Убийца Акаме: Обратная сторона титанизма

Рождён среди волков, Жестокостью своей храним, Ты взошёл на трон — Твой легион непобедим. Отточенный клинок Сверкает молнией в руке, И непокорных он Заставит дань платить тебе. Вновь содрогнётся мир От твоих побед, и твоя звезда Вдаль, за горизонт Тебя ведёт. Ты — слепой глупец, и твой конец Тебе пророчит небо, Зло слабей добра — твоя звезда Тебя сотрёт со света. Я построил, ты разрушишь — На обугленной земле Ты империю построил На чужой беде.

— Группа «Троя», «Империя».

Этой ночью жители Столицы просыпались от душераздирающих криков, будораживших скорбную Луну, чей диск в майский час полуночи обрёл странный и зловещий зеленоватый оттенок. Причиной тому послужили крайне сильные ночные кошмары, посетившие во сне множество людей. И потому даже маловеры взмолились богам света и любви и самой Созидательной Силе. Ведь это небо покрывала и землю чернотой окутала особая ночь — настало время богов зла и тьмы. Увы, даже сам Дьявол оставался всего лишь безучастной фигурой при том злодеянии, что послужило причиной всех этих криков и страхов. Его Высочество Макото — очень красивый мальчик, сын столь же славного и внешне собой прекрасного Императора — Его Величества Аркида Нута От-Кладия ди Ёритомо — и жены его — блистательной и красивейшей Меко [1]; августейший отпрыск пробудился в ночи от кошмара, бросившего в холодный пот. Однако венценосный наследник ещё долго покоился в своей роскошной и просторной постели, не решаясь ни позвать служанку, ни самому отправиться в покои родителей. — «Я уже достаточно взрослый, чтобы спать с мамой и папой. Я не должен разочаровывать». Макото не мог вспомнить, что ему снилось, но это было нечто ужасное, неописуемое для языка человека. Потому Макото зарылся с головой под одеяло. Возможно, там он бы уснул вновь, но за дверью послышался до боли знакомый топот увесистой туши. — Ваше Высочество! — в покои ворвался высокий и очень полный господин в летах, в котором августейший мальчик без труда опознал первого министра. — Онест?.. — Ваше Величество! Просыпайтесь! — всполошился дядечка отчасти даже заботливым тоном. — Как вы меня назвали?.. «Почему не ваше Высочество? Величество — мой отец!» [2] — почему он именовал его по такому-то титулу? — Случилась беда!.. Ваши родители!.. Император и ваша мать — мертвы! — Что?! — у бедного ребёнка округлились глаза от таких вестей. — Не время для слёз! — Онест буквально схватил мальчишку и легко понёс на руках, благо человеком первый министр был не только полным, но и очень сильным. — Вам необходимо завершить дело, которое ваш отец завершить не смог! Оно требует неотлагательных мер и от этого зависит судьба всей Империи! Макото ничего не понимал и только это крайнее непонимание удерживало бедного сироту от того, чтобы вот прямо сейчас кинуться в горькие слёзы. — Император, тысячу лет назад была основана наша Империя! Вы это знаете! Ваш великий предок создал тэйгу, дабы его Империя стояла тысячу лет… Но, — министр сделал паузу на звук частого дыхания, они сейчас покинули летнюю резиденцию и ночное освещение снаружи здания явило очень широкий рот говорящего, обрамлённый внизу белой бородой. Макото не знал, сколько лет Онесту, но этот грузный господин всегда выглядел так. Чрезмерно широкий рот, лицо, само по себе не вызывающее отвращение и способное иногда быть очень даже невинным, милым, но в час гнева становящееся очень неприятным, особенно с учётом тёмной короны с шипами, которую седовласый деятель всегда носил. — Но, вы не знаете о том, мой юный Император, — вы ещё слишком малы, чтобы вас посвятили в тайну создания тэйгу и всей Империи… Ваш великий предок, будучи влюблён в своё государство, вызвал из недр преисподней самого Дьявола! И продал ему душу, приложив к ней души сотен тысяч убитых людей! Вот на каких костях стояла и стоит наша государственность! И… суть контракта с Дьяволом, кроме сотворения тэйгу, заключалась в том, что никакие беды и бедствия, будь то невыгодные войны, мор, чума или голод… не постигнут её! За эту тысячу лет всё, что случилось бы без контракта, оказалось отменено рукой Дьявола!.. Но, по истечению контракта, карма может отомстить — если контракт не продлить, то всё, что минуло, будет обрушено сразу… И так Империя не устоит. Потому контракт надо