[Не] больно

       — Ты и есть Пятая? — парень в темно-синем контактом комбинезоне с номером 14 на груди, меряет Еву презрительным взглядом. Он говорит по-английски, с небольшим акцентом. Высокий, с растрепанными ветром каштановыми волосами и очень синими, как у Евы, глазами.        — Да, — отвечать не хочется, но строить из себя молчунью-зануду тоже.        — Не можешь тут без нас справиться. Но не переживай, два аса пилотирования прибыли специально из Америки! Меня зовут Койти, а его, — пилот указывает на стоявшего поодаль юношу в бело-голубом костюме, небольшого росточка и немного плотного телосложения, — Рик.       — Ева. Меня зовут Ева, — она категорически не хочет с ними общаться, бессонная ночь дает о себе знать больной головой и отвратительными темными кругами под глазами, замазанными с утра тональным кремом.        — Вряд ли ты здесь задержишься. После нашей ошеломительной победы тебя наверняка понизят и выгонят из пилотов, — подтрунивает он и кривляется.        Ева глубоко вдыхает и выдыхает, стараясь успокоить закипающую кровь. Ночь была ужасной, она проваливались в редкие сновидения и те были наполнены какими-то преследованиями и ужасами. Когда она, наконец, решилась встать и пойти к Командующей, ее сморила усталость.       За ночь Ангел перемещается в город и зависает над штаб-квартирой. Направить двух пилотов и два Евангелиона принято непосредственно комитетом Seele. С подобным еще никто не сталкивался. Больше всего атак пока получает как раз этот штаб Нерв, потом штаб в Японии и за ним пополам Франция и Германия. Нападения на них случились, когда они отправили Второй Евангелион вместе с пилотом в Японию, оставив себе только двоих, один из которых погиб при неудачном катапультировании из модуля. Америка статистику не предоставляла. Зато пилотов предоставила. На Россию, Нидерланды и Израиль напали всего по разу.        — Ты хоть раз был в настоящем бою? — устало спрашивает девушка.       Парень тушуется, но тут же дерзко сообщает, что он лучший по тестам.        — Ага, — Ева отворачивается от него, — умрешь ведь. Но мне не будет жаль. Мне уже ничего не жаль.        — Чокнутая какая-то. Рик, пойдем! — окликает друга с такой интонацией, с которой обычно зовут собак.       Пятой не хочется общаться с новыми пилотами. Но Миу вынуждает их вместе отобедать и пытается подружить. Ева понимает майора, понимает боль этой женщины — смерть Девятой висит над ней, как над руководителем операции, пугает и давит.       Майор сидит в своем кабинете, закусив карандаш между передних зубов и думает, что делать с Ангелом, которого с расстояния не берет даже дальнобойное оружие, а вблизи он ментально уничтожает пилотов?       Совместно с Кенске и Раисой они разрабатывают план: сначала к Ангелу приближается Пятая, затем, с другой стороны, Шестнадцатый, а сверху сбросят Четырнадцатого, он пробьет АТ-поле и уничтожит Ангела.        — Я понимаю, что тебе тяжело снова пилотировать, но я верю, что в этот раз обязательно получится! — Миу стоит, прислонившись спиной к шкафчику в женской раздевалке. Ева переодевается в контактный комбинезон.        — Вы сами себе не верите, я же слышу. Давайте оставим наивный оптимизм и попрощаемся. Я не уверена, что выдержу еще, — нажимает кнопку на браслете и комбинезон моментально обтягивает ее.        — Не говори так! Давай тогда изменим план, и ты будешь нападать с воздуха? — майор отходит от стены и жестикулирует. — Тогда тебе не придется с ним контактировать!       — Грохнуться с высоты, потому что он снова завладеет разумом? Нет, спасибо, я лучше спокойненько умру, не падая.        — Да что ты такое говоришь?! — закипает Макиавелли.        — Простите, Миу, у меня нет сил играть позитив. Прощайте. Спасибо вам за все, — у двери в ангар говорит Пятая.        — Ев, не надо, пожалуйста, не говори так.        — Не меняйте план, этого не одобрит Командующая, — автоматическая дверь закрывается за пилотом. Миу остается одна в напряженной тишине. Мучает себя, корит, что не нашла нужных слов, что план отвратителен, несовершенен; мечется по раздевалке, получает вызов на телефон и возвращается в отдел планирования, загоняет эмоции глубже, настраивает себя на работу.       Приблизившись на радиус действия Ангела, Ева снова ощущает его влияние. Евангелион не работает, не слушается, не двигается. Она несколько раз дергает за рычаги, но капсула уже погрузилась в темноту; синхронизация есть, но делать она ничего не может. Тянется к кнопке для связи с кабинетом Командующей, палец дрожит, Ева не знает, не решается; в голове роятся воспоминания и картинки, перемешиваются слишком быстро, чтобы отследить их. Ангел перебирает, ищет, что ему посмотреть сегодня; уставший трудоголик после большого дня так перелистывает телевизионные каналы. Выбирает канал чувств и эмоций, хочет посмотреть, что человеческое существо испытывало прошлым вечером, в прошлом году, на прошлой неделе. Вызывая эмоции от радостных, до грустных, он продолжал что-то искать.       