Реверсивная психология

      Он смотрел на Чую с любовью и болью. От его прикосновений кожа горела, и телу хотелось больше, а мозги отчаянно кричали: «Черта с два!» Дазай скучал, ужасно скучал по близости, но так же ужасно ее боялся. Поначалу он просто прощупывал почву... теперь же начинало хотеться поиграть на чужих нервах.       Это желание пугало.       Желание испытать, проверить, можно ли подпустить Накахару к себе. Желание убедиться, что время наконец пришло. Что его не оттолкнут, не сделают больно. Желание вскрыться у Чуи на глазах, просто чтобы посмотреть на его реакцию и сделать свои выводы.       Сдерживать свои манипулятивные порывы было так же сложно, как и сдерживать порывы любовные.       Накахара... был таким осторожным. Таким понимающим, таким нежным и бережным... В это просто не верилось ни единой клеточкой прогнившего, загнанного разума. Осаму вообще стоил того? Он очень сильно в этом сомневался.       Поэтому, когда Чую в очередной раз вызвали в офис, он проводил его с ободряющей улыбкой, и, только захлопнулась дверь, уголки его губ резко опустились, а слезы потекли по щекам. Дазай не злился на Накахару. Тот все делал правильно. Тот все делал к лучшему, пытался сделать все к лучшему. Только Осаму ничего не делал.       Ничего.       Никаких усилий.       Прождав пару минут, сдерживая истерику, чтобы точно убедиться, что Чуя покинул подъезд, Дазай закричал и осел на пол у коридора у входной двери, зарываясь пальцами в волосы, будто пытаясь вырвать их к чертям. Он орал, плакал и ненавидел себя.       — Все ведь хорошо! — хрипло выл он в пустоту квартиры. — Какого хуя?!       Его собственный крик слышался ему белым шумом. Он сжимался клубком, уткнувшись лбом в собственные колени, он пытался запомнить эти ощущения, чтобы потом однажды описать их в каком-нибудь из своих дрянных романов, которые по какой-то причине так всем нравились. Издательства, редакторы и агенты хотели от него новых работ. Друзья хотели для него благополучия. Чуя хотел стать для него лучше и хотел, чтобы он тоже стал для него лучше.       Никому из них всех Осаму ничего не мог дать.       Последнюю его рукопись приняли с восторгом, хотя по сути он блевал словами, пьяный, бессознательный и отчего-то очень-очень злой. То пальцы бешено бежали по клавиатуре, то перо скребло по бумаге, и каждый раз, когда он писал, хотелось орать во все горло. Но, во-первых, он все еще жил не один. А во-вторых...       Почему?       Удар по щеке. Еще удар.       Дазай возвел к потолку свои красные глаза, наконец сосредоточившись хоть на чем-нибудь. Чуи ведь не было дома и... да. Наверное, так бы он проводил свое время, если бы рядом никого не было. Осаму стиснул зубы и приподнялся, хватаясь за стену рукой, второй обнимая себя. Неустойчивый, неустоявшийся, нестабильный, трясущийся в гортанных всхлипах. Жалкий. Ковыляющий по коридору на кухню, будто тяжело раненый, чтобы схватить со стола пачку сигарет и бухнуться около дверей балкона, закуривая.       Курение успокаивало. Наверное, даже не воздействием никотина, а вынужденной необходимостью глубоко дышать — затягиваясь и выдыхая сизый дым. Балкон был закрыт. Зима, в конце концов. Да и сил открывать его не было. Дазай хотел бы открыть его и промерзнуть до костей, пока Накахара не вернется. Он укроет его пледом? Наорет, что надо хоть немного заботиться о своем здоровье? Оттащит в его комнату или утянет в свою?       Осаму улыбался дрожаще, а сигарета все тлела меж его пальцев. Он затянулся лишь пару раз, а огонек уже подходил к самому фильтру. И не объяснить, почему так паршиво, хотя печаль прожигала пальцы так же, как горящий пепел прожигал тонкую бумагу.       Прошло десять минут, двадцать. Прошло три сигареты: две истлели, одну Дазай все-таки выкурил. Глаза зудели от недавнего плача и попадающего в них едкого дыма, напряженно стиснутые губы уже расслабились, а вот до сих пор трясущиеся плечи — нет. Надо было встать. Надо было хотя бы переместиться в комнату, чтобы Чуя не застал его таким. Можно было снова утопить себя в алкоголе. Можно было вдоль и поперек исполосовать вчерашние порезы. Развлечений выше крыши.       