***
На четвёртый день он проснулся от сообщения Хуа Чена: «Вернулся в Калифорнию. Буду дома сегодня днём»; которое сопровождалось эмоджи сердечка. Красным. Се Лянь откинул одеяло и приступил к уборке. Три дня, наполненные жалостью к себе, отразились на состоянии дома. Он смешал ингредиенты для любимого Хуа Ченом хлеба с розмарином и чесноком, и пока тесто поднималось, принял душ, оделся и ещё немного прибрался, а затем переместил тесто в корзину для расстойки. Он продолжил уборку и отправил тесто в духовку. Как только он закончил выставлять таймер, зазвонил его телефон. Это был номер, который он не узнал, с кодом города 323, и на мгновение он испугался, что Хуа Чена арестовали. Как только он ответил, Му Цин спросил: «Где ты?» — Я дома. А что? — Открой дверь, — он сбросил. Се Лянь открыл входную дверь и увидел Му Цина, быстро печатающего что-то в телефоне, с сумкой для костюма на плече и солнцезащитными очками на голове. Он положил телефон в карман и вошёл. — Что ты делаешь сегодня вечером? Когда Се Лянь закрывал дверь, что-то его остановило, и затем Фэн Синь протолкнулся внутрь, держа объемную папку. — Где твои грёбаные манеры? — сказал Фэн Синь, обращаясь к Му Цину. — Он даже не пригласил тебя войти. Се Лянь поднял палец, чтобы сообщить Фэн Синю, что его тоже никто не приглашал внутрь, но Му Цин сказал: «Я купил этот проклятый дом». — Ты выбрал дом, а не купил его, — произнёс Фэн Синь. — Это не имеет значения. Мы уже зашли, — ответил Му Цин. Се Лянь встал между ними. — Привет. Здравствуй. Что сейчас происходит? Му Цин и Фэн Синь заговорили одновременно, постепенно становясь всё громче, пытаясь переговорить друг друга. — Стоп, — сказал Се Лянь; эти двое внезапно заткнулись. — Му Цин, рад тебя видеть. Почему ты в Америке? Му Цин открыл что-то в телефоне и поднял его. На экране была фотография Се Ляня, сидящего на коленях Хуа Чена во время игры в Mario Party. — Листай, — сказал Му Цин. Се Лянь перешёл к следующей фотографии, на которой он целует Хуа Чена на кухне. — Продолжай, — дальше была еще одна, где он на коленях Хуа Чена, на сей раз на улице. Очевидно, на нём были оленьи рога, о которых он не помнил. На фотографии был треугольник, и Се Лянь почувствовал тошноту, когда нажал кнопку воспроизведения. — Я хочу быть твоим возлюбленным, — услышал он себя. — Я хочу носить… — он остановил видео. — Парень, которого ты бросил в бассейн, — обратился Се Лянь к Фэн Синю. — Это он снимал. — Вот почему я бросил его в бассейн. К счастью для него, твой муж был слишком занят, глядя на тебя, чтобы заметить. У меня такое чувство, что он просто убил бы этого парня. Се Лянь разделял эту мысль. Он не считал её ошибочной. — Вы оба ведете себя так, словно произошло что-то плохое, — сказал Му Цин. — Это прорыв, которого мы так долго ждали. — Это вторжение в частную жизнь, — произнёс Фэн Синь. — Ты не фотографируешь актёров на вечеринках. Это своего рода правило номер один в Лос-Анджелесе. — На самом деле это может быть незаконно, — сказал Се Лянь, но его проигнорировали. — Меня не волнуют правила Лос-Анджелеса, — ответил Му Цин. — Я беспокоюсь о спонсорстве и прослушиваниях моих клиентов. — Я беспокоюсь о здоровье и благополучии моего друга, — произнёс Фэн Синь. — Если бы ты заботился о его здоровье и благополучии, ты бы не бросил его. — Он уволил меня! — Он уволил меня тоже, но ты видишь, я не сдаюсь! Прежде чем они снова смогли начать ссору, Се Лянь спросил: «Хочешь сказать, эти фотографии стали вирусными?» — Да, — сказали они в унисон. — Вы начали интернет-войну, — добавил Му Цин. — Одна половина Интернета думает, что вы женаты, а другая половина считает, что это фикция, — объяснил Фэн Синь. — И в то же время еще одна часть жалуется на то, что две другие спорят из-за такой глупости, не понимая, что это делает всё только хуже. — На самом деле, я не женат, — признался Се Лянь. — Он сказал мне, — ответил Му Цин одновременно с Фэн Синем. — Но я влюблён в него, — добавил Се Лянь. — Что? — сказали они оба. — Он такой жуткий и странный! — произнёс Фэн Синь. — Мне нравятся жуткие и странные, — ответил Се Лянь. Му Цин смотрел в свой телефон, предположительно, на фотографию Хуа Чена. — Да, чувак выглядит так, словно он слишком старается играть романтическую роль засранца-с-золотым-сердцем. Се Лянь думал об этом. Это не было неправдой. — Что ж. Я главный герой в своей жизни, так что мне это подходит. Похоже, никто не мог оспорить эти слова. — Так почему вы здесь? — снова спросил Се Лянь. Му Цин сунул ему сумку с костюмом. — Я забронировал вам столик в Café Julian на сегодня и получил приглашение на премьеру «Сторонников чего-то Старого». — Это «Защитники Нового Порядка», — поправил его Фэн Синь. — Это последняя часть… — Да без разницы. Я предупредил некоторых фотографов, что ты там будешь. Мне нужно, чтобы ты попал в тренды в чём-то из осенней коллекции Canali, чтобы я мог договориться о спонсорстве. Никакого больше Lanvin. Нахуй Lanvin. Фэн Синь передал папку, в которой Се Лянь обнаружил сценарии. — И ты должен это прочитать. Твои прослушивания начнутся на следующей неделе.***
