***
Смотрит на своё отражение уже минут пять. В голове объясняет это тем, что волосы совсем отказываются принимать нужный объём. Запоминает себя, изолированную от всего мира и от него частично. А ещё от новой себя, но к этому она, конечно, вернётся не скоро, если вообще вернётся. «Жду тебя». Сжимает шлейку рюкзака до побеления костяшек, окидывает себя напоследок в отражении и неспеша выходит из палаты. Прощается с врачом, забирая из его рук какие-то не столь важные бумажки, особо не вникая в суть. Благодарит и выходит из клиники, думая о том, во сколько нулей Орлову обошёлся этот немного странный, но высококвалифицированный врач. Женщина-босс постепенно включается в работу. На улице холодно. И скользко. Прячется в шарф почти полностью, оставляя нетронутыми только глаза. Дан сразу же выходит из машины, доходя до неё всего за несколько шагов. Забирает из рук рюкзак и подставляет согнутую в локте руку. — Привет, — улыбается, но в ответ получает лишь дозу испуга в глазах. В этот раз она уже и сама не знает, чего боится. — Доброе утро, — обхватывает его двумя руками и шагает в след за ним. — Спасибо. Он просто кивает, доводит до машины и помогает сесть. Дану кажется, что он уже видел такую Тину. В первые дни пребывания в клинике она упрямо смотрела в одну точку, ничего не говорила и вообще словно не существовала. Стало страшно. Он не хотел возвращать в ту точку начала координат. — Тебя что-то беспокоит? — поворачивается к ней лицом и притягивает ладонь. Она нежно касается пальчиком, рисует какие-то петли, касаясь всех линий на руке. — Я не могу быть полностью спокойна, меня всегда что-то да беспокоит, — её тонкие пальцы скользят вдоль его. — И иногда я сама не знаю, что из всего списка вновь пошло на пищу моим тараканам. Дан делает замок, аккуратно захватывая её пальцы. Тина подушечками обводит каждую косточку. Находит в этом какое-то спокойствие. — Чего бы тебе хотелось прямо сейчас? — пытается разрядить обстановку, пока она совсем не впала в какую-то мучительную грусть. — Я устала хотеть, — тяжело выдыхает весь собранный воздух и переводит взгляд на стекло, через которое виднеются пушистые хлопья снега. — Устала ждать добрых снов по ночам, устала постоянно тянуть всё на своей спине, устала бороться за чувства, победы, счастье. Если бы мне позволили, я бы растворилась. Прыгнула бы в воду с головой, не думая о последствиях. — Когда я был совсем ещё юным, мне казалось, что баланс и гармонию нужно выстаивать по кирпичику вокруг себя. Но тогда теряется вся истина. Это перестаёт быть первородным и правильным, — замечает, как она скручивается в клубочек и прикрывает рот рукой. — Ты хоть спала? — Тебе как: честно или… Ладно-ладно, только не смотри на меня так, — снова рассматривает их переплетённые руки. — Меня полночи мучали кошмары. Почти не спала. Продолжай, пожалуйста. — Не стоит всё контролировать. Нужно, как ты сказала, раствориться, иначе система попросту выйдет из строя. К сожалению, дошел я до этого не сразу. — Научишь? — касается лбом поверхности стекла и окончательно закрывает глаза. — Обязательно, малыш, обязательно.***
Они стоят уже три минуты друг напротив друга так и не проронив ни слова. Она боится вновь оказаться в том положении, в котором была совсем недавно, а ему не хочется оставлять ее одну, так как этот страх, к его личному сожалению, он уже прочитал в её глазах. — Помни, что в любой момент ты можешь мне позвонить, — он не договаривает фразу, потому что маленькие ручки обхватывают его шею. Обнимает так искренне, что у него щемит в груди. Дан кладёт свою руку на её макушку, не желая отпускать ни на мгновение. Целует куда-то над ухом, а затем отстраняет от себя, придерживая за плечи. — Не выстраивай лишних лабиринтов, пусть всё идёт так, как есть. Почувствуй наслаждение от того, что ничего не нужно контролировать. У тебя всё