***
В конце концов любопытство Се Ляня взяло верх. Он должен был знать, действительно ли искусство Хуа Чэна имело к нему какое-либо отношение, или же это было совпадением, и Се Лянь просто увидел то, что хотел увидеть. Он попытался испечь печенье с грецкими орехами по рецепту матери. Они вышли более темными и плоскими, чем он помнил, но при взгляде на них можно было с уверенностью сказать, что это, и это всё, что имело значение. Се Лянь заварил любимый чёрный чай Хуа Чэна и отправился в гараж, находившийся в задней части двора. Удерживая поднос одной рукой, он постучал, но музыка была слишком громкой, поэтому он решил просто войти. Хуа Чэн, к сожалению, снова был без рубашки; он стоял перед холстом размером шесть на шесть с огромным оранжевым пистолетом в руке, который был подключен к розетке и каким-то образом использовался для того, чтобы на самом холсте вышить что-то из горы красной пряжи. Се Лянь чуть было не отказался от своей затеи: эта работа, казавшаяся в лучшем случае абстрактной, явно не имела к нему никакого отношения. Хуа Чэн вздрогнул, когда увидел Се Ляня, но быстро пришел в себя и опустил свой странный пистолет для пряжи. — Гэгэ пришел в мою студию. — Я принес тебе чай с печеньем. Извини, что вломился. — Нет-нет, это дом гэгэ. Я всегда ему рад. Поставив поднос на длинный складной стол, Се Лянь понял, что был в гараже всего пару раз. Он парковался на улице, что было ненамного более удобным вариантом, учитывая, как часто ему приходилось переставлять машину во время уборки улицы. Хуа Чэн выключил музыку — что-то с большим количеством барабанов — и принес два складных стула. В углу работал огромный вентилятор. С одной стороны помещения располагался гончарный круг, а с другой — большая деревянная вещь, похожая на машину. Печатный станок, возможно. Также были две бензопилы. — Знаешь, я очень заинтересован творчеством Сань Лана, — сказал Се Лянь после того, как сел. Хуа Чэн откусил печенье или попытался сделать это, но потом ему пришлось переложить его на задние зубы. Раздался громкий хруст. — Если бы Сан Лан когда-нибудь захотел показать мне больше, я бы с удовольствием посмотрел. Хуа Чэн надолго опустил печенье в чай. Когда он укусил его снова, то оно хрустнуло чуть тише. Казалось, он избегает зрительного контакта. Се Лянь обернул ладони вокруг своей чашки. Его лицо было теплым, вероятно, из-за того, что вентилятор был направлен не на него, и ни по какой иной причине. — Этот гэгэ хотел бы лучше узнать Сань Лана. Хуа Чэн потянулся за еще одним печеньем. — Здесь не так много информации. — Ты много путешествовал? — Вроде того. — Куда? — Азия. Обе Америки. Европа. Африка. Австралия. — Это просто все континенты. — Кроме Антарктиды. — Сколько времени у тебя ушло на это? — Несколько лет, — Хуа Чэн пожал плечами. — Сань Лан, сколько тебе лет? — Двадцать шесть. — О, слава богу, — Се Лянь тяжело вздохнул. — Почему это? — Я думал… просто, — его лицо горело; ему не следовало спрашивать, — ты выглядишь так молодо, и ты такой… Заткнись, сказал он себе. Остановись, пока можешь. Хуа Чэн, наконец, посмотрел на него, самодовольно улыбаясь, как всегда, когда Се Лянь говорил что-то, не подумав. — Я какой? — Никакой. Забудь, что я сказал. — Скажи мне, гэгэ. Какой я? — Раздетый, — выпалил Се Лянь. — Ты всё время без рубашки. И еще татуировки. А это кольцо в пупке? И я. Просто, — Се Лянь резко указал на него рукой, — я слишком стар для тебя, — он нервно сделал глоток чая. — Я думаю, ты мне как раз подходишь, — Хуа Чэн наклонился вперед и подпер подбородок рукой. Се Лянь подавился своим чаем. Хуа Чэн засмеялся, и этот громкий звук заполнил грудь Се Ляня. — Не очень любезно дразнить меня, — сказал он, вытирая салфеткой свою рубашку. — Кто сказал, что я дразню? — Ты смеешься. — Как я могу не делать этого? Гэгэ такой милый, когда нервничает. — Я не милый. — Гэгэ — это определение слова «милый». И «красивый», «сексуальный», «горячий»… — Сань Лан! Прекрати. Я грустный и старый. Я не сексуальный. Хуа Чэн откинулся на спинку стула, закусив губу. Его рука скользнула вверх по бедру, остановившись чуть ниже промежности. — Позволю себе не согласиться. Се Лянь начал ставить чашки обратно на поднос. То, что Хуа Чэн дразнил его, было невыносимо. Его широко расставленные ноги, широкая грудь, плоский живот, татуировки, растрепанные волосы, ухмылка, это гребаное кольцо в пупке — просто все в нём. Се Лянь никогда прежде ни на кого так не реагировал. Он ненавидел это. Ненавидел, что хотел прикоснуться к Хуа Чэну и не мог. Ненавидел, что Хуа Чэн заставлял его представлять