Твої гріхи

      Дышит свежим морозным воздухом, в очередной раз обходя здание клиники. Седой мужчина, с большой лопатой в руках, прочищает дорожки, засыпанные снегом. В этом году зима действительно похожа на настоящую сказку, а не на жалкое её подобие.       «Приезжай играть в снежки» — отправляет Дану, не желая вспоминать о том, как совсем недавно просила оставить её в одиночестве.       Она поймет, если он не приедет. И будет готова получить в ответ сообщение о том, что ему это все надоело. Но она будет как можно чаще проходить мимо центрального входа, желая всё-таки увидеть его.       И каково будет её удивление, когда черный Мерседес остановится аккурат возле неё. Она не может поверить своим глазам. Несмотря на то, что она в очередной раз бросила в него десятки своих ледяных дротиков, он всё равно приехал. Широкими шагами за долю секунды доходит до неё и, замечая розовые от мороза ладошки, ведёт в сторону машины. — Куда ты? — её голос дрожит то ли от холода, то ли от страха. — Дан… — Да не бойся ты меня, — останавливается у задней двери, отпускает её запястье и начинает что-то искать на сидениях. — Давай ладошки, — поворачивается к ней лицом, держа в руках большие, по сравнению с её худеньким пальчиками, чёрные перчатками. — Давай, Тин, как в детстве: каждому пальчику свой домик.       Она слегка опускает голову вниз, смущаясь, как юная девушка на первом свидании. Разводит пальцы в стороны, чтобы ему было проще одеть на нее перчатки. В них сразу же становится тепло. И совсем не понятно, дело в толстом слое меха или его присутствии рядом. — А правая то чего такая холодная? — обхватывает обеими руками сжатый кулачок и подносит к губам, выдыхая теплый воздух на побелевшие косточки. Тина ни в коем случае не признается, что держала в правой руке все это время разблокированный телефон, ожидая увидеть там сообщение от заветного контакта. Дан продолжает что-то бубнить себе под нос, и с каждым его выдохом Тина отказывалась слушать его речи. — Сейчас отогреем тебя, Снегурочка.       Забирает темный рюкзак, накидывая себе на плечо, и вновь возвращается в общество Кароль. Та лишь подходит ближе, обвивая руку двумя своими, и укладывает щеку ему на предплечье. — Я здесь нашла одно очень красивое место, нам направо, — тянет его на себя, чтобы завернуть за угол. Но тропинка слишком узкая для двоих, и от резко движения она с трудом удерживается на ногах, едва не падая в небольшой сугроб. — Ой, нет, так дело не пойдет, — помогает ей выйти на дорожку, слегка улыбаясь. — Шагай вперёд, а я за тобой.       Тина, оказавшись перед Даном, разворачивается и хватает его за руку. Ведёт ещё несколько минут по узкой протоптанной дорожке, что-то напевая себе под нос. Дан совсем не хочет говорить ей, что времени у него ничтожно мало, так как ребята должны собраться на студии через час. Он просто наслаждается её непосредственностью и смешинками в глазах. — Извини, я на минутку, — под одобрительный кивок Тины принимает входящий. Разговаривает на какие-то серьёзные темы, пока она пяточкой выводит какие-то узоры на снегу. Изучает его вдоль и поперек, пока он занят и не может увидеть ее занятие. Увидеть он, конечно, не может, но вот почувствовать… Тина прыгает за его спиной, несколько раз зовёт, но, не дождавшись ответа, повторяет его имя громче. — Чш-ш-ш, — дёргает указательным пальцем и снова разворачивает к ней спиной.       Девочка недовольна. Тут же замолкает. Злится. Ищет новые пути нападения. Присаживается на корточки и касается снега так осторожно, будто боится, что сделает ему больно. Проводит сначала одним пальчиком, потом всей ладонью. Вот бы кто-то также обращался с её сердцем.       Отбрасывает все мысли прочь, делает в руках снежный шарик и бросает его в широкую мужскую спину. Дан резко разворачивается, бросает на неё наигранно недовольный взгляд, а Тина прячется за дерево, хохоча себе под нос. Видит, что Балан договаривает последние слова, убирает телефон в карман и надвигается в ее сторону. — Вот уж негодяйка, — наклоняется к ногам, — сейчас получишь по полной, Кароль, стерегись! — она смеётся до тех пор, пока рука со снежком не поднимается выше головы.       Она надеялась, что забыла эту картинку навсегда.       Его глаза горели каким-то животным желанием, дикой яростью и нечеловеческим злом. Мужская рука резко поднялась и врезалась в стену, казалось, в миллиметре от женского лица. Глухой удар оказался слишком громким, отчего Тина закрыла ладонями глаза. — Ты ещё пожалеешь! — выплюнул напоследок Дан и скрылся из виду.       