продлить. Как раз в этот момент они очутились в саду, где юный Император так любил играть с родителями и слугами — под ночным майским небом, где, кроме далёких и смутных огней столицы да гнилостно-болотной луны, освещением служили расставленные в неком оккультном порядке факелы. Около дюжины человек присутствовали тут — столько насчитал беглый взгляд Макото. И ещё двое лежали бездыханными со следами сквозных ран и иными увечьями. Эти трупы Макото узнал сразу и тогда его наконец пробило на слёзы: — Мама! Папа! — Крепись, Император! — набравшись пафоса, провозгласил Онест. — Ваши родители кинулись на свои мечи! — окровавленное фамильное оружие аккуратно покоилось рядом. Правда даже не специалист мог понять, что убили августейшую чету вовсе не этими прямыми мечами, а вон теми чёрными катанами, каковые держали две девушки с узким разрезом глаз, с алыми очами одной из которых пересёкся Макото. Их он не знал, зато ему оказались ведомы остальные присутствующие, да и мы поведаем о них читателю:       • Министр обороны Кокэй — совсем молодой хлыщ, Онест подложил этого смазливого блондина прямо в постель Меко — дамский угодник соблазнил сперва её, а потом и самого Ёритомо и они втроём развлекались друг с другом в постели в любой комбинации. Благодаря большому доверию коронованной четы их общий фаворит занял пост скончавшегося прошлого министра обороны, который никогда не пенял на здоровье — и на тебе умер! Так и не узнали ни Ёритомо, ни Меко, что коварный Кокэй, только заняв должность, сразу наладил поставку боеприпасов и оружия в руки всевозможных частных группировок, чтобы каждый из преданных первому министру королей воров мог обеспечить свою небольшую армию.       • Глава тайной канцелярии Сайкю — высокий и худой обладатель пары характерных демонических усиков, крайне коварный и отчаянный человек, руководивший отрядами элитных убийц — девочек и мальчиков с детства пичкали алхимическими зельями, ломающими слабых и лишь из единиц делающих желанных суперсолдат, вдобавок, малышек и малышей регулярно насиловали, чтобы привить полную покорность к начальству! А также, чтобы погрузить неокрепшие сердца во тьму и синхронизировать с ними самые зловещие по свойству тэйгу, каковые отторгнут души нормальных людей. Словом, не так-то и просто было найти личность более безнравственную и беспринципную, чем Сайкю, и одновременно такую рьяную по темпераменту — только благодаря первому министру глава тайной канцелярии проворачивал свои тайные дела в тайне от Императора! Благо, человеком тот был недалёким…       • Министр финансов Досэн — узкоглазый, высокий, с не самыми приятными чертами лица, голову украшала характерная для его национальной культуры причёска; с позволения первого министра возвысился благодаря взяткам и откатам и сейчас был вынужден отрабатывать, так сказать.       • Главный казначей Гебазе — смугл, с парой мелких усиков, на вид беззлобный, но совершенно не имеющий в душе ни капли стойкости к пороку; а также бездарный алкоголик и просто ленивый придурок, которого назначали на эту должность лишь для того, чтобы вся компания могла совершенно неподотчётно брать деньги из казны на личные нужды. Гебазе стоял тут только потому, что его надо было повязать кровью.       • Доктор Стайлиш — пижонистого вида атлетичный мужчина, отчасти даже привлекательный, если бы не его крайняя манерность — по должности и характеру: поехавший на всю голову глава алхимической лаборатории, нарцисс, истерик, метросексуал, содомит, садист — но талантливый изготовитель всяческой всячины, в первую очередь отвечающий за суперсолдат, химическое оружие, чудеса техномагической хирургии и биологическое бессмертие; разумеется он работал под началом главы тайной канцелярии.       • Младший архонт кафедрального собора Болик — аккуратно подстриженный загорелый бородатый здоровяк в рассвете лет, представлял собою, после светской политики и науки, так сказать, духовенство: кроме воровства из церковного бюджета, сажал на наркотики молоденьких последовательниц и смазливых последователей, превращая в своих рабов — одним своим существованием этот лицемер, богохульник, развратник, обманщик, совратитель и содомит в теургическом облачении оскорблял всех богов света и любви и саму Созидательную Силу! Ох, но где же ваша молния?!       • Начальник дворцовой стражи Гамал — по прозвищу «Огр», потому что, как поговаривали, именно кровь сих неприятных существ струилась в жилах сего громилы, очень мрачного человека с буйным темпераментом — прекрасного воина, но, увы, слишком горячего и злопамятного: всего лишь за какую-то мелочную обиду этот негодяй позволил организовать такую погибель Императорской чете! Ах, как земля только носит негодяев?! Куда же только смотрят Небеса?!       • Наконец князь Ёкан — уродливый, лысеющий со лба остроносый, сутулый астеник с видом маразматичного старикана — с детства погряз во всех мыслимых пороках и не имел при этом никаких талантов — с помощью своего друга Онеста смог отравить отца и стать наследником огромного княжеского состояния, которое тратил исключительно на свои удовольствия; за всю свою жизнь не совершил ни одного полезного поступка, дворянин-паразит как он есть, под конец века своего занимался тем, что отвечал за организацию жестоких и тайных развлечений сего клуба либертинов; особенно Ëкан любил тешить себя и первого министра тем, что загадывал, какая из доставленных рабынь на сносях, и потом сам же проверял догадку. В силу того, что Онест очень уважал Преступление, относился к тем, с кем повязан кровью как к братьям, то он благосклонно позволял Ёкану принимать участие и в этом своём злодеянии. Боги света и добра, только ваша слабость может извинять вас… Что же до последнего участника этого сборища, то Он превосходил по злу каждого из присутствующих, ибо и был Самим Злом и Он уже разрушил множество миров… Он не был человеком. Макото сквозь сумрак прищурился к этому чёрному духу майской ночи, закутанному в какую-то робу под цвет кожи. Не негр, нет, он стоял безучастным фантомом, это был буквально сотканный из чистой тьмы силуэт лысого мужа. — Вот-вот, Император! — Онест поднëс Макото к этому субъекту, чей облик от этого не сделался ни чëтче, ни светлее. — Вот вам кровь Императора! Чёрный Человек — сам Князь Тьмы — раскрыл бывшую у него книгу перед лицом первого министра и заплаканного слезами и соплями венценосного отпрыска. Почему-то холодная и зловещая аура Чёрного Человека заставила Макото перестать рыдать и всмотреться в текст договора. Он не смог прочитать его весь внятно из-за слёз, текст говорил вроде о том, о чём ему уже сообщал Онест. Был он очень длинным и очень подробным, при этом старомодным. Разве что Макото обратил внимание на окончание и вот смог прочитать сие полностью, тихо всхлипывая: «Погибнет эта земля от огня и воды, если нарушить законы Тайной Магии, положенные камнем под Кровавый договор. Итак, именем самого Восседающего на Своём Престоле в Центре Вселенной под завывания Своих верных Флейтистов безграничного Султана Демонов Азатота, Вседержителя, чьи чëрные когти держат Всë Сущее, от Глашатая заверяем: да не будет расторгнуто сие! Всякое сердце, ясно сие возжелавшее, да вольным умом своим заключившее сие соглашение и подписавшее жертвенной кровью, да по истечению земной жизни будет изъято из цикла перерождений и ввергнуто в саму пучину Бездны, о каковой сей договор не посмеет и словом обмолвиться, ибо всего одно слово лишит жизнь того, кому оно будет поведано. Во век таково иль в тысячу лет, сколь не минуло дней и ночей, договор нерушим, и не будет впредь ни спасения, ни прощения тому, кто по добру сковал себя нерушимой в вечности Кровавой клятвой с Абсолютными Богами Хаоса и Тьмы; и не уберегут сего иль же сих ни уловки, ни хитрости; а те, кто посмеют применить таковые — наследуют во сто крат более ужасную участь стать калом Ямы, отхожего места Бездны и самого Султана Демонов Азатота. Соглашение вступает в силу с момента подписания, и никакая сила, ни на Земле, ни на небе, ни в Бездне за пределами звëзд, ни где-либо ещё не властна расторгнуть Соглашение. Коли Кровавая дань в указанную выше величину не будет уплачена в изложенный выше срок, подписавшие сие всяко станут хлебом Бездны, ибо вдвойне нет искупления тем, кто за зря оторвал от дел Глашатая — Ньярлатхотепа, Чëрного Ползучего Хаоса Иных Богов, заверяющего сие. Воля, что движет рукой, ставящей подпись, обязуется уразуметь сие и исполнить оговорëнное. <место для подписи>». — Ставь подпись сюда, Император! — Онест взял лежавшее на листе бумаги чёрное перо и его острым