грязные вещи, о которых он не думал до сих пор. Се Лянь хотел знать, о чем Хуа Чэн думал, когда мастурбировал, какие звуки он издавал, когда кончал, и какой его член на вкус. — Гэгэ, — сказал Хуа Чэн, взяв Се Ляня за руку. — Позволь мне доказать тебе это. Позволь мне нарисовать тебя. Сердце Се Ляня колотилось. — Разве ты этого еще не сделал? Еще одна лукавая улыбка. — Десять тысяч раз. Но гэгэ никогда мне не позировал. Изобразить его с натуры было бы величайшей честью для меня. В прежней жизни у него были фотосессии. Макияж и аэрография, его едва одетое тело, раскинувшееся на стилизованных под старину диванах. Олицетворение сексуальности, хотя, как отмечали, для него это было не особо характерно. У него была команда стилистов. Кричащие фанаты, ожидающие его у каждого выхода. Кураторы, провожающие его с места на место. Когда-то он был красивым. Се Ляню хотелось впиться зубами в нижнюю губу Хуа Чэна. Попробовать его кровь. Он был способен отказать ему не больше, чем остановить восход солнца. — Хорошо, — сказал он; десять тысяч раз отозвались эхом в его ушах.***
Се Лянь вернулся в студию на следующий день. Он никогда не видел Хуа Чэна таким: «взволнованным» — это не то определение, но его окружала энергия, которой обычно не было. В помещении появился диван, и он выглядел новым. И дорогим. — Где ты это взял? — спросил Се Лянь. — Позаимствовал, — пространно ответил Хуа Чэн, устанавливая мольберт. — Я хотел, чтобы гэгэ было комфортно. Это определенно вызывало беспокойство, хотя Се Лянь этого не озвучил. Ему трудно было сидеть или лежать в одном положении дольше нескольких минут. Он съел еще того шоколада около получаса назад, и это не помогло. Он начал съедать по одному кусочку каждый вечер от боли, но в основном они помогали заснуть. — Я думал, — начал Хуа Чэн, пока возился с маленькими баночками краски на одном из длинных столов, — будет ли гэгэ против того, чтобы… — он прочистил горло, — раздеться? Се Лянь плотнее завернулся в кардиган. — Ты хочешь, чтобы я позировал голым? — Не… совсем, — он вытащил из кармана чёрную полоску кожи, похожую на небольшой ремень. — Ты хочешь, чтобы я надел ошейник? Зачем? — Се Лянь взглянул на Хуа Чэна. — Гэгэ однажды спросил, что мне нравится. Мне нравится это. Да, да, да, да, скандировал мозг Се Ляня, но Фэн Синь, Му Цин, Пэй Мин и Мэй Няньцин в его голове кричали громкое нет. Голос Ши Цинсюаня, как и всегда, поддерживал всё, что делало Се Ляня счастливым. А это, заключил Се Лянь после пяти секунд размышлений, сделает его очень счастливым. — Это для моей частной коллекции, — сказал Хуа Чэн; его грудь, шея и лицо были такими же красными, как листья на руке. — Никто больше это не увидит. Обещаю. Но если гэгэ некомфортно… — Нет, — произнес Се Лянь, — я сделаю это, — он поднял подбородок и подставил шею; Хуа Чэн обернул ошейник вокруг неё и закрепил плотно, но не туго. Его рука задержалась на коже, что должно было казаться кощунственным, но это было не так. Пока Хуа Чэн занимался своими красками, Се Лянь разделся, аккуратно сложив одежду и оставив её на табурете. В гараже было невыносимо жарко, и единственным источником холодного воздуха был время от времени качающийся вентилятор. — Что от меня нужно? — спросил Се Лянь. — Ты угодишь мне в любом случае, — Хуа Чэн сел на край дивана. — Сань Лан, — уничижительно сказал Се Лянь. Было нечестно дразнить его, когда он был без одежды. — Ложись, — произнес Хуа Чэн и расположил тело Се Ляня, опустив одну руку на спинку дивана и подняв колено. Его рука опустилась вниз и остановилась на худшем из шрамов: яркой белой линии на бедре, оставшейся после операции. Еще два были поперек ребер, в том месте, где кость пробила кожу. Крапчатые царапины на бедре. Он был похож на куклу, разорванную и сшитую заново. — Все в порядке? — спросил Се Лянь. Хуа Чэн все еще смотрел на его тело, проводя большим пальцем по дуге шрама. Ему потребовалось много времени, чтобы ответить, и, когда это случилось, ответом было тихое утвердительное мычание. Затем он оторвал взгляд и встал, чтобы включить динамик. Сегодня были тибетские поющие чаши. Се Лянь позволил себе закрыть глаза и расслабиться на диване, но он не уснул. Он остро осознавал, что Хуа Чэн наблюдает за ним. Казалось, они каким-то образом связаны, между ними протянулась невидимая нить. Возможно, думал Се Лянь, всё, что нужно, дабы приблизить Хуа Чэна, — это потянуть.***
