***
Поскольку на Луне нет атмосферы, на ней нет и звука. Итак, сколько бы вы ни кричали, этот звук никто не услышит. На Луне пугающе спокойно, к чему человек не привык. Небо всегда черное, потому что в атмосфере нет частиц пыли, которые придают небу красивый голубой оттенок за счет рассеивания солнечного света. На Луне всегда ночь. И Земля оттуда выглядит потрясающе красивой и недостижимой.***
В грубых кушетках есть что-то очень утешительное, как бы странно это ни звучало. Это напоминает ему о забытых днях, о жизни, которая была не так давно. Раньше пахло порохом. Сейчас просто пахнет пылью. — То, что вы делаете, рискованно, — мрачно говорит капитан Дэвис и снова смотрит на сумку. — Вы не тот, Ватсон. После травм... — она рассеянно потирает механическую ногу и поднимает глаза. — Все мы разные. Потому что это травмирует не только тело, но и часть души — навсегда. — Я прекрасно понимаю, что мои способности уменьшились, — отвечает Джон, балансируя ножом на пальце. — Стоит ли рисковать? Будет опасно и… я не собираюсь приукрашивать это, — она прочищает горло. — Хотя ты отказываешься рассказывать мне все, моя интуиция подсказывает мне, что ты не выберешься из этого живым. Ты уверен в этом, Джон? — Я абсолютно уверен в этом, Селеста, — Джон подбрасывает нож и быстро ловит его в воздухе — трюк, который он раньше умел делать лучше. — Я благодарен вам за все, что вы делаете. Но это все. Я полон решимости, и у меня есть план. У меня он уже несколько месяцев. — Тогда, как обычно, удачи, капитан, — говорит Селеста, сжато улыбаясь. — Ваш транспорт будет здесь в 06:00. Я предлагаю вам хорошо отдохнуть. — Сделаю. Еще раз спасибо за все. — В любое время, Джон, — она выходит из комнаты, слегка прихрамывая, и тихо закрывает за собой дверь. Он ложится и засыпает, ему снится человеческая голова в холодильнике и чудаковатый мужчина, лежащий на диване в уютной комнате.***
— Твои друзья умрут, если ты этого не сделаешь, — Мориарти говорит слишком спокойно для человека, который в настоящее время находится на выступе четырехэтажного здания и полностью зависит от человека, который его держит. — Джон? — Шерлок говорит, прерывисто дыша, его сердце колотится так, будто перестает работать. — Вы настолько прозрачны, Шерлок Холмс. Как вам не стыдно! — улыбающееся лицо Мориарти насмехается над ним, и его хватка слабеет. Мориарти пользуется возможностью, чтобы встать и достать пистолет. — Каково это? — спрашивает он, прежде чем расхохотаться, и поднимает руку, чтобы выстрелить. Затем выстрел, поток крови и безжизненное тело Джона, лежащее на крыше Бартса. — Если бы ты умер по-настоящему, Шерлок... Шерлок не спит всю ночь.***
— Все хорошо, мистер Браун? — Ах да, почти. Можно мне одну La Stampa, пожалуйста. — Ну вот, держите. Погода вам не подходит? — старик улыбается ему. — Нет, мистер Мерфи. Это просто хроническая болезнь желудка, — Шерлок кивает, заплатив за газету, и уходит, попивая кофе. Нет Шерлока Холмса под бородкой и неотличимой одеждой. Сегодня пятница, если новый распорядок в клинике Джона, по словам Майкрофта, верен, Джон проснется через час. Одна сторона его волос будет взлохмачена, и он будет выглядеть моложе себя. Он почти уверен, что Джон думал, что Шерлок не обращал на него внимания, когда он вот так заходил на кухню и делал две чашки кофе. У Шерлока в комнате всегда было холодно. Потому что было слишком завораживающе наблюдать, как Джон медленно просыпается с каждым глотком кофе. Джон думал, что Шерлок размышлял о производном магния. Было бы забавно, если бы Шерлок объявил, что он знает, сколько именно миллилитров кофе разбудило Джона и что остальной кофе был просто роскошью? Может, ему стоило объявить об этом, чтобы Джон хотя бы знал. У него встреча ровно в десять часов ночи, после чего мистер Браун исчезнет. Кто знает, может быть, мистер Мерфи задумается о своем постоянном клиенте? Возможно, даже обычному бариста на побережье было бы любопытно. Его тоже звали Джон. Это не совсем помогло с потреблением кофе. Во всяком случае, это усложняло задачу. Воздух необычайно свежий, добрые люди хотели бы жить здесь и дышать им. Но все, что ему нужно, — это пыль и нафталиновые шарики, время от времени запах чая и слабый запах дезинфицирующего средства для рук клинического уровня, которое использует Джон. Все идет очень хорошо. Арест, пара неистовых глаз, победа. Но злорадствовать на самом деле невозможно. Прошло