Но Осаму так и сидел, кусая губы и обнимая себя. Сил хватило только на то, чтобы открыть балкон, и его лицо обдало свежим морозным воздухом, слегка приводя в чувства. Ты еще живой. Ты еще чувствуешь холод. Ты еще чувствуешь боль.       Только вот от холода можно спрятаться под горой одеял, или под котацу, или в горячей ванне. А вот боль из груди не выкорчевать, хоть сердце выдирай голыми руками, разламывая ребра.       Дазай не знал, сколько прошло времени до того, как Накахара вернулся, но продрогнуть он уже успел. Звон ключей в коридоре, стук сброшенной обуви, тихие шаги, и вот Чуя оказался в дверном проеме кухни. Интересно, тяжело вздохнет? Хмыкнет? Закатит глаза? Или просто молча развернется и уйдет? Осаму не смотрел на него, чтобы не узнать, какая из его догадок окажется верной. А еще хотел по самые костяшки вогнать пальцы себе в уши, разрывая барабанную перепонку, лишь бы ненароком не услышать чужого раздраженного голоса.       Накахара подошел ближе. Опустился на колени рядом, положил ладонь на плечо.       — Хей, — мягко сказал он, пытаясь заглянуть Дазаю в лицо.       — Хей, — ответил Осаму будто машинально; пальцы, державшие истлевший бычок, дрогнули.       Чуя поджал губы и окончательно сел, прислоняясь спиной к стене по правую сторону от возлюбленного. Выбирал слова? Или сказать было нечего? Почему не оставил его?       — Ты... — неуверенно начал Накахара. — Ты в порядке?       — Нет, — ответил Дазай и вздохнул. — Нет, я не в порядке. И я это ненавижу.       Да, отталкивай его еще сильнее. Да, вместо того, чтобы объяснять, что с тобой происходит, просто обвиняй его в том, что он не понимает, что с тобой происходит. Этим ты занимаешься лучше всего.       Резко захотелось вырезать на себе слово «мразь».       На плечи легла чужая рука в теплом полуобъятии.       — Осаму... Что случилось? — спросил Чуя нежно, аккуратно, черт возьми, искренне. Дазай зажмурился, открыл глаза и все-таки повернул голову, чтобы заглянуть в чужие, сияющие летним небом глаза своими, усталыми и опухшими, депрессивно-осенними.       — Ничего не случилось. Все ведь хорошо... верно? — проговорил Осаму с тусклой улыбкой. — В этом и смысл. — Он вперился взглядом в пол. Потянулся рукой к пачке сигарет, чтобы достать одну. — Мне хреново с нихуя. Снова веду себя как королева драмы. Снова... чувствую какую-то поебень, которую даже объяснить не могу.       Его пальцы дрожали, когда он прикуривал. От первой затяжки — совсем чуточку — стало легче. Чуя молчал. Руку не убирал, выражение лица не менял — просто продолжал сочувствующе смотреть на Дазая.       — Наорешь на меня? — усмехнулся Осаму, покручивая меж пальцев сигарету.       — Нет, — Накахара покачал головой, начав поглаживать его по плечу. — Нет, я не собираюсь на тебя орать. — Он вздохнул и, чуть погодя, склонил голову так, чтобы их виски едва соприкасались. Очередной порыв холодного ветра вздернул шторы, и Дазай задрожал с новой силой. — Осаму, пожалуйста... хотя бы попробуй объяснить, что тебя тревожит. Мы так ни к чему не придем.       «Ничего», — застряло в глотке, и Дазай впился пальцами в собственное бедро, не позволяя себе испортить и без того паршивую ситуацию. Он вновь затянулся, глубоко вдыхая, и выдохнул, стараясь быть как можно честнее:       — Я... скучаю.       — Скучаешь? — переспросил Чуя, стараясь помочь ему продолжить мысль.       — По сексу скучаю, — все-таки выдал Осаму, поджимая губы. Он сходил с ума без близости, но от мысли о ней ему становилось еще хуже. — Боже, столько времени прошло с той ссоры, а мы не... И я все еще...       — Ш-ш-ш, — мягко прошептал Накахара, потираясь носом о его висок, и это было приятно. Успокаивающе, даже. — Ты только по сексу скучаешь или... — начал было он, но Дазай его прервал, дернув рукой и случайно стряхнув пепел:       — Блядь, Чуя, я устал от всех этих «могу ли я» и «а можно мне»! — мужчина стиснул между губ фильтр сигареты, вновь глубоко вдыхая. — Я просто хочу, чтобы все было как раньше, до наших ссор и доебок друг до друга. Чтобы мы трогали друг друга в любое время, чтобы трахались при каждом удобном случае... Я устал дергаться от каждого твоего прикосновения, надумывая себе всякую херню. Потому что время прошло... — сказал он, устало опуская руку с сигаретой. — А боль осталась.       Тяжело вздохнет? Закатит глаза?       Накахара коснулся губами кончика его уха, прижимая к себе потеснее. Вина стянула грудную клетку.       — Я понимаю, что раньше было лучше, — кивнул Чуя, продолжая поглаживать его по плечу. — Но ты сам говорил, что одномоментно ничего не меняется. Мы начали спрашивать разрешение друг у друга, чтобы все наладить, чтобы... вернуть прежнее доверие. — Накахара поколебался несколько секунд, но в итоге накрыл ладонью колено Осаму, мягко обводя его пальцами. — Мы правда ни к чему не придем, если ты продолжишь закрываться, молчать и страдать в одиночестве. Если ты хочешь, чтобы все было как раньше... тебе нужно заново научиться доверять мне.       Дазай поджал губы, опуская голову. Затянулся. Чуть подумав, протянул сигарету фильтром к губам Чуи, и тот прикурил тоже, выдыхая струйку дыма в сторону.       — Я... Я не знаю, как. Мне просто... так больно, — признался Осаму, закусывая губу. — Я не знаю, я... не могу. Не сейчас. И не знаю, когда. Блядь, я просто ничтожество...       — Осаму, — с нажимом проговорил Накахара, теряя терпение, прижимаясь к его подрагивающему телу. — Я понимаю. Мы оба проебались. Теперь нам обоим приходится иметь дело с последствиями. Я тоже не в восторге.       — Конечно ты не в восторге, — Дазай болезненно усмехается. — Ты наверное думаешь о том, какой я жалкий.       И вот теперь Чуя тяжело вздохнул, крепко стискивая зубы. Осаму понял: вот, все-таки наступил тот самый момент, в который ему снова разобьют сердце.       — Да, я думаю об этом, — и Дазай ощутил резкий укол в груди, от которого тут же опустились руки. — Ты ведешь себя как ребенок, который только и делает, что ноет о том, как ему больно. Думаешь, мне не больно? Да я тут с ума схожу, — сказал Накахара и, заметив, как его слова подействовали на Осаму, обнял его обеими руками, притягивая к своей груди.       — Я стараюсь не делать тебе больно, — тихо пробормотал Дазай ему в плечо, едва сдерживаясь, чтобы не укусить его до боли и синяка. — И я проваливаюсь.       — Проваливаешься, — кивнул Чуя, вздыхая и отстраняясь, чтобы тоже взять себе сигарету. — Осаму, мы оба устали. От того, что все так хреново. От того, что все не может быть как раньше... Если честно, мне просто хочется на тебя наорать и и выбить из твоей башки эту херню.       — Ой, блядь, отъебись, — Дазай со злостью тушит свой окурок. — Ты не помогаешь.       — А что я должен делать? Сидеть здесь и слушать, как ты уничижаешь себя? — щелкнула зажигалка. Дым от зажженной сигареты попал Осаму в глаза, и он поморщился, отворачиваясь. — Я пытаюсь быть понимающим, но мне сложно терпеть то, как усиленно ты пытаешься вывести меня из себя.       Дазай открыл рот, намереваясь что-то сказать, но поджал губы, крепче обнимая свои колени. В конце концов Накахара был прав. Не было смысла в том, чтобы сидеть в порочном круге самоуничижений, даже не пытаясь выбраться из него, даже не пытаясь сделать шаг навстречу возлюбленному. Вздохнув, Осаму протянул подрагивающую руку Чуе, намереваясь, что тот возьмет его за нее, и выдохнул:       — Прости, — не глядя на него. — Прости, я снова это делаю. От старых привычек сложно избавиться, — усмехнулся он тускло...       ...А Накахара взял его за руку, сплетая их пальцы в слабый теплый замок. По телу Дазая пробежались мурашки, и он не знал, это от прикосновения или от очередного порыва заунывного ветра.       — Послушай... я понимаю, — сказал Чуя, стискивая его ладонь в своей. — Да, я злюсь, но... не на тебя. Я злюсь на себя, — признался он. — Я нетерпеливый, ты же знаешь. Я тоже скучаю по нашей близости, и мне тяжело, когда ты говоришь о том, что тоже ее хочешь, но... все равно пытаешься меня оттолкнуть какими-то нелепыми провокациями.       А ты боялся, что он будет тебя отталкивать.       — Прости...       — Не смей извиняться, — прервал его Накахара. — Я не лучше, — вздохнул он, делая глубокую затяжку. — Мне больно видеть тебя в таком состоянии. И я хочу что-нибудь сделать, чтобы тебе стало лучше, но... я не знаю, что мне делать. Я боюсь сделать хуже.       Чуя тяжело вздохнул, откидывая голову назад и врезаясь затылком в стену позади себя, стискивая руку Осаму в своей. Дазай постукивал зубами, пытаясь крепко стиснуть челюсть, чтобы предотвратить постыдные звуки, чтобы заглушить слабость собственного хрупкого промерзшего тела.       — Я тоже... — хрипло начал он. — Тоже хочу что-нибудь сделать. И... боюсь, — в итоге признался Дазай, укладывая голову Чуе на плечо. Тот в ответ придвинулся теснее, потираясь щекой о лохмы его взъерошенных темных волос.       — Осаму, мы стараемся, — нежно заверил его Накахара. — У нас не все получается... Но мы стремимся друг к другу. Работаем над тем, чтобы вернуть то, что у нас было. Как минимум этим мы должны гордиться.       Осаму замычал, повернулся и обхватил руками талию Чуи, тепло выдыхая ему в шею.       — Меня бесит то, какой я эмоциональный, — буркнул он, стискивая зубы и морщась, будто в отчаянии.       — Ты не просто эмоциональный, — усмехнулся Накахара, затягиваясь, — ты ходячая эмоциональная катастрофа.       — Заткнись...       — Просто говорю факты, — дразняще протянул Чуя в ответ, успокаивающе поглаживая Дазая по плечу.       И они вновь замолчали, сидя в холоде, неловкости и неуверенности. Осаму все еще дрожал — черт знает, сколько он просидел около открытого балкона — но вставать, чтобы закрыть дверь, не хотелось. Не хотелось отпускать этого эмоционального ублюдка. Хотелось показать: «Вот он, я, здесь. Никуда не ушел. Никуда не собираюсь уходить. Отталкивать тоже не собираюсь. Хочу сделать что-нибудь ради тебя... ради нас».       И, судя по всему, Дазай улавливал это невысказанное признание, наслаждаясь нежным теплым объятием, отдаваясь порывам не деструктивным, а конструктивным. Выдавливал из себя честность и искренность, выворачивался наизнанку, изменял самому себе, оставаясь верным Чуе.       — Потрахаемся? — спросил Осаму прямо и грубо спустя несколько мгновений их особенного хрупкого момента, и Накахара поджал губы, отводя взгляд.       — Думаешь, это решит наши проблемы? — спросил он с глубоким сомнением и дрожащей ухмылкой, пытаясь сымитировать уверенность.       Чуя был не в настроении для секса. Ситуация на романтический настрой тоже не располагала. Заниматься этим из-под палки, просто потому что нужно, просто чтобы почесать там, где уже давно чесалось у них обоих, тоже не хотелось — только хуже станет. Дазай тяжело вздохнул, стараясь подобрать слова:       — Нет... Нет, не решит, — стискивая пальцы на боку Накахары. — Я просто... просто хочу отдаться тебе. Довериться. Надо же с чего-то начинать, — тоскливо улыбнулся он, заглядывая Чуе в глаза.       — Секс — это последняя вещь, с которой стоит начинать восстанавливать доверие в нашем случае, — заулыбался Нахакара надрывно, зарываясь пальцами в волосы Осаму и мягко их перебирая.       — Я хочу попробовать. Пожалуйста. Можно?       Чуя давно не видел такого умоляющего выражения на лице Дазая.       Он поднялся с тяжелым вздохом, сделал последнюю затяжку, бросил бычок в пепельницу и закрыл балкон, поворачиваясь к Осаму. Протянул к нему руку, чтобы помочь встать тоже.       И Дазай взялся за нее, как за последнюю соломинку, поднимаясь и направляясь вместе с возлюбленным в спальню.