Дело было в жаре. В том шоколаде. В ошейнике. В том, что у него уходили часы на чтение тысяч слов о его воображаемой идеальной сексуальной жизни. Но, преимущественно, дело было в неизменном взгляде Хуа Чэна. Се Лянь не мог избавиться от воспоминаний о той комнате отдыха в галерее. Он пытался оставаться неподвижным, но обнаружил, что извивается, его бедра смещаются, а член становится твёрдым. Он пришёл сюда, ожидая, что худшей частью станет боль, но нет, ею стало удовольствие от происходящего. Он пытался контролировать дыхание, пытался думать о тесте для хлеба, о животных, разоряющих его грядку с клубникой, о привычке Фэн Синя обкусывать кутикулу до крови. Он совершил ошибку, взглянув вниз. Его член был набухшим, влажным на конце и оставляющим подтеки на животе. Он был в исступлении от мысли, что может кончить без прикосновений, только от того, что Хуа Чэн смотрит на него так. Хуа Чэн не говорил ни слова. Он продолжал рисовать, словно ничего не происходит. Удовольствие поднялось вверх по позвоночнику. Он попытался сосредоточиться на дыхании, перенести мысли в другое место, как делал, справляясь с болью. Но это было противоположное боли ощущение, и всё, на чём останавливался его разум, — рот, руки и член Хуа Чэна — только усугубляло положение. Работа перед камерами, церемонии награждения на сценах, раздача автографов сотням кричащих фанатов — всё это меркло в сравнении с пристальным вниманием Хуа Чэна. — Сань Лан? — позвал Се Лянь настолько невозмутимо, насколько это было возможно. — Да? — Ты почти закончил? — Боюсь, гэгэ придется оставаться неподвижным еще немного, — в его голосе был намек на веселье, единственный признак того, что он знал о ситуации Се Ляня. Се Лянь хотел кричать. До этого он смотрел в потолок гаража, но теперь рискнул взглянуть на Хуа Чэна, который выглядел совершенно не впечатленным, если бы не особо заметная на его узких джинсах выпуклость. Он смешивал краски на палитре, которая выглядела как планшет. Волосы сползли по щеке, так что Се Лянь не видел его лица. — Могу я что-то сделать, чтобы гэгэ было комфортнее? — Есть несколько вещей. — Каких вещей? — Ты знаешь, каких. — Боюсь, что нет. Почему бы тебе не сказать мне? Се Лянь сглотнул, ощутив давление ошейника на его адамово яблоко. Существовало простое решение этой проблемы. Беспокойство отступило. — Я хочу, чтобы мой супруг подошёл и отсосал мне. Хуа Чэн замер. — Гэгэ просит меня об этом? — Нет, — сказал Се Лянь, проскальзывая в роль возлюбленного Хуа Чэна, словно это хорошо сидящий на нём костюм. Напористый. Уверенный в себе. Беззастенчивый. — Я требую это. Конечно, Хуа Чэн мог отказаться, отшутиться и продолжить рисовать. Но Се Лянь чувствовал, что это именно то, чего ему и хотелось больше всего — владеть и принадлежать. Он хотел принадлежать Хуа Чэну и только ему. Если кольцо — это не ошейник с новым смыслом, то что тогда? Хуа Чэн отложил палитру, вытер руки о ткань. Он привел себя в порядок, когда встал, и в несколько коротких шагов оказался рядом с Се Лянем, а затем устроился между его ног. Его губы нашли чужие. Мгновенное облегчение. — Мне жаль, что я заставил своего супруга ждать, — сказал Хуа Чэн, проводя губами по шее Се Ляня, прикусывая ошейник; он опустился вниз к груди Се Ляня, останавливаясь, чтобы подразнить его сосок. На мгновение Се Лянь испугался, что он кончит от этого, но, к счастью или к сожалению, Хуа Чэн продолжил. Он приблизился не к члену Се Ляня, а к шраму на бедре, и оставил лёгкий поцелуй на нём, прежде чем снова посмотрел наверх. — Гэгэ когда-нибудь… Се Лянь покачал головой. — В таком случае, мне повезло быть первым, — произнес Хуа Чэн, прежде чем взять член в рот. Се Лянь перестал дышать, и всё его тело напряглось. Он взглянул вниз; волосы Хуа Чэна закрывали вид, поэтому Се Лянь собрал их и отвёл от лица, чтобы иметь возможность наблюдать, как чужие губы растягиваются вокруг его члена. На щеке и руках Хуа Чэна виднелись следы красной краски. Бедра Се Ляня, помимо его воли, дёрнулись навстречу движениям Хуа Чэна; он потянул собранные в хвост волосы сильнее. Хуа Чэн замер, и Се Лянь начал толкаться в его рот. Это было очень непохоже на него, но в том-то и дело, что он больше не был собой. У Хуа Чэна, похоже, не было рвотного рефлекса — этот факт останется в голове Се Ляня до конца его дней; он застонал вокруг члена, когда потянулся вниз, чтобы коснуться себя. Се Лянь держался на грани так долго, как мог, но Хуа Чэн посмотрел на него из-под тёмных ресниц, и он кончил внезапно и сильно, его член коснулся задней стенки горла Хуа Чэна; звук, который он издал, никогда прежде не слышал от себя. Се Лянь чувствовал себя так, словно его кости расплавились, когда Хуа Чэн отстранился. Он сел и вытер рот тыльной стороной