Хорошему человеку и небо помогает

На рассвете в долине горных цепей нетронутая природа Восточного убежища Гусу кажется отдохнувшей, безмятежной и умиротворенной, но Лань Чжань знает, — это лишь видимость. За которой тысячи трупов, испещренные кровью поля и багровые реки. Выживших размещают в спешке, целители трудятся на износ, оказывают помощь всем пострадавшим. — Второй господин Лань, ваши покои готовы, — скромно докладывает одна из служанок. — Позвольте проводить вас к лекарям, они осмотрят вашу руку. Она стоит чуть поодаль, словно не хочет подходить. Лань Чжань замечает ее взгляд, она косится на Вэй Ина — на его белые пустые глаза — с неприкрытым страхом, с содроганием и, похоже, желает как можно скорее убежать подальше. Лань Чжань рану на плече показать отказывается наотрез. Обойдется лечебной мазью. И со сдержанным «лучше позаботьтесь об остальных» отводит Вэй Ина к одному из приземистых домов. — Не стóит, — тихо просит тот, когда Лань Чжань придерживает его за локоть, чтобы Вэй Ин не оступился на лестнице. Тёмная энергия проступает у его ног, тянется вперёд, прямо к ступеням. Вэй Ин самостоятельно поднимается на крыльцо. — Ты всё-таки видишь? — решается спросить Лань Чжань, открывая двери. Руку он не убирает, просто держит за спиной Вэй Ина. На всякий случай. Для страховки. — Кое-что — вижу. Внутри еще темно, совсем-совсем тихо и пахнет сыростью. Покои Восточного убежища не такие просторные и светлые, как были в Облачных Глубинах, но тоже позволяют отвлечься от эха пережитого. Хоть немного. Лань Чжань зажигает от свечи несколько пыльных ламп, они поначалу коптят, но быстро разгораются. На низком чайном столике принесённый служанкой кувшин с заваренным чаем и две чаши — ждут, когда на них обратят внимание. Вэй Ин стоит неподвижно посреди крохотного зала, и кажется, что он просто спит. Лань Чжань не сразу замечает полупрозрачные нити теней, — они расползаются над полом, карабкаются по немногочисленной ветхой мебели, гладят подсвечники, тянутся выше, к окну. Изучают. — Ты так пользуешься темной энергией? — наконец интересуется Лань Чжань. Тени подбираются к подносу, исследуют посуду. Лань Чжань садится у стола и разливает чай на двоих. Над чашами клубится пар — еле заметный в предрассветных сумерках. Одна тень, точно промерзшее перо, — то ли случайно, то ли нет — касается пальцев Лань Чжаня. Он едва успевает собрать всё своё самообладание, чтобы не дернуться назад. Лишь едва отнимает руку. — Прости, — слышит огорченное и тоскливое. Поднимает взгляд. Тени исчезают одна за одной, Вэй Ин смотрит на него, и Лань Чжань ловит себя на мысли, что никак не получается разглядеть в этих белесых глазницах того прежнего Вэй Ина, который подшучивал над ним когда-то, который с неиссякаемым упорством и азартом нарушал правила ордена Гусу Лань, который всегда был живым и непоседливым, уверенно смотря в будущее. Сейчас кажется, он смотрит лишь в прошлое. И Лань Чжаня мучает один-единственный вопрос: как смириться с тем, что этот человек вступил на Путь тьмы, чтобы заполучить безграничный источник силы? Устоявшиеся за годы традиции полетели к чертям, оставляя раскуроченную борозду на привычной реальности. Вэй Ин прикрывает глаза и через пару неуверенных шагов опускается на колени по ту сторону стола. Аккуратно ищет руками свою чашу. Подносит ее к губам, пробует очень-очень осторожно и едва слышно шепчет: — Горячий… Лань Чжань может попросить служанку принести из колодца холодную воду, может даже сходить за ней сам. Он может тянуть время сколь угодно долго. Но вместо этого отпивает большой глоток чая, выжигая им слова, что царапают горло так долго: — Расскажи мне, что произошло за эти три месяца. *** Рана на груди болит мучительно и остро. Повезло, что меч Вэнь Чжао не задел важные органы, хотя радоваться рано. Его пинок увесистый и болезненный, Вэй Ин падает на землю, сжимая в кулаках густую траву. — Молодой господин Вэнь, скорее отрубите ему руку, — подначивает Ван Линцзяо — высокомерная и мелочная подстилка Вэнь Чжао. Только её не хватало здесь. — Отрубить руку? Слишком просто для него, — Вэнь Чжао опускается рядом, грубо тянет Вэй Ина за волосы. Чтобы видеть его лицо, чтобы насладиться вдоволь его страданиями. Заносчивый ублюдок. — Сначала нужно оборвать ему внутренние каналы и сжечь его Золотое ядро. Чтобы он так же, как этот выродок Цзян Чен, кричал на моих глазах как умалишенный. Вэй Ин усмехается. Вэнь Чжао — бессердечный подонок. Таких, как он, впору бросить в клетку к голодным волкам. Золотое ядро он уничтожить хочет, только не знает ещё, что уничтожать нечего. Лишь Сжигающий Ядра после своего фирменного удара заметил, что что-то не так. Кровь наполняет рот, и Вэй Ин, долго не раздумывая, сплевывает ее в лицо Вэнь Чжао. С извергами из ордена Цишань Вэнь так поступать самое дело. — Вэнь Чжао, хватит уже болтать. Делай, что собирался, — Вэй Ин сглатывает металлический привкус и облизывает губы. Теперь, наверное, красные, как у вампира после трапезы. — Можешь замучить меня насмерть, если хватит смелости. И чем бесчеловечнее, тем лучше. После смерти… я стану свирепым демоном. И тогда у псов из клана Вэнь до самой смерти не будет покоя! Вэнь Чжао ухмыляется, вытирая чужую кровь со щеки. — Ха, еще и демоном хочешь стать? — пощёчина звонкая и обжигающая, Вэй Ин снова падает на землю. Изнутри выворачивает, густая кровь заполняет рот. — Вэй Ин, ты правда считаешь себя настолько бесстрашным, смелым и непобедимым? Ну что ж, посмотрим, надолго ли хватит твоей смелости. Держите его! Приспешники ордена Цишань Вэнь не церемонятся, беспрекословно подчиняются приказу. Блик солнца ярким пятном мелькает на лезвии меча Вэнь Чжао. — Попрощайся с пейзажами Илин, мелкий гаденыш… — говорит он. И поднимает руку для замаха.