получится. Дан окончательно отпускает её, медленно опуская руки вниз, задерживаясь на локтях и запястьях. Увёз бы ее сейчас на край света, но ещё слишком рано. Ей нужно привыкнуть к новой себе. А он просто будет рядом. Едва Дан успевает уехать, в дверь снова звонят. — Проходной двор какой-то, — выдыхает Тина, вставая с кровати и спускаясь вниз. — Собирайся, поехали, пока у меня есть время, — как всегда заведённый, молодой человек буквально врывается в дом. — Орлов, тебя кто намылить успел, куда? — На студию, — подгоняет подругу наверх, захлопывая дверь за собой. — Ты должна кое-что послушать. У нас почти готов альбом. — Как готов? Откуда он готов, Паш? — паникерша внутри Кароль тут же даёт о себе знать. — Поехали уже, услышишь все сама, — Тина успевает взять куртку и обуться, вылетая из дома, в который вернулась пол часа назад.***
— Ну что скажешь? — мелодия затухает, а Тина сидит будто заворожённая и смотрит в одну точку, не реагируя ни на что. — Это что? — все, на что ее хватает. — Паш, кто это сделал? Солжет, если скажет, что не догадывалась ни о чем. Так написал бы только он, она точно это знала. — Дан, — четко, ясно и коротко. — Зачем? — Нам нельзя было тянуть с релизом, ты должна это понимать, — Орлов чувствует себя не комфортно под взглядом, который, по меньшей мере, хочет его сейчас сжечь. — И ты решил попросить Балана дописать мою музыку? Прекрасно, — жестикулирует и говорит так, что, казалось, слышат проезжающие за окном машины. Она возмущалась ещё около двадцати минут о том о сем, пока Орлов, наконец, не решился ее прервать, устав слушать о том, что это ее работа, что никто не имеет права в нее вмешиваться и ещё о том, что Балан полный трус, раз не смог сказать ей об этом сам. — Закончила? — решает перебить Палач.— А теперь поумерь свой пыл и послушай, — Паша аккуратно обхватывает Кароль за плечи, будто остужая так ее эмоции. — У меня есть для тебя один маленький сюрприз, — Тина напрягается, но давит улыбку, зная, что палач это дело умеет. — Какой ещё сюрприз, Орлов? Ты меня так задобрить хочешь? — Да не ломайся, Кароль, и скажи, что тебе все понравилось. Балана тут нет, — усмехается мужчина. — Ну так ты ему доложишь. Думаешь, я не вижу, как вы прекрасно спелись с ним? — парирует девушка, слегка посмеиваясь. — Я с ним??? Тина молча шагает к машине. — Поехали, театрал ты мой. Садятся на заднее сидение, и Паша снимает с шеи шарф, протягивая в сторону Тины. — Я завяжу тебе глаза, только не бойся. — Так, Орлов, — машинально отодвигается к противоположной двери машины, мотая головой, — вот об этом даже не думай. Паша лишь тяжело вздыхает, а уже через пять минут аккуратно обнимает ее, лишенную зрения, за плечи. — Я тебя когда-нибудь убью, ты понял? — Думаю, мне не стоит напоминать, сколько лет ты уже грозишься меня убить. Уже не впечатляет. — Собака, — цедит шёпотом, но не скрывает улыбки и какого-то совершенно детского предвкушения. Она не видит, как стремительно они приближаются к зданию аэропорта, не видит, как машины, одна за другой, рассекают Киевскую трассу. Лишь слышит барабанную дробь дождевых капелек о крышу салона ее любимой Субару. Паша оставляет Тину стоять на огромной полупустой парковке, чтобы не выдать место их нахождения посторонними звуками, которых обычно огромное множество в аэропортах. Уходит и возвращается через пару минут за руку с одним человеком, но его план слегка срывается, когда мальчик, увидев Тину, не сдерживается и тихонько произносит: — Мама… — Веня? Паша, это Веня? Паш, скажи, что мне не показалось, — она тут же начинает дергаться и оглядываться, ища источник звука, но повязку не трогает, — пожалуйста. А вдруг показалось? — Снимай, — твёрдо говорит Орлов, и Тина дрожащими руками срывает с себя этот дурацкий шарф. — Сыночек, — все, на что хватает сил, прежде, чем она зароется носом в любимую