Тело медленно спускалось по стене, дрожь пробежала по телу с невероятной скоростью. Ей показалось, что будь в нем на щепотку больше ненависти, удар пришелся бы ей по лицу. Дорогое платье моментально обзавелось черными дорожками от туши и складками от сидячего положения. В другом состоянии она бы сильно расстроилась, но сейчас о платье не было ни одной мысли.       Хватает ртом воздух, пытаясь отсрочить удушающую изнутри истерику. Она сильнее своих эмоций, она умеет с ними справляться. На ощупь шагает к дереву, чтобы найти хоть какую-то опору. Одну руку выставляет вперёд, делает пару шагов и натыкается на мужское тело. — Ну всё, тише, идём ближе, — приобнимает её за плечи и ведёт в сторону скамейки. — Я сама, — пытается выбраться из его рук, всё больше сотрясаясь всем телом. Всё ещё держится за его руку и, когда начинает понимать, что практически ничего не видит из-за пелены слёз, резко останавливается и чуть слышно произносит: — Помоги мне.       Она не успевает добавить «Пожалуйста». Дан подхватывает её на руки, словно только и ждал ее указаний. Садится на скамейку, укладывая рыдающую Тину себе на грудь. Она что-то шепчет, сопровождая свои слова несильными ударами в плечо. — Сама, малыш, сама, — продолжает укачивать её, паралельно опуская шапку чуть ниже, укрывая от мороза мочки ушей, пока она не заостряет на этом внимания, отдавая своё тело под его руководство. — Я лишь немножечко помогу тебе.       Комкает чёрный шарф на его шее, который может посоревноваться с Красным морем по процентному содержанию соли. Она впервые так безропотно позволила себе рассыпаться на атомы в его присутствии. Но даже это не самое страшное. Она впервые подпустила его так близко к себе, попросила о помощи и ни разу об этом не пожалела. — Дыши глубже, — гладит её по спине, не переставая успокаивать своим присутствием рядом. — Я никуда не ухожу, — ощущает, как шарф на его шее натягивается сильнее, ловит одной рукой маленький кулачок, сжимающий плотную черную ткань, снимает перчатку и подносит к своим губам. Выдыхает горячий воздух и сгребает ее в свои объятия ещё сильнее. — Прости, — единственное, на что ее хватает. Поднимает голову вверх, встречаясь с его тёплым взглядом. Её кулачок по прежнему обрамляет мужская рука. Расправляет пальчики, касается его щеки и смущённо бегает по лицу. — Ну чего же ты? — указательным пальцем поднимает подбородок, параллельно смахивая слёзы с бледных скул. — Смотри, какую сырость развела.       Ждёт, пока солёные дорожки прекратят свой марафон, а дрожащие уголки губ поднимутся чуть-чуть выше. Смотрит в её глаза ещё несколько секунд, а потом снова укладывает голову на ключицы, не выдерживая той боли, что собралась в её глазах помимо слёз. — Тебя что-то тревожит? — Тина жмурится, ещё больше прижимаясь к нему. Впервые хочется открыться ему, рассказать о всех своих страхах, но что-то внутри держит ее в тисках. — Я ни в коем случае не настаиваю, если не хочешь, не говори. Только не пугай меня так больше, договорились?       Она сползает практически на самый край, пытается вспомнить, как оказалась на его коленях, прижатая к самому сердцу. Мозг отказывает подавать ей информацию, и единственное, на что она способна — это продолжать смотреть на то, как он мастерски справляется с ее недопанической атакой. — Что? — не верит собственному слуху. — Что ты сказал?       Он снова прижимает её к себе, чтобы Тина, находясь всё ещё в туманном состоянии, не свалилась на землю. Но это ведь далеко не самая важная причина. Чтобы просто быть как можно ближе к ней. Хотя бы сейчас, когда он ей действительно был нужен.       Он не лезет туда, куда его не просят. Не задаёт вопросы, ответы на которые он явно не получит. А может это проявление безразличия? Нет, нет, нет, и ещё тысячу раз нет. Он испугался за неё сильнее, чем за себя, когда лет пятнадцать назад попал в аварию. — Чай будешь? — отыскивает в рюкзаке термос, наливает аккуратно, никуда не торопясь.       