Волнения озера Юньмэн

       — Да здравствуют Четыре Великих Ордена! Долгих лет жизни и процветания ордену Ланьлин Цзинь, Гусу Лань, Юньмэн Цзян и Цинхэ Не!       Цзинь Лин слегка зажмурился, когда в небе прогремел первый праздничный салют, а деревенские жители взорвались криками и радостным свистом в сторону ярких всполохов разноцветных шариков, разлетающихся на высоте птичьего полёта на множество шипящих кусочков. Стоило фейерверку отшуметь, люди вновь вернулись к своим делам, обсуждая красочное представление.       Повсюду пахло алкоголем, порохом и дымом от горящих чучел в изорванных цишаньских одеждах, неподалёку свистели стрелы, пронзающие воздушных змеев — деревенские соревновались, кто поразит больше бумажных «ярких солнц», отличительных знаков ордена Цишань Вэнь. Люди в беседке, в которой сидел Цзинь Лин и старался не привлекать много внимания, пока Фея догрызала свои свиные рёбрышки, с красоты салюта перешли на более острые темы и начали судачить о разном: от слухов про нового Верховного заклинателя и его очередного внебрачного сына, Мэн Яо, до тёмного пути Вэй Ина. Прошёл всего месяц со свержения и полного уничтожения ордена Цишань Вэнь, а деревенские гуляки уже выбрали себе нового врага и обсуждали его, словно он был их старым приятелем, который успел натворить делов.       Последнее Цзинь Лина и вовсе вывело из себя. Он шумно опустил свою чарку на деревянный стол, однако пьяные мужчины на него не обратили совершенно никакого внимания — были слишком заняты обсуждением, а потому начали, словно ошалелые сороки, выкрикивать, поддакивать да перебивать друг друга, лишь бы поучаствовать в грязном обсуждении.        — Слышали же, как жестоко Вэй Усянь расправился со стаей вэньских псов? Говорят, он поднимал мёртвых адептов и заставлял их жрать своих же соклановцев. Так им и надо, шелудивым тварям!        — Всех перебил, а пальцем и не притронулся!        — Выбрал кривую дорожку. Сын слуги, что с него взять! — цыкнул подслеповатый старик с куцей седой бородкой, опрокидывая в себя чарку вина. Наконец заметив Цзинь Лина, он вскинулся, прокашлялся, скрючиваясь в три погибели в поклоне, и сложил руки в уважительном жесте. Видимо, он сразу признал в нём приближённого к «верхушке» человека — то ли клановые одежды выдали молодого господина, то ли Колокольчик духов, однако старик тут же страшно перепугался: ведь обсуждение Вэй Усяня в дурном свете каралось наказанием от самого главы Ордена Цзян! — Долгих лет жизни и процветания ордену Юньмэн Цзян!       Цзинь Лин молча встал, одёрнул подол ханьфу и свистнул Фею, которая с готовностью выскочила из-под стола, заставляя сидящих рядом и стрекочущих о слухах мужчин взбледнуть — они сразу узнали собаку-оборотня по золотому ланьлиновскому ошейнику. Старика он намеренно проигнорировал.

•.•°❀°•.•

      В Пристань Лотоса Цзинь Лин возвращался по темноте, поэтому не сразу узнал главную причину слухов, которая с кувшином вина разгуливала босиком по пирсу, и, заметив его, сразу же приосанилась и разулыбалась, широко размахивая рукой для привлечения внимания.        — О, Цзинь Лин! Как тебе праздник?       Вэй Ин был пьян и весел, беззаботностью от него несло так же сильно, как и тьмой. Кислый запах скверны тут же ударил юноше в ноздри, неприятно щекоча крылья носа, а довольная и сытая Фея, вдоволь наевшаяся свиных рёбрышек из разных торговых лавок в деревне, не сдержалась и по-собачьи чихнула: звук был такой, словно неподалёку оказалась лиса и решила пофыркать, вынюхивая толстых куриц. Сжав кувшин в руке, Вэй Усянь плюхнулся на деревянный пирс, свесил ноги вниз, опуская их по щиколотки в прохладную тёмную воду, и похлопал ладонью по месту рядом с собой, приглашая и Цзинь Лина присесть.       Видимо, у всех воспитанников Юньмэн Цзян в крови была не только любовь к острой еде и плаванию, но и ночные разговоры на берегу или пристани.        — Там сплошь кретинов и пьяниц, — Цзинь Лин недовольно дёрнул плечом и присел рядом с Феей, приглаживая растрепавшуюся шерсть и трепля её за ухом, а та совсем разнежилась и готова была упасть на землю, выпятив кверху выпуклое пузо. Видимо, из-за темноты и выпитого вина Вэй Ин не заметил собаку-оборотня, поэтому, пока он не поднял крик на весь пирс, юноша похлопал подругу по округлому боку — надо же, так наелась, что была похожа на готовящуюся ощениться мать! — и подтолкнул в сторону. — Беги домой, красавица. Нам надо поговорить.       