Два часа спустя Се Лянь стоял перед зеркалом в своей спальне, в белом костюме со странным ассиметричным пиджаком и черной рубашкой. Он бы никогда такое не выбрал для себя. Сидело идеально, за исключением брюк, которые были немного длинноваты. Му Цин лежал на полу и быстро их подшивал. Кровать была устлана другими костюмами, которые он примерял, плюс Фэн Синь растянулся на них, читая вслух отрывки из горы сценариев, также лежавших на кровати. Это напомнило Се Ляню о старых временах, когда Му Цин был портным с большими мечтами, а Фэн Синь был подростком без конкретной цели, впервые получившим зарплату от Се Ляня, и ему не оставалось ничего лучше, чем возможность помогать тому готовиться к прослушиваниям. Оглядываясь назад, неудивительно, что он хотел попробовать себя в роли актера. Он, определенно, сыт по горло работой на Се Ляня. Му Цин встал и посмотрел на Се Ляня через отражение в зеркале: «Думаю, это тот самый. Как тебе?» — Симпатичный, — сказал Се Лянь; то же самое он говорил обо всех остальных. Он привык следить за модой и до сих пор хотел, чтобы она вновь стала частью его жизни. Но сейчас, глядя на себя в зеркало, он скучал по бабушкиным свитерам. — О боже, — сказал Фэн Синь с кровати, все еще уткнувшись лицом в сценарий. — В этом у тебя роман с мачехой. — Нет, спасибо, — сказал Се Лянь. — Но он действительно хорош. — Тогда почему бы тебе не пройти это прослушивание? Фэн Синь наморщил нос: «Я ушел из шоу, когда истек мой контракт. Я больше не снимаюсь». — Что случилось с твоей девушкой? — спросил Се Лянь. Му Цин и Фэн Синь посмотрели друг на друга, затем быстро отвернулись. Му Цин начал сворачивать измерительную ленту, а Фэн Синь занялся укладкой сценариев в стопки. Фэн Синь прочистил горло: «Мы расстались». Се Лянь услышал грохот грузовика Хуа Чэна и скрип гаражной двери: «Спасибо за всю вашу усердную работу, но вам обоим пора уходить». Он вывел Фэн Синя и Му Цина наружу. — Если ты хоть каплю запачкаешь этот Canali, я на самом деле убью тебя, — сказал Му Цин, когда Се Лянь вытолкал его из дома. — Знаю, — сказал Се Лянь. — Машина будет здесь в семь, — сказал ему Фэн Синь. — Знаю. — Будьте супер влюбленными, — добавил Му Цин. — Я и так, — он закрыл дверь и сделал глубокий вдох. Задняя дверь открылась и вошел Хуа Чэн с ключами и термосом в руке, как будто он возвращался домой с занятий, а не после кражи золота в Мексике. Се Лянь подбежал, проскользив несколько футов в носках по деревянному полу: «Сань Лан!» — Гэгэ! — Они долгое время глупо улыбались друг другу, взгляд Хуа Чэна упал на костюм, вместе с этим исчезла и его улыбка. — Почему гэгэ одет как басист музыкального клипа восьмидесятых? — Я не знаю, как еще это сообщить, поэтому просто скажу, — начал Се Лянь, — Варио следил за нами и сделал кучу фотографий, которые стали вирусными, и теперь половина интернета верит, что мы женаты, а другая половина думает, что это фэйк, поэтому мой агент хочет, чтобы мы сегодня вечером поужинали и посмотрели премьеру фильма, чтобы использовать нашу популярность и получить спонсорскую поддержку, и я бы сказал «нет», но на самом деле, я по уши в долгах, так что не мог бы ты притвориться моим мужем ещё на некоторое время? У Хуа Чэна отвисла челюсть. На нём была одежда для рисования — технически, вся его одежда была одеждой для рисования — и его высокий хвост как обычно был лениво завязан на голове, немного сбоку. Взгляд Се Ляня скользнул вниз по телу, и он вспомнил, как собственная рука обхватывала член Хуа Чэна, и его так внезапно настигло желание, отчего он испугался, что очередное головокружение вот-вот свалит его с ног. Хуа Чэн быстро закрыл рот, его лицо помрачнело. Он направился на кухню с удручённым видом. Се Лянь следовал за ним по пятам: «Прости, я знаю, что ставлю тебя в ужасное положение, и я…» Хуа Чэн поставил свой термос и ключи и повернулся лицом к Се Ляню, опустив глаза: «Дело не в этом». — А в чем? — Просто… прошло несколько дней, и я боюсь, у меня ужасный недостаток практики в том, как быть мужем гэгэ. Мне понадобится время на подготовку. — О, — Се Лянь подошел ближе. — На самом деле, у нас не так много времени. — Мм. Возможно, гэгэ мог бы помочь мне войти в роль? — Нам придется очень много работать