концом проткнул палец — благо верные подданные захватили кисть августейшего отпрыска, после чего второй рукой под уговоры всех юный Император вывел своё имя в должном месте. Хоть он не хотел, не желал этого, не задумывал этого, это была не его воля. Макото просто решил, что это сон. Это просто не может быть правдой — он не может подписывать договор с Дьяволом, а его родители не могут валяться мёртвыми у копыт Князя Тьмы. Он просто перечитал на ночь готических сказок, только и всего… Макото опустил голову и увидел — там точно копыта у конца робы. Мама была права, нечего ему читать братьев Грэйм. — Вы молодец, Император! Молодец! — провозгласил первый министр с наигранной радостью, аж слëзы пустил. Князь Тьмы в мрачном безмолвии затворил книгу на печать… — Я сплю, да? — Макото положил окровавленный палец в рот, когда Онест развернулся и Макото более не видел, что там делал бесшумный ночной Дьявол. — Да, спишь! Спишь! Конечно спишь! Баю-баюшки-баю! Не ложися на краю, придёт серенький… Ап-ап! — дурашливо отверзая свой огромный рот, Онест сам потащил венценосного отпрыска обратно в постель — сам положил и сам накрыл одеялом. И исчез в ночи. Палец болел и Император не смог уснуть. Точнее он и не пытался, думая, что уже спит. Через час Онест снова ворвался, на сей раз с большой и топорной тревогой. — Ваше Высочество! Летняя резиденция горит! — чуть ли не хватался за голову этот громоздкий дедок. Схватив снова Макото, Онест ветром пронёсся по коридору. — Горит?! Мама! Папа! — но в заплаканных очах мальчика-императора отразился лишь огонь, поглощающий изнутри летнюю резиденцию. Когда взошло солнце и завершилась суета, юному сироте дали наконец увидеть два обуглившихся трупа. — По обручальным кольцам мы опознали их, Ваше Высочество!.. — скорбно лил слёзы Онест. Благо с помощью поглощения алхимических зелий этот негодяй научился усилием воли даже ушами шевелить. Потом он ещё для вида подпалил свою длинную гриву седых волос — мол, себя не щадил, вынимая августейшее дитятко из объятий пламени. Герой-то какой! Заслуженно первый министр Онест сам себе вручил высокую награду и величайшую милость за спасение благородной крови! — Онест! Но ведь они раньше погибли! — вспомнил тут мальчишка, когда пав на колени у трупов родителей, ощутил, как кольнул ночью проткнутый дьявольским пером палец. — О-о, я не понимаю о чём вы, Ваше Высочество? У вас… у вас проблемы с рассудком… из-за боли утраты… Макото попробовал говорить об этом, но тут же по велению Онеста заботливые лекари и целители доктора Стайлиша опоили мальчишку некими лекарствами, благодаря которым сирота позабыл своё имя на ближайший месяц. Якобы от нервного перенапряжения. Он даже не смог принять участие на похоронах. С Императорской четой попрощались все родственники и важные лица в главном столичном теургическом соборе Созидательной Силы и богов света и любви — Онест у гроба ручьями лил лицемерные слёзы и измазывал носовой платок соплями — что нельзя было отнять у подлеца, так это актёрского таланта, бородатый дядечка всех убедил в том, что ему страшно горестно от такой утраты; а после ухода всех лишних людей, снова осталась наедине отпраздновать успех порочная шайка зарвавшихся либертинов смертельно распущенного королевского двора. — Мы совершали ужасные грехи! Чёрное колдовство, заговор, предательство, изнасилование, содомитское изнасилование, убийства! Наша карма испорчена вовек! — провозгласил поддатый Болик, вскоре ставший старшим теургом и всего через пару месяцев сделавший из главного храма одновременно и бордель, и наркопритон. — Так покаемся же! Помолимся же!.. — Да в жопу богов света и любви! В жопу карму! В жопу саму Созидательную Силу! — полуогр Гамал обнажил свой меч и показал его главному священному символу. — Я — Гамал, враг бога, справедливости и милосердия, заявляю, что нет нашей Великой Империи более нужды в вашей добродетели! Отныне только порок будет править здесь! Все одобрили такую браваду. Мерзкий Ёкан захихикал. Онест одобрительно рассмеялся, уплетая вырезку с бедра одной из юных последовательниц Болика, каковая ему недавно приглянулась на свою беду. — Господа, — провозгласил первый министр с набитым ртом, — этот мир не создан для торжества добродетели, давайте молиться злу и тьме! Сам Дьявол с нами и