Колючие

— Макс! — Чё, опять?! Макс соскочил с дивана, саданув локоть об уголок стола, потянулся за штанами, одновременно пытаясь нащупать выключатель. — Да нет, всё нормально, — остановил его Мишка. — Я просто… — Чё? Макс сел, помассировал веки и лоб, пытаясь окончательно проснуться. — Не знаю, — вздохнул Мишка, опускаясь на край дивана. — Точно нигде не высыпало? — подозрительно спросил Макс. — Да точно, точно, — отмахнулся Мишка. — Так а чё ты? Мишка молчал. — Опять сны хуёвые? — догадался Макс. — Нет. — А чё? Мандраж? — продолжал гадать Макс. — Так до спектакля же еще неделя, даже больше… Мишка помотал головой и спросил: — Это так и надо, что всё такое большое? — В смысле? — Да хуй его поймет… Я как будто не дышу, знаешь? Всё как-то… Ну, близко, что ли, как будто я в воде по шею, а лицо окунуть не получается, но очень хочется. — А, это нормально, — облегченно выдохнул Макс. — Это возраст и весна. Я одно время тупил над цветами. — В смысле? На клумбах? — Да нет, типа это самое… Ну, форма — она форма и есть, а вот цвет? Вроде как умом понимаю, что вижу разницу, но как? Мишка фыркнул. — И мы это всё по физике проходили, — уточнил Макс, — про эти всякие… Он начертил в воздухе зигзагообразную линию, пожал плечами и вздохнул: — Только знания в этом возрасте не сильно спасают. Это всё гормоны. — Тебе лишь бы, — фыркнул Мишка. — Чё? Мозг окукливается, чтобы это самое потом, из личинки во взрослую особь. Штырит от этого нехило. Но это ничё, это пройдет. — Угу… Мишка замолчал, кажется, окончательно, и они продолжали сидеть в полумраке, разглядывая тени. Свет Макс так и не зажег, но шторы были раскрыты, и в окно лились тусклые отсветы аптечной вывески и рекламных баннеров. — А с людьми — это тоже мозг окукливается? — спросил наконец Мишка. — А? — Ну, вот у тебя бывало, что видишь человека — и он как-то ярче остальных, как-то… Ну, вообще. Особенно если случайно наткнуться, в магазине или еще где, неожиданно. Чтобы вот прямо дух захватывало. Это тоже гормоны? — Нет, Мишань, — серьезно ответил Макс. — Это любовь.