и сосредоточиться, — Се Лянь провел руками по груди Хуа Чэна и обнял его за шею. — Скажи мне, если бы ты был моим мужем, что бы ты сделал, как только вернулся домой? Он приподнялся на цыпочки, закрыв глаза и ожидая поцелуй. Ничего не произошло. Хуа Чэн положил кончики пальцев под подбородок Се Ляня: «Я бы сказал ему, что люблю его и что я очень скучал по нему, потому что даже несколько дней разлуки — это слишком много». — А потом? Губы Хуа Чэна коснулись губ Се Ляня: «Я бы спросил, как прошел его день». Се Лянь сжал в кулаке футболку Хуа Чэна. Его рот находился прямо здесь: «А потом?» Тихо, соблазнительно Хуа Чэн сказал: «Я бы спросил его, что он хочет на ужин». — Сань Лан! Хуа Чэн рассмеялся. Се Лянь использовал свою немалую силу, чтобы притянуть его к себе для поцелуя и почувствовал, как улыбка исчезла с его губ, когда тот поцеловал в ответ. Как всегда, ситуация быстро обострилась. Если бы они были женаты, повседневность их отношений сделала бы эти незначительные воссоединения менее пылкими? Или, может быть, каждый день был бы таким — целоваться на кухне поздним вечером, держа теплое тело Хуа Чэна в объятьях, наслаждаясь запахом масляных красок и калифорнийским летом. — У меня есть упражнение, которое очень быстро введет тебя в образ, — сказал Се Лянь и опустился на колени. Хуа Чэн вытаращил глаза: «Ваше Высочество не будет мне отсасывать в кухне на полу». — Ты мне отказываешь? — Се Лянь сбросил пиджак, позволив ему упасть. Если бы Му Цин увидел на полу свой драгоценный пиджак за четыре тысячи долларов, у него была бы аневризма. Чувство преданности Хуа Чэна, казалось, вступило в войну с его низменными желаниями: «Ваше Высочество… слишком хорош для таких вещей». Се Лянь расстегнул его ремень: «Я бы очень хотел… — начал он, расстегивая пуговицу на джинсах Хуа Чэна, — …отсосать член моего мужа… — потянул молнию вниз, — …сегодня вечером перед ужином». Он сунул руку в разрез боксеров Хуа Чэна и вытащил его наполовину вставший член: «Так что же? Ваше Высочество слишком хорош, чтобы преклонить колени? Или гэгэ получает то, что хочет?» Немного ошеломленный, Хуа Чэн сказал: «Гэгэ всегда получает то, что хочет». — Рад, что мы пришли к соглашению. Се Лянь облизал кончик члена Хуа Чэна и увидел, как его потрясенное лицо приобрело насыщенный красный оттенок. Член запульсировал и еще немного затвердел. Се Лянь погладил его в руке и, наконец, посмотрел на него: именно такой большой, как он надеялся и немного боялся. Одно дело держать его в ладони, совсем другое — видеть вблизи, и совершенно иначе будет чувствовать его внутри себя. Се Лянь обхватил его губами, взглянув на Хуа Чэна, который все еще выглядел так, словно не мог поверить, что это происходит. Он вцепился в столешницу позади себя, костяшки его пальцев побелели. Се Лянь полностью взял член в рот, почти до самого основания. Каким-то образом он не подавился, хотя чуть не проглотил его; он объяснил это своими тренировками, контролем, который он развил над телом. Член Хуа Чэна пульсировал и трепетал под его языком. Се Лянь полюбил его вкус, ощущение его присутствия во рту; полюбил наблюдать, как рушится тщательно выстроенный стоицизм Хуа Чэна, когда тот издает низкий, отчаянный звук. Се Лянь оторвался от члена, нить слюны прицепилась к губе, пока он продолжал гладить его в руке: «Хорошо?» — Очень хорошо, — сумел выдавить Хуа Чэн. Се Лянь продолжал, ничего не соображая, немного обезумев. Он справился с напряжением в челюсти, прислушался к прерывистому дыханию Хуа Чэна, чьи сдавленные звуки медленно переходили в стоны. Член Хуа Чэна во рту внезапно стал больше и тверже, и Се Лянь был почти не в состоянии принять его целиком, его челюсть болезненно растянулась. Хуа Чэн сказал: «Гэгэ…», и Се Лянь почувствовал, как волна оргазма ударила ему в горло, за ней последовала еще одна, и еще, пока Хуа Чэн выплевывал ругательства на неизвестных Се Ляню языках. Се Лянь не считал себя одержимым человеком, но, проглотив сперму Хуа Чэна, он уже знал, что пристрастился к ней, нуждался в ней каждый день, как он нуждался в своем хлебе и своем саду. В вещах, которые казались такими простыми, такими материальными, но которые стали для него религией, ежедневной молитвой. Он отстранился и вытер каплю семени в уголке губ, слизнул ее с пальца. «Блять», — сказал Хуа Чэн, заправляя штаны, и медленно соскользнул на пол. Се Лянь откинулся на пятки, бедро на удивление не болело. Хуа Чэн опирался на кухонные шкафы, именно там, где лежал Се Лянь, когда Ши Цинсюань ворвался в его дом и сообщил, что у него появился новый сожитель. Где Хуа Чэн в первый раз назвал его «Ваше Высочество». Где они стояли и рука Хуа Чэна