Этой заботы хватает, чтобы Тина почувствовала то, что ей пытался объяснить Паша. То, чего она боялась. То, чего она так хотела. До сих пор не верит, что этот человек способен на что-то, кроме гнусных фраз и постоянных издевательств. Но с каждым днём этот образ рушится, открывая ей тонкие струны души, которые Дан так умело прячет под слоем эгоизма. — Мы когда маленькие были, часто с бабушкой и Сандой в лес ходили. Бабушка всегда рассказывала какие-то истории из жизни, а мы ждали очередной остановки. Никогда в жизни не догадаешься почему. — Ну и что же там за причины такие? — отпивает чай маленькими глоточками. — Бабушка всегда в дорогу брала что-то перекусить и вот такой вот чай. В нем было столько интересных ингредиентов, которые мы как раз и собирали в лесу. В магазинах тогда такого выбора трав и специй не было. Это была какая-то магия, правда. Бабушка там ещё какую-то легенду придумала и сказала, что чай волшебный. — Ну, волшебный или нет, я не знаю, но то, что он вкусный — это факт. — Помню случай, когда Санда очень сильно заболела. Она была совсем маленькой, под стол пешком ходила ещё. Я тогда так сильно переживал за неё, хотел как-то помочь, но от меня не зависело ровным счётом ничего. Я попытался вспомнить рецепт бабушкиного чая, отыскал почти все травы, заварил его с соблюдением всех правил и напоил им Санду. Помимо всего этого, когда сам пил чай, успел несколько раз загадать желание, чтобы сестра выздоровела как можно скорее. Или это лекарства подействовали, или чай никто не знает, но Санде стало значительно легче. — Дело ведь не в чае, дурбецало, — смущённо улыбается, а затем прячет счастливый взгляд, рассматривая пар от горячего напитка. — А вот давай поспорим! — Дан на полном серьёзе смотрит на Тину, ожидая от неё хоть какой-то реакции. — Делай ещё один глоток и загадывай желание. — Не сбудется оно, Дан, — Тина ведь даже на торт свечи давно перестала ставить, как и загадывать желания в тот же день. Не сбываются. Какой в этом смысл? — Сбудется, я тебе обещаю. — Ладно, давай попробуем.       «Почувствовать» — первое, что проносится в голове. Делает несколько жадных глотков, на пару секунд веря, что всё обязательно сбудется.       Почему не «стать счастливой»? Банально.       Почему не «полюбить»? Любит. Она это уже начинает понимать. Не «уже», а «всё ещё». Вопреки всему. Понимает, на самых страшных обочинах разума понимает, но так сильно пытается отогнать от себя.       Почувствовать! Вот, что она до сих пор не может сделать. Не может понять, не может уловить смысл всех его поступков и слов. Не может прикоснуться к протянутой руке. Слепо ищет человека, который смог бы провести маленькую девочку внутри неё по темной тропе. Пока ещё слепо. Пока ещё думает, что ищет.       Давным-давно нашла.       В том самом «сценарии». — Загадала? — Загадала.       Они сидят какое-то время молча. Просто смотрят друг на друга, думая, что их действия остаются незамеченные. Наивные. Влюблённые.       Тишине приходит конец, когда Дану, одно за другим, приходят сообщения. Быстро что-то печатает, пока Тина откровенно пялится на его чертовски красивые пальцы рук. — У меня совсем вылетело из головы. Через 25 минут встреча с ребятами, делаем кое-что интересное, — с трудом удерживается, чтобы не разболтать над чем он так усердно работает. — Не мог же я оставить тебя здесь… — боится произносить вслух «одну», поэтому просто оставляет фразу незавершенной. — Теперь можешь не волноваться, — опускается на ноги. — Пойдем, я тебя провожу.       Помогает ему собрать термос, рассказывает что-то о том, как она с командой готовила большой тур по Украине, в подробностях описывает каждого, с кем работает, а Дан делает максимально заинтересованное лицо, будто бы слышит все эти имена впервые и вовсе не работал с ними никогда.       Достаёт из карманов его перчатки, которые теперь ей, очевидно, пригодятся не скоро. Он приобнимает её за плечи и наклоняет голову вниз, пытаясь коснуться губами щеки. Но девочка резко опускает голову, рассматривая заснеженные ботинки и жалобно выговаривая: — Тебя, кажется, ждут.       Его действительно ждут. И он тоже готов подождать. Столько, сколько будет нужно.       Уезжает, замечая маленькую ладошку в воздухе над головой. Улыбается ей в ответ, хоть и знает, что не увидит. Он видел, как трудно Тине было переступить через себя, как смущённо опустила глаза вниз и отодвинулась в сторону в конце разговора, как ласково смотрела на него, когда он делился воспоминаниями из детства.       А она чуть ли не вприпрыжку идёт в палату, наполненная озорством, непосредственностью и детской радостью.       Пишет ему счастливое «Спасибо», чётко зная, что он поймет за что.       И он понимает это как и то, что теперь просто обязан дарить ей ещё больше чувств и эмоций.       Первый шаг сделан.

