Му Цин (агент): Откуда мне знать? Это всегда было работой А-Синя.
Вы: Дорогой Му Цин, Мы с Фэн Синем больше не поддерживаем связь. Кто следит за моими счетами? С наилучшими пожеланиями, СЛМу Цин (агент): Могу предположить, ты сам.
Оу. Се Лянь даже не знал, в каком банке он обслуживался. Но, вероятно, все было в порядке, поскольку он не получал гневных писем от коллекторов, а платеж по карте не отклонялся. Его карта — вот кто скажет ему, какой у него банк. Он попытался позвонить по номеру, указанному на обратной стороне, но его встретила запись, просившая назвать pin-код, которого у него не было. Все утро он провел, листая онлайн-каталоги с обручальными кольцами. За какую бы он роль ни брался, всегда погружался в нее полностью, иногда проводя месяцы за подготовкой. Он рассудил, что роль супруга Хуа Чэна ничем не отличается от прочих. Он чувствовал себя лучше на фоне последних месяцев, поскольку ему было на чём сосредоточиться. Итак, Се Лянь нашел несколько вариантов с ценой, которая не укусит, и выглядящих вполне нормально и реалистично, но не смог заставить себя остановиться на них. Хорошая работа заключается в деталях. Персонаж состоял из грима и костюмов настолько же, насколько из тела под всем этим. Он хотел найти кольцо, которое бы действительно купил Хуа Чэну в случае их свадьбы, и в конце концов нашел — серебряное кольцо с выгравированными цветами и бабочками, искусно усеянное крошечными рубинами. То, что он подобрал себе, было из белого золота с маленькой кораллово-красной жемчужиной и бриллиантами. Все это было красиво, но разумеется, совсем не дешево. К счастью, Фэн Синь всегда хранил важные файлы там, где можно было ожидать найти их. Се Лянь не проводил много времени в своем кабинете, обычно не более нескольких минут в день, чтобы проверить электронную почту, но избежать взаимодействий с остальной частью интернета. Там был картотечный шкаф, и в нем файлы с надписями ID и ДЕНЬГИ. Се Лянь нашел там свой паспорт и посмотрел файл с деньгами, но не мог понять, что он видел, а потому решил пойти в банк. Это был еще один день с сильной болью, но он сказал себе, что эта затея не займет много времени. Он был неправ. Там была очередь к менеджеру по работе с клиентами, и хотя Се Ляню предложили присесть, вероятно, из-за трости, это не сильно улучшило ситуацию. Ему было душно, он дрожал и считал свои вдохи, когда наконец подошел его черед идти в кабинет менеджера. Это была темнокожая женщина в красивом бледно-лиловом блейзере, которая увидела явный дискомфорт Се Ляня, предложила ему бутылку воды и сообщила плохие новости так любезно, как только возможно сказать кому-то о том, что он непостижимо погряз в долгах. У Се Ляня был так называемый счет с автоматической очисткой*, прикрепленный к трасту, но у траста закончились деньги для этой самой очистки, поэтому счет вернулся к кредитному состоянию. Се Лянь думал, почему никто не сообщил ему об этом, но затем предположил, что все это сказано где-то во всех документах, недоступных для понимания. (*примечание переводчика: разновидность банковского счета, при которой имеющийся на конец дня остаток на счете автоматически инвестируется банком в процентные активы в интересах владельца счета, а на начало следующего дня инвестированные средства и начисленные проценты возвращаются на счет клиента) — Так вы хотите сказать, что у меня нет денег? — спросил Се Лянь. — Не в нашем банке. Может быть, у вас есть инвестиционный счет в каком-либо другом учреждении? Это звучало похожим на то, что Фэн Синь сделал бы с деньгами от наследства и имущества родителей Се Ляня. Это дало ему небольшую надежду. — Итак… я должен банку? Женщина повернула монитор, чтобы показать ему, сколько. Это была достаточно большая сумма, но поскольку Се Лянь никогда прежде не распоряжался бюджетом, он не имел реального представления о том, насколько это много. Он не помнил, сколько ему платили за какую-либо из ролей, чтобы оценить, было это больше или меньше, чем он бы получил от съемок. В любом случае, даже если бы он и помнил, то исчислялось это все в юанях, а не в долларах, и он не умел быстро конвертировать валюту в уме. Се Лянь ушел оттуда с серией распечаток, утешительной ручкой с логотипом банка и самой острой болью, когда-либо посещавшей его с момента переезда. Был час пик, и конечно же это означало пробки. Он вцепился в руль и попытался перенести мысли куда-то еще. Это сработало. Следующим воспоминанием было то, как он, спотыкаясь, ввалился в дом и отправился в ванную, где его выворачивало из-за стресса, боли или чего бы то ни было. Он облокотился на основание унитаза. Его бедро продолжало пульсировать от боли, однако он это не чувствовал, а скорее знал.***