была на горле Се Ляня. Где сидел Се Лянь, читая записку. Я люблю тебя. Будь в порядке. Теперь он видел тот же почерк на предплечье Хуа Чэна. Он никогда раньше не обращал на это особого внимания; надпись была гораздо более сдержанная, чем другие татуировки, и Се Лянь предполагал, что она написана на другом языке или вообще не является текстом, просто какие-то вычурные каракули. Но он уже столько раз перечитывал записку, что дикий почерк стал ему знаком. Впервые он увидел татуировку в ночь, когда Хуа Чэн к нему переехал. Ещё до того, как они узнали друг друга. Он взял Хуа Чэна за запястье и присмотрелся внимательнее. Там собственным почерком Хуа Чэна было написано имя Се Ляня. — Хуа Чэн, — спросил Се Лянь, — я твой возлюбленный? После долгого молчания Хуа Чэн сказал: «Ты всегда им был. И всегда будешь». — Почему ты не сказал мне? — Когда поклоняешься божеству, не просишь его об ответной любви. — Нет, — коротко сказал Се Лянь, — ты рисуешь его. Ты высекаешь его в мраморе. Переезжаешь к нему и заботишься о нем. Ты чинишь вещи в его доме, разбиваешь для него сад и ешь его подгоревший хлеб. И говоришь всем знакомым, что в браке с ним, так что ты можешь притворяться, что вы вместе, но потом убеждаешь его, что ты любишь кого-то другого. Хуа Чэн медлил: «Звучит безумно, когда ты говоришь об этом так». — Немного! — В свою защиту скажу, что я никогда не лгал. Если бы гэгэ просто спросил, я бы… Се Лянь не дал ему возможности закончить, потому что забрался к нему на колени и начал целовать. Между поцелуями Хуа Чэн спросил: — Гэгэ не обиделся на меня? — Нет. — Гэгэ не хочет, чтобы я съезжал? — Нет. — Гэгэ… Се Лянь взял лицо Хуа Чэна в свои руки: «Мы собираемся пережить ужин и эту дурацкую премьеру сегодня вечером, и как только вернемся домой, ты трахнешь меня именно так, как я хочу, чтобы ты меня трахнул. Никаких "Ваше Высочество не может быть осквернён". Ты осквернишь меня». Хуа Чэн уставился на него не мигая: «На случай, если это не очевидно, я очень, очень, очень люблю тебя». — Ну, теперь очевидно. Телефон Се Ляня завибрировал. Он вытащил его и увидел уведомление с незнакомого номера, в котором говорилось, что водитель прибудет через десять минут: «Тебе нужно собраться».***
Пока Хуа Чэн одевался, Се Лянь расчесал волосы и собрал их в наполовину свободный пучок. Его рот определенно выглядел так, будто его только что трахнули. Он посмотрел на себя в зеркало, не думая, что костюм был плох, как в музыкальных видео восьмидесятых, но похоже, в нем чего-то не хватало. После недолгого раздумья, он снял галстук и открыл нижний ящик своей шкатулки для драгоценностей, которая раньше была полной, но теперь в ней лежала только свернутая кожаная полоска. Он вытащил ошейник и завязал его вокруг шеи.***
Се Лянь прыгал на цыпочках, ожидая, пока Хуа Чэн закончит собираться. Водитель был снаружи. Наконец, появился Хуа Чэн, но не в костюме, а в красной рубашке с черным жилетом, рукава закатаны до локтей, рубашка снова расстегнута слишком сильно. Это будет самая трудная ночь в жизни Се Ляня. По крайней мере, он страдал не один. Хуа Чэн смотрел на Се Ляня так же, как Се Лянь смотрел на него. — Ты собираешься надеть это, — сказал Хуа Чэн, сжимая и разжимая кулаки, — на публике? Это не собачий ошейник, и не выглядел особенно фетишистским, по крайней мере, так думал Се Лянь, основываясь на своем минимальном опыте. Он располагался низко на горле и был виден только через V-образный вырез рубашки, как чокер. Тонкий, непритязательный: «Просто смотри, завтра люди будут называть меня иконой стиля. И не похоже, чтобы кто-то знал, что он значит на самом деле». Хуа Чэн бросил на него потемневший взгляд: «И что он значит?» Он загнал Се Ляня в угол, как в прямом, так и в переносном смысле: — Ты знаешь, что он значит. — Скажи мне, — сказал Хуа Чэн, подходя ближе. Се Лянь взял Хуа Чэна сзади за шею и поцеловал, крепко, прикусив его нижнюю губу так, как Хуа Чэн всегда прикусывал его. Хуа Чэн ахнул. — Он значит, что я твой, — сказал Се Лянь. Хуа Чэн начал расстегивать пиджак Се Ляня: «Почему бы гэгэ не снять этот дурацкий костюм и не рассказать мне все, что он хочет, чтобы я с ним сделал». Телефон Се Ляня снова зазвонил. Он остановил Хуа Чэна, положив руку ему на грудь: «Мы так долго сдерживались. Это всего лишь несколько часов».***