всего четыре месяца. Майкрофт говорит, что мама скучает по нему. Шерлок почти забывает об этом, потому что после этого Майкрофт тихо добавил, что видел, как Джон улыбался женщине возле продуктового магазина. Восточная дорога к монастырю всегда настолько необычно и комфортно теплая, что каждый раз сбивает с толку Шерлока. Независимо от того, насколько холодна погода в этой части Тибета или насколько холод грозит заморозить его кости, на восточном пути всегда тепло. И казалось, что никто даже не сомневался в ненормальности всего этого. — Кажется, вы отвлеклись. Я замечаю с утренней молитвы, — главный лама говорит с улыбкой, которая морщит уголки его глаз. Улыбка, которая тоже может знать ответ. — Мои извинения. Я знаю, что это не идеально, — Шерлок кланяется и садится перед ним, обычное чувство спокойствия и умиротворения, которое окружает его в присутствии этого человека, начинает работать почти сразу. — Я когда-нибудь говорил это? На каких-нибудь утренних уроках? — спокойно спрашивает Рабтен-лама. — Нет, — Шерлок не уверен, говорит ли он это вообще. Вместо того, чтобы прояснить, он смотрит в свою сторону, яркие флаги монастыря развеваются как вольные птицы на холодном ветру. Прошлой ночью ему приснилось, что Джон покончил с собой, и все забыли ему сказать. — Я говорю о духе и душе, о цели жизни и понимании мира вокруг нас. Я никогда не говорю об отказе от любви. Что такое человек, который никогда в жизни не знал любви? —это заставляет Шерлока почти ломать шею и смотреть прямо на человека перед ним. В этом человеке есть что-то потустороннее. С самого начала, каждый раз, когда Шерлок пытался его изучить, ему казалось, что он не рассмотрел его должным образом или не видел его в целом. В человеке есть что-то, что недоступно человеческому глазу. — Я не знаю, — он говорит, не спрашивая, как именно Лама узнал, что его отвлекает. — Спроси меня, — предлагает Рабтен с широкой улыбкой. — Что такое мужчина без любви? — Шерлок повторяет фразу. — Пустая оболочка несостоявшегося существования. Любовь и мир, на самом деле, не так уж и отличаются друг от друга. Просто мы не можем все оценить должным образом, когда оно у нас есть. Мы жаждем мира, когда все кажется хаосом, хотя, когда у нас действительно был мир, мы никогда не удосужились бы признать или оценить его, — он качает головой с меланхоличным выражением лица. — Что касается любви, я считаю, что у вас есть некоторый опыт. — Полагаю, что так, — Шерлок медленно моргает. — Вы любили Джона? — Что!? Как? — внезапный вопрос ощущается как пощечина. Он не может знать так много... Это невозможно. — Успокойтесь. Это не волшебство, — Лама смеется. — Ваш сосед по комнате жаловался на то, что вы кричали во сне несколько дней назад. О Джоне. И о том, как все было ошибкой. Я посоветовал ему на ночь заткнуть уши. Кто я такой, чтобы запретить вам видеть сны? — он хихикает как ребенок. — Очень неуместно просить человека перестать видеть сны. — Я попрошу прощения у Пембы, — бормочет Шерлок, он никогда не чувствовал себя более смущенным. — Все хорошо. Я знаю, что ему грустно за вас. Потому что мне тоже. — Я прошу прощения. Это моя вина, — Шерлок качает головой. — Какая разница? Но вы не ответили на мой вопрос, — он отвечает, игриво указывая пальцем на Шерлока. Шерлок делает паузу на секунду или минуту, он не уверен. Золотой купол монастыря отражает ослепляющий свет, и он уверен, что видит Джона на секунду. Он улыбается за завтраком и говорит о безрассудстве прошлой ночи, что он слишком стар для ситуаций, в которые Шерлок постоянно его ставит. — Любил ли я его? Да. Я... конечно, любил. Я все еще люблю, может быть, больше, чем раньше. И это меня отвлекает, и это страшно. Потому что у меня впереди долгий путь, и я не могу позволить себе роскошь размышлять о любви, на которую, возможно, даже не ответят взаимностью в этой жизни, — Шерлок останавливается, переводя дыхание, и понимает, что его голос стал выше, чем раньше, привлекая внимание прохожих монахов. — Не будьте таким мрачным, — Рэбтен хмурится. — И не думайте о любви как о роскоши. Это привилегия. — Я просто... скучаю по нему. И это не совсем приятное чувство, — глаза Шерлока горят от попытки остановить слезы. Решение излить чувства о самых сокровенных желаниях своего сердца практически неизвестному и загадочному человеку кажется лучшим решением на свете. Не похоже, что он оголен, и все его осуждают. Это то чувство, которое всегда было, когда дело касалось мыслей о Джоне. — Тогда молитесь о том, чтобы быть с ним как можно скорее, — голос Рабтена звучит ближе. Рука слегка касается его головы. — Я буду молиться за вас, мистер Холмс. Просто верьте в себя. Когда Шерлок смотрит вверх, таинственного монаха нигде не видно, как обычно. Пемба всегда спит как мертвое бревно. И здесь его зовут Сигерсон. И Шерлок по своему опыту знает, что как бы он ни хотел, на некоторые вещи нет ответа.***