Он очнулся от того, что открывающаяся дверь ванной толкнула его в спину. — Гэгэ, — позвал Хуа Чэн, а затем повторил еще раз, более настойчиво. — Гэгэ. Се Лянь хотел бы ответить, но не мог заставить свой рот работать. Его горло саднило, а мышцы болели как после тренировки с трюками. Каждый атом его тела буквально кричал от долгого лежания на полу. Он предпринял попытку встать, но, прежде чем она осуществилась, Хуа Чэн поднял его на руки. Они пересекли небольшой коридор, и Хуа Чэн положил Се Ляня на его кровать. — Что случилось? — У меня сегодня был плохой день, — признался Се Лянь и не смог найти слов, чтобы сказать что-то еще. Он не мог объяснить, что у него не было денег, что на самом деле он не был тем богатым актером на пенсии, о котором знали приятели Хуа Чэна. Он не знал, был ли сам Хуа Чэн в курсе его травм или последствий от них, обращал ли внимание на прессу и негатив в ней после произошедшего. Он не мог даже сказать о том, насколько это все ранит; он никогда не жаловался на боль и не собирался начинать. — Что нужно гэгэ? — Ничего, — ответил Се Лянь. Он заслужил. Он это заслужил. Хуа Чэн долго сидел, не произнося ни слова, так что казалось, будто его совсем не было. Се Лянь с трудом представлял, как такой большой человек может скрывать свое присутствие столь успешно. Хорошие актеры знают, как стать больше, чем они есть, как занять все пространство в комнате, но великие актеры знают, как уменьшиться. Раствориться. Хуа Чэн положил руку на больное бедро Се Ляня. Тот вздрогнул, но Хуа Чэн не сдвинулся с места, просто провел немного вниз и буквально вонзил пальцы в напряженные связки. Се Лянь ахнул, наполовину от неожиданности, наполовину от боли, но она была скорее хорошей, нежели наоборот. — Сань Лан, что ты– — Ты мне веришь? — спросил Хуа Чэн. Се Лянь тяжело вздохнул. — Да, — он понял, что это на самом деле так; он доверял ему больше, чем кому-то еще, но не мог объяснить причину. В глубине души, под всей тревогой, он отчего-то знал, что этот человек никогда не причинит ему вреда. Хуа Чэн поднял другую руку и начал массировать чужую ногу вверх и вверх, пока не добрался до бедра, где остановился и потянул за пояс брюк, которые Се Лянь, поднявшись, позволил стянуть с себя; затем он вернулся, чтобы потянуть за край рубашки, которую ему также позволили снять. В комнате все равно было темно, и Хуа Чэн не мог увидеть все шрамы. Се Лянь не был уверен, что конкретно Хуа Чэн собирался делать, пока тот не помог ему перевернуться на живот и не начал массировать плечи, по ощущениям удерживающие бетонную плиту, спускаясь вниз по позвоночнику. Се Лянь рассудил, что Хуа Чэн скульптор. У него были хорошие руки, и он умел придавать предметам желаемую форму. Се Лянь зарылся лицом в подушку, чтобы заглушить собственные вздохи и стоны. Он был рад тому, что лежал на животе, поскольку его эрекция была скрыта. Ему много раз делали массажи, но они никогда не были такими; ничьи более руки не вызывали подобной реакции. Казалось, что Хуа Чэн разобрал его, а затем бережно собрал вновь, и чем больнее было, тем лучше это ощущалось. Облегчение, похожее на открывающуюся бутылку шампанского. Вся боль словно выходила из него, и он снова начинал ощущать себя более реальным. Настоящим и целостным. Трудно поверить, что раньше он чувствовал себя так все время, находясь в прекрасном состоянии, способный думать о завтрашнем дне, и о следующем, и дальше, поскольку не нужно было тратить энергию на игнорирование боли и дискомфорта в теле. Хуа Чэн легко провел ладонями по спине Се Ляня, по его рукам, лежащим над головой; скользнул вниз по спине, сцепив их пальцы вместе. Се Лянь чувствовал тепло тела за спиной, чужой рот на задней стороне шеи. Всего мгновение назад тело казалось жидким, нынче же оно было замороженным от острого осознания их положения и того, что их разделяют всего несколько слоев ткани. Се Лянь невольно представлял, как Хуа Чэн входит в него, берет на этих простынях медленно и сладко, как сейчас. Хуа Чэн оставил легкий поцелуй рядом с его ухом. После стольких часов боли все тело Се Ляня было наполнено удовольствием; подушка заглушила вырвавшиеся из груди рыдания. Се Лянь даже не сразу осознал, что плачет. Он никогда не плакал, но сейчас, прижатый к Хуа Чэну, он не мог двигаться, говорить или что бы то ни было еще. — Я здесь ради тебя, — произнес Хуа Чэн рядом с его ухом. — Всегда.***
Позже Се Лянь проснулся, ощущая себя опустошенным, но отдохнувшим, и надел халат, чтобы отправиться на кухню, где Хуа Чэн стоял перед плитой, готовя что-то, источающее слегка сладковатый запах. Похоже, он не заметил Се Ляня, наблюдавшего за ним из дверного проема, и продолжал напевать что-то, не отвлекаясь, — песню Се Лянь не узнал. Се Лянь подошел к нему сзади, обернув руки вокруг чужого тела и прижавшись щекой к спине. Хуа Чэн застыл от удивления, но затем расслабился. Се Лянь сжал руки сильнее, глаза заслезились. Он не хотел отпускать. — Гэгэ чувствует себя лучше? Се Лянь кивнул. — Гэгэ голоден? Се Лянь кивнул еще раз. — Гэгэ хочет обсудить свой плохой день? — Нет, — пробормотал Се Лянь. — Что ж, тогда он должен заглянуть в холодильник и посмотреть, что я ему купил. С неохотой Се Лянь отступил и подошел к холодильнику, открыв дверцу которого увидел белую коробку торта; он вытащил ее и открыл, чтобы обнаружить морковный