скоро сотни тысяч ублюдков построят нам тысячелетнее благополучие. Которое мы разделим благодаря бессмертию, потому нам не стоит думать ни о карме, ни о Яме — в ближайшие тысячелетия не нам водить знакомство с Колесом Сансары. А что до преступлений, Болик, то неужели это большая цена за дела таких великих людей, как мы, друзья?! — тут Онест, всегда умеющий работать языком, которым он живо сплëл бесчисленные интриги, на радостях ушëл в многословие: — Мы все, друзья, философы, знаем, сколь относительна человеческая мораль и то, что добродетель на Севере есть порок на Юге — нет ни одного порока и ни одной добродетели, каковые не менялись бы местами в зависимости от страны, климата и народа… А раз так, то нелепо мыслить, что есть какие-то нерушимые стандарты добра и зла, которым мы обязаны служить, все они — лишь химеры, негоже иметь людям разумным дело с этом бесплотным вымыслом. — Простите, Онест, но исключительно, чтобы подогреть ваш полемический пыл, я возражу против ваших софизмов! — поднял палец Болик. — Я принимаю вызов, — Онест внимательно слушал. — Вы вот говорите, что у всех разная мораль. У всех людей разные носы. Если сказать, что потому морали никакой нет, то так можно сказать, что носов нет… — Болик, я не говорю, что морали нет, я говорю что нет той самой одной-единственной морали, которая была бы нам в обязательность, — взялся разглаживать белую бородëнку Онест. — Да, я понимаю, что общество может стоять лишь пока такие, как вы учат народ любить брата своего и служить богам света и любви, которых, как минимум, точно нет в этом мире. Но человеку — одному человеку — всегда полезнее и выгоднее считать добром лишь то, что ведëт к его собственному благополучию. Мы снасильничали и убили Императорскую чету, продали душу их щенка самому Дьяволу, но для нас мы совершили великое добро, а зло — лишь для тех, кто лежит тут и для Величества, кому одному суждено стать хлебом Ямы… Вот как один и тот же поступок может статься и добром и злом одновременно. И я утверждаю лишь то, что оба эти варианта равнозначны. А не то что там у кого-то есть или нет носа. — Министр, вы действительно сильный философ! Да что мне говорить: вы обманули самого Чёрта, ведь это душа мальчишки будет скормлена ему в обмен на наши желания! — подхалимничал Ëкан. — Как же легко вы наебали Князя Тьмы!  — Действительно, Онест, так получается, мы за наши желания отдали Яме мальчика… — промолвил Сайкю, как всегда, оскаляя усатую физиономию в коварной ухмылочке. — Да, вот видите какой я превосходный политик! Я не только трепаться умею, — ни чуть не сомневаясь в своëм коварстве, Онест расселся неимоверно жирным задом прямо на гробу Императора, тот аж затрещал. — А ведь мы не бросили Империю. Зная о том, что контракт истекает, мы решили его продлить, а могли бы с деньгами сбежать за океан в Виннланд-Фюльксбунд. Или ещё куда — мы бы не пропали. Но этот молодой Император, — Онест хлопнул своей большой и толстой ладонью по крышке гроба, — не захотел продавать душу сына Дьяволу и вообще решил уж принять бедствия за тысячу лет. Аморально, это видите ли. И всë из-за добродетели. А для чего человеку нужна добродетель? Для счастья. Но как же она может его принести, если требует отказаться от своего счастья в пользу счастья других? Друзья, я искренне верю в том, что лишь порок — или вернее то, что люди называют обычно пороком, злом, грехом, что якобы гневит Небо, Природу, богов и очерняет карму, — вот это вот я напротив вижу источником счастья на Земле. И от своего мнения не отступлюсь! Немного погодя, болтливый Онест продолжил: — А если подумать, то порок выгоден и для государства. Вот, подумайте, разве простояла бы наша Империя тысячу лет без той гекатомбы? У нас не было ни одной беды, кроме небольшой гражданской войны 500 лет назад, да и то она пошла скорее на выгоду для взошедшей на престол ветви династии… А другие страны? Тут Онест — настоящий титан эпохи Возрождения — блеснул своими широкими знаниями в этнографии, культурологии, истории, мифологии и религии: — Жертвоприношения были во все времена, даже в затонувшем полулегендарном Вестернессе, как доносят до нас отрывочные сведения, в той благостной земле весьма часто отдавали кровавую дань «князю мира сего» Белегурту. — Я слышал эту историю в детстве, — улыбнулся