The end of the night turned white

Я хотел бы жить вечно. Знаешь, некоторые люди боятся бессмертия, но это — только потому, что они совершенно не знают, что с ним делать. Я, может быть, в их числе, но мне по-прежнему так тоскливо оттого, что может не хватить тех жалких ста лет, отмерянных простому человеку. Обычным быть так страшно, может просто потому, что душа моя всегда требует перемен? Если бы я смог жить вечно, то не пожалел бы о своём выборе впредь. Словно Бог в Небесах, словно шёлк, которому просто не суждено умереть. * Одной революции будет мало. Но даже количество лет, переваливающих далеко за сотни и тысячи, количество тех лет, за которые я смогу собственноручно изменить мир только благами данного мне времени — бессмысленны, если тебя не будет рядом. Поэтому я хочу жить вечно только до тех пор, пока буду жив в твоём сердце**, Джи…» — МинХо, — мягкий женский голос ложится на слух словно окунутая в холодную воду марлевая повязка. Ресницы стремительно разлепляются, а мазутный зрачок сужается, стоит только попасть в него свету. Грудь оседает, отпуская долгий выдох, тонкая же рука с изящными, чуть выступающими венами, касается щеки кончиками пальцев. К кровати как будто прикован: и восьми часов, положенных на столь глубокий сон, оказывается мало. Кончики пальцев следуют выше, стирая влажную дорожку под глазами. Но следы остаются памятью, пусть на них можно и не смотреть, если не захочешь. — Опять приснился плохой сон? Вопрос сотрясает тишину, помогая найти путь обратно — в реальность, вот только: — Он не был плохим. «Но почему так больно?» — вторит нутро вопреки всему сказанному. Всего лишь до безобразия реалистичный мир Морфея рисует выдуманные картинки, заставляя по ним горевать. Правильно, всё это вымысел — зачем ломать над ним голову? А если прошлые жизни и существуют, забывать их — всё равно к лучшему. — Ты так и не запомнил, как его зовут? — Нет. Сон обрывается каждый раз, когда я произношу его имя. Две тысячи двадцать первый год, но снится какая-то Богом забытая древность, и каждый раз Ли в ней — главный герой. Почему и для чего это всё? В настоящем времени перед человечеством стоят гораздо более важные задачи. Серьёзный вирус, что начинался как обыкновенный грипп каких-то три года назад, за последние несколько месяцев разросся до серьёзной угрозы. На грани и по касательной за неё переходит судьба человечества. — Но лицо его я помню почти идеально, снится ведь почти каждый день. А в интернете говорят, что наш мозг не может придумать с нуля то, чего никогда не видел. По комнате гуляют тени и брюнетка — сестра — выраженный кадык гуляет по горлу, пытаясь проглотить ком, но тот никуда не девается. Шатен накрывает глаза запястьем, прячась от солнца, но перед ними всё те же абсурдные кадры. — А что, если всё-таки может? Наш мозг — удивителен. Да и если люди из снов тоже могут быть реальными, я уверяю тебя, Лино, — улыбается девушка, — то, что в прошлом — остаётся только там. ДжиЫн переживает искренне, ведь МинХо из-за этих странных ведений сам не свой со времён последнего класса старшей школы. Это произошло примерно так же, как выбивает электричество в грозу. В один из прохладных мартовских дней он, возвращаясь со школы, умудрился заметить на оживлённой дороге белую кошку. И старший брат не был бы собой, если бы не рванул в центр шоссе, позабыв что о красном свете, что о летящих на заоблачных скоростях автомобилях. Животное он спас, зато сам чуть не распрощался с жизнью. Кошка осталась жить у ДжиЫн и избавила её от одиночества, только вот девочка была уверена — виной всяких ведений МинХо служит какое-то «замыкание» на подкорках сознания. Сны ведь начались после того, как он чуть не умер. — Ты мог однажды