торт и надпись английским курсивом, красующуюся сверху, «ПЛОХОЙ ДЕНЬ ГЭГЭ». — Сань Лан, не нужно было этого делать. — Но гэгэ мой супруг, — произнес Хуа Чэн, наклонив голову, как будто сбитый с толку. Он держал кухонную лопатку, и все, что бы там ни было на сковороде, начало шипеть. — Разве это не то, что обычно делают для своего супруга, если у того выдался плохой день? Се Лянь не мог поспорить с этой логикой. Он знал, что если бы Хуа Чэн был его супругом, то обязательно бы сделал все, чтобы улучшить неудачный день. Или он так рассуждал о себе, даже никогда прежде не будучи в отношениях. И кроме того, он начал свой день с готовности потратить тысячи долларов на настоящие обручальные кольца для ненастоящего брака, поэтому массаж и торт на фоне этого казались вполне скучными и обычными. — Что ж, да, пожалуй, — сказал Се Лянь. — Спасибо, муж, — добавил, задаваясь вопросом, действительно ли стал бы он называть Хуа Чэна мужем, если бы они поженились, и сразу после этого возникла уверенность в том, что да, стал бы, поскольку возникший от этого жеста трепет никогда не устареет. Хуа Чэн наклонился и поцеловал Се Ляня в щеку. — Не за что, муж.***
Пару дней спустя Се Лянь решился зайти в ювелирный магазин, расположенный в Энсино. Он уже был по уши в долгах, это погоды не сделает. Накануне, когда они смотрели телевизор, Се Лянь поднял руку, чтобы понять, насколько чужая больше. Хуа Чэн подыграл, прижимая свою ладонь к ладони Се Ляня и не подозревая, что тот делал это для получения достойного представления о размере кольца. Затем Хуа Чэн переплел их пальцы и тепло улыбнулся, как если бы действительно был влюблен, и сердце Се Ляня чуть не вырвалось из груди. В своей прежней жизни он всегда был слишком занят, чтобы заводить отношения, а потому никогда не думал и о браке. Попытайся он найти кого-то, то этого человека непременно бы просканировал лазерный луч общественного мнения. И хотя сам он привык к подобному и даже получал удовольствие, не мог не признать, что далеко не многие разделили бы это мнение; ему не хотелось привлекать внимание к кому-то, кто этого не желал. Се Лянь сказал себе, что купит то замечательное кольцо для Хуа Чэна, выбранное ранее, и что-то скромное для себя. Разумно оцененное. Однако не смог ничего с собой сделать, увидев коралловую жемчужину. Он подумал, что когда все закончится, сможет заложить это кольцо и вернуть часть денег. Думать об этом не хотелось. Ювелир спросил, женится ли Се Лянь. Се Лянь, очарованный примеренным кольцом с бриллиантом — которое он не хотел, но которое было достойно восхищения, — ответил, что свадьба будет осенью. Ложь легко соскользнула с губ. Он держался иначе, как когда был моложе, с уверенной грацией человека, знающего, что за ним наблюдают. Он попытался представить возлюбленного Хуа Чэна, и получился образ кого-то молодого и красивого, непременно с легкой улыбкой. Остроумного, доброго, любезного. Хорошо образованного. Кого-то, кто сгладит острые углы Хуа Чэна и осветлит все его темные части. Этот особенный человек в самом деле должен быть таковым. Тем, кем Се Лянь никогда не смог бы стать. Но, думалось ему, можно притвориться. Се Лянь вышел из магазина, погрязший в долгах на две тысячи сильнее, и с красивыми кольцами для свадьбы, которая никогда не случится.***
Се Лянь думал над каким-нибудь способом отдать кольцо Хуа Чэна и понимал, что нечто более формальное, нежели просто вручение кольца ему, будет выглядеть как предложение. — Я купил нам кое-что, — сказал он после ланча и вытащил пакет из ювелирного. — Подарок для Сань Лана? — Хуа Чэн оживился. — В некотором смысле, — ответил Се Лянь, чувствуя, что начинает краснеть; он сдвинул коробку с кольцом по столу. Хуа Чэн открыл ее. Се Лянь наблюдал, как улыбка сползает с чужого лица, и Хуа Чэн тяжело сглатывает. — Мы можем вернуть его, — объяснил Се Лянь. — Просто я подумал, что раз уж мы женаты, у нас должны быть кольца. — Гэгэ, — сказал Хуа Чэн, закрывая коробочку и двигая ее обратно. — Я не могу принять его. Это лучше, чем все, что у меня есть. Се Лянь легонько толкнул коробку назад. — Разумеется, ты можешь. Ты сказал своим друзьям, что женат, а значит, тебе нужно выглядеть соответствующе. Глаза Хуа Чэна были широко распахнуты, и он смотрел недоверчиво. — Я уверен, что выгляжу женатым. Се Лянь не понимал, что это значит, и внезапно ему в голову пришла мысль, что особенный человек будет обеспокоен наличием чужого кольца на пальце Хуа Чэна. — Мне жаль. Это расстроит твоего любимого человека? — Нет, — быстро сказал Хуа Чэн. Се Лянь был еще более озадачен. Как бы Хуа Чэн смог когда-либо заставить свою любовь ответить на свои чувства, если бы ходил и всем вокруг рассказывал, что женат? — Сань Лан всегда говорит, что выполнит любую просьбу гэгэ, — произнес Се Лянь, хмурясь. — Теперь гэгэ просит его об этой мелочи, а Сань Лан ему отказывает. Хуа Чэн выглядел так, словно у него в голове произошло короткое замыкание. Се Лянь мог видеть сложные формулы и уравнения, плавающие вокруг чужой головы, тогда как логика Хуа Чэна была использована против него же. Наконец он стянул то, что было у него на пальце — кусок красной нити, — и надел кольцо. — У гэгэ тоже есть? Се Лянь открыл коробочку со своим кольцом и повернул, чтобы показать. — Очень красивое, — сказал Хуа Чэн, прикасаясь к красной коралловой жемчужине. — Можно мне? Се Лянь кивнул. Хуа Чэн вынул кольцо и надел его на палец Се Ляня, удерживая его руку дольше разумного. Се Ляню понравился вид кольца на руке, и тогда он решил позволить себе еще одну приятную вольность.***