ладони. Хуа Чэн проглотил, понял Се Лянь, проглотил его сперму так, словно в этом не было ничего такого. Се Лянь притянул Хуа Чэна для поцелуя. Его рука скользнула вниз по чужому животу, задевая это нелепое кольцо в пупке, пока не дошла до пряжки ремня. — Гэгэ, тебе не обязательно… — начал Хуа Чэн, когда Се Лянь расстегивал ремень. — Я прикасаюсь к своему мужу, когда мне этого хочется, — Се Лянь расстегнул его брюки, проскальзывая рукой внутрь. Хуа Чэн простонал низкое «блять». Его член казался толстым и тяжелым в ладони Се Ляня. Они целовались, прерывисто дыша друг другу в губы. Се Лянь запустил пальцы в волосы Хуа Чэна и собрал их рукой. — Посмотри на меня, — сказал Се Лянь. — Я хочу, чтобы ты посмотрел на меня. Их глаза встретились, и Се Лянь был поражен внезапным осознанием: это та жизнь, которую он хотел. Он желал этого больше, чем вернуться к актерской деятельности. Больше, чем вернуться домой. Больше, чем видеть свое имя в свете, чем слышать его из уст незнакомцев. — Я всегда смотрю на тебя, — ответил Хуа Чэн. Он кончил на живот и грудь Се Ляня, из горла вырвался приглушенный стон, его лицо исказилось от удовольствия, но он не отрывал взгляд от чужого лица. Се Лянь притянул его для еще одного поцелуя, зная, что это противоречит их негласным правилам. Зная, что, как только они зайдут в дом, всё вернется в норму. Или, может, думал Се Лянь, этого не случится.***
Следующим вечером Се Лянь отмерял жирные сливки для молочного хлеба, когда Хуа Чэн вернулся домой, положил почту, взглянул вверх, снова вниз и внимательно посмотрел. — Что случилось, Сань Лан? — спросил Се Лянь, наливая сливки в миску. — Гэгэ. Ты, — он замолчал и спустя длительный промежуток времени продолжил, — ты носишь его. Се Лянь коснулся ошейника. — Я думаю, что он хорошо смотрится, не так ли? Выражение лица Хуа Чэна, как обычно, было сложным, но он крепко держался за столешницу, и его глаза были очень широко раскрыты. — Я думал, что могу носить его дома, вот и всё, — Се Лянь включил миксер на максимальную скорость. — Хочешь вернуть его? — он наблюдал, как смешиваются яйца, и мука ложится слоями внахлест. Он знал, что надевать ошейник было рискованно, но он ненавидел чувствовать себя таким неотмеченным. Ни любовных укусов, ни синяков, ни серповидных следов ногтей на бёдрах. Хуа Чэн встал позади Се Ляня и обнял его за шею. — Гэгэ знает, что это делает со мной? — Боюсь, что нет. Почему бы тебе не рассказать мне? — сказал Се Лянь. Хуа Чэн тихонько рассмеялся рядом с его ухом. — Посмотрите, кто кого теперь дразнит. Я думал, что гэгэ выше мелкой мести. — Ты думал неправильно. Рука Хуа Чэна сжалась. Член Се Ляня пульсировал. Тесто в миске приобретало форму. — Я мог бы нагнуть тебя над этой столешницей, — произнес Хуа Чэн. — Я мог бы трахнуть тебя прямо здесь. Се Лянь позволил себе представить это: себя, приподнявшегося на носках, прижавшегося щекой к покрытой мукой поверхности и приоткрывшего рот, в то время как Хуа Чэн быстро и жестко берет его. — Что тебя останавливает? — спросил Се Лянь. Рука Хуа Чэна расслабилась. — Его Высочество заслуживает большего, чем быть оскверненным за кухонной стойкой. Его Высочество. В прошлый раз, когда Хуа Чэн назвал его так, Се Лянь сжался. Сейчас, когда он заглянул в себя, то не обнаружил паники или отвращения. Он подумал, что, даже если не являлся особенным человеком для Хуа Чэна, то все же был кем-то. И затем Хуа Чэн вышел через чёрный ход, чтобы вернуться в студию.***
Было начало третьего ночи, когда Се Лянь услышал, что дверь его спальни открывается. Он повернулся и увидел очертания Хуа Чэна в дверном проёме. — Сань Лан? В чём дело? Одетый только в боксеры, Хуа Чэн, не говоря ни слова, залез к нему в кровать, обернул свои длинные руки вокруг него и крепко прижал, как испуганный ребенок. Он дрожал. — Что случилось? — Кошмар, — пробормотал Хуа Чэн куда-то в грудь Се Ляня. — О чём? — Я потерял тебя. — Я прямо здесь, — Се Лянь провел пальцами по чужим волосам. — Ты никогда не потеряешь меня. Хуа Чэн испустил дрожащий выдох, но продолжил держать Се Ляня, словно боясь отпустить. — Прости. — За что? — Я не смог спасти тебя. — Это был просто сон. Я в порядке. — Нет. Когда ты упал. Я не смог тебя спасти. Рука Се Ляня замерла. — Ты спас меня, — сказал Хуа Чэн. — Но я не смог спасти тебя. — Сань Лан, о чём ты говоришь? — Ни о чём. Мне жаль, — Хуа Чэн попытался встать с кровати, но Се Лянь поймал его за запястье. — Спи сегодня здесь, — произнес Се Лянь; и каждую ночь, этого он говорить не стал. Хуа Чэн немного поколебался, прежде чем вернуться в объятия Се Ляня. После нескольких глубоких вдохов он, казалось, расслабился, и через несколько минут снова заснул. Се Лянь лежал без сна, и ты спас меня билось в его груди подобно песне.***