Темнота и яркая вспышка. Странные существа, непохожие ни на что привычное, сокрушаются над окончанием своей жизни. Их семеро — последних, оставшихся. Их конец неминуем. Ева ощущает всю боль и сожаление; их отчаяние и желание продолжить существовать как-то иначе. Продолжить свой путь, посеяв семена жизни и семена знания. Заключив себя (свои души?) в божественные Луны, умереть и одновременно обрести вечное существование. В их задумке есть что-то очень логичное, они хотят сохранить свой зыбкий мир, преобразовав его в нечто лучшее. В каждом семени запечатан артефакт, назначение которого Ева не может уловить, как и вид. Нечто красное, похожее на двузубец. Семена жизни заключают в Белые Луны, семена знания — в Черные Луны. Одно семя — одна планета.       Гигант света готовится к продолжению себя, к порождению жизни на этой планете, но его план нарушается потерпевшей крушение Черной Луной; удар настолько мощный, что от планеты откалывается кусок, а вместе с тем разрушается и артефакт, сдерживающий силу семени знания.       Высшая раса отправляла семена таким образом, чтобы они не сталкивались и их потомки не могли слиться, породить совместных существ. Их слияние вернет мир в первородную точку, лишив всех живущих во всех возможных мирах и галактиках существ АТ-полей, оболочек.       Артефакт существа жизни заморозил того где-то далеко во льдах. А семя знания, зефирное существо, породило других существ, став источником жизни на Земле.        Лишенное возможности продолжения, одно из семян Жизни продолжало спать миллиарды лет, пока, наконец, не пришло его время. Пробудившись, он начал порождать (вытаскивать из другого мира?) себе подобных существ.       Пытаясь запомнить и осмыслить каждую картинку, Ева не все была способна понять. Слишком многое основывалось на чувствах и некоей эмоциональной окраске, что давали ей ощутить. Нечто схожее с ее состоянием — сожаление, отчаяние, одиночество, желание быть понятой.        — Ты дитя этого семени жизни, ведь так, — вопрошает девушка в пустоту. — А я дитя семени познания? Но разве наш контакт не уничтожит мир? Или только сами существа из семян могут это сделать?       Ее вопросы остаются без прямого ответа. Ева тянется вперед, пытается пощупать, вкусить картинки, что показывает Ангел, ей сейчас не больно, не страшно, ее переполняет сочувствие.       Но Ангел резко переключается на поиск воспоминаний, вновь копается в голове и причинять боль. Словно что-то обидело его, насторожило. Он открыл душу и оказался не понят?        — Прекрати, пожалуйста! Прекрати, мне больно! Остановись! — кричит Ева, снова и снова вцепляясь зубами в запястье. Происходящее с ней, все эти картинки, что он вытаскивает из ее памяти, омрачая все счастливые воспоминания безразличием и смертями, заставляют ее пытаться заглушить все это физической болью. Кровь стекает на ноги, по груди, размазывается по лицу. В этот раз она переходит черту дозволенного; кровь не останавливается, льется потоком, выливается вместе с болью, а Ева продолжает.        Нужно остановиться; нельзя, нельзя, нужно прекратить! Стараясь сдерживать себя и извиваясь от боли, она молит о помощи, множество раз нажимает кнопку для связи и кричит, но ответа нет.       Боль становится физической: нечто запускает тонкие горячие иглы в ее голову и медленно вращает там. В глазах темнеет, она чувствует вкус крови, но не ощущает боли, нажимает на браслет, зарываясь в контактный комбинезон; по рукам, внутри, бежит кровь, наполненная страхом и отчаянием; заливается в перчатки, оставляет липкое и теплое ощущение.       Сколько крови выльется прежде, чем она потеряет сознание?       Перед глазами сцена смерти Лайта сменяется кадрами, как ее посылают в бой, чтобы избавиться.       Быть никому ненужной в этом мире.       Слова Четырнадцатого.       Так много пилотов, так много тех, кто сможет защитить человечество. Даже пилотирование теперь нельзя назвать причиной для жизни. Некому будет сожалеть о ней, некому будет горевать. Все забудут и пойдут дальше. Она со всей силы сжимает рычаги управления, опускает голову и просит, умоляет, чтобы все закончилось.       Щелк!       Картинки и пелена исчезают. Модуль перезапускается и теперь перед глазами возникает город с высоты полета. Восстанавливается связь, и пробивается сигнал от майора, требующий немедленного ответа. Ева надеется только на то, что контактный комбинезон непроницаемый и не выдаст кровь, что она успеет скрыть свою слабость. Четырнадцатый и Шестнадцатый помещают в ангар вместе с ней, на место Восьмого и Девятого, которых направят в Гамбург.        — Миу, — старается говорить спокойно, но пошмыгав носом, — я еще тут, — откликается пилот.        — С тобой все нормально? — майор вся на нервах, встречает Еву у модуля. Вокруг толпятся сотрудники, проверяют данные, все измеряют, ее не касаются. Миу крепко обнимает девушку. Ева теряется и несколько секунду стоит, собирая себя воедино, чувствуя головокружение и отчаянное желание лечь и заснуть; сдерживает себя и обнимает майора в ответ — со смерти Лайта она никого не обнимала. Кровь на лице списывает на разбитую губу в момент встряски, старается бороться со слабостью.        — Победили? — когда Миу отпускает ее, спрашивает Шикинами.        Майор отрицательно качает головой и опускает взгляд; разбитая, расстроенная, вымученная женщина, постаревшая за эти тридцать часов на пять лет.        — А пилоты?        — Погибли... Все... — вмешивается в разговор одна из сотрудниц. Строгий белый халат, обтягивающие джинсы и кроссовки, в руках папки и планшет, губы поджаты.        — Я так и думала, — произносит Ева.        — Мы пришли к тому, что не можем победить. Защищая физическое тело пилота, мы не были готовы к ментальным атакам, — майор посерьезнела.        — Может шапочку из фольги надеть? — бросает Кенске, давно положивший глаз на молоденькую стеснительную сотрудницу.       Шутку не оценивают, смотрят на него как на дурака, не понимающего важности.       В раздевалке Ева накладывает себе жгут; в душе смывает кровь; перебинтовывает укусы, разорванную плоть, мучается, постоянно путается, злится; почти падает на пол от усталости, но продолжает с помощью зубов, другой руки с непослушными пальцами, сводимыми судорогами; перевязывает максимально пострадавшую левую руку и выдыхает. Несколько минут сидит обнаженная на деревянной скамейке и отдыхает; перевязывает запястье правой руки, надевает свитер, снова растягивая рукава, чтобы они скрывали даже скрюченные уставшие пальцы.       — Пусть хоть в чем-то я буду выделяться, — говорит сама себе, выходя из раздевалки. — Как будто сильная и справляюсь сама.       Весь отдел планирования и исследования ждет бессонная ночь. Ничего не приходит в голову. Ангел воздействует на ментальное состояние пилота в радиусе двухсот метров, стрелять в него бесполезно. Мозговой штурм ни к чему не приводит. Таких дальних орудий у них нет. Есть в Японии, но сомнительно, что японские военные позволят им одолжить новейшую разработку.       Ева, вернувшись домой, застает Командующую за работой в кухне, за ноутбуком, пытается проскочить незамеченной, но ничего не выходит и, понурив голову, она предстает перед Магдалиной. Все внутри напряжено, вытянуто, перепутано. Карие глаза смотрят безрадостно, требуют ответов; в них сидит усталость, вязкая и грязная, болезненная, температурная усталость.        — Объясняй от и до, что происходит. Иначе всем конец. Сейчас не до твоих игр, — раздражение и строгость — слова колючими льдинками царапают душу Пятой. Командующая снимает очки и смотрит прямо внутрь.        — Командующая, — Ева старается собраться с мыслями, но те ведут себя как испуганные дети — разбегаются, прячутся по углам, забиваются и молчат, — как я вам это объясню? Он показывает картины прошлого, картины каких-то миров и внушает чувство одиночества, боли и страха.        — И что, неужели так сложно с этим справиться? — с язвительностью спрашивает Магдалина.        — Я... — Ева облизывает пересохшие губы, — не знаю. Я пыталась... Я пыталась связаться, я пыталась двигаться. Но Евангелион перестает подчиняться. Я плаваю словно в открытом космосе, в невесомости, где нет физических ощущений. И... Это страшно, все, что он показывает это страшно. Я не знаю, как справиться, как преодолеть это.        — Какая несусветная и бесполезная чушь. Ты хочешь сказать, что он убивает пилотов их же воспоминаниями? Да что у вас там могут быть за травмирующие события, в шестнадцать-то лет?!        — Вы серьезно? — со слезами в глазах Ева смотрит на Командующую. — Что мы пережили?! Что?! — она подлетает к столу. — Что пережили Четырнадцатый и его пёс, я не знаю и знать не желаю! А я?! — девушка упирается руками о стол и, сверху вниз с читающейся ненавистью, смотрит точно в глаза Командующей. Слезы бегут по щекам.        — Ты мне еще тут покричи! — она тоже встает, хлопает ладонью по столу, затем закрывает ноутбук и резким движением, почти бросая, отставляет его на столешницу. — Вы — избранные детишки даже не знаете всех ужасов Второго Удара!        — Зато мы знаем свои ужасы! И на мою долю уже выпало потерь!        — Хватит оправдывать свою слабость! — Командующая отходит к окну, ее тон становится чуть ниже. Комок нервов утихомиривается; срывать злость на девчонке неправильно, излишне.        — Да для вас любое проявление эмоций слабость! Даже, если подыхать от боли, вы и бровью не поведете, вам все равно! Да, мы такие слабаки, что не можем справиться! Жаль, что вы не можете пилотировать Еву, тогда бы проблем не было! — Ева кричит, неспособная совладать с лавиной эмоций.       — Действительно. Но я не могу. А ты даже не пытаешься помочь, — крайне спокойно произносит Командующая.        — Я все время пытаюсь помочь! Но я живая, я не робот!        — Довольно. Завтра ты сядешь в Модуль, и тебя больше не будут забирать. Либо умирай, либо побеждай, — взгляд пронзает металлическим острием.        — Конечно, другого я от вас и не ожидала, — Ева вытирает слезы, шмыгает носом. Командующая на секунду сужает глаза, всматривается во что-то, быстро приближается к Пятой и дергает ту за руку, закатывает рукав свитера.        — И ты? — вздыхает она, пытаясь стянуть бинты. Ева хочет оттолкнуть, но не решается, нет сил; беззвучно плачет, пока ее секреты обнажаются. Бинты испачканы кровью, вызывают боль и жжение, когда их отрывают от едва затянувшихся ран.        — Что же там на самом деле происходит? — со страхом в голосе, смотря на раны, спрашивает Командующая, прекращая разматывать; ей достаточно увиденного. — Ёлова знает?        — Нет, — наконец высвободив руку и начав заматывать бинты обратно, отвечает Ева. — Не хочу лишний раз показывать свою слабость, — бросает этими словами в Командующую, пытается правой рукой завязать бинт, глотает непрошеные слезы.        — Но с этой страстью надо что-то делать, — смягчается и отходит чуть в сторону. Несколько секунд смотрит за мучительными попытками Пятой завязать узел одной рукой; приближается, слегка разрывает конец бинта, увеличивая обе половинки, обвивает ими запястье и завязывает. Ева дрожит перед ней — вся такая угловатая, худая, наспех собранная из воспоминаний и эмоций, сотканная, сшитая из боли.        — Как будто вам есть до этого дело, — Ева потирает запястье, тут же жалеет о сказанном, но вернуть слова не может.        — Хамка! — Командующая уходит, хлопнув дверью своей спальни. Пятая опускается на пол и рыдает несколько часов; обессилев, засыпает на полу.       Голова трещит так сильно, будто вот-вот развалится на части, раскрошится, как древняя глиняная поделка. Любая мысль и движение болезненны. Ева размыкает веки; свет все еще горит, за окном в полных своих правах ночь. Кое-как осилив подняться — затекшие ноги плохо слушаются — она подходит к кухонному шкафчику и достает несколько пакетиков с травами. Пока закипит чайник, умывается; заваривает чай. Боль притупляется, но не исчезает; замученные конечности все еще немного ноют. На часах без четверти пять.       Командующая появляется в кухне около шести, молча делает себе бутерброд; не смотрит на Пятую, но и не выгоняют ту с кухни. Ева сидит с торца стола, напротив окна и двумя руками держит большую чашку с чаем. Цитрусовый аромат наполняет помещение.        В штаб они прибывают около восьми. Вымученный отдел планирования — существующие только на кофе и честном слове сотрудники; отсутствие плана, напряженная атмосфера. Этой ночью кто-нибудь спал? Ева смотрит на Командующую, искоса, так, чтобы та не заметила, пока они ехали в штаб; кажется, она тоже не спала и даже макияж не совсем скрывает это.       — Командующая…       — Подготовить Пятый, — перебивает она майора и озвучивает план, сказанный вечером, как надеялась Ева «в сердцах». Она слышит эти колкие слова, слышит приказы, чувствует атмосферу и внутри все обрывается, выпадает, рассыпается. Пятая сама уже рассыпается, больше не может, она вся сломанная переломанная, раскромсанная изнутри. Ей больно и страшно; она знает точно — этот бой она не переживет.        — Значит, меня просто выбросят? — Пилот стоит рядом с Миу и смотрит на подготавливаемую Еву 05.        — Если ты не сможешь победить, то в тебе нет нужды, — отвечает с балкона, что нависает над тем местом, где стоят майор и пилот, Командующая.        — Ненавижу вас! — пылит Ева; нити внутри рвутся, идеальность разрушается. Я больше не могу. Отходит к модулю, повсюду голоса и люди, все как всегда. Можно мне умереть без боли, пожалуйста? Нет, она не боится физической боли, она привыкла к ней; ее пугает ментальная, выворачивающая наизнанку и ломающая все кости внутри, только не-по-настоящему. Кости срастаются.        Все сотрудники разом замолкают, наблюдая за сценой, продолжения которой не происходит. Запускают Еву, готовят к отправлению на поверхность; Командующая раздает приказы, все еще находясь на мостике.       Раздается треск, скрежет, сыплются лампы, тросы, перекрытия. За несколько секунд Ангел пробил землю, четыре бронированных плиты и защиту ангара. Черный куб провалился внутрь в двух секторах от Евангелиона и плавно перемещался по коридорам. Миу приказывает установить металлические барьеры с восьмого по двенадцатый. Но четыре бронированные двери задержат его разве что на несколько минут, если учесть, с какой скоростью он пробил верхние защитные слои.       