Ëкан, — жители Вестернесса поверили злому демону, что это он на самом деле создал мир посреди Тьмы и отвергли богов света и любви в пользу «князя мира сего» — якобы потому что только он мог спасти их от Тьмы… — Да-да, Ëкан — но это древние легенды и они не могут служить авторитетным источником. Потому обратимся к постоянной практике, — довольно предложил первый министр. — Ну-ну. Все его с интересом слушали, Онест умел быть хорошим рассказчиком. Именно за талант рассказывать сказки и всякие истории, он смог подлизаться в своë время к Императорской чете. — В северном Королевстве Эриу совершено нормально выкидывать лишних новорожденных на мороз, в жаркой Мидии — даже при правлении Кейянидов, вплоть до воцарения Сасанидов — молокососов закапывали в горячий песок и ничего родителям за это не было, ибо к чему обществу бесполезные существа, которых не могут прокормить родители? Лучше отдать их в жертву стихиям в надежде получить ответ. В Киммерии, во время холодных зим, делают то же самое, считается, малышей забирает суровый зимний бог Кромм Круаху. У племён Туле похожего персонажа величают Итаквой — каждую зиму каждое племя отбирает самую красивую девушку и голой, привязывает к дереву… Говорят, если еë не находят потом, то, значит — она понравилась Итакве, и тогда зима будет тëплой. Иногда еë просто съедают волки, полярные лютоящеры или ледяные арахниды… и я очень понимаю их всех! Это тоже считается за то, что Итакве она пришлась по вкусу, — Онест аж пустил слюнки, к тому моменту каннибал уже доел вырезку, но это только подстегнуло выделяться слюну. — Жители Мадагаскара испокон веков раз в год отдают не только треть скота, но и специально выращиваемых жертвенных детей, чтобы птица Рух несла для них большие и аппетитные яйца, продлевающие жизнь и здоровье. В жарких Вест-Кнане и Ост-Кнане веками народившихся детей до восьми лет живём сжигают в быках-тофетах [3], лишь бы Ямм, Мелькабот и прочие, «Баалы» способствовали торговле, здоровью населения и благостному климату. В столь же жаркой стране Хатти девственниц регулярно отдают в дань бне элохим, чтобы в случае войны эти дети неба встали на их сторону. — А жизнь простолюдина, вы рассказывали и об этом, мой дорогой Онест, — поднял скрюченный палец князь Ëкан, — у хеттов стоит настолько мало, что всякий господин может убить раба, даже чужого, и тогда просто бросить на труп монетку — вот такова ценность человеческой жизни в стране Хатти! — захихикал вельможа. — Всë-таки умный народ, хетты, — оценил такое отношение министр финансов, — знают цену людям. — Помню, когда от Царства Ибри (часть состава Вест-Кнана), когда от него отделилась большая секта солимитов [4] — Царь-Солнце Хатти ни щадил сволочей, прямо как наш нынешний его потомок — не щадит уже коммунистов; он применил к этим готовым умирать за своего шумного духа-мазохиста такие пытки, что мне пришлось спустя столько-то веков перенимать его опыт с большим вниманием… — отошëл от темы Онест. — Я не столь эрудирован как вы, Онест, — промолвил молодой пижон Кокэй, — но кто такие солимиты? — Это сектанты, отдающие себя во власть мелкому духу-маньяку, как говорят, страдающему комплексом неполноценности, расстроением личности и приступами болезненного садомазахизма, — дал краткую справку Онест. — Сектанты всячески проповедуют добродетель, воздержание, пацифизм и непротивление злу. А также навешивают на себя кучу идиотских запретов — им нельзя есть больше, чем это необходимо для жизни, им нельзя плеваться и так далее. Короче — хуже нет религии, ей-богу. — Это всë эгрегоры — ментальные конденсаты, они порой воплощаются из отчаянной веры во всякое… чудное, — научно пояснил Стайлиш. — У нас на Юге секты солимитов распустились из-за веротерпимости Императора, — внëс свою лепту Болик, должностную, можно сказать, — при старых Императорах эту плесень на крестах распинали целыми семьями, потому что они не признают никаких богов, кроме своего мелкого духа-маньяка, и отказывались воскуривать фимиам Императорам. — Вот вы и займëтесь наведением порядка в духовной сфере — с веротерпимостью пора кончать — нам нужна воинственная религия, чтущая боевой дух! — настоял глава дворцовой стражи Гамал. — Все эти вопли церковников о человеколюбии привели к почти полному запрету дуэлей — а как так