Се Лянь переоделся семь раз, прежде чем сдался и вернулся к своему привычному сочетанию «джинсы-рубашка-кардиган», ни один элемент которого не был фирменным, и всё это было куплено в комиссионных магазинах. Он собрал волосы в пучок; почистил ногти, чтобы убрать из-под них землю после прополки; нанёс консилер, чтобы скрыть следы от ошейника. Он сказал себе, что выглядит хорошо. Это просто вечеринка. Полдюжины человек, как сказал Ши Цинсюань. Ничего масштабного или важного. Но всё равно. Се Лянь ненавидел перспективу снова попасть в тренды в тот момент, когда он в рваном бабушкином свитере. С другой стороны, он любил такие вещи, поэтому у него их было так много. К счастью, Ши Цинсюань тоже жил в Бербанке, всего в нескольких улицах от дома Се Ляня, но до него в любом случае было двадцать минут езды. Се Лянь подумывал пригласить Хуа Чэна, но не был уверен, на чём они остановились. Возможно, имей Се Лянь больше опыта в этом вопросе, он смог бы классифицировать характер их отношений, и они могли бы поговорить об этом как взрослые. Но Се Лянь понятия не имел, как и с чего начать такого рода обсуждение. Ранее он составил список доказательств того, является он или нет возлюбленным Хуа Чэна. за: 1. название дипломной работы имеет отсылку к моему персонажу (возможно) 2. статуя бога похожа на меня (возможно) 3. локация на картине из Hengdian Studios (возможно) 4. «десять тысяч раз» (?) 5. «Ваше Высочество» (?) 6. «ты спас меня» (???) Кроме этого, были ошейник и другие вещи сексуального характера, которые они делали вместе, но Се Лянь не мог заставить себя написать их, и, может быть, он вкладывал в них слишком много эмоций. Может, для Хуа Чэна это было ничего не значащим развлечением. Бессмысленным. Способом скоротать время, заставить друг друга чувствовать себя хорошо. против: 1. тщеславие (нормальные люди не думают, что соседи одержимы ими) 2. почему он просто не скажет мне? Он говорил тебе, подумал он про себя, и в его голове это звучало голосом Ши Цинсюаня. Много, много раз! Множеством различных способов! Но это был просто флирт, затем подумал он. Зачем бы ему флиртовать с тобой, если бы ты ему не нравился, — на сей раз это были Фэн Синь и Му Цин, в унисон. То, что я ему нравлюсь, не означает, что я его возлюбленный. Се Лянь решил, что есть три варианта. Первый: Хуа Чэн не испытывал к нему никакого романтического влечения, только глубокие дружеские чувства и, возможно, физическое влечение. Второй: у Хуа Чэна были чувства и к его возлюбленному, и к Се Ляню, что означало положение, в котором пришлось бы выбирать. Третий: Се Лянь в самом деле был возлюбленным Хуа Чэна, то есть Хуа Чэн любил его на протяжении многих лет, посвящал ему свои произведения искусства, перевернул свою жизнь, чтобы съехаться с ним, и придумал замысловатую уловку, чтобы они могли притвориться женатыми, вместо того, чтобы рассказать о своих чувствах непосредственно Се Ляню. Все эти расклады были правдоподобны настолько же, насколько и неправдоподобны. Се Лянь пришел вовремя. Ши Цинсюань открыл дверь и обнял его, воскликнув: «О мой бог!» — Ты принёс хлеб! И цветы! Это так мило с твоей стороны! — сказал он, когда отпустил Се Ляня. Затем радостное выражение ушло с его лица. Он указал на Се Ляня пальцем. — Но я очень, очень зол на тебя. В течение нескольких секунд сменилось много эмоций, и Се Лянь, несмотря на свой актёрский опыт, подразумевающий реакции на эмоции людей, не знал, что делать. — Ты женился и даже не сказал мне, — произнес Ши Цинсюань. Оу. К счастью, Се Лянь всё ещё носил своё кольцо. — Прости. Это случилось… внезапно. — О боже, это так романтично, — Ши Цинсюань взял цветы и хлеб и впустил Се Ляня. — И ты собираешься рассказать мне об этом. Поначалу вечеринка была именно такой, как обещалось: несколько, казалось бы, непринужденных людей, которые пили пиво и играли в Mario Party, поздоровались с Се Лянем и не проявили к нему интереса. У Ши Цинсюаня не было возможности поговорить о его «свадьбе», поскольку, как только он отдал Се Ляню бокал вина, ему тут же нужно было открыть дверь для других гостей. От нечего делать, Се Лянь пригубил вино и съел несколько маленьких морковок, думая, во сколько ему лучше уйти. Появился Фэн Синь и длительный промежуток времени притворялся, что не замечает Се Ляня. Затем Хэ Сюань загнал последнего в угол и начал агрессивно читать ему лекции об изменениях