Персонал срочно эвакуируют. Несмотря на строгий регламент, все равно начинается паника и давка. Миу, Рая и Командующая отдают приказы, координируют испуганных людей. За две минуты и пятнадцать секунд Ангел проникает в ангар. Ева наблюдает из кабины пилота.       Все это время, паря над городом, Ангел аккумулировал энергию, не фиксируемую приборами Нерв. Сотни анализов, данных, экспериментов не привели ни к чему. Убежденные, что ему стрелять нечем, люди даже мысли не допустили о том, что может произойти. Появившись в ангаре, оставив за собой расплавленную бронированную дверь, Ангел предстал перед ошеломленными сотрудниками, не успевшими уйти; Командующей, до сих пор стоящей на мостике и Евангелионом 05; увеличился, раздулся, обнажил ядро и свернулся в черного колобка.        — Вот я тебя и увидела, — улыбается Ева. — Уничтожай меня.       Внутри Ангела происходит тепловая реакция; колобок раскрывается и выплевывает заряженный шар диаметров сантиметров пять. Шар бьет чуть выше головы Командующей в стену, в одно из креплений моста; тот скрипит, оставленный только на одном креплении, качается и проваливается с одной стороны, отрезав ее от двери, ведущей в другой сектор. Схватившись за перила, она молча смотрит на врага; непонимание и ощущение нереальности происходящего. Штаб-квартира, одно из самых безопасных мест, теперь под угрозой.       Евангелион 05 двигается; натягиваются крепежные тросы; замахивается кулаком, но АТ-поле Ангела останавливает удар; крепежные тросы рук с треском рвутся и с металлическим лязгом отлетают в сторону, ударяются о стену. Колобок обращает свой невидимый взор на Еву; она выставляет АТ-поле, вырывает из креплений вторую руку, протягивает ее к мосту, крутит головой в поисках безопасного места. Ангел раскрывается и выпускает следующий залп, попадающий чуть левее Евангелиона, прямо в дверь, которая автоматически блокируется. Он запирает их?       Майор и доктор успевают покинуть ангар до последнего взрыва, вбегают в кабинет Раисы.       — Командующую прикончит либо Ангел, либо Ева, — наблюдая за происходящим, произносит Раиса.        — Полагаю, Ева что-нибудь придумает, — серо отвечает Миу, сжимая в руках телефон для связи с кабиной Пятого, но абсолютно не знает, что сказать и посоветовать; оставляет все решения на пилота.        — Не знаю, что между ними происходит, но они явно друг друга недолюбливают. Да и все, что произошло, в любом случае, отразилось на девочке.       Магдалина напряженно цепляется за перила; мост наклонен на шестьдесят градусов; слева Ангел, справа протянутая ладонь Пятого. Что стоит девчонке сжать пальцы и убить ее? Остается только... надеяться.       Выбрав между смертью от Ангела возможную смерть от Евангелиона, Командующая отпускает перила и прыгает в раскрытую ладонь. Ангел снова собирается с силами и стреляет шаром. Ева старается аккуратно сомкнуть пальцы, чтобы обломки и осколки не посыпались на Командующую, но стоит чуть сильнее сжать — власть пьянит. Пятая крутит головой, но выхода не находит; пространство заволакивает дымом. Выставив левую руку вперед, а правую поднеся к затылку, она выдвигает капсулу и тут же задыхается от едкого дыма — горит пластик.        — Ком! — кричит Пятая, пытаясь звучать громче, чем окружающий грохот и треск, тянет руку.        — С ним и так не справиться, а так нарушится синхронизация! — Командующая мешкается.        — У нас есть выбор? Скорее! — Ева трясет рукой, стараясь удержаться на краю капсулы, глаза слезятся.       Фарбе принимает предложение Пятой, выпрямляется и дает руку; делает шаг в капсулу, при помощи девушки, которая тянет на себя. Как только они обе оказываются внутри, капсула закрывается и, вращаясь, помещается обратно в модуль. Быстрая проверка импульсов и перед ними предстает то, что видит Евангелион. Раскрывшийся колобок резко захлопывается, аккумулирует энергию для нового залпа.        Синхронизация сбоит, из-за тревожности, вид из кабины словно в дымке.       — Командующая, — набирает воздуха в грудь Ева, — отвратительную фразу для вас скажу, но успокойтесь. Ваша тревожность сбивает синхронизацию.       Командующая ничего не говорит, пытается привести мысли в порядок, смотрит на застывшего перед ними Ангела.       Ева закрывает глаза — сейчас Ангел снова ментально изнасилует ее. Ее страх смешивается со страхом Командующей, синхронизация падает до 20%.        Командующая садится на дно кабины, прислоняется плечом к креслу пилота. Тревожность постепенно спадает.       Ева хочет двинуться, но Евангелион не реагирует, картинка рябит и исчезает, оставляя их в темно-красном свете пустой кабины.       Замешательство. Почему пилот ничего не чувствует, а Пятый не двигается? Ева осматривается, пытаясь привыкнуть к внезапно свалившемуся полумраку.        — Ты омерзительна! О своей работе и об этих детях ты больше думаешь, чем о родной дочери! — выпаливает девушка. Ей двадцать один; с короткой стрижкой и выкрашенными в розовой волосами. Росла без отца и от матери требовала любви за двоих.       — Я хочу улучшить твою жизнь! — защищается Магдалина.       — Иди к черту! Я тогда сделаю аборт!        — Патриция, — мать смягчается, — прошу тебя, не уничтожай жизнь.        — Мне уже кажется, что этого не рожденного ребенка ты любишь больше меня. Ты вообще все что угодно любишь больше меня! — кричит Патриция.       Магдалина пытается успокоить ее, но каждый день теперь случаются эти истерики и ссоры. Выполнять работу, преподавать становится сложнее. Девочка, что одно время забавляла ее в школе, казавшаяся такой умной, милой, воспитанной резко начинает утомлять. Тяжесть домашних забот, развитие своего филиала Нерв, над которым она работает, забирают все силы.       В один из дней Патриция увидела мать с какой-то девчонкой. До приторности милой и счастливой. Не став ничего предпринимать, она ушла домой, где и закатила дикий скандал, когда вернулась мать, снова угрожая абортом.       Командующая кричит, вцепляется ногтями в руку, царапает кожу; боль захватывает с ног до головы, ей отвратительно это вспоминать, тем более видеть так ярко. Ее выворачивают наизнанку, вскрывают все, что она так отчаянно прятала в глубине своего сознания.        — Ком, — Ева наклоняется к ней, но не знает, что предпринять. С одной стороны в голове мелькает мысль вернуть претензию: "Неужели так сложно контролировать это? Просто успокойтесь", с другой стороны она так не может. Опускает руку, кладет ее Командующей на спину и несколько раз проводит. Ведь она так хотела узнать, что происходит, так пусть лично убедится. Интересно, ей тоже Ангел показывает прошлое? И другим пилотам? Или каждому какую-то свою картинку? И покажет ли он Командующей то, что показывал Еве? Про Луны, артефакты и странных существ?        — Послушайте. Послушайте меня, услышьте меня. Вы не одна там, — девушка легонько трясет Командующую за плечо. — Слушайте мой голос и пытайтесь выбраться. Не оставайтесь в этой ловушке воспоминаний, — она сама дрожит. Сжавшаяся, кричащая фигура Командующей возле нее, вызывает сострадание и страх.       Ева говорит слова, которые сама бы хотела услышать. Помогают ли они Командующей, она не знает. Но ощущение, что только так можно вызволить ее из кошмара, создаваемого Ангелом, не покидает. Одно дело испытывать эти эмоции самой, а другое оказаться свидетелем мучений другого человека. И все это выглядит со стороны очень страшно. Она кричит и мечется, с закрытыми глазами, из которых потоком текут слезы. Ева плохо помнит, плакала ли она?       Магдалина вбежала в лабораторию. На экране улыбалась Патриция, сидя в контактной капсуле. Сотрудников не было. Она самостоятельно запустила тестовый образец и настроила компьютер. Девушка, которая еле-еле закончила семь классов.        — Ты что творишь?! Немедленно выбирайся оттуда! — крикнула Магдалина, хотела отключить синхронизацию, но Патриция заблокировалась изнутри.        — Я не хочу больше страдать. Я не хочу рожать тебе этого ребенка. Мы же обе понимаем, зачем ты его хочешь. А я не хочу, и ты это тоже должна знать. Но тебе всегда было плевать на мои желания.        — Я все делала и делаю для тебя!        — Врешь! Ты делаешь все для себя! Дай и мне получить удовольствие и стать свободной! Получить вечную жизнь или полную пустоту!       На мониторе замерцало предупреждение, что превышается допустимый уровень синхронизации.       Эта боль сводит с ума, она слишком сильная, Командующая пытается вцепиться себе в шею, расцарапать горло, лишь бы только все это кончилось; она не может, не выдерживает, только не эти моменты, только не смерть Пат.       Вытравить это из себя, выцарапать, достать из-под кожи, ребер.       Ева выбирается из кресла и, обойдя его, присаживается на корточки напротив Командующей, старается остановить ее руки, убрать их от шеи. Сердце бешено колотится от вида мучений.       — Слушайте мой голос, идите на него. Причинением себе вреда вы ничего не добьетесь, поверьте мне. Пожалуйста, поверьте... — Еве приходится прикладывать усилия, чтобы удерживать Командующую. Крепко сжимает ее руки, не позволяет вырваться. Что происходит снаружи, она не знает, возможно — все уже уничтожено.       Картинки мечутся в голове, прокручиваются, наслаиваются друг на друга. Она сходит с ума, мечтает только о забвении, о прекращении всего, что происходит, чувствует сопротивление, когда пытается вцепиться в себя; без физической боли еще страшнее, еще ужаснее. Откуда-то издалека доносится голос, призывает очнуться, двигаться за ним. Такой знакомый голос. "Не одна" — словно электричеством пробивает. Сближаться с кем-то так страшно, так страшно снова получить предательство.        — Лин, ты же понимаешь, что мы не можем быть вместе, — усмехается мужчина и потирает щетину. Его лицо как в тумане, выделяются только пальцы и жесткие черные волоски на лице.       Всё то доверие, что она возложила на него, вся любовь, которой она горела в свои двадцать, всё это разрушается, уничтожает, будто смывается огромной стихийной волной. Магдалина стоит возле вагона поезда, хрупкая, безумно худая, в ситцевом поблекшем платье, прощаясь навсегда со своим любимым. Она была готова сделать все, пожертвовать всем, лишь бы он остался рядом. Но его выбор другой — выстраивать свою жизнь и свою судьбу в ином месте. Уверенный, что его ждет нечто большее, чем может дать ему влюбленная бесхребетная девчонка. Магдалина дрожит на жарком июльском ветру, гнет пальцы, сдерживает изо всех сил слезы. Он даже не машет ей из окна поезда, не смотрит больше в ее сторону, а она все стоит и стоит, в бессмысленной надежде, что он сейчас сойдет с поезда и вернется к ней. Ее сердце разбивается на миллион осколков, когда поезд скрывается из вида.        — Хватит, — сквозь слезы шепчет Фарбе. Пятая обнимает ее, прижимает к себе и гладит по волосам. Постоянно говорит, призывает вернуться, повторяет как заведенная: «Вы там не одна», она знает, что Командующая бы не одобрила такого поведения, но не может придумать ничего лучше. Отстраняется, чтобы удерживать руки, не давать той себя мучить.        Если бы было наоборот, пыталась бы Командующая ей помочь?        — Послушайте, это выдумка, он напускает специально больше драматичности. Очнитесь, вернитесь!       Так страшно и больно видеть это. Сердце бьется с огромной скоростью. Ева готова все отдать, чтобы сейчас поменяться с Командующей местами. Вдруг она не справится? Вдруг ей слишком больно?       "...Вернитесь" — Магдалина подняла голову, но никого не увидела. Стоял жаркий полдень. Голос доносился откуда-то издалека и одновременно он был везде и, словно, внутри нее. Напротив стоял тот самый мужчина. Им обоим было по тридцать. Он был печален. Все, о чем думалось и мечталось не сбылось и, переживая кризис, он приехал к ней. А она уже была в разводе и с ребенком. Была счастлива, по крайней мере старательно делала вид, а он все не там, не здесь. Так и не разбогател, так и не стал из себя что-то представлять. Все где-то, урывками, ужимками, хитростями. Он старался ужалить некогда влюбленную в него женщину, старался ранить, обесценить ее достижения. Не мог смириться, что он ничего не достиг, а у нее есть дело, есть мечта, есть дочь. У него где-то был сын, с которым он виделся редко, а последние три года так вообще не знал, где он; съемная квартира; канарейка по кличке Фобос и начинающийся алкоголизм. Принять, что она работает над проектом "Е", он не мог. А ее разрывало изнутри от любви и жалости. Хотелось простить все и предложить вернуться, но понимание, что Патриция не примет его, что не позволит... Тогда она сделала выбор в пользу дочери.       Через двенадцать лет его сын изнасиловал Патрицию. По крайней мере, так она сказала, возможно, это было обоюдно. Не зная, то ли ненавидеть, то ли радоваться, что в ее жизни, пусть и таким образом, появится Его частица, Магдалина запретила дочери делать аборт. Нерадивый папаша тут же исчез, дедушка даже не отозвался.       Правильное было это решение? Правильное? Правильное? Ты не предала дочь? Или ты предала Его? Или ты предала себя? Чем в итоге ты занимаешься?       "... не одна" — когда отчаяние окончательно захлестывает Магдалину, слышит она. И мир вокруг теряет краски и очертания. Должна была появиться следующая картинка, но голос ей помешал, словно не дал пленке проявиться, включив лампочку в ванне.       Командующая перестает сопротивляться и открывает глаза. По щекам текут слезы. Вокруг темно, только тусклым красноватым светом подсвечивается кресло пилота. Физически ничего не происходит. Ева несколько секунд смотрит на нее и, убедившись, что та больше не пытается убить себя, отпускает руки.        — Не поддавайтесь, не возвращайтесь, — тяжело дыша и покручивая уставшими запястьями, произносит девушка, отползает в сторону.       Резкая вспышка света сначала пугает их. Евангелион перезагружается, снова синхронизируется с пилотом, и в кабине становится непривычно ярко. Черный колобок все так же висит перед ними. Пожар, возникший от него, потушила система безопасности. Ева тут же забирается в кресло пилота, Евангелион двигается. Вытащив нож, она кидается на Ангела, синхронизация работает плохо из-за ментальных помех, движения слишком неуклюжие, неточные.       Ангел кажется озадаченным, не выставляет АТ-поле, но это не помогает Пятому попасть в него.       