Это была пятница, и они смотрели тайское шоу, которое слишком увлекло Се Ляня. Двое мужчин — соседи по комнате — только что признались друг другу в любви и теперь целовались. Се Лянь никогда прежде не видел двух целующихся мужчин по телевизору, по крайней мере, не так. Он был удивлен, поскольку это подействовало иначе по сравнению с экранными поцелуями мужчины и женщины. Он продолжал ерзать, кожа внезапно стала слишком стянутой, и, когда стало ясно, что поцелуи не собираются прекращаться в ближайшее время, взял пульт и нажал на паузу. — Сань Лан? Можно вопрос? Хуа Чэн оторвался от телефона; его совсем не беспокоили поцелуи или сюжетная линий отношений между соседями-по-комнате-любовниками. Опять же, зачем бы ему это? Только Се Лянь здесь вглядывался слишком усердно. — Конечно, — Хуа Чэн выключил телефон и положил его лицевой стороной вниз. Сегодня он выглядел очень красиво, хотя, кажется, Се Лянь так думал ежедневно. По какой-то причине кончики его пальцев были окрашены в темно-синий цвет, возможно, это были чернила, а на лбу у него была полоса красной глины. Волосы были распущены. Серебряная цепочка покачивалась возле его уха, от самого верхнего прокола в хряще до одного из двух в мочке. И без рубашки, конечно, поскольку у него явно на них аллергия. С другой стороны, будь у Се Ляня куча крутых татуировок, он бы тоже с определенной долей вероятности всё время ходил без рубашки. А еще он по-прежнему носил кольцо. Се Лянь тоже носил свое и не собирался снимать. Не сейчас. Может, позже. Он натянул рукава на ладони и подтянул колени к груди. — Ты когда-нибудь целовался? Это был очень глупый вопрос. Разумеется, Хуа Чэн целовал людей. Он, наверное, много чего делал в принципе. Возможно, со своим особенным человеком. Хуа Чэн повернулся к нему, закинув руку на спинку дивана. Его тело всегда было накрыто чем-то вроде одеяла, словно приглашая Се Ляня прижаться к нему. — Ну да, — сказал он так же небрежно, как и все прочее. — О, — ответил Се Лянь, натягивая воротник свитера на рот. — Почему гэгэ стал черепахой? — Хуа Чэн наклонил голову. — А я… нет, — приглушенно сказал Се Лянь. — Во всяком случае, не по-настоящему. Это было для роли, но я не засчитываю это, — теперь он спрятал все лицо в свитере и не мог видеть лицо Хуа Чэна. Вероятно, это казалось нелепым, что знаменитость, всю сознательную жизнь расхваливаемая за красоту, даже не держалась за руки, пока не появился Хуа Чэн. Если бы об этом знали, общественность была бы шокирована. Но на самом деле, он получил свою первую роль в семнадцать, после нескольких лет усердной учебы в актерской школе. Потом, когда он прославился, все, кто его интересовал, были слишком напуганы этой известностью, чтобы заявить об ответной заинтересованности. А всякий, кто говорил о своей симпатии, обычно оказывался мерзавцем, и Фэн Синь всегда был рядом, чтобы вмешаться и оттащить этих уродов. Может, кто-то из людей, нравившихся Се Ляню, и согласился бы, если бы он спросил, но он не знал, как задать вопрос или что сделать в принципе, и по мере взросления ему становилось все более и более неудобно признавать свою неопытность. Хуа Чэн молчал так долго, что Се Лянь был вынужден выглянуть из-под свитера, и он был встречен кривой улыбкой на чужом лице, хитрой, почти зловещей. — Гэгэ хотел бы поцелуй? Ответь Се Лянь согласием, Хуа Чэн бы поцеловал его, и все стало бы иначе. Завтра он проснется, зная, что значит целовать Хуа Чэна. И, вероятно, он преследовал бы его всю оставшуюся жизнь, если бы почувствовал эти губы на своих. Но если бы он отказался, то Хуа Чэн не стал бы его целовать, и это было бы, наверное, даже хуже. — Я просто подумал, если мы должны быть супругами, то необходимо выглядеть естественно. Ты понял. С поцелуями, как минимум. Хуа Чэн, казалось, долго обдумывал его слова. — Да. Это кажется очень мудрым. — Подготовка к роли очень важна, — сказал Се Лянь. — Гэгэ здесь эксперт, — ответил Хуа Чэн, слезая с дивана и становясь на колени перед Се Лянем. Се Лянь развернулся, поначалу сбитый с толку, пока не осознал, что в этой позе его бедру гораздо лучше, нежели если бы он скручивался через диван. Голос Се Ляня был чуть громче шепота. — Как чтение сценария или вроде того. Хуа Чэн положил ладонь ему на щеку. Их лица были очень близко. — Чтение сценария, верно. — Полезно войти в образ. — Погрузиться в него, — поддержал Хуа Чэн, проводя большим пальцем по нижней губе Се Ляня; темные глаза неотрывно смотрели на рот. — Этот