температуры океана. Что мог найти Ши Цинсюань в таком несчастном и подавленном человеке, Се Лянь даже представить не мог. Он с удивлением обнаружил, что допил свой бокал вина и налил еще, в то время как Хэ Сюань продолжал говорить, сердито и монотонно. Затем возник Фэн Синь, натянуто улыбнувшийся Хэ Сюаню, и сказал: «Я забираю его сейчас. Пока». — О, слава богу, — сказал Се Лянь, когда Фэн Синь провел его на задний дворик, где были два унылого вида стула и бассейн, полный засохших пальмовых листьев. Он уже был навеселе. — Обычно я не испытываю неприязни к людям, но, когда это случается, я их действительно ненавижу. — Не бросай в его голову вазу, — ответил Фэн Синь. — Заткнись. Фэн Синь фыркнул и сделал большой глоток пива — Что ж, как… — начал Се Лянь. — Ты женился? — перебил Фэн Синь. — Хорошо, перейдем сразу к делу. Фэн Синь продолжил, словно Се Лянь ничего не говорил. — В один момент я заполняю документы на визу в твоей гостиной, пока ты спишь до четырех часов вечера, а в следующий моя мама отправляет мне скрин из группового чата в majong с этой дурацкой фотографией, где ты и тот шлюховатого вида чувак, и я не имею понятия, что это. — Как поживает твоя мама? — спросил Се Лянь. — Она в порядке. Очень рада за тебя. — А-Синь, я… — Не надо. Это не важно. В любом случае, я был всего лишь твоим сотрудником. — Фэн Синь, я не женат. И Хуа Чэн не шлюха. — Я и не говорил, что он шлюха, я сказал, что он выглядит шлюховато- стой, что? Се Лянь допил свое вино. — Хуа Чэн сказал своей группе из магистратуры, что он женат на мне, чтобы к нему перестали приставать — видишь, не шлюха, — а затем у него была выставка, и он попросил меня побыть его мужем, что я и сделал, но потом эта фотография завирусилась, и все думают, что это по-настоящему. Но это не так. — Это могло бы меня одурачить. — Я актер. Я должен заставлять всё выглядеть реальным. — А у него какое оправдание? Се Лянь открыл рот, чтобы ответить, но у него ничего не вышло. — Чувак смотрит на тебя вот так, а ты пытаешься сказать мне, что это неправда? Да как скажешь. — Но это так. Он любит другого человека. — Кого? — В каком смысле? — Как его зовут? Ты видел этого человека? Какой он? — Нет, но, — Се Лянь колебался, гадая, как Фэн Синь загнал его в эту ловушку. — Это не моё дело. Мы просто соседи. — Боже, они были соседями. — Что? — Ничего. Смотри, помнишь, когда тебе впервые дали роль без прослушивания? Он помнил, относительно. Это был второй проект, в котором он участвовал с Бай Усяном, "Бедствие в Белом". Бай Усян написал роль специально для Се Ляня. Позже он получил за нее награду за лучшую мужскую роль на Шанхайском Телевизионном Фестивале, так и был номинирован на «Золотого Орла», хотя это дорого обошлось. Роль Бедствия в Белом привела Се Ляня в самое тяжелое состояние, в котором он когда-либо был, но не похожее на депрессию, с которой он столкнулся после травмы. Его мысли были злыми, жестокими. Он действительно боялся, что может навредить кому-то, и начал ставить под сомнение всё, что, по его мнению, он знал о себе. На протяжении всех съемок Бай Усян держал его в полной изоляции. Ни телефона, ни интернета, ни друзей на съемочной площадке. Если он не работал, то оставался в своём трейлере. Бай Усян хотел, чтобы он оставался «чистым», незапятнанным внешним миром. Пока шёл съёмочный процесс, умерли родители Се Ляня. Многим позже он узнал, что Бай Усян поставил его в известность спустя несколько дней после того, как узнал об этом сам. Ваза, запущенная в голову, была меньшим, чего он заслуживал. Се Лянь посмотрел вниз, на свои руки. — Я помню. — Ты все равно прислал запись для прослушивания, — сказал Фэн Синь, — чтобы они наверняка знали, что ты подходишь на эту роль. — Что ты хочешь сказать? Фэн Синь наклонился к Се Ляню. — Посмотри на меня. Се Лянь раздраженно перевёл на него взгляд. — Я считаю тебя одним из моих лучших друзей и скучаю по тебе, — произнёс Фэн Синь. — Прекрати, — Се Лянь отвернулся. — Видишь? Я говорю ровно то, что чувствую, тебе в лицо, и ты отмахиваешься. — Ты не имеешь этого в виду. Ты просто хочешь доказать свою точку зрения. Если бы мы были лучшими друзьями, то ты бы… — Переехал в другую страну со мной. Пытался помочь мне, когда я сам был не в силах сделать что-либо. Оставался со мной в самые худшие для меня дни. — Оу. Ши Цинсюань вышел и сказал: «Вот вы где!» У него в руке была бутылка вина, и он снова наполнил бокал Се Ляня. Се Лянь никогда раньше не пил по три бокала вина за вечер, но в последнее время он много чего делал впервые, и в худшем случае он бы просто рухнул на диван