Они были в лимузине — не длинном, обычном, — и между водителем и задним сиденьем была перегородка. Отдаленно Се Лянь задавался вопросом, кто платит за все это. — Могу я рассказать гэгэ секрет? — спросил Хуа Чэн. У них очень хорошо получалось не целоваться, но когда они встали в пробке, Се Ляню было трудно держать руки при себе. Хуа Чэн положил руку на колено Се Ляня. Се Лянь уставился на него, затем на татуировку с собственным именем, и внезапно ему стало трудно дышать. Всего несколько часов. Они съедят что-нибудь вкусное и посмотрят фильм. Как на свидании. Все в порядке. В полном порядке. — У меня никогда не было другого партнера, — сказал Хуа Чэн, его рука скользнула выше по бедру Се Ляня. — Но я спрашивал, и ты сказал… — Один поцелуй. Один раз. Это был мой первый семестр в HIFA, вскоре после того, как профессор назвал мою работу, которая в то время была серией твоих портретов, «легкомысленной и юной». Я пошел на вечеринку. Там был парень, напомнивший мне тебя. Я никогда не думал, что смогу заполучить тебя, но и никого другого не хотел. Я подумал, что, возможно, мне стоит успокоиться. Это был единственный раз, когда я усомнился. Единственный раз, когда я задумался, была ли моя любовь к тебе чем-то, из чего мне следовало вырасти. Тот момент сомнений — мое величайшее сожаление, и я прошу прощения за это. Сейчас самое подходящее время задавать вопросы. Чтобы серьезно поговорить об отношениях. Их теперь-вполне-реальных отношениях. Но Се Лянь давно перестал думать своим верхним мозгом, сейчас он отстегивал ремень безопасности, подползал к Хуа Чэну и снова целовал его. У них целая жизнь, чтобы поговорить, но сейчас у них лишь короткая поездка в относительном уединении, прежде чем они окажутся у всех на виду. — Так сегодня был твой первый… — сказал Се Лянь. — Мн, — сказал Хуа Чэн у его горла. — И сегодня вечером будет твой первый… Хуа Чэн нащупал эрекцию Се Ляня: «И это тоже». Се Лянь и в лучшие дни был чувствительным, но сегодня он был на грани, тоже, и знал, что не потребуется много усилий, чтобы через нее перейти. — Я не могу кончить на костюм. Му Цин может меня убить. Хуа Чэн ему улыбнулся: «Мило с твоей стороны думать, что я позволю тебе кончить». Се Лянь издал ломаный звук. Все, что он мог сказать, было «Сань Лан», нечто среднее между мольбой и проклятьем, пока он терся членом о ладонь Хуа Чэна. Неизвестно, сколько прошло времени. Он едва заметил, что машина остановилась. Затем водитель открыл заднюю дверь, как раз в тот момент, когда Се Лянь оторвал рот от рта Хуа Чэна, вспыхнула дюжина камер.***
Их стол находился достаточно далеко от окна, чтобы не было похоже, что они рисуются, но все равно был хорошо виден с улицы, где несколько фотографов выставили свои массивные камеры, ожидая, что произойдет что-то интересное. Трудно было поверить, что не так давно Се Лянь был никем, а теперь он был в одном из самых красивых ресторанов Лос-Анджелеса, прекрасно понимая сколько глаз устремлены на него, или, скорее, изо всех сил стараясь, чтобы на него не смотрели. — Тебя это не беспокоит? — спросил Се Лянь. Если Хуа Чэн и заметил все это внимание, то, казалось, ему было все равно. Вместо этого он подпирал голову рукой и смотрел на Се Ляня так, словно ничто другое не имело значения. Теперь Се Лянь понял, что именно так всегда и смотрел на него Хуа Чэн: «Мне нравится, когда люди любят гэгэ». — Но они смотрят и на тебя. — Только из-за тебя. И ты лучшая часть меня. Подошел сомелье, чтобы налить им вина. Се Лянь не смог отвести взгляда от Хуа Чэна даже для того, чтобы попробовать его и одобрить. Сомелье налил им бокалы и оставил бутылку на столе. Она так и осталась нетронутой. — О чём ты думаешь? — спросил Се Лянь. — О чём и всегда. Как сильно я тебя люблю. Если бы Хуа Чэн сказал это неделю назад, Се Лянь предположил бы, что это довольно банальная фраза, которую он произнес просто так. Что-то, что как он думал, мог бы сказать муж. Теперь Се Лянь знал, что Хуа Чэн на самом деле был банальным человеком. Непостижимый романтик. Из тех парней, которые в конце телефонного разговора скажут: «Нет, сначала ты клади трубку». Которые отмечают четырнадцать разных юбилеев. Которые пускают слезу, слушая песни о любви и выбирая поздравительные открытки. Се Ляню это нравилось. Нравилось, что он нашел кого-то, кто так сильно его любил. — Знаешь, я мало путешествовал, — сказал Се Лянь. — В отличие от тебя. — Гэгэ хочет попутешествовать? — Думаю, да. Мы так и не съездили никуда в медовый месяц. — Нет, мы поженились очень быстро, и жизнь встала у нас на пути. Хуа Чэн потянулся через стол ладонью вверх. Се Лянь взял его за руку. Снаружи он увидел еще пару вспышек, и был почти уверен, что женщина за соседним столиком только притворяется, что делает селфи. — Нам следует отправиться в свадебное путешествие, — сказал Се Лянь. Хуа Чэн дважды сжал его руку, их маленькая тайна: «Да. Долгий медовый месяц, подальше отсюда».***
