Убийца Акаме: Обратная сторона титанизма

Над равниной крик и стон, И кровавый дождь. Черный всадник, как дракон — Тамплиеров вождь. Гордый праздник Сатаны Пролил кровь на свет, И священный меч войны Разрубил секрет. Наш король — посланник небес! Наш король как призрачный бес! Наш король — избранник судьбы! Наш король — это лишь ты! Люцифер! Люцифер! Люцифер! Люцифер! Люцифер! Будет проклят рай и ад, Кто сорвал покров? Черный саван, словно яд, Умертвит врагов!

— «Коррозия Металла», «Люцифер».

Либертины дальше продолжили тратить время на болтовню, что не закончилось для них хорошо — позади раздался шум, когда все повернулись к лестнице, то увидели, как по ступенькам скатывается труп одной из служанок. Не успел он долететь до них, как на первую же ступень от начала лестницы перемахнула девица — с длинными и чëрными как уголь волосами, с узким разрезом глаз, полыхнувших углями из растопленной печи. Что же касается одежды — грациозная особа носила тëмное мини-платье без рукавов и с белым воротником, чьей вид дополнялся бордовым галстуком, руки закрывали длинные перчатки чëрных и красных цветов. Гамма тьмы и крови дополнялась красным поясом, сочетающимся с цветом ножен, а обувью служили ничем особенно неприметные чëрные ботинки. Испуганная Ария навела револьвер на девицу, забыв про Тацуми, а тот тотчас схватил либертинку за руку, направил вниз — пуля попала в пол и практически никогда не вступавшая в борьбу садистка легко оказалась лишена этого оружия. Приспешники либертинов пришли в движение: кто схватился было за Тацуми, кто наклонился за револьвером, кто ухватил первое, что попалось, лишь бы парировать чëрную катану в руках налетевшей девицы… Все это оказалось тщетно — чëрный веер сразил всех, девушка неимоверно быстро вонзила каждому конец катаны в область горла или головы и все голые мужики падали и замирали почти сразу, никто из них ничего не смог сделать, даже один из них, кому задели плечо, испустил дух столь же быстро. — Нет! — полностью впавший в панику, отец бросился дальше от этой мясорубки. — Нет! За что же я прогневал министра?! — Министра?! — обходящая Тацуми, державшего Арию, особа с катаной повысила тон, кажется, утратив свою невозмутимость. — Я больше не работаю на Онеста! Мы — Ночной Рейд, охотимся на подобных тебе и истребляем! Чета садистов трусливо спряталась за тушу монстра-волка, тот же внимательно глядел на противницу, но нападать не спешил — сперва он в одну руку взял длинный кол. — Мрази! Выродки! Отрыжки Дьявола! Мир был бы прекрасен без вас! — дальше пошла на поводу у своих эмоций брюнетка, потом как-то особенно мстительно изрекла. — Меня попросили не убивать вас потому что… — Акаме! — прозвучал мужской молодой голос, по ступенькам сбежал юнец с длинными, зелëными как трава волосами — под цвет очей, не очень высокий, но и не то чтобы слишком низкий; под этот же цвет он носил плащ с меховым воротником, несмотря на погоду, под этим плащом светлела белая майка. Также на нëм были синие брюки и туфли. Волосы, как потом увидел Тацуми, спадали до плеч. Через голову этого парня тянулось некое красное устройство неведомого назначения, вроде ободка, но если приглядеться, в него вмонтировались какие-то колёсики с обеих сторон — на них наматывались нити. И, да, о нитях. Тацуми почти сразу обратил внимание на длинные пальцы, при этом сильные и аккуратные — они выходили из обнажающих красных перчаток, где на напульсниках крепились аналогичные находящимся на голове — заканчивались пальцы острыми металлическими напёрстками — к ним от колëс на напульсниках отходили тонкие нити, и вообще с пальцев эти лески выбрасывались дальше в воздух, где становились едва заметными для взгляда. Сам парень производил руками