Ши Цинсюаня, как в старые времена. — Почему это все выглядит так, словно вы ругались? — Ши Цинсюань нахмурился. — Он идиот, — произнес Фэн Синь одновременно с Се Лянем, сказавшим, что на самом деле он не женат. Ши Цинсюань моргнул. — Ты, — он указал пальцем на Фэн Синя, — замолчи, — затем перевёл его на Се Ляня. — А ты продолжай говорить. Се Лянь на одном дыхании рассказал всю историю, как сделал это раньше для Фэн Синя. — Я знаю. Я знаю, что это звучит безумно. Нет, не перебивай меня, — добавил он, увидев, что Ши Цинсюань открыл рот, чтобы что-то вставить. — Я знаю, как это выглядит. Но прежде, чем ты что-то скажешь, это не по-настоящему, никогда не было и никогда не станет таковым. Ши Цинсюань посмотрел на что-то над головой Се Ляня. Фэн Синь повернулся на стуле лицом к двери. — Что ж, это может стать неловким, — сказал Ши Цинсюань. Се Лянь обернулся и через раздвижную стрелянную дверь увидел Хуа Чэна, берущего коктейль с креветками с подноса и старательно игнорирующего монолог Хэ Сюаня. Число гостей, похоже, утроилось с того момента, как Фэн Синь вытащил Се Ляня на улицу. К счастью, Хуа Чэн никак не мог услышать что-нибудь из слов Се Ляня; он, вроде бы, даже не видел его. — Почему он здесь? — спросил Се Лянь. — А почему здесь вообще кто-то есть? Кто-нибудь написал ему, — Ши Цинсюань пожал плечами. — Ему даже не нравятся вечеринки. В этот момент Хуа Чэн повернулся и увидел Се Ляня. Его лицо расплылось в широкой улыбке, как у ребенка, открывающего подарок на день рождения. Сердце Се Ляня остановилось и упало, и ему пришлось удерживать равновесие. Хуа Чэн вышел и обнял Се Ляня в знак приветствия, не проявляя никакого интереса к Фэн Синю и Ши Цинсюаню. На кухне Хэ Сюань переключил свой гнев на кого-то другого. В конце концов Се Лянь отстранился и сказал: «Сань Лан, не думаю, что ты встречал моего друга Фэн Синя. Фэн Синь, это мой супруг, Хуа Чэн». Фэн Синь приподнял бровь, что было ты-блять-издеваешься-надо-мной жестом. Хуа Чэн впился в Фэн Синя взглядом, оберегающе держа Се Ляня рядом с собой. — Рад познакомиться, — сказал Фэн Синь, глядя на Хуа Чэна с равной степенью напряженности, они были похожи на двух собак, готовых перегрызть друг другу глотки. — Что ж, достаточно тестостерона для одного вечера! — сказал Ши Цинсюань, нервно смеясь. Он схватил Фэн Синя за руку, потащив к двери. — Пора убедиться, что Сюань-Сюань никого не убивает! — добавил он и, прежде чем уйти, наполнил винный бокал Се Ляня. На заднем дворе было тихо и темно, если не считать зеленоватой подсветки грязного бассейна. — Я не знал, что ты будешь здесь, — произнес Се Лянь. — Хэ Сюань написал мне. — И что сказал? — Что ты разговариваешь с кем-то, кого он не знал. И что ты пил. — И тебе нужно было убедиться, что я всё ещё притворяюсь твоим мужем. Хуа Чэн выдержал паузу. — Конечно. — Не беспокойся, Я проф- профессионал, — Се Лянь показал своё кольцо Хуа Чэну. Внезапно последний бокал вина ударил ему в голову, и он облокотился на Хуа Чэна, перенося на него большую часть веса. — Я могу быть пьян. Хэ Сюань высунулся из-за двери и с убийственной серьезностью сказал: «Mario Party». В следующий момент Се Лянь уже был в гостиной, сидя на коленях Хуа Чэна с контролером в руке. Хуа Чэн обнимал Се Ляня и держал свой контролер. Се Лянь играл за персонажа по имени Princess Peach, а Хуа Чэн был большой страшной черепахой по имени Bowser, и они прыгали по виртуальной игровой доске с Хэ Сюанем и парнем, которого Се Лянь не знал, и чье имя он сразу забыл, но который продолжал глазеть на него, создавая плохую атмосферу. Возможно, потому что он играл за Wario. Се Лянь не понимал, что происходит, осознавая только то, что он сильно проигрывает, и каждые несколько секунд, когда Хуа Чэн целовал его шею или ухо, он начинал чувствовать сильное беспокойство. И под беспокойством он подразумевал возбуждение. Когда это не был черед Хуа Чэна, он продолжал прикасаться к Се Ляню, засовывая руки под его рубашку, потирая его спину, живот, бедра. Дом был переполнен людьми, и Се Лянь начал замечать, что некоторые смотрят на него так, словно узнают. Но это могло быть всего лишь принятием желаемого за действительное. В любом случае, это усугубило ситуацию в его джинсах. — Гэгэ сегодня выглядит очень горячо, — сказал Хуа Чэн рядом с ухом Се Ляня. Да, он чувствовал себя несколько перегревшимся. Должно быть, он сказал это вслух, поскольку Хуа Чэн рассмеялся. Се Лянь потерял представление о том, сколько выпил. В игре всплыло уведомление, что у них осталось три хода, а Се Лянь еще не заработал ни одной звезды. Часть