Колючие

Печально хлопал складным сиденьем стул, с которого сдернули Юркин рюкзак. Кажется, прошла вечность, а сиденье всё покачивалось, нехотя сокращая амплитуду, возвращаясь в мертвое равновесие. Бутылко снова и снова сопел в накладную бороду, одергивал ее, дул себе на лицо, смешно оттопыривая нижнюю губу. Сияющая стекляшками корона казалась дурацкой, как и шикарный наряд Ирки Нечитайло. Вся тщательно и с любовью собранная атмосфера пьесы рассыпалась, вывернулась наизнанку, ощетинилась ежами, упрекала и обвиняла неуместной бархатной театральностью. Со всех сторон на Юрку смотрели вырезанные из фольги звёзды и перья Жар-птицы, ненужные и потому нелепые. Селёдка вытащила из рюкзака айфон в чехле с акулой и издала горлом какой-то странный звук, будто пупырку хлопнула. Может, это лопнуло ее к Юрке доверие? Или его собственные глупые, невозможные надежды на то, что жизнь наладится. Юркин рюкзак упал на пол, из выпотрошенного брюха выскользнули учебники и тетради. Селёдка выдержала паузу, подняв айфон, чтобы все видели, и изрекла: — Свободны. Юрка понял, что его в эту реплику не включили, что сейчас все выйдут, а они с Селёдкой останутся. Никто не выходил. Яровые чуть заметно подались вперед, перемещая центр тяжести, готовясь встать, но тут же замерли, почувствовали, что прут невпопад, будто не то движение в танце допустили или не ту ноту в хоре. Глянули на Арину, снова откинулись на спинки стульев. На этот раз не совсем синхронно: сначала Виталик, через сотую долю секунды — Толик. Юрка впервые отчетливо их различил. Селёдка окинула бунтовщиков долгим убийственным взглядом, задержалась на Арине. — Да у Макарыча бардак на уроках, рюкзаки в кучу свалены, кто угодно мог подсунуть! — возмущенно воскликнул Мишка. — Нестеров, молчать, — велела Селёдка. Мишка сурово сдвинул брови, оглянулся на Юрку. Когда Селёдка явилась с обыском и велела садиться, все с перепугу плюхнулись на край сцены. Селёдка их оттуда согнала, разумеется, и это лишнее перемещение оттерло Юрку от Мишки. Теперь между ними было четыре сиденья: на одном — тощий Щеглов, на трех остальных — сваленные в кучу вещи. Мишка бросил на Юрку еще один умоляющий взгляд, почти карикатурный в сочетании с начесанными патлами, вынул телефон и принялся что-то писать, сжимая в одной руке пластилиновый нос. — Убери, — велела Селёдка, и Мишка нехотя подчинился. — Елена Михайловна, — подала голос Арина. Селёдка покачала головой: — Чувствуете себя героями, да, ребята? Юрку от этого старомодного обращения передернуло. — А вы подумайте, какой поступок вы оправдываете, — продолжала Селёдка. — Юра Крутов украл телефон Игоря Карпова, он… — Я за него поручусь, — тут же сказала Арина, и абсурдное сходство с древними фильмами про пионеров стало полным. — И я, — неожиданно добавил Кудрявцев. «Видимо, совместное вырезание перьев из фольги сближает», — подумал Юрка и с трудом затолкал назад неуместное веселье. Селёдка резко взмахнула руками, чудом не выронив вещдок: — Тут не о чем разговаривать! Телефон нашелся в рюкзаке у Крутова. — А я смотрел кино, там копы у одного чела пистолет нашли, — доверительно сообщил Стрельцов. — Так это они его и подкинули, представляете, Елена Михайловна? — Николай! — рявкнула Селёдка. — Евгений, — с достоинством поправил ее Стрельцов. — Колька уже выпустился два года назад. Селёдке будто бы стало совсем нехорошо. Она нарочито глубоко задышала, принялась обмахиваться рукой, с надеждой глянула на Алису с Иркой: — Девочки… У Алисы натянулась тонкая жилка на шее, Ирка сверлила Селёдку спокойным, вызывающим взглядом огромных черных глаз. — Хорошо, — опасно ровным голосом сказала Селёдка. — В таком случае никто никуда не идет. И телефоны сдайте, положите вот сюда, на пианино. — Чтобы их тоже подсунули Крутову? — фыркнул Стрельцов. — Никто никуда не звонит и не пишет, — отчеканила Селёдка, и Яровые, приготовившиеся уже сдать свои одинаковые смартфоны, снова запихали их в карманы. — Юра, ты хочешь объяснить нам, зачем украл телефон? Юрка почувствовал, как язык абсолютно буквально прилип к нёбу, и молча помотал головой. — Тогда я звоню твоему отцу.