метод актерской игры, — глупо добавил Се Лянь, даже не зная, что говорит; Хуа Чэн мягко прижался к губам Се Ляня на мгновение, нерешительно, прежде чем отодвинулся. Се Лянь боялся дышать или перейти к следующему поцелую. Он открыл глаза и увидел, что Хуа Чэн наблюдает за ним, зажав собственную губу между зубами. Се Лянь приоткрыл рот, чтобы сказать что-то, не зная, что именно, и Хуа Чэн вновь его поцеловал. Се Лянь чувствовал себя приклеенным к месту, засунув руки в рукава поглубже, и не мог сделать ничего, кроме как отвечать на очень мягкую череду поцелуев. Затем что-то взяло верх, некий импульс, возможно, вызванный длительными размышлениями о персонаже супруга Хуа Чэна, и он внезапно понял, что делать. Его пальцы зарылись в чужие волосы. Хуа Чэн облизнул его губы, и Се Лянь их разомкнул. Ему не с чем было сравнивать, и он задумался, был ли это хороший поцелуй, но потом понял, что это не имеет значения, поскольку ему всегда хотелось чего-то такого. Хуа Чэн прижал его обратно к дивану, и ноги Се Ляня обвились вокруг его талии. На мгновение это показалось бесконечным, словно беспрепятственный полет в бездну, ровно до тех пор, пока Хуа Чэн не отвернулся. Тогда Се Лянь понял, что идея с поцелуем была плохой, поскольку уже не представлял свою жизнь без этого. — Этот метод актерской игры, — снова сказал Се Лянь, — подразумевает, что нам нужно оставаться в образах некоторое время. До выставки. Хуа Чэн кивнул. — Да. Очень умно со стороны гэгэ подумать об этом. Выставка будет послезавтра. У них впереди был целый день, и это казалось непозволительной роскошью. — Мы могли бы начать с того, чтобы спать вместе. Просто спать. Друг с другом. Я имею в виду, буквально, закрыть глаза и спать. По лицу Хуа Чэна медленно расползлась улыбка. — Если гэгэ мой муж, я буду относиться к нему, как к мужу. Затем он встал и поднял Се Ляня. Се Лянь вскрикнул и схватился за него. — Сань Лан, я не имел в виду– — Нет, — сказал он, унося Се Ляня, — ноги моего супруга больше никогда не будут стоять на полу. Се Лянь смеялся всю дорогу до спальни, где Хуа Чэн осторожно положил его на кровать и забрался следом. Он снова поцеловал его, на этот раз глубже, медленнее, как будто у них было все время мира, а не один день безумной репетиции. — Мой супруг очень хороший актер, — сказал он, отстранившись. — Я почти думаю, что ему это нравится. — Работа есть работа, — ответил Се Лянь с тоскливым вздохом. — Она требует жертв. Хуа Чэн осыпал поцелуями шею Се Ляня. — Будь гэгэ моим супругом, я бы часами поклонялся его телу каждую ночь. Я бы заставил его чувствовать себя богом. — Ты был бы очень… — Се Лянь удивленно зашипел, ощутив укус на чувствительной части шеи, — великодушным мужем, — он задавался вопросом, что произойдет, если он попросит Хуа Чэна прикоснуться к нему; сделает ли он это из-за обязательств и зайдет ли это слишком далеко. Проверять не хотелось. — Сань Лан, — сказал он, понимая, что если они не остановятся в ближайшее время, то его тело попросту загорится, — давай готовиться ко сну. Хуа Чэн остановил свой путь, пролегавший вниз по шее Се Ляня, и сделал несколько глубоких, размеренных вздохов. — Да, людям следует спать, — сказал он более потрясенно, чем Се Лянь когда-либо слышал. Он, должно быть, думает о своей любви, пронеслась догадка в голове Се Ляня, и ему жаль, что он вынужден довольствоваться кем-то другим. Се Лянь повернулся к нему, и Хуа Чэн устроился рядом, держа его так, чтобы он не позволял себе привыкнуть.***
Когда он проснулся, голубой утренний свет струился сквозь занавески, и Хуа Чэн осторожно пытался выскользнуть из кровати. — Сань Лан, — сказал Се Лянь, потирая глаз, — еще слишком рано. Хуа Чэн посмотрел на него; на его лице был след от подушки, и не до конца проснувшийся Се Лянь подумал, что он выглядит знакомым, словно они уже, возможно, знали друг друга когда-то давно. Но это было невозможно. Се Лянь встречал много людей, ввиду своей работы, но наверняка запомнил бы кого-то вроде Хуа Чэна. Тот казался застигнутым врасплох, а его выражение лица было таким, какого Се Лянь прежде не видел, это не было одним из тех выражений, что Хуа Чэн позволял ему увидеть: с широко раскрытыми глазами, ошеломленное. Шокированное. Так выглядели фанаты, когда Се Лянь давал автографы или делал селфи, бегло оглядывая и спрашивая, как прошел день. Но затем этот вид исчез, и Хуа Чэн вновь стал собой, но немного помятым и чуть-чуть сонным. Он снова лег и поцеловал Се Ляня в щеку. — Мне надо подготовить галерею. Се Лянь взял чужое запястье и потянул на себя, заставляя Хуа Чэна снова приобнять его и не желая отпускать. Хуа Чэн рассмеялся. — Пять минут. Пяти минут недостаточно, подумал Се Лянь, снова задремав. С другой стороны, времени с Хуа Чэном никогда не будет достаточно.***