видеть его на улице, а мозг просто запомнил черты лица. Это, наверное, даже весело: когда тебе снятся несуществующие люди и точно такие же события, — говорит девушка, раскрывая шторы, чтобы впустить свет, от которого так старательно пытается спрятаться старший Ли. — Сложно быть испытателем. Лучше бы стал писателем. — Перестань, ДжиЫн. Побочные эффекты от изначальной версии правительственной вакцины были жестоки: вирус прогрессировал, превратившись в нечто осязаемое. Кристаллическая поверхность, напоминающая криосферу, начинала прорастать прямо из тела, замораживая клетки и моментально создавая новые прямо внутри человека. Посему ещё живые заражённые медленно погибали в жутких муках, когда их ткани протыкало насквозь. Сейчас, когда есть полностью доработанная версия под названием SANG3, необходимо действовать быстро — вирус продолжает прогрессировать. Южная Корея вызвалась запустить проект первой, и задача МинХо как пилота — распылить вещество над полуостровом. *** МинХо всегда мечтал быть бессмертным. Чувствовал, что ста человеческих лет может быть недостаточно, чтобы оставить свой след в истории. Его называли «испытателем», потому что парень вызвался добровольцем на тестирование препаратов, которые, по слухам, продлевают жизнь. Не на год, не на два — на столетие. Жаль, что узнать результат получилось бы лишь через долгие годы. Стать неспособным исчезнуть насовсем, чтобы всё успеть. И мечта эта укрепилось сейчас, когда он может повлиять на дальнейшее будущее планеты. Всего лишь один полёт над полуостровом и мир будет на шаг ближе к решению своей главной проблемы. До начала операции по распылению вещества час, а Ли в твёрдой тишине заглядывает в собственные глаза, стоя напротив зеркала. «Я верю, что мы — как деревья. В радужке наших глаз, как и внутри каждого дерева, остаются полоски. И они служат счётчиком каждой из наших прошлых жизней». — Сколько ты уже существуешь? — но пара карих не даст ни одного ответа. У МинХо мурашки, ведь в ушах чётко звучит голос, которого он в жизни не слышал, зато во время каждого глубоко сна — миллиарды раз, как заевшую пластинку. Может быть, МинХо и не против умирать снова и снова. Только вот забывать всё то, что было в прошлых жизнях — ни за что не хочется. Миниатюрный брюнет стискивает зубы, пока буквально плашмя на локтях ползёт по вентиляционной шахте. Запах металла раздражает слизистую носа, но лёгкий порыв воздуха от центральной вентиляции немного облегчает обстановку. — Приём, слышишь меня? — наушник пиликает дважды. — Слышу, конечно, — шипит парень, отвечая впопыхах. Оппозиция будет существовать всегда. Так существовала и существуют маленькая группа экологов, свято верующая в то, что запуск воздушной вакцины обернётся проблемами страшнее, чем уже является сам вирус. — Тебе в главный зал, а значит через метров десять сворачиваешь направо. Просто иди на порыв воздуха, — где-то отдалённо доносятся звуки ударов по клавиатуре: информатор оперативно взламывает камеры наблюдения. — Понял. — Не допусти запуск, даже если придётся перейти грань, — никак не успокаивается он. — Я помню, ради чего мы всё это начали, — отвечает тот напарнику, — так что не переживай, Феликс. Я никогда, ни перед чем и ни перед кем не остановлюсь. Было интересно наблюдать за тем, каким был мир за шаг до катастрофы. Какой была последняя весна перед началом вечной зимы. И какими глупыми были люди, думающие, что распылять SANG3 — хорошая идея. Учёные в 2021 году и не подозревают, что вирус-то конечно удастся убить. Только вот… Он, распылённый над каким-то маленьким полуостровом, повлияет на климат всей планеты — серьёзнее чем просто «сильно». Кристаллы криосферы прекратят размножаться внутри людского