Красная дорожка в Лос-Анжелесе сильно отличается от тех, что были в Хэндяне и Шанхае. Сотни фанатов столпились вокруг баррикад, выпрашивая селфи и автографы. Фотографы кричали о позировании. Где-то гремела музыка. Все было таким громким. Дама в белом с планшетом и наушниками вывела их из машины на ковер. Хуа Чэн обнимал Се Ляня за спину, пока они фотографировались, держал его за руку, когда у них брали небольшое интервью для журнала, название которого Се Лянь, вероятно, должен был знать, но не знал. Се Лянь солгал, сказав, что он большой поклонник франшизы, частью которой были Защитники Нового Порядка. Интервьюер спросил, есть ли у него какие-нибудь проекты в работе, и он сказал, что есть, но он пока не может о них говорить. Наконец он смог подняться и поздороваться с фанатами. Эта часть, по крайней мере, была знакома. Он давал автографы, делал селфи одно за другим, обнимался. Хуа Чэн тоже привлек немного внимания, но его единственным выражением признательности было скрестить руки на груди и закатить глаза. Одна девушка спросила Се Ляня: «По-настоящему ли это?» с такой заботой и заинтересованностью, как будто от ответа зависела вся ее жизнь. Се Лянь взял ее за руки и крепко сжал их. «Это по-настоящему», - сказал он ей, и она заплакала. Он задавался вопросом, почему их брак так много значит для этих людей. Может, ему и не нужно понимать, он просто должен принять это. Долгое время он верил, что в нем есть что-то врожденное, что делает его достойным такого обожания. Затем он все больше стал чувствовать отвращение ко всему этому, ко всем, кто считал его кем-то иным, не жалким неудачником, ко всем, кого он обманул, заставив поверить, что достоин внимания. Теперь он знал правду: к этому моменту его привели исключительно обстоятельства, вереница случайных выборов и возможностей, которые направили его к кому-то влиятельному. Затем Бай Усян поставил его перед выжидающей аудиторией, которая хлопала бы любому, кого он представил. Это не означало, что он был особенным. И не означало, что он недостоин. Это просто пройденный путь, и это одно из многих мест назначения, которые его ждали.***
Фильм был ужасен, и несмотря на множество взрывающихся вертолетов, Се Лянь заснул на плече Хуа Чэна. Он проснулся, когда в зале зажегся свет. На сцену вышли режиссер и актеры, чтобы ответить на вопросы. Хуа Чэн сжал руку Се Ляня и прошептал: «Хочешь улизнуть?» — Пожалуйста. Они сидели сзади и сумели незаметно ускользнуть. Се Лянь из-за этого почувствовал себя очень невоспитанным, думая, что остаться было бы профессиональной вежливостью. Но у него также намечался первый в его жизни секс, и если бы режиссер и актёры знали об этом, они бы наверняка поддержали его. Се Лянь сделал шаг в сторону главного выхода, но Хуа Чэн потянул его к заднему. «Думаю, наша работа выполнена», — сказал он и повел Се Ляня через дверь с недвусмысленной надписью ТОЛЬКО ДЛЯ ПЕРСОНАЛА, дальше по коридору, где упомянутый персонал смотрел на них с подозрением и замешательством. Затем он толкнул дверь с надписью АВАРИЙНЫЙ ВЫХОД. ПРОЗВУЧИТ СИГНАЛ ТРЕВОГИ. Сигнал тревоги не прозвучал. Теперь они находились в переулке, Хуа Чэн посмотрел в свой телефон. «Сюда», — сказал он и потащил Се Ляня за собой, через переулок, на Аллею Славы. Се Лянь посмотрел вниз и увидел имя ПОЛ НЬЮМАН под ногами. Через пол квартала толпа зрителей с премьеры уменьшилась, съемочная группа сворачивала ковер. Вокруг, куря, ждала толпа прилежных папарацци, наперевес с камерами, чьи объективы были длиной с руку Се Ляня. К тротуару подъехало такси, и Хуа Чэн последовал за Се Лянем внутрь.***
Когда они вернулись домой, Се Лянь был далеко не так измучен, как ожидал, благодаря тому, что вздремнул в кинотеатре. Но он игнорировал боль в бедре, которая обострилась настолько, что ее стало невозможно игнорировать. Все в порядке; небольшая боль не помешает ему лечь в постель со своим липовым-мужем-теперь-настоящим-парнем. Хуа Чэн закрыл за ними дверь. В доме было темно и тихо, они оба долго стояли молча. Это напомнило Се Ляню о ночи, когда сюда переехал Хуа Чэн, казалось, это было десятки лет назад, хотя прошло всего несколько месяцев. — Ты как? — спросил Се Лянь. Хуа Чэн колебался: «Нервничаю». — Я тоже. Это не должно быть важным событием. Люди все время занимаются сексом. Кроме того, член Хуа Чэна побывал во рту Се Ляня менее четырех часов назад. И все же реальность ситуации охотно вселилась в него. — Комната отдыха, — сказал Се Лянь. — Тогда ты нервничал? — Нет. — В твоей студии? — Нет. — Ранее, в кухне? — Удивительно. Не нервничал. — Когда я остаюсь самим собой, — сказал Се Лянь, страдающий, но чувствующий облегчение от собственной честности, — я боюсь просить тебя о том, чего хочу. — Я чувствую, что недостоин