Хуа Чэн был занят организацией и координированием выставки, поэтому большую часть дня его не было дома. Се Лянь пытался заняться своими растяжками или садоводством и даже немного медитировал, но казалось, что-то внутри него открылось и исчезло, и никакое занятие не могло вернуть это обратно. Хуа Чэн вернулся рано утром, чтобы снова загрузить свой пикап, и Се Лянь вышел его поприветствовать, поскольку он думал, что именно так бы поступил муж. Он принес с собой паровую булочку со вчерашнего ужина, упакованную в бумажный пакет. Хуа Чэн был потным и грязным, и вид его, загружающего — по какой-то причине — гигантские колонки, вызывал в воображении множество все более отвратительных мыслей, одна из которых была связана с тем, чтобы он склонился к боковой двери и взял его прямо здесь, посреди аллеи. Как супруг, Се Лянь, вероятно, чувствовал бы себя вполне комфортно, высказывая хотя бы некоторые из таких мыслей, но у него все еще были пределы. — Привет, супруг. Хуа Чэн выглядел удивленным, увидев его, но это длилось всего секунду, и его взгляд вновь наполнился звездами, будто у него перехватило дыхание. Это произошло настолько быстро, что Се Лянь было подумал, будто ему показалось, но все же подтвердил реальность того, что он увидел этим утром. Затем лицо Хуа Чэна расплылось в улыбке, и он немедленно заключил Се Ляня в объятия. Хуа Чэн был разгоряченным, вспотевшим и таким твердым на ощупь, что желание пульсировало по телу Се Ляня, и стало только сильнее, когда Хуа Чэн обхватил его лицо ладонями и поцеловал, что изначально явно означало короткий и невинный поцелуй, который мгновенно стал интенсивнее. Как пламя свечи на занавеске. Хуа Чэн прижал Се Ляня к борту машины и продолжал целовать его, бесстыдно и на открытом пространстве, чтобы кто угодно мог увидеть, сфотографировать и опубликовать в сети со взрывом домыслов. Но как помнил Се Лянь, никого это больше не волновало. Здесь он был просто парнем, целовавшимся со своим супругом субботним днем. Хуа Чэн отстранился, но не выглядел обрадованным этим. Наоборот, у него был несколько расстроенный, измученный вид. Се Лянь почти мог поверить, что Хуа Чэн был глубоко и горячо влюблен в него. — Я принес тебе булочку, — сказал Се Лянь. — Спасибо, гэгэ. Мне жаль, что я увлекся. — Увлечение — это то, что было бы реально, если бы мы поженились? На него мрачно посмотрели. — Если бы мы поженились, я бы занимался с тобой любовью весь день, останавливаясь только для того, чтобы приготовить тебе ужин, а потом трахал бы тебя снова до поздней ночи. Се Лянь почувствовал, как все его тело краснеет. — Сань Лан… — Я бы сделал это прямо сейчас, если бы ты попросил. Это была просто черта. Так и должно было быть. Он входил в образ. Практика. И если бы Се Лянь действительно был его супругом, то никогда бы не отвлек Хуа Чэна от его обязанностей. Не важно, как сильно ему хотелось, чтобы его трахали до поздней ночи. Он обхватил руками лицо Хуа Чэна. — Тебе нужно заниматься организацией выставки, детка. Я не могу тебя отвлекать. Губы Хуа Чэна приоткрылись, глаза потускнели, и затем он снова поцеловал Се Ляня, сильнее и интенсивнее, чем всего минуту назад, что казалось невозможным. — Назови меня так еще раз, — произнес он между поцелуями. — Детка, — сказал Се Лянь, и Хуа Чэн издал болезненный звук, который отозвался в уже твердом члене Се Ляня; и сам Се Лянь внезапно уже не был так уверен, что как супруг остановит Хуа Чэна от того, что тот сказал, будь проклята эта выставка. Однако каким-то образом он нашел в себе силы оттолкнуть. — Сань Лан, — предостерегающе произнес он. Хуа Чэн выглядел расстроенным и обиженным, словно ребенок, лишившийся любимой игрушки, и Се Лянь чувствовал такую сильную любовь в данный момент, что потребовалась вся сила воли, дабы не озвучить это. А потом вспомнилось, что они женаты, а значит, ему было можно. — Если бы ты был моим супругом, — начал он, — я бы сказал, как сильно тебя люблю. Все время бы говорил. Наверное, тебе бы это даже надоело. Выражение лица Хуа Чэна стало каким-то грубым и нечитаемым, почти пугающим в своей силе. Он был действительно очень хорошим актером. — Я выучил восемь языков в надежде, что однажды сумею передать всю глубину моих чувств к тебе. Се Лянь не позволил этим словам коснуться его, не позволил себе поверить в игру. Когда все закончится, станет только хуже. — Надеюсь, однажды ты сможешь, — Се Лянь проглотил комок в горле и заставил себя улыбнуться; он приподнялся на носках и еще раз поцеловал Хуа Чэна в щеку. — Я приготовлю ужин, когда ты вернешься. Хорошего дня, детка, — сказал он и оставил Хуа Чэна работать, чувствуя, как сердце превращается в пыль.***
Се Лянь слишком углубился в этот спектакль. На самом деле он не имел понятия, что и как готовить на ужин. Он провел полчаса, печально глядя на рисоварку, прежде чем написал Хуа Чэну. Вы: Мой дорогой муж, Как пользоваться рисоваркой? С любовью, СЛ Это был первый раз, когда он писал Хуа Чэну, и у него возник вопрос, являлось ли это неуместным, беспокоил ли он его или, может, их ролевая игра вовсе не выходила за пределы дома. Он так долго погружался в свое беспокойство, что чуть не пропустил ответ Хуа Чэна.Сань Лан (сосед): Вау. Я и не знал, что женат на самом милом человеке из ныне живущих.