тела. Потому что они перейдут на землю. Замёрзшие в первые дни будут обречены. Оставшиеся — тоже, только вот процесс растянется на долгие годы. — Что ты видишь? — Центральный вентилятор. — Отличная работа, ДжиСон! Можешь спускаться. ХёнСок запустит механизм ровно через три минуты, а ты добей оставшихся. С МинХо он не встречался за эту жизнь ещё ни разу. Но и не следует им. Его единственный шанс добраться до оранжевой линии старшего — это группировка, выступающая против проекта правительства. Последняя жизнь, когда они встретятся, последнее прикосновение — мгновенное. Раз и… Всё. Очень быстро, а может быть ещё и безболезненно. 2233 год. — Но почему именно он, Господин Шин? — Йона говорит, что в судьбоносном 2021 году именно его необходимо поставить на запуск. Правильного человека, в правильном месте и в правильное время. — Неужели с судьбами других людей не было никаких пересечений? — На сегодняшний день, летом 2223 года, не существует ни одного человека с цветным пересечением, кроме Хан ДжиСона. Именно через него и МинХо остаётся последний шанс — соединение прошлого и настоящего. А ты думаешь зачем Хан должен был быть в каждом из воплощений с пересечениями? Жизнь оранжевого тоже… Была сохранена только для того, чтобы продлить его линию до 2021. На Соне лежит будущее нашей планеты. — Я понимаю, но… Получится ли у него?.. В конце концов, сделать подобное с тем, кого прежде должен был лишь спасать?» Частички штукатурки летают в воздухе: сквозняк не даёт пыли, поднятой от пролома в потолке, осесть. Шатен запрокидывает голову, рассматривая слабые лучи, пробивающиеся сквозь дыру от взрыва, находящуюся в потолке. Он стоит в самом центре того островка слабого солнечного света, пока стены собираются сложиться пополам, похоронив под завалами. Было бы хорошо уйти отсюда как можно скорее: сирена гремит на полную мощность, напоминая, что почти все покинули корпус или делают это, по крайней мере, сейчас — пока ещё не стало слишком поздно. Но не для МинХо. Он, почему-то, не спешит уходить. Ноги Хана словно весят целую тонну, пока он шагает по обломкам в маске и чёрном снаряжении. Стёкла, куски стен и рассыпанное покрытие скрипят под сапогами, пока прежде сносное к носке оружие ощущается в собственных руках как никогда тяжелым. Виски становятся свинцовыми. Он видит МинХо, словно сошедшего с Небес: пряди волос блестят под солнцем. Он стоит в лучах света, пока вокруг — кромешная тьма и смешавшейся с ней ДжиСон. МинХо — чистого рода Мессия, которая встряхивает человечество раз в каждое столетие. И это хорошо видно на ДжиСоне. «Если бы тебе пришлось выбирать между миром и любовью всей своей жизни — кого бы ты спас? — почему-то настолько мимо темы спросили на собеседовании перед отправлением в прошлые жизни. И ДжиСон не смог ответить сразу». Линии людей не пересекаются просто так. Это то, что называют соулмейтами. Это линии людей, привязанных друг к другу и задушенных нитью оттенков красного — следы на душе глубокие и не проходящие. Это линии, идущие сквозь года, столетия… Появившиеся с момента рождения Земли. ДжиСон за жизнь в современности своей любви не встречал; никогда. Но даже на такой вопрос не смог бы ответить конкретно. Хан ни за что не отказался бы от человека, которого считает своим, но как бы не менялись события, на «ледяной вирус» и запуск SANG3 нельзя было повлиять иначе. Поэтому даже крупные изменения в прошлом были тщетными. Неважно, какой человек становился на место Ли — никого не удавалось остановить. Остановить можно было только его. И только с помощью ДжиСона. Никто бы другой… Просто не смог. Потому что МинХо на вопрос «кого бы ты спас?» ответил бы, даже без возможности помнить родное лицо: не смогу пойти против