прикасаться к тебе, — признался Хуа Чэн. — Думаю, поэтому мне и пришла эта идея, ну, ты знаешь. Так у меня был повод прикоснуться к тебе, не ненавидя себя. — Ты все еще себя ненавидишь? — Немного. А ты боишься просить о том, чего хочешь? — Да. — Я хочу дать тебе все, что ты захочешь. — А я не хочу, чтобы ты ненавидел себя, — Се Лянь взял руки Хуа Чэна в свои. — Так что мы должны продолжать быть женатыми и притворяться, что сегодня просто очередная ночь нашей совместной жизни. — Когда мы перестанем притворяться? — Мы не перестанем, — Се Лянь поднялся на цыпочки и легко поцеловал Хуа Чэна в губы. — Мы просто поженимся. Все встало на свои места. Хуа Чэн поцеловал Се Ляня, поднял его за бедра и направился в спальню. — Твоя комната, — сказал Се Лянь, думая о костюмах и сценариях, разбросанных по его кровати. — У меня бардак. Хуа Чэн остановился всего на секунду, прежде чем направиться в свою комнату, которую Се Лянь не видел с тех пор, как съехал Фэн Синь. Там было темно, но выглядело примерно так же, как тогда, когда Фэн Синь жил с ним: только кровать, прикроватный столик и шкаф. Не похоже, что Хуа Чэн проводил здесь много времени. Он не потрудился включить свет и положил Се Ляня на кровать. Хотя он и сделал это нежно и постепенно, короткая вспышка боли пронзила бок Се Ляня, заставляя поморщиться. — Гэгэ больно? — Я в порядке. Хуа Чэн расстегнул пиджак Се Ляня: «Если бы гэгэ было больно, я мог бы сделать ему массаж». — Да, пожалуй... немного больно. — Мм, тогда позволь мне помочь Его Высочеству расслабиться. Хуа Чэн начал раздевать его, и к тому времени, как Се Лянь остался в одних трусах, он уже был тверд. Не помогало и то, что он чувствовал давление ошейника на свой пульс. Он приподнял бедра, и Хуа Чэн стянул с него белье, это казалось несправедливым, ведь Се Лянь снова был голым, а Хуа Чэн оставался одетым. Хуа Чэн перевернул его на живот. Кровать была не заправлена, расстеленная простынь слезла с одного угла. Подушки были скомканы и выглядели так, как будто Хуа Чэн избивал их, чтобы заставить подчиниться. Каким-то образом это напомнило ему зубную щетку Хуа Чэна с потрепанной щетиной; его пряди волос, забившие слив в душе. Тот факт, что он использовал один из тех шампуней три-в-одном, нацеленные на мужчин, а также дорогой французский увлажняющий крем для лица. Кружки с холодным недопитым чаем, которые Се Лянь находил по всему дому, кружки с мутной от красок водой, кружки, в которых было подозрительное сочетание того и другого. Все эти мелкие детали, которые делали его таким реальным. На этот раз у Хуа Чэна было масло. Он начал с плеч Се Ляня. Это было настолько приятно, почти невыносимо, непосредственность собственного тела, освобождающегося от привычной напряженности и тщательного контроля. Он застонал в подушку, пока Хуа Чэн убирал напряжение из его тела, от затылка до ноющих ног. Он медленно проработал ноющее бедро Се Ляня, и боль утихла. Дальше он перешел к бедрам, двигаясь выше и выше, его большие пальцы были в опасной близости от того места, к которому Се Лянь всегда хотел, чтобы тот прикоснулся. Его скользкие пальцы дразнили его, едва касаясь колечка мышц. Се Лянь тяжело дышал, его член снова затвердел, бездумно потираясь о простыни. Он начал слегка толкаться назад, безмолвно умоляя Хуа Чэна прикоснуться к нему там. — Пожалуйста, — выдохнул он. — Сань Лан, пожалуйста. Палец Хуа Чэна легко обвел колечко мышц: «Пожалуйста что?» — Введи его в меня, — умолял Се Лянь. Палец Хуа Чэна неглубоко проник в него. Се Лянь проглотил почти вырвавшийся крик и не мог контролировать свое тело, толкающееся навстречу руке Хуа Чэна, призывая того углубиться. — Глубже? — спросил Хуа Чэн. — Да. Пожалуйста, да. Хуа Чэн скользнул внутрь всем пальцем. Се Лянь зарылся лицом в подушку. Когда Хуа Чэн вышел, он чуть не закричал в знак протеста, но это было только для того, чтобы вернуться со вторым пальцем. А потом он так согнул пальцы, что Се Лянь подавился своим внезапно вырвавшимся криком. Хуа Чэн вернулся с третьим. Се Лянь толкался назад, теперь поднявшись на руках и коленях, трахаясь в руку Хуа Чэна. — Пришло время Вашему Высочеству рассказать мне, как именно он хотел, чтобы его трахнули, — сказал ему на ухо Хуа Чэн. Он убрал пальцы, и Се Лянь смог вынести их отсутствие только зная, что ждет впереди. Се Лянь сделал несколько глубоких вдохов, чтобы успокоиться. Он перевернулся на спину и раздвинул ноги: «Вот так». Он трогал себя, пока Хуа Чэн расстегивал жакет и позволил ему упасть с плеч. Следующей была рубашка. Пуговица за пуговицей, появились его татуировки. Се Лянь чаще видел его без рубашки, чем в ней, и все же сейчас это ощущалось