светлую макушку, роняя слёзы и плача почти что навзрыд, — как же я соскучилась, малыш, — прижимает мальчика сильнее к себе и не может поверить, что это правда он. Человечек, который помог ей не уйти, который удержал, который спас и дал силы бороться дальше. Ее единственный смысл быть и звучать столько лет после того, как все потеряло своё значение и краски. Заезжают за любимой пиццей Вени, и Тина абсолютно уверена, что этим вечером уже ничего не может пойти не так. Орлов решает тактично оставить мать с сыном наедине, самоудаляясь. — Ты бы Балана все-таки поблагодарила, Тин, — смотрит на неё ласково и настойчиво. — Тебе же понравилось все, признай. Кароль опускает взгляд в пол, совершенно не желая признавать, что ее друг снова прав. В очередной раз. И этих «очередных» уже было столько, что она просто устала считать и давно сбилась. — Я разберусь, Паш, — целует в щеку и открывает перед Палачом дверь. — Вот так значит, да? Веня, твоя мама бессовестная! — просит подмоги у мальчика и кричит ему куда-то на третий этаж, откуда до него доносится детский заливистый смех. — Выгоняешь, да? — Иди уже, животное, — Паша смеётся, и, обняв напоследок драгоценную и самую бессовестную в мире подругу, уходит, оставляя Тину ещё минуту смеяться над сложившейся ситуацией, пока она поднималась к сыну и что-то печатала в телефоне. — Ну, что будем делать? — плюхается рядом на диван и прижимает к себе Веню, целуя светлую макушку. — Давай пересмотрим «Hotel Transylvania», будь ласка, — путает языки и умоляет маму так, будто не знает, что та не в силах ему отказать, несмотря на то, что этот мультик про вампиров они смотрели уже, по меньшей мере, тысячу раз. Тина специально делает вид, что соглашается нехотя, а на самом деле была изначально согласна вообще на все, чтобы он не предложил. — Ну, хорошо, английскую версию? — На английской ты уснёшь, — смешно корчит упрямую рожицу, складывая руки в задумчивом жесте. — Можем украинскую озвучку посмотреть. — А давай. Ищут мультик и начинают смотреть. Сын был прав, и под озвучку на родном языке уже не так сильно клонит в сон, и Кароль впервые умудряется досмотреть до конца, смеясь с того, насколько иронично для неё выглядит мультик про Дракулу на украинском языке. В голове невольно всплывает его выражение лица, если бы смотрел с ними эту версию мультика. Часы показывают восемь вечера, когда Тина берет телефон в руки, натыкаясь на кучу непрочитанных сообщений. Поднимаясь к сыну наверх и выпроводив палача, она печатала сообщение Дану, прикрываясь для самой же себя тем, что Орлов буквально заставил ее это сделать. А именно: быстро напечатать короткое сообщение «Аранжировки и правда хорошие. Спасибо, что оставил в моих песнях меня. Мне очень понравилось». И сейчас, путаясь даже в небольшом количестве слов от него, она решает оставить их без ответа, откладывая телефон и возвращая все своё внимание Вене, что успел уже заскучать. Но она ещё не знает, как сильно об этом пожалеет. Через пару часов Веня остаётся один, отпуская маму принять душ перед сном. Раздаётся звонок домофона и мальчик подпрыгивает на месте, тут же вставая и убегая к двери. Он ведь совсем уже самостоятельный и может сам открыть дверь, правда? Забывает частично о словах мамы и даже не смотрит в монитор, лишь мельком замечает в нем темноволосую фигуру и почему-то решает, что это точно кто-то знакомый. Ну а как иначе? Охрана ведь пропустила. — Добрий вечір, — говорит на украинском, теряясь и поднимая глаза вверх, — вы к маме? — Привет, — Дан чуть наклоняется, чувствуя колоссальную разницу в росте, и пытается как можно тщательнее скрыть оцепенение внутри, — да, я ее друг. А мама дома? Как же он на неё похож. И на Него тоже. Дан стоит будто вкопанный и отчаянно старается взять себя в руки, подбирая мысли и слова. Ответа его вопрос не потребовал, когда со второго этажа