Расцарапанные запястья ноют, она знает, что надо взять себя в руки, прекратить думать о кошмарах, прошлом — не сейчас и это же так просто! — сосредоточиться на противнике, иначе им не победить; но ее тело налито свинцом, с трудом дышит заложенный нос. Облизнувшись, она чувствует едкий привкус крови, боится смотреть и думать, что с ней произошло, но все помнит. Помнит всю боль, как металась, как хотела только одного — разорвать кожу, выпустить боль наружу, дать ей вытечь вместе с кровью, только бы это кончилось, прекратилось, снова ушло далеко внутрь или наружу, но только не здесь, не сейчас.       Нужно думать синхронно с пилотом, а о чем думает девчонка, она не знает; что было с ней, все то время, что Магдалина провела в прошлом? Поднимает голову и смотрит на Пятую, сидящую в кресле пилота и тянущую рычаги управления на себя; ее лицо сосредоточено, комбинезон надет, пальцы ловко нажимают кнопки. Модуль чуть накреняется, Евангелион 05 заносит нож; Командующая встает, кладет руки на рычаги управления, поверх рук пилота, слегка надавливает. Евангелион становится проворнее, заносит нож и протыкает черного колобка насквозь. Тот издает душераздирающий крик и на миг все гаснет; обе видят желтое бесконечное пространство, в момент исчезающее, оставив ощущение спокойствия и безмолвия.        Ева 05 отключается, исчерпав ресурс батареи. Никто даже не заметил мигающий таймер. Все затихает и вновь погружается в темноту. Капсула не выдвигается, Ева несколько раз жмет кнопку, затем аварийную — ничего. Она вылезает из кресла и садится на пол, подобрав к себе ноги. Слишком темно, чтобы что-то видеть. Заговорить не решается. Ее всю трясет от произошедшего. Попытайся сказать — да голос будет дрожать, и мысли не идут в голову. Сидеть вот так близко к Командующей после всего случившегося, но не видеть.       Магдалина сидит, вытянув ноги вдоль кресла пилота и прислонившись головой к стенке. Она не верит, что все кончилось, не может поверить в то, что произошло. В капсуле тепло и уютно, темнота согревает и даже успокаивает; она смотрит в то место, где сидит Пятая, но не видит даже очертания.       Пятая. Нужно спросить у девчонки единственное: почему она спасла её? Что ей двигало? Но как сформулировать вопрос и не остаться потом в еще более напряженном состоянии до тех пор, пока снаружи их не выпустят? Щеки слегка щиплет от высохших слез, запястья и шея саднят от царапин. Ведь дело не только в спасении с мостка, что вот-вот должен был рухнуть, Пятая не могла не видеть то, что происходило с Магдалиной внутри, что она делала? И ведь это её голос звучал спасительным «не одна».       Много разных формулировок приходит в голову, заодно отвлекая от тягостных воспоминаний, но ни одна не нравится, не подходит. Да и хочет ли Пятая разговаривать? Не сожалеет о своем решении? Спросить или нет? Магдалина сжимает пальцы в кулак, чувствуя боль в запястьях, но рассмотреть их не может. Разжимает. Нужно решиться и спросить. И когда слова готовы вырваться наружу, их сначала чуть трясет, а потом ослепляет. Капсулу достают. Пятая не шевелится — теперь её можно увидеть — больно щурится.       Замешкавшись поначалу, Магдалина понимает, что ее пропускают вперед. Сотрудник подает руку.        — Заклинило механизм, — комментирует он, не дожидаясь вопроса. Пахнет сыростью и горелой проводкой. Выбравшись, Магдалина быстро оценивает свои руки — красные полосы от ногтей, никакой крови — спускает рукава блузки ниже и уходит в свой кабинет, не сказав ни слова. Только оказавшись у двери, понимает, что даже банального «спасибо» не сказала.        — Ты его победила! — восклицает Миу и подбегает к выбравшейся из капсулы Еве. Девушка смотрит вслед Командующей и ничего не говорит.       Ева переживает длительный осмотр, ей обрабатывают прошлые раны, заново все бинтуют, выдают ароматный чай; сотрудники, паломничеством, несут ей печенья, конфеты, колбасы, сыры. Пятая хохочет и в сотый раз произносит «спасибо, не стоило». Такое в Нерв впервые, но все до безумия устали, вымучены, а теперь счастливы. И хотят делиться счастьем, пусть и в таком виде. Больше всего поражает супчик в контейнере от сотрудника бухгалтерии.       Майор и доктор уже злятся — бесконечный поток людей не дает поговорить; потом ссорятся из-за куска колбасы, жуют печенье и улыбаются.       Ева не знает, что отвечать на вопросы о победе над Ангелом. Пожимает плечами и говорит, что просто повезло, старается не врать, но это плохо получается, потому что вопросы конкретные, а ответы крайне уклончивые. Она не может рассказать правды, потому что это не только ее правда. Если Командующая… А она не захочет, чтобы кто-то знал.       — Ты крикнула Командующей, что ненавидишь ее, у вас, как я поняла, натянутые отношения, но ты помогла ей. Что двигало тобой? — серьезно спрашивает Раиса, когда все принесенные подарки доедены.        — Без неё мы не победим.        "Неужели, ты правда так думаешь?" — спрашивает про себя Миу, отпивая еще чая.