мысли уплывали к поверженному, смирившемуся отцу, к молчащей гитаре и к невыполненному обещанию. Пару раз Юрка порывался вскочить и пойти к Джеку, чтобы хоть что-то исправить, но сам же себя и останавливал. Нельзя бежать из дома в такое время. Сенька, Маша и Анна Степановна решат, что отец опять… Да лучше бы опять. Это было бы хотя бы понятно — и это бы поставило точку. Свет в коридоре всё горел, отец ходил туда-сюда, что-то переставляя. А вдруг он свихнулся? Еще после маминой смерти или сейчас, из-за Юрки. Вспоминались настойчивые киношные психопаты: пустоглазые, целеустремленные, бездумно, но усердно творящие что-то по приказу темных сил. Нет, не психопаты. Зомби. Ночь потихоньку убаюкала Юрку, обманчиво мягко обволокла мысли, а потом забросила в машину. Наяву Юрка не помнил подробностей, но сон услужливо показывал ему всё, переплетая правду с выдумкой, впиваясь иглами неоспоримых фактов и поливая их ядом домыслов. Радиаторная решетка с заляпанной грязью надписью MAN, пять хромированных полос и зияющая пустота между ними, глубокая царапина поперек силуэта то ли волка, то ли собаки. Искореженный, вогнутый металл со стороны переднего пассажирского сиденья, черно-красное месиво, тяжелые и звонкие капли — дождь? — по пластмассовой отделке двери. Юрка был в машине — и Юрка стоял на обочине, разглядывая тормозной след, заканчивающийся резкой дугой влево, почти до двойной сплошной. И отец спрашивал: — Что тебе дарить? А Юрка отвечал: — Выкрути руль вправо. И снова решетка, они дорогие, чтобы их не воровали, некоторые водители приклеивают понизу бритвенные лезвия, интересно, на этой решетке были лезвия? И отец повторял: — Он выехал на встречку, я ничего не успел сделать. А Юрка возражал: — Ты успел повернуть. У водителя всегда есть выбор. Это знание жило в Юрке, выгрызалось наружу, выплевывая ошметки его сердца, рвало когтями легкие, душило. И Юрка наконец выпускал его, повторял снова и снова: — Ты ее убил, ты ее убил, ты… Юрка проснулся. Не сразу, но вырвался из пучины сна, резко вдохнул, чувствуя, как горят легкие — будто в них тоже навтыкали противоугонных лезвий. Чувство потери захлестнуло сразу же, будто и не прошло ни года, ни месяца, ни дня с аварии. Горечь перелилась через край, хлынула судорожными рыданиями, и Юрка скорчился в кровати, обняв подушку. Когда пауз между всхлипами стало хватать на почти полноценное дыхание, он сел, потянулся было к выключателю настольной лампы, передумал. Прислушался, понимая, что почти наверняка разбудил отца своей истерикой. Точно. Вон он ходит по своей комнате. Сейчас сунется, сделает вид, что поверил, будто Юрка спит, и снова уйдет. Юрка скользнул обратно под одеяло, чтобы не испортить ритуал, но отец так и не зашел. Юрка слышал, как щелкнул выключатель, как прошлепали к постели босые ноги, а потом еще несколько минут не слышал ничего, кроме размеренного тиканья часов. Наконец Юрка выбрался из кровати, прокрался к окну, вытащил стоящую за шторой гитару, бережно уложил ее на подушку и лег рядом, прижимаясь щекой к теплому дереву.