***

Вэй Ин понятия не имеет, куда его, словно безвольное чучело, так упорно тащат. Бесстрашный и непобедимый? Это уж вряд ли. Вэй Ин дышит тяжело, всеми силами пытаясь не замечать горячую кровь на своих щеках. Глаз открыть невозможно, если глаза вообще остались. Вэнь Чжао не церемонился, когда двумя меткими ударами полоснул ему по лицу. Если на свете и есть справедливость, то, видимо, где-то на другом материке, с тоской думает Вэй Ин, когда его снова бросают на землю. — Ну что, смельчак, — голос Вэнь Чжао неестественно ехидный, ядовитый. — Слышишь воронов в небе над тобой и зловещую тишину под ногами? Как думаешь, где мы? Вэй Ину хочется ответить, ответить что-то колкое, только храбрости уже не хватает. Горло саднит, на языке — корка засохшей крови. А вокруг — лишь гнетущее превосходство этого места. — Это гора Луаньцзан — поясняет Вэнь Чжао. — Гора мертвецов, древнее поле битвы. Копни в любом месте, и наткнешься на труп. Ты способен ощутить тёмную энергию, кружащую здесь?.. — Вэнь Чжао не ждет ответа. Его нога вжимает голову Вэй Ина в безжизненную землю. Щеку царапает холодная каменистая крошка. — Испокон веков многие кланы заклинателей пытались истребить эту энергию, но все бестолку. А если сюда забредали живые люди, то их души пропадали безвозвратно! И ты… — Вэнь Чжао убирает ногу и шепчет в самое ухо: — Ты никогда не выберешься отсюда… Один удар. Вэй Ин больше не чувствует обрыв кончиками пальцев. Кругом — лишь пропасть, в которую без шанса на спасение летит его израненное тело.