Се Лянь нахмурился. Он решительно не понимал, что сделал такого милого. Это был просто вопрос. Вы: Мой дорогой муж, Прошу прощения, что беспокою, но это не ответ! С любовью, СЛСань Лан (сосед): Ты убиваешь меня, любовь моя. Я заскриню это. Это кульминационный момент моей жизни. Я подумаю об этом на смертном одре.
Вы: Мой дорогой муж, Я не понимаю. Я просто хочу приготовить рис и хотя знаю, что ты занят, и мне жаль тебя беспокоить, но пожалуйста, помоги: -( С любовью, СЛСань Лан (сосед): Боже мой. Я не переживу этого. Я умру еще до того, как смогу вернуться домой.
Как раз в тот момент, когда Се Лянь собирался отправить еще одно умоляющее сообщение, Хуа Чэн прислал пошаговые инструкции.Сань Лан (сосед): 1. Промой рис 2. Положи рис в емкость 3. Налей воду в емкость (до отмеченной линии) 4. Добавь щепотку соли 5. Поставь емкость в рисоварку 6. Нажми на кнопку
Вы: Мой самый драгоценный муж! Спасибо!!! (Если бы мы на самом деле были женаты, я бы сказал) Я люблю тебя!!!!!! С любовью, СЛ Он был на середине гайда, когда его телефон снова завибрировал.Сань Лан (сосед): Я тоже тебя люблю.
***
Рисоварка запищала. Се Лянь открыл ее и ахнул. Там был рис, приготовленный им. Он сделал это. От созерцания его отвлекло электронное письмо от Armani Exchange, заставившее его листать каталог в течение неопределенного времени, смотреть на костюмы, которые он больше не мог себе позволить, и думать, что такая скучная вещь, как рассылка Armani Exchange, на данном этапе жизни, не должна застигнуть его врасплох и заставить забыть о необходимости приготовить что-то еще. Он вскочил с дивана, услышав звуковой сигнал открывающейся двери, и подошел к Хуа Чэну, чтобы извиниться за то, что на самом деле он ничего не приготовил, но не успел сказать и слова, прежде чем почувствовал чужие губы на своих. Этот поцелуй был быстрым и волнующим, и Се Лянь был удивлен стоном, вырвавшимся из его горла. Хуа Чэн поднял его за бедра и понес в гостиную, где опустил на диван и продолжил целовать. — Мне очень жаль, — сказал Се Лянь, затаив дыхание, — но я ничего не приготовил. Хуа Чэн слегка подтолкнул носом его подбородок, чтобы получить больший доступ к шее, а затем слегка прикусил кожу на ней. — Разве ты не не голодный? — Голодный, — выдохнул Хуа Чэн. — Я сделал рис. — Не такой голод, — он укусил место между шеей и плечом Се Ляня, которое нашел накануне вечером; Се Лянь вскрикнул, а затем сделал это снова, когда Хуа Чэн слегка двинул бедрами, задевая промежность Се Ляня своей. Се Лянь заставил Хуа Чэна возбудиться. Это было даже большим достижением, чем рис. Такую реакцию невозможно симулировать; по крайней мере, хоть какая-то часть происходящего была реальной, даже если она касалась только физической составляющей. Это уже было чем-то. Чем-то, за что Се Лянь мог держаться. Если он не остановит то мучительное, что сейчас происходит, это все, очевидно, зайдет слишком далеко. Он не знал, что делать, но потом понял, что ему и не нужно этого знать, достаточно представить, что бы на его месте делал муж Хуа Чэна, и это было легко. — Детка, — мягко произнес он, — ты весь день работал сегодня. Тебе следует поесть. Хуа Чэн оторвался от него и сел на пятки, прижав ладонь к своей эрекции и тяжело дыша; его трясло. Се Лянь сел, поправив смятый свитер. Будь он самим собой, то не знал бы, как справиться с этим отдаленно диким выражением лица Хуа Чэна. Но он не был собой, поэтому было легко взять чужую руку и потянуть за собой в сторону кухни. — Давай, попробуй рис и скажи, какую хорошую работу я проделал. — Если готовил гэгэ, — сказал Хуа Чэн, расплывшись в улыбке и становясь похожим на мультяшного персонажа, которого только что ударило наковальней, — я уверен, что это лучший рис, который когда-либо был приготовлен.***