по-другому. На этот раз Се Лянь сможет увидеть его полностью. Хуа Чэн вытащил свой ремень из петель, щелкнув им, Се Лянь отложил это в глубины разума, чтобы позже подумать, как он будет себя чувствовать со следами от ударов на заднице и бедрах. Хуа Чэн стянул штаны и нижнее белье, взял свой член в руку, забираясь обратно на кровать. Он подложил подушку под бедра Се Ляня и вылил на себя еще смазки. — Сначала медленно, — сказал Се Лянь. Хуа Чэн подставил свой член и вошел внутрь. Сначала казалось все не так уж плохо, но когда он продвинулся чуть дальше, Се Лянь вскрикнул от удивления. — Слишком много? — спросил Хуа Чэн, успокаивающе потирая бедро. — Нет, просто. Одну секунду, — Се Лянь заставил себя расслабиться. Вид Хуа Чэна над ним обнадеживал, его хорошо отработанная маска недовольства исчезла, сменившись неприкрытой озабоченностью. — Дальше, — сказал Се Лянь. Медленно, медленно Хуа Чэн входил в него, пока, наконец, не вошел полностью: «Хорошо?» — Очень хорошо, — сказал Се Лянь, задыхаясь, чувствуя себя заполненным как никогда раньше. Предэякулят стекал по его животу, и Се Лянь знал, что кончит даже от коротких прикосновений. Хуа Чэн начал слегка покачивать бедрами, сначала неглубоко, а затем глубже, выходя почти полностью, прежде чем толкнуться обратно. — Держи меня, — сказал Се Лянь, и Хуа Чэн взял его руки и поднял их над головой. — Сильнее. Трахни меня сильнее. — И Хуа Чэн трахал его сильнее и быстрее, покрывая подбородок и шею легкими поцелуями. Их пальцы переплелись. Член Се Ляня оказался зажат между ними, и это давало достаточно трения, чтобы подтолкнуть его к краю. Он больше не мог сдерживаться. Оргазм прокатился по позвоночнику, и он закричал так громко, что почувствовал, как ошейник завибрировал от напряжения его голосовых связок. Он сжался вокруг члена Хуа Чэна. Хуа Чэн резко замер с болезненным выражением лица и схватил член за основание, чтобы не кончить. Они оба ненадолго перевели дыхание, и Хуа Чэн наклонился, чтобы слизать сперму с живота и груди Се Ляня. Се Лянь не мог поверить, что им потребовалось столько времени, чтобы дойти до этого, когда теперь это казалось таким естественным, неизбежным. Се Лянь перевернулся на четвереньки. Он оглянулся и сказал: «Я готов. Продолжай». Так Хуа Чэн снова вошел в него, они возобновили прежний неумолимый темп. Се Лянь уткнулся лицом в подушку, чтобы снова заглушить свои звуки, расстояние между его домом и соседским едва ли было больше вытянутой руки. — Потяни меня за волосы, — сказал ему Се Лянь. Хуа Чэн обернул волосы Се Ляня вокруг своего кулака и потянул, используя их, чтобы насаживать Се Ляня обратно на свой член. Время, казалось, растягивалось и деформировалось, это ощущалось одновременно словно они только начали и также словно уже трахались в течение нескольких часов. У Се Ляня снова встал, а еще через несколько минут он понял, что уже готов кончить. — Кончи в меня, — сказал Се Лянь и положил руку Хуа Чэна себе на шею. Хуа Чэн поднял его, прижав к своей груди, усилил хватку вокруг горла мужчины, тяжело дыша в изгиб его плеча. Он снова вбивался в это место, надломленное «Ваше Высочество» сорвалось с его губ, когда он остановился и кончил. Се Лянь напрягся и, не в силах сделать вдох, кончил снова, нетронутый. Хуа Чэн отпустил его. Се Лянь с жадностью глотал воздух. Они оба упали обратно на кровать, растянувшись и тяжело дыша. Се Лянь чувствовал себя лучше, чем за всю свою жизнь: лучше, чем когда ему позвонил сам Бай Усян и сообщил, что его выбрали на роль Его Высочества Наследного Принца. «Просто подожди, — сказал он, — через год вся страна будет знать твое имя». Лучше, чем в первый раз подписав свой автограф, фото, переданное ему молодой женщиной на VIP-встрече с фанатами, которая продолжала кланяться и благодарить его. Она казалась такой доброй, и он подумал, что в другой жизни они могли бы стать друзьями. Даже лучше, чем сорвать первый спелый помидор из собственного сада, нарезать его и съесть, не помыв, пока Хуа Чэн рассказывает ему ужасные истории о работе на курорте на Мальдивах. Хуа Чэн без энтузиазма сделал попытку вытереться футболкой, которую нашел на полу, и рухнул в объятья Се Ляня. — Прости, если это эгоистично, но, — сказал он, уткнувшись головой в подбородок Се Ляня, — любит ли меня Се Лянь? Он поднял глаза, его волосы растрепались, выражение лица почти детское. Се Лянь вспомнил: маленький мальчик на съемочной площадке, плачущий за вешалкой для костюмов, но воспоминание казалось слишком далеким, чтобы до него добраться, как давно забытый сон. А потом все исчезло. — Я действительно люблю тебя, — сказал ему Се Лянь. — И никогда не эгоистично хотеть быть любимым.