***

Вэй Ин пробует пошевелиться и пересохшим горлом беззвучно стонет в пустоту. Он не знает, сколько дней пролежал без сознания. Не знает, сколько целых костей осталось в его теле, и есть ли они вообще. Есть ли вообще хоть что-то вокруг него, кроме безжизненного предгорья Луаньцзан? Он бы осмотрелся. Но в глазах непроходимая тьма. Руки трясутся, Вэй Ин касается своих щёк. Выше просто не позволяет страх. Кожа липкая и холодная. Он потерял много крови. Поразительно, что до сих пор живой. Но и это может быть ненадолго… В звенящей тишине отдалённо звучат голоса. Вэй Ин хочет унять гул в висках и прислушаться, на секунду надеется, что рядом есть люди, которые его спасут. Но тишина растворяется, а за ней — лишь плотоядный шепот: — Еще один пришел… Иди к нам… Ледяной змеиный клубок окутывает онемевшие ноги и руки. Ползет по спине, обнимает живот, давит на грудь. Он поглощает. Без остатка. — А ну прочь… — хрип из горла едва ли устрашающий, но более убедительного звука отшибленные лёгкие исторгнуть не способны. Вэй Ин через боль набирает воздуха — словно острый прут проворачивают внутри — и очень надеется, что хрустят не его ребра, а иссохший хворост под лопатками. — Пошли все прочь!.. Тщетно. Тьма и не думает его отпускать. Она обволакивает, хищно клубится вокруг. Касается губ, гладит язык, нёбо, глотку. Эта тьма душит. Вэй Ин хочет ухватиться за воспоминания — зыбкие, но такие бесценные: как играл в детстве с Цзян Ченом, как рос в любящей, хоть и строгой семье, каким вкусным был суп А-Ли. Но слабость накатывает новой волной. Сознание уступает небытию.

***

Истерзанное тело двигается, как надломленная соломенная кукла — неуверенно, шатко и тяжело. Вэй Ин старается не замечать ломоту в каждой треснувшей кости и концентрируется на дыхании — единственном, что еще делает его живым. Он дышит неглубоко и мысленно просит сердце не бить в грудную клетку так сильно. А сам упрямо плетется куда-то вперёд, — туда, откуда изредка тянется свежий ветер. Вэй Ин не раз падает, поднимается, снова оступается на случайном камне и снова заставляет себя встать на ослабевшие ноги. Когда сил не остаётся совсем — ползёт на коленях вдоль подножья Луаньцзан и неуклонно твердит себе, что найдет укрытие. Он не отступится. Он услышит старшую сестру еще раз. Он услышит Цзян Чена. Непременно услышит Лань Чжаня. Жаль только, что не увидит его лица, его глаз, сотворенных из жидкого золота. Грудь прожигает насквозь, но это не только от кровоточащей колотой раны. Теперь это — непримиримое желание выжить и отомстить.