Он не уверен, что его разбудило. Возможно, это был солнечный свет, коснувшийся его глаз, но он уверен, что он достиг их через несколько мгновений после того, как он проснулся. Так что, возможно, это были колокола снаружи. Шесть тридцать утра. Он еще не привык к сладкому перезвону колоколов. Снаружи есть кое-что еще. Какой-то низкий звук. Этот звук отличается от звуков в монастыре Тибета. Колокола всегда заставляли его чувствовать, что его душа пыталась покинуть его физическое тело, и не очень хорошим способом. Просто жалко, что он намеревался проснуться от запаха тостов с беконом и знакомого запаха мыла с ароматом лимона. А иногда и нафталиновых шариков от моли. Ароматические воспоминания — самые жестокие из всех. — Мистер Сигерсон, вы уже не спите? — откуда-то говорит молодой и знакомый голос. Так вот почему он проснулся… Шерлок улыбается самому себе. Шерлок не торопится. Он трет глаза, садится прямо на кровать и дышит. И старается не думать о вчерашнем сне. — Войдите, — он даже не успевает закончить свою фразу, как в его дверь врывается худой паренек с накрытым подносом. Шум снаружи становится яснее. И ритмичное и успокаивающее пение, и музыка вместе с ним. — Обычно ты рано просыпаешься, — говорит мальчик и осторожно ставит поднос. Затем снимает крышку с огромной улыбкой на лице, чтобы показать кучу еды. — Мама приготовила сладости и настояла, чтобы вы съели их все. Шерлок издает стон и заходится смехом: — Упендра, скажи своей матери, что я сказал: «Спасибо», и что она меня балует, — Шерлок качает головой и встает с постели. Потирает лицо, чтобы понять, какой длины у него щетина. — А почему ты не в школе? — Потому что сегодня праздник, — Упендра занимает единственный стул в комнате и начинает раскачивать ноги. — Какой праздник? — спрашивает Шерлок. — Ах, вы все время забываете, сахиб Сигерсон, — мальчик выглядит разочарованным. — Это Джанмаштами. Я говорил вам. День рождения бога Кришны. И… — его лицо светится, но он резко останавливается, словно ожидая, пока Шерлок закончит предложение. — И твой тоже, — Шерлок вздыхает и проводит рукой по лицу. — Я такой забывчивый. С днём рождения, малыш, — он взъерошивает мальчику волосы, — а теперь извини меня, я на пять минут отойду, чтобы привести себя в порядок, подожди здесь. И съешь немного сладкого. Я не могу съесть это все. Неважно, насколько твоя мама хочет меня откормить, — он выходит на улицу и прищуривает глаза, чтобы приспособиться к свету. — Мама сказала, чтобы я сел и посмотрел, чтобы вы все съели, мистер Сигерсон, — Шерлок смеется над голосом, доносящимся из комнаты, и идет к туалету. Джон, вероятно, не хотел бы видеть, как его щетина медленно превращается в бороду. Или, может быть, не стал бы. Шерлок этого не знает. Список незнания настолько длинный, что оказывает давление на миндалину, и боль становится невыносимой. Джон даже не знает, что он жив. Это превосходит все эти неизвестные факты. Из того, что Майкрофт сказал во время короткого пятиминутного телефонного разговора, большая часть времени которого была отведена сведениям о Джоне, главным было то, что Джон здоров, насколько это возможно. И что Шерлоку не о чем беспокоиться. Придет время, когда Шерлок перестанет получать даже столько информации. Он хочет избежать даже этой мысли. Не говоря уже о приближающемся дне. Шерлок выходит из туалета и, подходя к своей комнате, слышит, как мальчик постоянно говорит, что его мать ожидает отчета о том, какие именно из сладостей ему нравятся, и что она прислала Педа Кесара, к которым он проявил интерес, когда он в последний раз принес их ему. — Ты знаешь, мне никогда не нравилось отмечать дни рождения. Но это потому, что я не люблю большинство людей, — Шерлок возвращается в комнату. Тем временем Упендра взял со стола увеличительное стекло Шерлока и сейчас занят наблюдением за муравьем на стене. — Тебе это нравится, не так ли? Глаза мальчика широко