Колючие

Утро воскресенья было таким же тухлым, как и утро субботы. Правда, отец не вытащил молча продукты из холодильника, а дождался, пока Юрка встанет и заявится на кухню, и спросил: — Что будешь? — Всё равно. Отец выложил на стол банку с ненавистным печеночным паштетом, стал нарезать хлеб. Юрка достал сковородку и два яйца, проклиная себя за упрямство. Отец ни слова не сказал на эту явную провокацию, молча давился бутербродами, пока Юрка кремировал яичницу. — Сегодня же воскресенье, — начал отец, наливая себе чай. — Ну? — Может, сходим куда-нибудь? Куда хочешь? — С тобой — никуда. Отец и это проглотил, даже не расстроился. Наверное, для очистки совести спрашивал. — У вас там когда каникулы? Были уже? Юрка помотал головой, с тоской представляя себе эту неделю. Без уроков, без домашек, без Селёдки, без театра… И без связи. — А когда? — не отставал отец. — Через неделю, — буркнул Юрка, чувствуя, что взгляд отца стал каким-то слишком пристальным. — Что? — Ничего. — Отец продолжал пялиться, будто потерял слух и считывал Юркины ответы исключительно по губам. — А на каникулах что будешь делать? — Да не знаю я, — отмахнулся Юрка. Он выкинул остатки горелой яичницы в мусорное ведро, наскоро помыл тарелку и сбежал с допроса. Отец зачем-то сунулся в ванную, пока Юрка чистил зубы, бестолково потыкался там, попереставлял тазики под раковиной и вышел. Юрка в ответ сунулся в большую комнату, молча перерыл все верхние секции стенки, пока отец колупался с новой люстрой. — Что ищешь? — Ничего. Конечно, глупо было полагать, что телефон так и лежит на полке, куда отец затолкал его, поняв, что Юрка не примет. Наверное, он его давно уже вернул в магазин. Юрка тоскливо глянул на хрустальную люстру, которой тоже скоро предстояло отправиться на помойку. Новая — большой шар из рисовой бумаги — никогда не пробежится по стене крошечными радугами, не заденет невзначай щеку солнечным зайчиком. Захотелось закричать, остановить это убийство прошлого, но Юрка не мог. Отец всё равно не поймет и не услышит. Или, что еще хуже, услышит, но сделает по-своему. Юрка сбежал в свою комнату, закрыл дверь и сел на кровать. Ничего, пусть не будет люстры. Пусть. Подавив нелепое желание разреветься, Юрка достал тетрадь с аккордами, долистал до «Рыжего парня», невольно улыбнулся, представив себе лицо Нестерова, если бы ему объявили, что он не рыжий, а золотой, и потянулся за гитарой.