желания души. Да — он бы спас мир. Но с уточнением, что его мир хранится во всего лишь одном человеке. И он почувствовал бы его сквозь пространство и время. МинХо вёл блокнот, в котором описывал каждый из снов. И теперь, кажется, наконец-то смог объединить их воедино. «Воспринимавший твоё присутствие как должное, я смотрел как бы на тебя — но сквозь. Ты ненавязчиво находился рядом, на расстоянии вытянутой руки — но чтобы увидеть в тебе тебя, мне понадобились века». МинХо, предводителю повстанцев из эпохи Силлы, было важно заполучить свободу. МинХо из Бэкче времён чумы — нужно было выжить самому. МинХо, ставшему принцем Корё, было необходимо вернуть себе трон. МинХо из не такого далёкого прошлого — мечтал сохранить образцовую семью и вылечить дочь. Но именно тогда он не просто «смотрел, но сквозь». Тогда он, кажется, абсолютно точно впервые посмотрел на ДжиСона. Он его увидел. Запущенный механизм впоследствии было невозможно остановить. И ДжиСона этот водоворот похоронил вслед за старшим. ДжиСон показался из темноты. Остальные бы боролись не посмотрев, кто стоит перед ними. Но МинХо не делал ничего, когда на него направили оружие. В глубине души Ли мог показаться жадным: кто захочет быть бессмертным так же страстно, как он? Иронично, что в последний момент перед смертью он думает вовсе не о мечте, которой не суждено сбыться… А только о том, что получить ответ не главный вопрос не составится возможным. Чёрная повязка упала на рассыпающийся асфальт, явив лицо человека, что пошёл против системы. Отныне падающих на обоих отрезок света напомнил про такой же — который падал прямиком в церковь. Тогда, когда оба обещали любить при жизни и вне её. Любить после смерти. И любить вопреки смерти. МинХо онемел, не в состоянии сдвинуться с места. ДжиСон отворачивается на мгновение, не справляясь. Дышать так тяжело, что складывается настойчивое ощущение — откашляет каждый орган. Рассыплется на атомы прямо перед Ли. — Ты… Сейчас — всего лишь нужно избавиться от него. И тогда мир получит недостающий час, чтобы группа оппозиции смогла доказать президенту: вещество опасно для людского рода. А смерть МинХо — это выигранное время, которое не получишь ни за какую другую плату. Жизнь МинХо — это слишком яркое пятно на судьбе планеты. Ведь и в первой жизни — борец, который добился своего и освободил страну. И во всех последующих тоже… Он оказывает слишком большое влияние на судьбу планеты. Он — и есть инструмент Вселенной. Сон чувствует себя стоящим на крайней остановке космоса — перед бездной, но и дороги назад тоже нет. Невероятно осознавать, что ты спасал чью-то жизнь тысячелетиями лишь для того, чтобы в итоге её же и отнять. Спасать его, жертвуя самим собой, чтобы в самом конце… Обязаться убить своими же руками. ДжиСон не знает, что более жестоко. И не знает, как остановить поток влаги, ведь картинка перед глазами плывёт из-за слёз. Он успокаивает себя только тем, что никогда не был знаком с МинХо в двадцать первом веке. Что он, пусть и помнит его сам — всего лишь незнакомец в противоположной паре глаз; МинХо всё равно не помнит. ДжиСону не спокойнее ни на долю процента, но насовсем каменная плита плющит внутренности, когда он говорит едва ли слышно, тихо… — Джи… Сон?..