***

Среди одиночества и бессилия боль — единственный спутник. Который, кажется, уже не покинет Вэй Ина никогда. Он настолько сжился с ней, что воспринимает теперь как данность. Неизменную и повсеместную. Вэй Ин отсчитывает дни пением сверчков. Лежа в затхлой сырой пещере, он неловко меняет компресс на глазах и продолжает, скрипя зубами, копить в сердце всю свою злость. Чтобы однажды вернуться и наказать того, кто обрек его на мучительное, неизбежное выживание, кто лишил его всего. Когда запасы целительных растений кончаются, Вэй Ин собирает волю в кулак и отправляется в долину. Принюхивается, как бездомный избитый пёс, старается отыскать по запаху нужные лечебные травы. А потом, расцарапывая колени в кровь, часами собирает соцветия, — чтобы на подольше хватило, чтобы лишний раз никуда не ходить. Жесткая листва режет руки, жгучая крапива кусается тут и там, прогоняет того, кто так бессовестно уничтожает и без того скудные зачатки природы в Илин. Но Вэй Ин, упрямо игнорируя обжигающую боль под опухшими веками, почти беззвучно шепчет «простите, но я должен выжить». И когда мешочек, небрежно сделанный из ткани одежд, заполняется лечащими травами, а вокруг начинают петь сверчки, Вэй Ин облизывает искусанные губы, кое-как поднимается и, передвигаясь нетвердо, шаркая по земле, возвращается в своё укрытие. Потому что сейчас он не противник даже крысе, не то что зубастому полуночному хищнику на охоте. Вэй Ин раздирает дрожащие, и без того израненные руки в кровь в тщетных попытках развести огонь, чтобы приготовить заживляющее снадобье в чистой речной воде. По неосторожности — от изнеможения — он не раз опрокидывал старый облезлый кувшин, который повезло найти в долине на берегу ручья. Сегодня кувшин всё-таки разбивается. И вскоре, когда голова начинает кружиться от жажды, — Вэй Ин опускается на холодную землю и молится, чтобы природа смиловалась и помогла. В тот день Вэй Ин приходит в себя от грохота небес. Измученный голодом, собирая крупицы сил и вдыхая пыль, он ползет из пещеры под живительный ливень… *** Лань Чжаня ведёт, он едва успевает выставить руку, чтобы не повалиться назад. Задевает чайный столик, кувшин одним боком отрывается от деревянной столешницы, но не опрокидывается. В голове — болезненная пустота. Во рту — полуденная пустыня. И лишь ресницы влажные. Лань Чжань прячется за ладонью от чудовищной реальности, которую видел минуту назад. Пальцы подрагивают, и он старается убедить себя, что дыхательные упражнения помогут успокоить встревоженный дух. Нет. Не помогут. Сердце разрывается на лоскуты, терзаемое воспоминаниями другого человека. — Ты в порядке? — голос Вэй Ина звучит так, словно он вовсе не хотел издавать ни звука. Словно не хотел говорить, не хотел делиться пережитым. Не хотел, чтобы Лань Чжань испытал то же, что и он за эти три долгих месяца. — Да… — Лань Чжань облизывает губы и тянется за своей чашей. Он сам себе не верит. И знает, что Вэй Ин не верит тоже. — Заклинание памяти прервалось… — тихо сообщает он. Нет, Вэй Ин спрашивает. Спрашивает, нужно ли продолжить. Если бы сейчас кто-то спросил Лань Чжаня, что он хочет забыть в первую очередь: уничтожение Облачных Глубин или воспоминания Вэй Ина, Лань Чжань бы не смог ответить наверняка. — Я увидел достаточно… — он допивает чай и, только тронув кувшин, осознает, что тот уже вовсе не горячий. Лань Чжань не знает, сколько времени просидел под действием заклинания памяти, и знать не хочет. О том, что он мог увидеть, позволь заклинанию завершиться, он не хочет и мыслить. Еще одной сцены мучений Вэй Ина он просто не перенесёт. И может лишь поблагодарить мир — поблагодарить и тот спасительный ливень — за то, что Вэй Ин остался жив. Чудом: — Хорошему человеку и небо помогает. Брат однажды сказал эти слова, когда нашел Лань Чжаня на том самом месте в Облачных Глубинах — у озера, неустанно играющим песнь расспроса. В тот момент хотелось верить в эти слова всем сердцем. Потому что больше не оставалось ничего. Сейчас эти слова казались как никогда кстати. — Всё ещё считаешь меня хорошим? — спрашивает Вэй Ин. Лань Чжань смотрит на него, на его бледное лицо с угловатыми острыми скулами, на закрытые веки, под которыми Вэй Ин прячет изуродованные глаза. Лань Чжань поднимается с места — дает себе время для ответа. Он тушит несколько ламп, а затем — открывает створки окна. Утреннее солнце уже кружится вокруг дома, старается забраться внутрь. — Ты сделал то, что считал нужным, и в итоге спас множество жизней, — Лань Чжань возвращается к столу, снова разливает теплый чай. — Правда, я все еще не до конца понимаю, как тебе удалось. Он садится, подбирает подол ханьфу. Неосознанно трет пальцем то место, где совсем недавно его коснулась ледяная тень темной энергии, и не знает, хочет ли услышать всю правду. Противоречия разрывают изнутри. Впервые в своей жизни он сомневается