послышалось протяжное: — В-е-е-ня! — Мам, я внизу, тут к тебе пришли, — и спустя пару минут Тина появляется на ступеньках и спускается вниз, поправляя влажные волосы. — Дядя сказал, что он твой хороший друг, и я его впустил. Тина замирает на пороге, не зная, как отреагировать, и видит лишь извиняющийся взгляд Балана. — Друг? — переспрашивает Кароль тихонько, опуская глаза. — Ну, проходи, раз друг. Чего стоишь в дверях то? Да, она банально решает пожалеть его и спасти, пока ещё не сформированное мнение Вени о нем. — Венечка, я оставила наверху телефон, сбегаешь? — мальчик без слов убегает и скрывается за углом гостиной, когда Кароль сердито уставляется на своего гостя. — Зачем ты приехал, Дан? — Ты мне не отвечала, я и запереживал, мало ли… — жмёт плечами и все ещё смотрит на неё, будто нашкодивший кот. — Тин, я же не знал, что сын дома… Я бы не стал вам мешать. Все ещё не может устоять под натиском этого карего взгляда и немного смягчается, выдыхая все своё напряжение. — Да нормально все, просто… ты бы хоть предупредил, — усмехается тому, что это было бы ещё смешнее в их ситуации. — В таком случае, у тебя есть прекрасная возможность пообщаться с Веней, но он скоро уже захочет спать, — Дан бросает взгляд на настенные часы, которые показывают уже около десяти вечера и снова бьет медленно себя по лбу за то, что был так обеспокоен, что даже не удосужился посмотреть на время. — Я бы с удовольствием пообщался. И, казалось бы, странно, ведь невозможно так быстро взять и открыться человеку после всего пережитого, странно доверить ему сейчас своего ребёнка. Но Кароль тот человек, который всегда слушает своё сердце. Всегда. И сейчас оно упрямо твердит ей о том, что они должны исправлять, должны исправлять ошибки и все, что успели натворить. И она не может отобрать у него эту возможность и желание все исправить. Почему? Потому что она так же сильно этого хочет. На удивление, Дан с Веней почти сразу находят общий язык, причём во всех смыслах этого слова, и уже под конец их вечерних посиделок строят заговоры против Тины на английском. Находят точку соприкосновения ещё в шахматах и умудряются, сонные и уставшие, сыграть целых две партии. Тина уходит на кухню, чтобы заварить этим двум сладкоежкам зелёный чай, что в частности предназначался Вене, дабы успокоить его и уложить в кровать. Оставляет новых друзей наедине и Веня, набравшись смелости и сил, тихонько шепчет, почти что Дану на ухо: — Не обижай ее, ладно? — сердце Дана замирает, и он на секунду допускает мысль, что ребёнок может догадываться обо всем, но как? Вопрос, который успокаивает отсутствием ответа на него. — Ей тяжело одной, без меня, я знаю. Она иногда злится без причины, иногда плачет, но это просто потому, что она очень устала, — Огир младший не замечает, как начинает говорить громче, в полный голос. — Честное слово, Вень, я больше не буду никогда обижать маму, — Веня поднимает одну бровь, вызывая у Дана улыбку, потому что даже этот жест полностью ее. — Ты уже обижал ее что ли? — он моментально отстраняется, а Дан отвешивает себе сотню оплеух за неосторожность, но потом решает не врать и не изворачиваться. В конце концов, лучше горькая правда, чем сладкая ложь. — Обижал, — Веня тут же отстраняется, а Дан опускает голову вниз, опираясь на руки и тяжело вздыхая, снова и снова прокручивая в голове их самые ужасные воспоминания. Мальчик прекрасно видит его состояние и, оттаивая, подвигается снова ближе. — Но ты ведь так больше не будешь, верно? — Конечно, нет. — А прощения ты просил? — Конечно. — Мама отходчивая, она всегда прощает, я вот Лего недавно раскидал, а мама наступила на детальку. Знаешь, как это больно? — говорит так искренно, будто это была самая сильная боль в жизни его мамы. — Но я попросил прощения и мама сразу простила меня. Понимаешь? Дан слушает мальчика и, будто