Им удалось съесть немного риса и поговорить, в то время как Хуа Чэн начал резать овощи для настоящего приема пищи, но долго это не продлилось, поскольку Хуа Чэн посадил Се Ляня на столешницу и снова начал целовать. Се Лянь продолжал его отталкивать и просить вернуться к готовке, однако Хуа Чэн не мог сохранять концентрацию дольше минуты или двух, перед тем, как найти еще повод для поцелуя. — Если бы мы в самом деле были женаты, — сказал Се Лянь, — ты бы не стал целовать меня так много. — Ты прав. Я бы целовал тебя еще больше. Еще одна строчка сценария. Никуда не годится. Се Лянь задавался вопросом, каков Хуа Чэн в качестве настоящего партнера; будет ли он таким милым или это все только для их спектакля и основывается на его представлении о том, что представляет из себя муж. — Я не думаю, что это возможно, — ответил Се Лянь. — М. Вызов. — Нет, нет, это не вызов, — его губы уже не могли этого вынести; они болели, и Се Лянь был уверен, что на его шее есть несколько засосов. — Просто- Как ты собираешься заниматься чем-то в таком случае? — Я бы просто перестал что-то делать. Моим занятием было бы доставлять гэгэ удовольствие, — его руки держали ноги Се Ляня на столешнице, и он оставлял нежные поцелуи на его подбородке, шее и рядом с ухом; Се Лянь никогда не оставался таким твердым на протяжении столь длительного промежутка времени, определенно дольше, чем советовал бы любой врач. — Что… — начал он, запинаясь. — Что нравится Сань Лану? — Се Лянь заправил прядь волос за ухо и посмотрел на свои колени. — Я имею в виду, в постели, — с твоим любимым человеком, не стал говорить он. Хуа Чэн ответил не сразу, и Се Лянь был вынужден снова взглянуть на него. Голова Хуа Чэна была наклонена в сторону, как и всегда во время размышлений, словно он был любопытным лисом. — Удовольствие моего супруга — это все, что для меня важно, — сказал Хуа Чэн. — Я сделаю все, что он попросит. — Что угодно? Без ограничений? — Без. — Я сейчас говорю серьезно. — Как и я. — Ты бы действительно сделал что угодно. — Что угодно, когда угодно, по какой угодно причине. Это не казалось здоровым и нормальным, но мысли об этом было достаточно, чтобы сжечь Се Ляня изнутри. Дело было в доверии. Хуа Чэн отдал бы все любимому человеку, и определенно верил, что этим не воспользуются против него. И это именно та причина, по которой он сказал, что все еще работает над завоеванием доверия своего особенного человека, чтобы они могли сохранять баланс, держа сердца друг друга в руках. Хуа Чэн приподнял подбородок Се Ляня. — Что случилось? У гэгэ путешествие по выражениям лица. — Ничего, — ответил Се Лянь. Он вышел из образа. Если бы их снимали, режиссер был бы вынужден закончить кадр и заставить их сделать еще один дубль. — Поцелуй меня снова?***
Каким-то образом им все же удалось справиться с едой. С чем они не справились, так это с ежевечерним просмотром шоу. Скорее, телевизор был включен, и на экране что-то происходило, но Се Лянь почувствовал себя смелым и приблизился, чтобы оседлать колени Хуа Чэна. К сожалению, даже погрузившись в образ персонажа полностью, он не знал, что делать дальше. Хуа Чэн выглядел удивленным, но довольным таким поворотом событий. Се Лянь пытался игнорировать твердость чужих бедер и тепло тела. — Я просто подумал, — начал Се Лянь, — что будь я твоим мужем, то поступил бы так, если бы хотел… — он не мог заставить себя озвучить это до конца. Хуа Чэн провел ладонями по его бедрам, поднимаясь выше и останавливаясь на талии; он приподнял ткань свитера, касаясь кожи кончиками пальцев. — Хотел что? — Я просто хочу, чтобы ты посмотрел на меня. Он никогда не признавал этого, и тем более не говорил вслух, однако на протяжении всей жизни ему хотелось, чтобы на него смотрели, чтобы его обожали. И даже когда к нему было приковано внимание половины мира, этого не было достаточно. Сейчас же он проводил годы, когда на него не смотрел никто. Хуа Чэн убрал несколько прядей с чужого лба, заправив их за ухо. — Смотреть на Се Ляня — это мое самое естественное состояние. Се Лянь раньше не слышал, чтобы Хуа Чэн звал его по имени. В его исполнении оно звучало странно, будто это не имя вовсе, а идея, концепция, не ограниченная телом. Молитва. Хуа Чэн легонько очертил пальцем профиль Се Ляня, словно желая запомнить его. Се Лянь перебрал множество ожерелий на шее Хуа Чэна, обрисовал контур татуировок. Они продолжали сидеть так, без слов прикасаясь друг к другу и не отрывая взглядов, пока их губы вновь не встретились, и они не целовались снова, лениво, без прежней настойчивости. — Гэгэ спросил меня, что мне нравится, — произнес Хуа Чэн, проведя пальцем по щеке Се Ляня, когда они немного отодвинулись. — Мне нравится это. Видеть тебя. Быть с тобой. Се Лянь подыграл. — Разве это не причина, по которой мы поженились? Что-то болезненное промелькнуло в глазах Хуа Чэна, однако быстро исчезло. — В самом деле, это она.