в собственном решении. Впервые в жизни этого решения у него нет. — Для определения живых объектов я научился различать тонкие материи: ауру и духовную энергию Ци. Они многое могут рассказать о душе человека. И у каждого они свои, отличаются по насыщенности, скорости течения в теле, по цвету. От темно фиолетового до ярко жёлтого, — Вэй Ин замолкает, отпивает чай — задумчиво, даже мечтательно. — Есть еще один цвет — белый. Такой чистый, что слепит даже незрячего. Но я видел его лишь однажды, — он поправляет длинную чёлку, убирает ее за ухо. — В общем, научился кое-чему… Так и жил все это время. Словно решил больше ничего не рассказывать, понимает Лань Чжань. Когда-то разговорчивый, Вэй Ин объясняет немногословно, сжато для своей некогда обычной манеры общения, и только по существу. Никакой лишней информации. Лань Чжань обдумывает его слова, аккуратно раскладывает их по полочкам в своей голове и задается вопросом, почему Вэй Ин ведет себя так? Потому что изменился за эти три месяца или потому, что теперь ощущает гораздо больше? И знает, что сейчас творится у Лань Чжаня в душе… Задать этот вопрос напрямую язык не поворачивается. Еще не время. — Значит, именно так ты меня узнал? Лань Чжань не поясняет, о каком конкретно моменте идёт речь. Нет необходимости. Первая встреча за три месяца в ночь уничтожения Облачных Глубин запомнится надолго. Обоим. — Верно, — Вэй Ин гладит ребро чаши кончиками пальцев, как будто пытается уловить пар, которого нет. А потом вдруг спрашивает: — Лань Чжань, ты принимаешь меня таким? Что он имеет в виду, думает Лань Чжань. Его слепоту? Его следование Темному пути? Его бессердечность по отношению к клану Вэнь — тем, кто отнял у него всё, бросив довольствоваться лишь жалкой, призрачной надеждой на спасение? Или всё вместе… — Что ты видишь сейчас? — всё-таки интересуется Лань Чжань. Вэй Ин неторопливо отпивает чай, держит чашу в руках и вновь поднимает веки. Он смотрит блестящими белыми глазами прямо в душу. Туда, где так давно живут чувства, которые невозможно выразить словами. Лань Чжань сотни раз пытался подобрать нужные. Безрезультатно. — Я вижу, о чем ты молчишь, Лань Чжань, — наконец отвечает Вэй Ин. — Вижу сияющий белый цвет. Тот самый… И в искристых переливах утренних лучей Лань Чжань замечает на его бледном лице улыбку. Улыбку, которая снилась ему день за днем. И этой улыбки оказывается достаточно, чтобы удостовериться: если бы сейчас Лань Чжань мог увидеть ауру Вэй Ина, она не была бы тёмной, и уж точно не чёрной. Никогда не была. И никогда бы не стала. Единственный человек, душа которого всегда стремилась к свету, к добру, к справедливости, и Путь тьмы — это просто еще одно парадоксальное сочетание, которое смог уместить в себе Вэй Ин. Точно так же, как в прошлом умещал хулиганство и идеальные оценки в академии. Он такой — один. Вэй Ин снова закрывает глаза, и Лань Чжань всё же находит смелости, чтобы пошевелиться. Чтобы подсесть чуть ближе, осторожно коснуться Вэй Ина, коснуться ладонью его щеки — теплой, совсем не такой, как нити его темной энергии. Пальцы теряются в густой черной челке, которая снова вылезла из-за уха. Лань Чжань сейчас бы отдал многое, чтобы видеть так, как теперь видит Вэй Ин. Чтобы заглянуть в его душу и найти ответы, которых так желало его сердце. Но этого не требуется. Вэй Ин льнет к его прикосновению, — тоже нерешительно. Тоже боится. Он касается ладони губами — такими мягкими, что Лань Чжань едва чувствует эту невесомую ласку. Лишь тепло дыхания согревает кожу. И Лань Чжань понимает, что прекраснее нет никого на свете и быть не может. Он склоняется ближе — лбом ко лбу. Пытается произнести хоть слово, но глотку сковывает удушающий, тяжелый ком. Вэй Ин опускает чашу на пол рядом с собой. Медлит какой-то миг, а затем на ощупь находит плечи Лань Чжаня. И лишь когда руки Вэй Ина беспомощно сжимают пальцами белое ханьфу, Лань Чжань позволяет бурлящему внутри кому вывалиться наружу. — Я так долго искал тебя… — шепчет он дрожащим голосом. — Я так долго ждал тебя, Вэй Ин… Губы сухие, горло каменное. Сказать что-то большее Лань Чжань сейчас просто не способен. Он глотает воздух, прикасается кончиком носа к носу Вэй Ина и молится, чтобы этих слов хватило, чтобы передать самому дорогому человеку всё, что год за годом теплилось в груди. И их хватает. Вэй Ин целует отчаянно, словно мечтал об этом не меньше, чем сам Лань Чжань. Словно смог наконец принять — ощутить — то чувство защищенности, которое так хотелось ему подарить. Вэй Ин хмурится, дышит тяжело. Но даже со всеми этими бушующими эмоциями его ласки получаются нежными, бережными. С любовью. — Я тоже, — шепчет Вэй Ин на грани слышимости. — Я тоже… Лань Чжань обнимает, прижимает Вэй Ина к себе, решительно готовый не отпускать — не терять его — больше никогда. Готовый идти с ним плечом к плечу на край вселенной.