можно?! Человек должен давать волю силе и гневу, иначе он зачахнет! Мы должны почитать Крома, Кхорна, Гильгаоала! Хватит с нас жалких богов света и любви, которые немощны и не могут даже нас поразить молнией в своëм же главном соборе! — Да, Болик, давно пора реформировать религию, это, к слову, даст нам в руки огонь религиозной войны — обострим все этнорелигиозные конфликты — я хочу, чтобы рядом с заповедям «не убивай», «не воруй» и «не злословь» стояли заповеди «убей брата своего за то, что он не так молится, не тому богу и не так складывает руки» — главное, чтобы всë это было в неразлучной смеси — мы будем бросать масло в огонь, будем осквернять храмы и тех и других вер, чтобы такая вражда отдала Дьяволу души множества простолюдинов в обеспечение нашей сделки, — наказал Онест. — Я займусь этим завтра же. — Болик, вам нужно найти много проповедников, чтобы они проповедовали вражду со всех сторон. Тогда расколотый народ никогда не поднимется против нас и мы спокойно отплатим душами, — говорил первый министр. Болик обещал, после повисла пауза. — Вернусь к прежней теме международной практики жертвоприношений, — заговорил тогда глава тайной канцелярии, — пару лет назад к власти в Великой Артасании пришëл Народно-коммунистический фронт — и эти чёртовы гуды тайно, но продолжают приносить в жертву по тридцать юношей и тридцать девушек тератоморфным поликефалам — всë ради превосходного урожая, которым они могут щедро кормить даже нас с вами — просто теперь они делают это скрытно. — В отличие от династии Кощеев, они издавна правили Венедией [5] и никогда не стеснялись отдавать народ этим… каких их там…— Болик запнулся. — Потому что не сыскать во всëм мире лучше удобрения, чем помëт тератоморфных поликефалов, — вставил свои пять копеек Стайлиш от имени научного сообщества. — Но Артсанская Партия всë равно на ножах с Лейфсборгским университетом и его Всемирной Лигой по борьбе с человеческими жертвоприношениями, — добавил Сайкю. — Лига по борьбе с человеческими жертвоприношениями… — чесал бороду Онест. — Очередной абсурд добродетели, — махнул жирной ладонью первый министр, — они бы ещё организовали Всемирную Лигу по борьбе с карманными кражами или бранной лексикой… — Но, по-моему, — с сумасбродным задором вспомнил Ëкан, — оригинальнее всего поступили в Кушанской Империи — там дворцовые алхимики собрали из внутренностей дэ́вов огромную живую матку и опускают в еë воду девиц на сносях, тогда их чады обретают демоническую суть и они сами тотчас прогрызают путь наружу! Когда я был там на отдыхе в молодости — удивительное, волнующее зрелище! Потом этих тварей дрессируют и они становятся свирепыми воинами! — Да, друзья, как видите, все так делают — вот и я говорил Императору, а он ни в какую! — Онест ещё раз прохлопал по гробу, на котором сидел. — И вот плоды добродетели. — Всё же у императрицы была великолепная пиздёнка, — расхохотался следом Кокэй. — Оценил, — улыбнулся Досэн. — Они были весьма прекрасно-эстетичными людьми! — изящно погладил свои волосы Стайлиш. — Ага, даже жаль, что она сдохла. Её бы ещё раз по кругу пустить на пару со смазливым муженьком, — уже вливал в себя Болик. — Стайлиш, я уверен, ты оценил узость жопы Императора?! Все расхохотались, кроме главного казначея, поглощëнного вливанием в себя бухла. — Но мы точно сможем уплатить такую дань Дьяволу в срок? — усомнился Досэн. — Ведь из-за нежелания Императора продлевать контракт, мы не могли даже на долю приступить к такой гекатомбе? — Зря я что ли сподвиг покойное Величество, — Онест презрительно бросил взор на гроб, — провести всеобщую перепись? Треть населения — вполне себе укладывается в число. Генералов мы, как уже говорили, отправим на войну, там можно не церемониться — будем уничтожать всех, и своих, и чужих. В нашей стране тоже отыщем кучу народа совершенно бесполезного — пустим в дело все дома призрения и все приюты, вот кому, простите, нужны инвалиды и беспризорники? Они только опустошают нашу казну, лучше вон пусть дорогой Гебазе купит себе хорошенькое винцо! Все довольно засмеялись, глядя на своего пьющего друга. — Я вам уж сто раз судачил, кормить таких троглодитов совершенно ничего, какая от них польза стране и народу? Кроме этих бесполезных прожорливых ничтожеств отыщется много ненужных деревень и