загипнотизированный, кивает в ответ, уставившись в одну точку, пока за их спинами не раздаётся женский голос, а по гостиной не разносится яркий аромат жасминового чая. — Ну что, давайте, пейте чай, и кое-кому пора спать, — улыбается и ставит перед «мальчиками» две кружки. И никто из них не догадается, что минуту назад она стояла за дверью и роняла слёзы, изредка попадая прямо в чай, но не замечая этого. Этот чай магически действовал на Веню, потому что едва он допил свою кружку, его тут же начало клонить в сон. Каждый раз, когда они дурачились допоздна и мальчик ну никак не хотел идти спать, этот чай был просто спасением. Он уже лежит в своей кровати, когда в комнату заходит Тина и присаживается рядом. — Я так рада, что ты приехал, — проводит рукой по отросшей челочке, укладывая не на бок, и улыбается. — Засыпай, уже очень поздно. — Мам… Мне кажется, Дан хороший, — улыбается, еле-еле перебарывая сон, — он сказал мне, что больше не будет тебя обижать. Прости его, пожалуйста, — зевает и поворачивается на бок, подкладывая руки под подушку. — Хороший, — еле слышно шепчет Тина, поправляя на мальчике одеяло и тихонько уходит обратно в гостиную, за дверью сталкиваясь с Даном. — Ты тут все это время стоял? — Нет, я только подошёл. Врет. Врет, потому что только что стоял под дверью и уже сам едва не плакал, глядя на неё. Как он только мог всего этого не замечать столько времени? В ней сочеталось все, что он так давно искал. Абсолютно все. Идеальный образ из его мыслей воплотился в жизни, а он даже не заметил, будучи занятым своим самолюбием и карьерой. Только вот карьера за него под венец не пойдёт, и он так глупо профукал свой шанс. Но ведь если очень сильно попросить, можно и второй получить, так ведь? — Вене очень повезло с тобой, — садится рядом на стул, где она сжимает почти остывшую чашку сына руками. — Не уверена... Вечно где-то со своими психами и заморочками, с кучей работы и всякого такого, а он там… без меня, — голос немного дрожит и хрипит, но Кароль упрямо делает вид, что так и надо. — Это мне с ним очень повезло. — Не говори так, — перехватывает ее ладошку, не в силах больше смотреть на то, как она убивает свои же пальцы, — Веня очень тебя любит, слышишь? Для него нет лучшего варианта, у него есть только ты. И ему не нужна другая, — с ее глаз начинают капать маленькие слезинки, которые она поспешно убирает свободной рукой, давя в себе всхлипы. — Спасибо, — шепчет, поднимая взгляд, — правда, спасибо, Дан. Проблема в том, что он считает это нормальным. Он ведь даже не знает, как может быть. Не знает, что многие детки живут иначе. Он ведь не виноват, что у него мама такая чудачка, — не договаривает до конца из-за появившегося желания лечь спать. Слишком устала за этот день. Начинает зевать и поспешно прикрывает рот рукой. — Кажется, засиделись мы с тобой, — встаёт со стула, по пути глядя в окно, за которым во всю пляшут звёзды на ночном небе. — Утомил тебя ночными посиделками. — Нет-нет, нисколько, — плетётся за ним по пятам, отыскивая, что бы можно было накинуть на плечи. Снимает с крючка свой пуховик, начинает набрасывать на плечи, но мужские руки хватают воротник, препятствуя дальнейшему действию. — Я тебя проведу. — Не нужно, дорогу я не забыл, — смотрит на её смущенное лицо. — Иди ложись, наверняка день был сложным, а тут я ещё, как гром среди ясного неба. — Прекращай, — поднимает на него слегка повлажневшие глаза и смущается ещё больше. Девочка. Совсем маленькая девочка. — Доброй ночи, — разворачивается спиной и, открывая входную дверь, слышит короткое прокашливание. — Дан, постой, — всё-таки поворачивается и через секунду ощущает влажный отпечаток губ на своей щеке. — До встречи. И в этом мудрость. В умении отпускать прошлое, уступая место новым чувствам, эмоциям. Мудрость — видеть больше, чем оболочка и уметь копать глубже.