***

      Уставший и вымотанный за весь день едет на студию, чтобы доработать последние штрихи с песнями и поблагодарить команду за работу. А настроение все равно хорошее. — Ребят, ну как тут у вас? — заходит, раздавая «пять» каждому человеку в помещении и здороваясь. — Дан, мы закончили, — говорит воодушевлённая девушка, поднося флешку к компьютерной системе, — послушай…       По студии разливаются мелодии одна за другой, а Дан растворяется в них, понимая, что слышит именно то, что представлял в голове все это время.       Он слышит ее живой голос, который идеально ложится на эту музыку.       Отработана каждая мелочь, каждая деталь и нота доведены до совершенства.       Все, как они привыкли. — Это волшебно, — все, на что его хватает, пока тишина постепенно возвращает его на землю.       Вся команда энергично кивает в подтверждение, и один за другим начинают хлопать в ладоши. — Мы все огромные молодцы, спасибо, что поверили мне, открылись… Вот это вот все было не зря, — они все обнимаются словно дети в каком-то очень дружном коллективе. — Осталось показать все это Тине, надеюсь, она не разнесёт студию… И тебя, — парень хлопает Дана по плечу, отходя к общей толпе. — Я думаю, ей понравится, — улыбается, рисуя в голове уже ставший родным образ.       Благодарит ребят ещё раз и спустя пару минут остаётся в одиночестве, изучая внимательно стены и интерьер в целом.       Очень много фотографий.       За много лет команда Тины почти и не изменилась, за исключением лишь единиц.       По середине висит огромное напечатанное на холсте фото: в центре Женя с Тиной держатся за руки, а вокруг ребята из команды. Дан аккуратно проводит рукой по поверхности, которая успела уже немного запылиться, а картина неудачно соскальзывает с крепления, падая прямо к нему в руки. Рассматривает внимательно, еле-еле умудряется разглядеть на мужской фигуре хаотичные следы от красной помады и слегка сморщенную от пролитых слез поверхность холста.       По телу бегут неприятные мурашки от осознания: сколько же боли и любви хранит в себе эта девочка.       И эту любовь она уже никогда и никому не подарит.       Не сможет.       Она осталась запечатана на этом холсте, так же, как и на всех других совместных фото, красными поцелуями и следами от бесконечного количества слез.       На обратной стороне аккуратным почерком выведено: Тине и Жене от команды. Лето 2012, Житомир.       Снова эти мурашки и глаза мужчины наполняются слезами.       Он никогда не поймёт, за что этому хрупкому созданию такая боль, такие испытания в этой жизни. Снова переворачивает изображение, вглядывается в ее лицо и не видит ничего из того, что есть в ней сейчас.       На этом фото окрылённая любовью и счастьем, довольная девочка, рядом с которой любимый человек, которая верит в «навсегда», которая знает, что эту веру в ней ничто не сломает.       Сейчас — это женщина с печальными, всегда чуть прикрытыми глазами, в которых так и плещутся океаны боли и отчаяния. Разочарование и вечный поиск сил для того, чтобы жить. Женщина, которая знает, что верить нельзя ничему… больше никогда. Потому что потом будет очень больно.       Слеза срывается и падает прямо в область ее солнечного сплетения на фото, но Дан не обращает на это никакого внимания, слишком увлечённо копаясь в своих мыслях, пока не слышит где-то над головой голос. — Дан… — Орлов заходит в студию, вообще не понимая, что происходит, а Балан только сейчас замечает, что все это время просидел возле стены на полу, держа картину в руках, словно икону. — Паш, извини, я тут… немного задержался, а картина, она, в общем, упала, и я просто ее… — Стой, стой, стой, — тут же перебивает брюнета, подходя ближе, — Дан, ты чего? Все нормально? — переводит взгляд на картину, потом заглядывает во влажные глаза и понимает все без слов, замолкая.