Колючие

— Значит, на моей веревке, — задумчиво сказал Сенька. Юрка кивнул. — Ну, спасибо, что хоть не по-настоящему. И что позвонил. Юрка молча разглядывал узор ковра. — И где он щас? Юрка пожал плечами. Напряжение, которое он вроде бы выплакал еще минут пятнадцать назад, снова стало скапливаться, давить изнутри и требовать хоть какого-то действия, желательно необдуманного и глупого. Например, можно было бы шарахнуть кулаком по стене. И еще раз, и еще, пока кровь не смешается в кашу с обоями. Или наорать на Сеньку, оттолкнуть и его, чтобы оказаться совершенно одному на руинах жизни. — Где у вас тут чай? — спросил Сенька, поднимаясь. Юрка наконец отложил веревку, непонимающе поднял голову. — Чё? Чай где, говорю, — повторил Сенька. — На кухне. Юрка выразительно замолчал, и Сенька наконец понял. — Тебя есть кому ругать. К чаю чё-то найдется? Юрка всё молчал. — Ну, хочешь, басню про мальчика и волка расскажу? — вздохнул Сенька. — Знаешь такую? — Знаю, — буркнул Юрка. — Тогда не расскажу. Пошли. Сенька направился на кухню, как-то слишком уверенно достал из шкафа чашки и заварку, налил воды в чайник. Юрка выложил на стол масло и полбуханки хлеба, чувствуя, что сходит с ума. — Больше нет ничего. — Ничё себе — ничё, — сказал Сенька. — Щас офицерские пирожные забацаем. Он нарезал хлеб, щедро намазал его маслом и посыпал сахаром. Один кусок взял себе, второй отдал Юрке. Юрка помотал головой. — Ешь давай, вкусно. Сенька в два счета расправился со своим пирожным и тут же соорудил новое, между делом налив кипятка в заварочник и в чашки. Предательская слеза капнула прямо на присыпанное сахаром масло, и Юрка жалобно шмыгнул носом. Ну как Сенька не понимает, что ему не полагается всех этих пирожных, разговоров по душам и вообще? — Ладно, давай всё-таки притчу, — вздохнул Сенька. — Без нее тут никак. Короче, заблудился как-то один мужик в пустыне. Видит, вдалеке еще один мужик бродит. Пошел он в ту сторону, догнал мужика, разговорились они, короче… Ты ешь давай. Юрка налил в чашки заварки, машинально взял пирожное и осторожно надкусил его, понимая, что проглотить всё равно не сможет. — Короче, рассказал тот второй мужик, что жизнь его не любит, вот и вышло, что он оказался в этой бесконечной пустыне печали, — бодро продолжал Сенька. — Вкусно, да? Во-о. А первый мужик удивился, говорит мол, какая же она бесконечная, надо просто идти себе вперед, пока не выйдешь. Ну, тот мрачный мужик заартачился, но этот его всё равно утянул за собой, даже оазис углядел. А мрачный мужик тут же его обламывает, говорит, мираж это всё, не верь, кругом одна пустыня и безысходность. Но первый мужик настоял, пошли они туда — реально оазис. Причем там деревня, хозяйство какое-то у людей, жизнь кипит. Первый мужик и говорит, мол, надо оставаться, жить можно. А второй нудит, какая же это жизнь, говорит, если вокруг та же пустыня печали, мрак и тоска, паши тут как проклятый, чтобы хоть как-то выживать, да ну на фиг. Так они проспорили до ночи, легли спать, а утром мрачный мужик того. Нет его, короче. Первый мужик с местными его бегал и искал… И знаешь, Юр, чё они нашли? — М? — Юрка наконец дожевал пирожное и запил его чаем. — Следы его они нашли. Уходящие в пустыню печали. Сенька торжественно замолчал. Юрка осторожно поставил на стол ополовиненную чашку, выжидательно посмотрел на Сеньку. — Оно тебе надо, Юр? — Что? — Всё время переться в пустыню. Можно же без нее, ну? — Уже нельзя, — вздохнул Юрка.