read my heart

— И давно ты в Японии? Приподнимает зонтик, потому что сидит на лестнице и мёрзнет под дождём уже бог знает сколько. Только когда капли перестают на него падать он, всё же, решает поднять голову, и смотрит очень усталым и озлобленным взглядом. Руки сложены на коленях, и видно, что они слегка подрагивают от холода. — Чего молчишь, Кэмпбелл? Язык отмёрз? Ичико тонко усмехается, ожидая ответа, которого, разумеется, не следует. Прилетел, просидел тут под дверьми, помёрз, и за что-то обижается на неё. Как будто это она виновата, что он не предупредил её ни о чём. Вообще ни о чём. Забыть ему она это, разумеется, не собирается. Тем не менее стоит, всё ещё ждёт ответа. Сэм молчит, и Ичико решает, что раз хочет молчать – пусть так и сидит тут. Пожимает плечами, убирает зонтик и собирается уйти, однако… — Младшая дома? Тонкая усмешка касается её губ. И это первое, что он говорит, увидев её? Великолепно. — А что такое? Соскучился по ней? Так я сейчас ей позвоню, встретит тебя, - склоняет голову набок. – Я-то думала, что ты вернулся меня повидать, а оно вот оно как. Взгляд становится ещё более мрачным. Говорить он явно прямо не собирался, как и Ичико – просто уступать ему. Так и стоят под дождём, она под зонтом, он – сидя на каменной лестнице, весь промокший до нитки. Несмотря на ранний подкол, сестре она не звонит. Тяжело вздыхает, достаёт из кармана ключи от дома, которые тот наверняка искал под ковриком у дома. Она так перестала делать ещё когда он свалил, но откуда ему об этом знать, разумеется. Проходит мимо, отпирает дверь и открывает нараспашку, ожидая, когда он войдёт. Кивает даже внутрь, потому что знает, что если не затянуть, то он так и будет сидеть тут, пока не заработает пневмонию, что как бы не помешало, глядишь, научился бы чему-то, но по документам они всё ещё значатся браком, так что если за ним приедет скорая, то именно её запрягут о нём заботиться. Пока документы ещё не были готовы, нужно было избегать любого способа свалить на себя ответственность за него. А готовиться они будут только сейчас, из-за того, что кое-кто не выходил на связь полгода. — Проходи давай, горе луковое, согрею. Говорит последнее слово почти томно. Не подаёт виду, что что-то не так, потому что они оба знают, что абсолютно всё не так. Сейчас он зайдёт, выпьет кофе и завалится спать на диван, так же, как делал последние два месяца прежде, чем свалил в Штаты. Ничего не изменилось, и ничего не изменится. Поэтому и готовятся документы. Ичико закрывает за ним дверь, смотрит на то, сколько воды стекает из его одежды и волос, и хоронит свои планы на завтрашний выходной. Проходит на кухню, ставит кофеварку. Они не будут ничего обсуждать, также, как не обсуждали до сих пор. Дома не намного теплее, потому что обогреватель не работал весь день. Поэтому даже внутри Ичико ёжится, ждёт свой кофе и возможности запереться в своей, уже своей, спальне, завернуться в одеяло и просто лежать. Им обоим сейчас всё также холодно, поэтому касание чужих больших ладоней к своей коже ощущается так, будто до неё дотронулась смерть – так же леденяще. Такие же мурашки по коже, такое же неприятное ощущение чего-то знакомого, но далёкого. Ичико бьёт по его ладоням, но вместо того, чтобы отпустить, он разворачивает к себе и крепко целует, прижимая к кухонной тумбе. И Ичико не сдерживается – кусает за губу, очень сильно, заставляя её кровить, чтобы он отлип, потому что от её ударов по его груди нет никакого толка. И он действительно отстраняется, смотрит на неё растерянно, стирая рукой кровь с лица. — Ты что, правда думал, что тебе стоит вот так вот заявиться после полугода молчания, и всё будет точно так же? – Усмешка. – Я дам тебе тут только ночь отоспаться, а потом катись ко всем чертям. Ничего больше. Ичико бы сказала «и удали мой номер», но она почти уверенна, что он его удалил. По крайней мере, когда она пыталась ему звонить, на звонки отвечал только холодный женский голос, говорящий, что номер недоступен. Может, избавился вовсе от всего, включая свой собственный номер. Мозг себе этим забивать не хотелось – ей уже плевать. Должно быть плевать. Тем не менее, он держит руки у неё на бёдрах. Он всё ещё близко, и всё ещё невозможно холодный, и сопротивляться уже нет сил. Сил нет – но сдаваться так просто она не будет, продолжает отпираться, пытаться отодвинуть, дать отпор, сделать хоть что-то. И даёт пощёчину. Даже не потому что сейчас его поведение неприемлемо, скорее пытается влить в неё всю свою обиду и злость, накопившееся за это время. — Я неясно выразилась? Проваливай, Кэмпбелл. Ичико – метр с кепкой, Сэм – почти двухметровый лоб, и её вялые попытки отбиться едва ли хоть что-то принесут. Она даже не старается. Поэтому его руки потом обнимают её за плечи, прижимают ближе, а нос зарывается у неё в волосах, и Ичико хочется выцарапать ему глаза, потому что голову она мыла только утром, а от него несёт как от рамена недельной давности. — …Я скучал… Сэм – отброс. Он позволяет завалиться спустя полгода тишины и говорить такие вещи, прижимая её к тумбе, прекрасно осознавая, как сильно она соскучилась по чужому теплу. Этот ублюдок даже не тёплый. Ледяной, как грёбанный вампир, и это выводит из себя. Его руки у неё под одеждой, его дыхание на её шее, и её собственная слабость, с которой она уткнулась ему в плечо. — Что-то не так? Сам он, разумеется, не может догадаться. Что же, блядь, не так. Ведь ему не пришлось смотреть каждый день, в отличии от неё, на нормальных, здоровых людей, нормальные, здоровые пары, ему не приходилось мириться с бесконечным холодом и одиночеством, ему не приходилось осознавать, что абсолютно всё в его жизни идёт не так. Или приходилось. Ичико понятия не имеет, потому что говорить с ней у него тенденции нет. Как, впрочем, и у неё с ним. — Как ты можешь заявляться ко мне вот так вот и говорить такие вещи, зная, что я слаба к тебе? Ичико знает, что и говорит он их именно потому, что он сам слаб к ней. И её это бесит, потому что всё это тянется с ними слишком долго. С тех пор, как это началось, они просто начали замещать разговоры сексом, валят по своим делам, занимаются всем подряд, и таят обиды друг на друга. И неважно, сколько это будет продолжаться, они всегда возвращаются друг к другу. Как сейчас, целуются на кухне, стягивая друг с друга одежду, потому что на улице и дома холодно, а в объятьях друг друга совсем чуть-чуть теплее. Хотя бы временно, но они вспоминают о том, что есть друг у друга. Но так не должно быть. Так не может продолжаться. Поэтому и готовятся бумаги на развод, ведь Ичико тонет, и он тоже. Они не могут помочь друг другу и просто тянут друг друга на дно, в попытке всплыть на поверхность. Это ни к чему не приведёт, и с каждым месяцем становится только хуже. Это должно прекратиться. Но не сейчас. Его руки только стали теплее, и ощущение чужих объятий хотя бы немного, но напоминают о том, что она не одна. С бумагами они разберутся… Завтра.