раскрываются: — В прошлый раз мама сказала мне, чтобы я ни к чему не прикасался, так как услышала, что я сломал эту ручку. Не говорите моей матери. Шерлок смеется. Он вытаскивает свой чемодан из-под кровати и садится на пол. Восторженный мальчик пододвигает свой стул поближе и смотрит на то, что скрывается в чемодане. Это явно его не удовлетворяет, поэтому он просто садится на пол. Шерлок достает металлический ящик, который издает легкий дребезжащий звук. — Это, — он достает такое же увеличительное стекло, чтобы мальчик мог его увидеть, — это для тебя. С днем рождения. — Это мне? — глаза Упендры расширились в недоумении, когда Шерлок протянул ему стекло. — Я могу забрать его домой? — Да, — Шерлок усмехается. — Вот что обычно означает подарок. Мальчик не отвечает. Вместо этого просто смотрит на свою ладонь, все еще не совсем веря, что он получил такое сокровище. Затем его взгляд переводится на что-то другое. — Кто это, мистер Холмс? — он указывает внутрь коробки. Шерлок смотрит в сторону, и все внутри него просто начинает дрожать. Конечно, он сам положил туда эту фотографию. Но до сих пор не осмеливался на нее взглянуть. Даже открывая коробку, он старался не заглядывать внутрь крышки. Потому что внутри крышки аккуратно приклеенная лентой была фотография Джона. На самом деле, ничего особенного. Отнюдь не особенная. Это была одна из тех скучных фотографий, которые люди используют в водительских правах или паспортах. Джон выглядел совершенно скучным. И раздражал. Шерлок понимает, что не может оторвать взгляд от этой маленькой зернистой почти неузнаваемой фотографии. Неважно, была ли она цветной и с высоким ли разрешением. Эта крошечная фотография вызвала подавленную боль и напомнила о вчерашнем сне. В котором он был дома, и Джон был там, был ближе к нему, но он все еще не мог прикоснуться к нему. Даже во сне. Джон жаловался на то, что серная кислота проделала довольно большую дыру в ковре в гостиной, и Шерлок вспоминает, как пытался поговорить с Джоном и говорил ему, что любит его, а Джон, как всегда, не слышал. Шерлок никогда не был достаточно ясным. — Вы уснули, сахиб? — мизинец тыкается ему в руку. — А? — Шерлок быстро моргает и несколько секунд не может подобрать слов. Потом он вспоминает, где он. Сидит на полу крошечной хижины в безымянной деревне в Непале и думает об упущенных возможностях. Зачем он вообще беспокоится? Утраченные возможности будут потеряны навсегда. Хорошо, что Джон ничего не понял. Ни украденные взгляды за чашками чая или когда Джон был занят обедом. Ни времена, когда Шерлок намеренно портил свидания Джона. Конечно, Джон никогда бы не заподозрил, что это умышленно. Он — Шерлок, зачем ему это делать. — Нет. Я думаю. — О нем? — мальчик снова указывает на фотографию. — Да. — Это доктор, о котором вы говорили на днях? Тот, кто вместе с тобой разгадывает загадки? — Да, —Шерлок улыбается мальчику. — Он врач. И он мой лучший друг. Наверное, единственный мой друг. — Вы выглядите грустным, — Лицо Упендры озадаченное. — Почему вы грустите? — Я давно его не видел и не разговаривал с ним. И я давно не слышал, чтобы он звал меня по имени. Это отличается от того, когда он произносит мое имя, и я не знаю почему. Или, наверное, знаю. — Ой, — мальчик почти подскакивает от осознания этого. — Например, когда я хожу в дом Баджай, я очень скучаю по матери. Потому что ... — мальчик придвигается ближе, — не говори ей этого, но я скучаю по ее крикам на меня из-за того, что я не делаю уроки, — он хихикает. — Точно, — Шерлок закрывает коробку, что-то глубоко внутри ломается, но он продолжает улыбаться. — Он тоже часто на меня кричал. — Почему? Вы тоже забывали сделать домашнее задание? — О да, всегда забывал, — Шерлок закрывает чемодан и возвращает его на место, затем встает. — Посмотрим, насколько я смогу доставить удовольствие твоей матери, — он снова смотрит на тарелку. — Ты уверен, что не можешь есть? Я действительно не смогу все это съесть. — Я съем немного, только если вы что-нибудь сделаете взамен, — мальчик в молчаливом озорстве высовывает язык. — Расскажу тебе историю. Правильно? — Да! — он прыгает от радости. И вот Шерлок сидит на своей кровати, а Упендра пододвигает свой стул поближе. — Итак, речь идет об украденной флешке, — Шерлок откусывает ладду, — и плохом парне, который пытался меня запугать. — Но ты не испугался. — Я никогда не буду. Снаружи сладкая мелодия наполняет небо.