Последние слова были предназначены, скорее, Вэй Ину, однако смышлёная Фея блеснула своими умными собачьими глазами и кивнула лобастой головой, после чего рысью направилась ко двору, не создавая лишних звуков, дабы не перепугать тёмного заклинателя, и наверняка надеясь перехватить что-нибудь у слуг, которые как раз в это время собирались сбором остатков с вечерней кухни. Иногда Цзинь Лину казалось, что Фее и целой косули будет мало, чтобы полностью насытиться, поэтому он просто с лёгкой улыбкой покачал головой ей вслед и присел рядом с Вэй Ином, снимая ботинки и опуская ноги в не нагретую солнцем ночную воду, тут же вздрагивая от холода — уж очень небогатой на тепло выдалась в этом году пора Белых рос.       От Вэй Усяня пахло вином, озером и тьмой. Если бы не кислый запах скверны, струящийся тонкой лентой от его ладоней и губ, то Цзинь Лин, наверное, и не решился бы на подобный разговор. С собой у него не было ни Чэньцин, ни какого-либо амулета или исписанного заклинанием свитка, потому-то юношу и настораживала давящая тёмная Ци — неужели та забралась в него настолько глубоко, что Вэй Ин и без вспомогательных средств мог быть для неё проводником?        — Война закончилась, — поймав на себя насмешливый взгляд тёмного заклинателя, Цзинь Лин вспыхнул: ну, конечно, ещё прошлым месяцем, Вэй Усяню ли об этом не знать! Он прокашлялся, отвёл глаза и насупился, неловко теребя в пальцах кончик куцей кисточки Серебряного колокольчика духов. — Ты… должен прекратить использовать тьму. Ты же знаешь, ничего хорошего из этого не выйдет.        — А я и не использую больше, — легко кивнул мужчина, наконец, осушив полностью свой кувшин с вином и отставив его в сторону. Цзинь Лин недовольно смежил брови. Лгал тёмный заклинатель так же искусно и непринуждённо, как и пил.        — Вэй Ин, от тебя скверной несёт за несколько ли!       Вэй Усянь лишь пожал плечами, будто бы говоря, что он тут совершенно не при чём, и разулыбался, а после заявил в своей любимой шуточной манере, наверняка специально меняя тему:        — Наверное, это от призраков, что мы ловили с твоим дядюшкой на прошлой Ночной Охоте. Чэн-Чэн во-о-от такого напополам разрубил одним ударом Цзыдяня, представляешь? — поняв, что отвлечь юношу не получится, Вэй Ин по-доброму закатил глаза. — Цзинь Лин, я помню твои рассказы о прошлом! Но смотри, я всё ещё жив, твои родители тоже, значит, опасность миновала. Минуло целых три года с твоего прихода, война, как ты уже сказал, закончилась. Волноваться не о чем, так чего же ты хнычешь, словно молодая госпожа?       Цзинь Лин широко распахнул рот от возмущения и почувствовал как уши у него предательски зарделись, после чего несильно толкнул молодого мужчину в плечо кулаком, пока тот смеялся и ойкал, делая вид, что племянник пребольно ранил его, и обидчиво буркнул «сам ты молодая госпожа!», скрестив руки на груди.       Верно. Прошло целых три года с тех пор, как Цзинь Лин последний раз был в своём времени, Аннигиляция солнца — глупое название, кто его вообще придумал? — завершилась ещё месяц назад, а третий дядя и впрямь не подавал никаких признаков безумия и желания сбежать на безлюдную гору, строя козни против всех жителей Поднебесной, не выказывал. Цзинь Лин чувствовал, словно что-то упускает, но поделать с этим ничего не мог: воспоминания о рассказах дяди Чэна были такими старыми и закостенелыми, что попытка извлечь из них что-то полезное ощущалась такой тяжестью, что плечи под ней болезненно опускались.        — Что у вас с дядей Чэном? — вдруг спросил Цзинь Лин, наконец, ухватившись за одну мысль, и недовольно нахмурился, замечая, как глаза Вэй Ина начали бегать по пирсу в поисках чего-то, за что можно было бы зацепиться взглядом и отвлечь чужое внимание. Он фыркнул и скрестил руки на груди: — Не думай, что я не вижу, как ты на него смотришь!        — Что за чушь, Цзинь Лин! — оскорбился Вэй Ин, на самом деле осознавая причины этого вопроса. С недавнего времени он поймал себя на том, что Цзян Чэна начал воспринимать совершенно по-другому: не как главу Ордена или друга, а как того, с чьим взором было приятно встретиться глазами, как… красивого мужчину. Вэй Ин таких мыслей перепугался не на шутку, поэтому просто старался избегать и даже не думать об этом, авось, как лёгкая простуда — само и пройдёт. — Он такой же друг, как ты или… да тот же Лань Чжань!        — «Лань Чжань», — хмуро повторил Цзинь Лин. Только глупый бы не заметил, как Лань Ванцзи пытался сблизиться с третьим дядей — изначально он вообще собирался утащить его в Гусу! — что уж говорить о Цзинь Лине, который странное поведение Второго Нефрита заметил практически первым и был ему явно не рад.       Юноша гусуланьцам вообще доверял с натягом: все они были странные, молчаливые, с этими их налобными повязками и четырьмя тысячами правил на чжуаньшу… Ученики из его времени, например, были теми ещё недоумками: шагу ступить без этого своего Ханьгуан-цзюня не могли, обо всём бежали докладывать, да ещё и его задирали, обзывая молодой госпожой — Цзинь Лин сделал вывод, что все выходцы Гусу Лань имели на плечах червивую голову. Он посмотрел на Вэй Усяня и снова подумал, что только глупый мог не заметить змеиные поползновения Лань Ванцзи в свою сторону. Глупый и Вэй Усянь, по всей видимости.        — Если ты собираешься заводить какие-то отношения с Ханьгуан-цзюнем, то хотя бы не заглядывайся на дядю!        — Да о чем ты, в конце концов, твердишь, Цзинь Лин? — рассердился Вэй Ин и резво подскочил, едва не поскользнувшись — на деревянном пирсе тут же появилась небольшая лужица, стекающая с его мокрых босых ног. — Я не обрезанный рукав!        — Правда? — Цзинь Лин поймал себя на том, что погряз в азарте спора, словно одержимый в игорном доме. Мирное затишье после целых трёх лет войны давало о себе знать: если не кулаками, то языком хоть с кем-то зацепиться стоило! — Тогда скажи мне, когда ты в последний раз целовался с настоящей девушкой!       Вэй Ин в ужасе отшатнулся: Цзинь Лин косым выстрелом попал в сердцевину воздушного змея! Он и впрямь никогда не целовался ни с одной девой… по крайней мере, зная её в глаза! Вэй Ин до сих пор помнил смелую заклинательницу с соревнований между орденами, которая как незаметно появилась, так же и пропала сразу после поцелуя. Однако Цзинь Лин его рассказам о загадочной незнакомке не просто не поверил, но ещё и осудил её: кто же в здравом уме полезет целовать человека с завязанными глазами? По словам юноши, поступок этот был очень некрасивый и даже отвратительный, и, будь он на месте Вэй Ина, то сразу бы сорвал с себя повязку и отчитал девчонку-невежду. А вдруг она чумная?! Или… трупным ядом его отравила бы!       Только Вэй Усянь хотел было начать спорить и оправдывать себя, Цзинь Лин вдруг погрустнел и сдулся, явно не собираясь продолжать перепалку.        — Что случилось?        — Как думаешь, — осторожно начал юноша, вытаскивая босые ноги из озера — ночью вода была холодной, поэтому пятки очень быстро застыли, а кончики пальцев начало болезненно покалывать, словно он растоптал целые кусты сухой кровохлёбки. — Когда я вернусь и ты меня забудешь, наш разговор в твоей памяти останется как спор между самим собой?       Вэй Ина сначала весьма позабавила картина того, как он в одиночестве сидит на пирсе и спорит со своим внутренним Вэй Усянем о том, был ли он обрезанным рукавом или нет, а после нахмурился — посыл слов Цзинь Лина ему не понравился.        — Не говори ерунды. Я тебя никогда не забуду.        — Но ведь дядя Чэн забыл, — Цзинь Лин неожиданно шмыгнул мокрым носом и списал это на возможную простуду — всё же, вода и впрямь была холодной. — И ты наверняка забудешь, стоит только мне вернуться обратно…       Вэй Ин вдруг молча прервал его, а по шуршанию чужих одежд Цзинь Лин понял, что он наклонился и протянул руку. Юноша уставился на чужой мизинец и поднял взгляд на чужое лицо, находящееся в нескольких цунях от его собственного — Вэй Усянь улыбался.       Цзинь Лина всегда удивляла эта способность Вэй Ина так легко и непринуждённо улыбаться, что бы вокруг не происходило. Когда его ранили, когда оскорбили или обманули, он всегда находил возможность ухмыльнуться напоследок, прежде чем ответить — и улыбка эта в душе всегда находила тёплый отклик, грея холодную грудь даже в зимнюю пору. Наверное, этому его научила Цзян Яньли: улыбаться, несмотря ни на что.        — Даю тебе слово, что никогда тебя не забуду. А если забуду, — мужчина задумчиво возвёл глаза к ночному небу, обычно усыпанному звёздами — сейчас же тёмное полотно заволокло дымом от недавно прошедших в ближайшей деревне фейерверков, потому россыпи небесных веснушек совсем не было видно, — то можешь стукнуть меня по голове своим мечом, и я тут же вспомню. Веришь?       Цзинь Лин поколебался пару мгновений, а после протянул мизинец в ответ:        — Верю.