— МинХо смотрит таким чистым и пронзительным взглядом, словно правда помнит ДжиСона, а затем сам зачем-то договаривает: — Наконец-то… Я вспомнил. Впервые за все десятки жизней — он помнит ДжиСона. Хан не может спустить курок, хоть и снял с предохранителя. МинХо шагает на встречу, сокращая расстояние с каждой новой секундой, пока младший шепчет — но этот звук шепота на деле оглушает стенки рассудка, парализуя каждое движение — предупреждения. Ли идёт слишком уверенно. — Не подходи! — срывается на крик младший. — Иначе я…— и совсем неслышно, — …Иначе… Голову словно разрывает. Кто знает, что сейчас происходит с машиной времени в реальности? Если ДжиСон сейчас не убедится, что ему удалось изменить хотя бы что-то, все эти годы — тщетны. Всё — тщетно. Ничего не произошло. Ничего не помогло миру. Он утонул во льдах… Он исчез! И когда их линии разойдутся, Хана не будет нигде: ни в каком из времён. — Пожалуйста, — ДжиСон жмурится, сдавливая руки на пистолете до скрипа; не понятно, в костях ли, в металле ли. Однако в тот же миг открывает глаза. В миг, когда МинХо, даже не пытаясь спастись бегством или вырвать оружие, просто обнимает его. Ноги подкашиваются, словно их десять часов превращали в мясо битой с гвоздями. Тело весит тонну — опускается к полу, как под влиянием магнита, и оба они оседают на асфальт. — Я говорил это слишком мало. Я плохо помню… Но хочу знать, что об этом знаешь ты. Чтобы не думал, что показалось, — МинХо прижимает ДжиСона крепче. — Я люблю тебя, ДжиСон. Это никогда не изменится. «Замолчи, умоляю тебя, замолчи…» — это растворяется лишь в ответном: — Я люблю тебя, МинХо… «И знаешь, я думаю, что эти слова станут частью вечности. Только так они хотя бы немного приблизятся к правде о чувствах, которые я испытывал, испытываю и, видимо, буду даже после того, как в этом мире ничего от меня не останется». МинХо отстраняется на секунду, чтобы заглянуть в глаза. Там бегущей строкой горят все слова, но Ли не уверен, что сможет промолчать: он повторяет это часто, но никак не до степени «слишком». Одной жизни правда будет слишком мало, чтобы ДжиСона в ней оказалось достаточно. — ДжиСон… Прости меня, пожалуйста… И он просто подаётся вперёд, заставляя Хана схватить воздух в дрожащие лёгкие рывком и всхлипнуть неслышно, когда МинХо целует, придерживая за шею со всей свойственной ему нежностью, водя большим пальцем по щеке, чтобы стереть слёзы. «Я жалею только о том, что упустил время. И не помнил тебя столько же, сколько помнил меня ты. Я настоящий дурак. Но позволь мне тоже стать частью чего-то, что никогда не закончится. Позволь осознать, что такое вечность, даже если она закончится вот так, прямо здесь». «Она не закончится здесь». «Мне не нужна вечная жизнь, если в ней не будет тебя. Если я не смогу быть рядом столько, сколько тебе нужно — позволь мне отплатить чем-то другим. Позволь выгравировать на самом ядре Земли: Я буду любить тебя вечно. Только вот… Примешь ли ты мою любовь?» В конце бесконечного тоннеля то ли свет, говорящий о выходе. То ли фары автомобиля, что везёт ДжиСона под воду. Свист в комнате с безумным эхо. Соединение атомов, оставшихся от разорванных в угольном космосе звёзд. Частицы, молекулы — всё-таки свет. Какая-то древняя музыка. Стук уходящего на войну поезда. Люди умирают. Люди рождаются. Цветы распускаются и вянут вновь. Красная нить рвётся и связывается воедино, по кусочкам. Рассвет крадётся по стене, ночь прячет за собой цвета, поглощая закат. Моря и океаны иссыхают вместе с влагой на чьи-то щеках. Горы тянутся к небу и рассыпаются под толщей воды, вызывая цунами. Скатываясь по рукам, слёзы питают землю, и их невозможно отличить от росы. ДжиСон словно видит, как рождается и проживается свою вечность Вселенная. И какой незаменимой её частью он является вместе с МинХо. Звуки теряют чёткость. Машина времени затягивает обратно. Времени не остаётся. Линия фиолетового и оранжевого обрывается напоследок, и на этот раз — навсегда. А потому трясущаяся рука и голос, вторящий о вечной любви — ДжиСон ведь от всего сердца, навзрыд — запоминаются лучше, чем момент, когда он всё-таки выстреливает дважды. И остаётся вместе с МинХо, похороненный под завалами.