его была расстроена, но по большей части ему хотелось развернуться и поцеловать Хуа Чэна. Время снова промоталось вперед. Се Лянь смутно мог вспомнить, что Хуа Чэн выиграл в Mario Party, что крайне разозлило Хэ Сюаня. Теперь они стояли на кухне, и Хуа Чэн открыл бутылку с водой, сказав Се Ляню выпить её. Когда капля воды не попала в рот, а скатилась по шее, Хуа Чэн наклонился и слизал её. Затем его губы нашли рот Се Ляня, и они наконец начали целоваться на этой душной кухне, переполненной людьми. Возможно, это было только воображением, но ему показалось, что где-то он заметил вспышку. Затем он снова был на улице, на том же стуле, что и раньше, за исключением того, что сейчас он сидел на коленях Хуа Чэна, хотя и не мог вспомнить, как попал сюда. Вокруг были люди, но Се Лянь не мог заставить себя обеспокоиться. Его губы припухли, и во рту появился металлический привкус. Его кровь или Хуа Чэна? Он коснулся саднящего места на губе. Значит, его. Хуа Чэн очень много кусался. Се Лянь держал лицо Хуа Чэна руками. Затем он сжал его щеки, делая лицо похожим на рыбье. — Гэгэ? — спросил Хуа Чэн, отодвигая руки Се Ляня. — Диди, — сказал Се Лянь. — Детка. — Мне нравится, когда ты так меня называешь. — Мне нравится, когда ты… мне нравишься ты, — он прижался лбом ко лбу Хуа Чэна. — Мне нравится всё в тебе. Мне нравится твоё лицо, и твои татуировки, и твоё искусство, и то, как ты пахнешь, и твоё… — он приподнял край чужой рубашки, чтобы посмотреть на пресс. — И твоё тело. — Моё тело принадлежит гэгэ. Он может делать с ним всё, что хочет. — Ты не имеешь это в виду. — Имею. — Позволишь ли мне узнать тебя лучше, изучить тебя?* (примеч. переводчика: вольная формулировка, в оригинале это звучит как "Would you let me open you up? Swim inside you?") — Ты можешь разорвать меня на части и съесть, если это то, чего ты желаешь. — Я просто хочу быть рядом с тобой. Я не хочу отдаляться. Хуа Чэн сунул руку под рубашку Се Ляня и потёр поясницу. — Ты и не должен. — Что насчет твоего возлюбленного? — Он не станет возражать. Се Лянь посмотрел Хуа Чэну в глаза. Остального мира не существовало. — Сань Лан, у меня есть секрет. — Какой? Се Лянь посмотрел вниз и покрутил кольцо на пальце. — Я хочу быть твоим возлюбленным. Я хочу носить это кольцо вечно. И мне жаль. — Почему жаль? — между бровями Хуа Чэна появилась складка. — Это эгоистично. Ты такой хороший и талантливый, ты заслуживаешь многого. И я ничего не могу тебе предложить. Хуа Чэн выглядел ошеломленным, но не как в те разы, когда Се Лянь видел это прежде, и уязвленно, словно он получил пулю в живот. — Ваше Высочество, — сказал Хуа Чэн, обхватив лицо Се Ляня ладонями. — Если небо затянуло облаками, это не означает, что солнце исчезло насовсем. Я ценю весь свет, который получаю. — Я не понимаю. Хуа Чэн поцеловал Се Ляня в лоб, нос и губы. — Мы поговорим об этом, когда гэгэ будет трезвым. — Правда? Ты обещаешь? — Я обещаю.***
Прошло неизвестное количество времени. Се Лянь проснулся от крика и открыл глаза, чтобы увидеть, как Фэн Синь толкает в бассейн того жуткого парня, игравшего за Wario; он все ещё был на коленях Хуа Чэна. Ши Цинсюань громко смеялся, что означало «пожалуйста, успокойтесь все». Хэ Сюань, полностью одетый, бросился в бассейн и ударил парня по лицу. Раздался крик, и Фэн Синь обратился, по-видимому, к Хуа Чэну: «Отвези его домой!» Как только Се Лянь собирался спросить, что происходит, Хуа Чэн поднял его и направился вокруг дома к своему пикапу, где он помог Се Ляню пристегнуться. — Не беспокойся об этом. Просто отдыхай. Се Лянь был уставшим, поэтому последовал совету.***
На следующее утро, после тошноты, аспирина, принятия душа, взгляда на улицу и обнаружения, что его машина каким-то образом добралась до дома, Се Лянь споткнулся на входе в кухню, где его ждала привычная порция конджи. Он также нашел бутылку Gatorade и записку под ней. Он долго косился на бессмысленные каракули, прежде чем сдался, выпил изотоник и попытался снова. Тайцзы Дянься, Я надеюсь, ты хорошо себя чувствуешь. К сожалению, у меня есть поручение в Эрмосильо, которое включает в себя приобретение значительного количества золота для завершения проекта. Как ты можешь представить, это рискованное и предположительно незаконное мероприятие, поэтому я могу отсутствовать в течение нескольких дней. Мои искренние извинения за столь внезапный отъезд. Не переживай, я не забыл о своём обещании. Я люблю тебя. Будь в порядке. Сань Лан Се Лянь медленно соскользнул на пол. Он сидел, прислонившись к шкафам, напрягая глаза, читая записку снова и снова.