невыгодных для содержания провинций — их можно будет оцепить и распространить там чуму, — Онест посмотрел на Стайлиша, — уверен, вам не составит труда сделать это, мистер эстетичный вы наш… — Конечно — чума это очень эстетичное массовое бедствие! — почесал метросексуальную щетину Стайлиш. — Я переработаю уголовный кодекс — верну смертную казнь. Будет она применяться широко. — Онест, наверняка это вызовет большие недовольства, — предупредил Кокэй. — Тем лучше для нас, мой мальчик, это даст нам в руки возможность уничтожить мятежников, — решительно сказал Онест. — А там можно будет изобличать выдуманные нами заговоры… Я что, зря поставил вас на места? Ещё когда про… позапрошлый Император, когда я дошел до середины моих лет, допустил меня до Заповедной библиотеки, я ещё когда рылся в фолиантах Тайной Магии и носа не отрывал от гримуаров чëрного колдовства… ещё тогда я начал думать над этим и ставить верных людей… которые помогли бы мне организовать новое тысячелетнее благополучие Империи. — Вы голова, Онест, но вы голова! — нахваливал Ëкан. — Великий человек! Титан среди титанов! Продумывать такое столько лет?! — О, Ëкан, — Онест принял выражения чуть ли не детского, монашеского смущения, — ни к чему меня так хвалить… У меня ничего бы не получилось без вас, моих верных друзей! Правда говорят, что общие вкусы и цели навеки скрепляют друзей, а нас на тысячу лет скрепят! Онест любил лесть — это была его главная слабость, кроме тяги к человечине, на каковую этот «титан» подсел ещё в молодости, когда поверил слухам о том, что именно такая диета якобы неограниченно продлевает отпущенный человеку срок на Земле. Государственные алхимики доказательно развенчали этот миф, но Онест не любил отказывать себе в привычках и шëл на риск, лишь бы иметь возможность набивать утробу вырезами бюста и бëдер с молодых рабынь. — Я всё же прошу прощения, — заговорил Гебазе, — но, я хочу спросить… это правда был сам Дьявол? — А кто ещё, блядь? Зимний Дед?! — рыгнул Ёкан. — Я, как просвящëнный натурфилософ, считаю, что это был эгрегор, — выдал Стайлиш. — Не стоит переживать, Гебазе, не наши души же мы заложили на вечные муки? — Онест положил руку на плечо подельника. — Пей! Разве боги света и любви не доказали свою слабость, когда не смогли помешать задуманному нами?! Ведь им тоже нет прощения теперь, если они всë-таки тоже есть на свете! Мы — люди — титаны! Мы достойны править на этой земле! Пей, пей за нашу победу! И Гебазе пил, и забылся. Вскоре Болик запустил последователей и началась оргия, которая, как обычно, закончилась тренировкой Гамала — верзила оттачивал рубку живого мяса, Стайлиш изучал материал, Онест пробовал его и велел отнести на кухню то, что пришлось по вкусу, а смазливый Кокэй с опаской ускользал от объятий пьяного Болика — в отличие от того же Стайлиша… В конечном счёте перебравший Ёкан, спровоцированный чьими-то словами о том, что жаль, нельзя ещё раз изнасиловать императрицу, скинул крышку гроба и полез домогаться обгорелого трупа! О, читатель, казалось, никогда ещё зло, грех и порок не были столь наглыми и безнаказанными в уверенности своего торжества! Убийство, цареубийство, жестокость, подлость, совращение, одурманивание, обман, предательство, воровство, клятвопреступление, бессердечие, садизм, людоедство, тщеславие, гордыня, чревоугодие, пьянство, сквернословие, злоречие, хищничество, прелюбодейство, блуд, изнасилование, мужеложество, труположество, содомия, осквернение церкви, богохульство, чёрная магия, наконец само презрение к добродетели и восхваление порока [6] — нашёлся ли хоть один грех, хоть один порок, большой иль малый, которым не замарали себя наши деятели? Так как никто из мразей сих даже толикой насквозь прогнивших сердец не мыслил каяться, то сложно было вообразить, на какое мучительное перерождение обрекли бы себя эти «титаны», не обреки они уже себя раз и навсегда стать кормом для Ямы вне Сансары? О, боги света и любви — нет веры в вашу власть над людскими сердцами, о, Созидательная Сила — нет веры твоей справедливости, о, Небо — нет веры больше твоему грому! Только человек способен покарать потерявших берега «титанов». Красные глаза печально блеснули в ночи — торжествовали либертины, но не ведали злодеи, что их же собственное оружие обернулось против них…