— Да… — едва выдавливает из себя, отходя чуть дальше и присаживаясь в своё кресло. — Она так сильно его любила? — риторический вопрос, но разговор нужно как-то продолжить. — Так сильно, что до сих пор. Она только показывает всем, что не болит, даже мне… а на деле… Ну, ты же видел картину… — выдыхает Паша, невольно вспоминая события многолетней давности. — Красная помада скоро въестся в ее губы. Ее главное оружие, — даже находит силы усмехнуться, — массового поражения. — Я с каждым днём все больше и больше не хочу ее отпускать, Паш, — как-то совсем отчаянно произносит Дан, зарываясь руками в волосы, — но она не подпускает. — Дан, я вообще в шоке, что она не кинула в тебя чем-то тяжелым и вообще подпустила ближе, чем на километр, так что ты в огромном плюсе, — улыбается Орлов. — Она пока не все понимает, пока не все может тебе простить, но если бы ты только знал, как сильно она этого хочет. А если Кароль чего-то хочет, она никогда не сдаётся. Просто подожди и помоги ей… — Как? Я же делаю все, но… она будто переключается все время. Она боится меня и я вижу этот страх, с которым ничего не могу сделать, — голос начинает хрипеть, заставляя прокашляться. — А если это навсегда? — Просто не отпускай ее. Она не показывает, но ей важно, что она не одна, что ты рядом. Она может наговорить тебе ещё много глупостей, она может прогонять тебя и кричать, но ты просто не имеешь права оставлять ее одну, если действительно не хочешь потерять. — Почему ты мне помогаешь? Я причинил ей столько боли, а ты вместо того, чтобы оборвать все концы и связи с ней, ищешь вместе со мной пути? — и он всю жизнь будет задавать этот вопрос. — Я уже отвечал, Дан. Потому что я верю тебе. Потому что ты ее любишь, а она тебя. У меня в голове все куда проще и понятнее. Ответы, они всегда на поверхности, но люди никогда их не найдут, если будут копать только в одном направлении. Посмотри, что вокруг скважины и, возможно, в траве найдёшь то, что не нашёл в глубине под землей. Если ты понимаешь, о чем я, — он хмурится, пытаясь подобрать слова, чтобы объяснить понятнее. — Тебе достаточно посмотреть ей в глаза, чтобы все понять, а не изучать какие-то глубинные процессы в ее психике. Там черт ногу сломит, я пытался, гиблое дело. И я больше скажу, ты все это и так видишь и понимаешь, потому что оно вот — на ладони. Ей больно? Да. Она простила тебя? Да. Иначе как объяснить то, что она все ещё хочет тебя видеть? Ей тяжело это принять? Тоже да. Как и тебе. Тяжело принять не свою вину, а ее прощение. Вот над чем нужно работать. Не искать новые причины и следствия, а прорабатывать уже доказанные вами же истины.       Дан сидит неподвижно, смотря в одну точку, пытаясь справиться с ураганом внутри и вникнуть в слова Паши. Да, он слышал подобное от Орлова уже не один раз, но с каждым новым их разговором сил и уверенности в нем становится будто все больше и больше.       Резко поднимает глаза на собеседника, когда тот замолкает. — Паш, спасибо, — практически шепчет, пожимая ладонь, — за помощь. Я не знаю, может быть, она меня не примет так, как я бы этого хотел, но ты, пожалуйста, никогда не не оставляй её одну. Вам так повезло друг с другом. — Я для чего сейчас тут полчаса распинался? Руки в ноги и домой спать, а завтра к ней со свежими мыслями и эмоциями, — хлопает по плечу, пока Балан натягивает куртку и собирается выходить из студии. — А на вашей свадьбе я напьюсь, — добавляет вслед, сомневаясь в том, что его кто-то услышит, кроме этих стен.