и пальцами некие осмысленные движения — от этого едва блестевшие в свете камеры пыток лески/нити, обхватили отца, мать и даже до того удерживаемую в руках Тацуми дочь — и повесили всех троих к потолку. — Акаме слишком быстро убивает, а я не могу позволить кому-то вроде вас принять быструю смерть! — мститель с зелëными волосами кровожадно улыбнулся, держа всю троицу. — «Очевидно — это тоже реликвия!» — догадался Тацуми. Как же позорно визжали и рыдали схваченные либертины! — Адская Паутина из волос Тяньлуна?.. [1] — взглянул на неë пастырь волков, которого двое ворвавшихся не спешили атаковать, как и он их. — Запах меня не обманывает, ты тоже фэйри… Не удивительно, что ты так хорошо владеешь этой штукой, обычные людишки в ней только путаться умеют… — Тоже фэйри?.. — Тацуми, движимый интересом, коснулся протянутой к потолку нити и шагнул ближе к зеленоволосому. — Эй! А ну держи от меня подальше своë холодное железо!. — содрогнулся тот — да, его волосы в точности выглядели как трава, а глаза — как изумруд. — Ай, прости! — отшатнулся Тацуми, ему даже стало неудобно. — Акаме, — продолжал смотрящий в красные глаза пастырь волков, — я вижу, — взгляд его скользнул на катану, — это не Кириичимонжи, раны от которого не заживают, а проклятый Мурасаме. Значит ли это, что мой дорогой старый друг Гозуки… — Да, я сломала Кириичимонжи, потому пришлось его заменить тем, что моему «отцу»-учителю более не понадобится… — Акаме вела себя совершенно хладнокровно перед лицом чудовища. Тацуми подумал, что если бы она на него кинулась, то могла бы напороться на острейшие когти или на взятое звероморфом оружие — при этом сам монстр также попал бы под чëрный меч и лишился жизни уже бы от яда — Тацуми понял, что лезвие Акаме чем-то отравлено, уж больно мгновенно оно отправило в ад тех слуг либертинов, которых только слега коснулось. — Как интересно, — Тацуми показалось, пастырь волков ухмыльнулся своей гиеньей мордой, — значит мы с тобой оба из Миллиона Благодатных [2], ты ведь тоже талантливый потомок Ловчего во… — Скажи лучше, что вам поручил министр? — прямо спросила Акаме. — Найти вас, Ночной Рейд, конечно же!.. — Поздравляю, ты нас нашëл! — ухмыльнулся зеленоволосый. — Министр? Вас!.. — Тацуми, даже уже будучи знаком со столичными порядками, всяко удивился такому. — Так почему… почему вы на нас напали? — вопрос прозвучал несколько глупо. — Министр приказал не трогать торговцев, — молвил враг, — но вы начали осквернять Святую Ночь своими воззваниями к жалким земным божкам… такого богохульства мы не стали терпеть — не в нашу охоту вам оскорблять вотчину Отца Миллиона Благодатных; потому что день Он по великой милости своей дал слабым земным богам, чтобы множилась наша пища… — Хватит. Сколько вас? — спросила Акаме. — Нас было трое, но этот человек убил мою сестру, — указал медвежьим когтëм на Тацуми этот злодей. — Гррр! — монстр оскалился. — Акаме, отдай его мне и я расскажу тебе ещё больше… — Спасибо, не надо, — Акаме уверенно и быстро ответила, не дав Тацуми даже испугаться, что его могут выдать. — Мне надоело видеть твою поганую рожу, фэйри тьмы, отправляйся во чрево Шуб-Ниггурат, откуда ты явился… — Грх! — пастырь волков напрягся, ожидая нападения от Акаме, но та не двигалась, парень с нитями тоже стоял и только держал рыдающих либертинов. — Тебя, шавку, как раз можно скормить Царю Зверей, потому я не хочу поражать тебя ядом, — Акаме, стоя перед врагом, просто вдруг спрятала свою катану в ножны. Тот дëрнулся в еë сторону, но атаковать не решился, думая, что это какая-то ловушка. — Дура! Эти нитки меня остановят! — звероморф указал на те лески, что подвесили троих либертинов. — Я Жеводанский Зверь! Я — Царь Зверей, я за одну ночь загрыз больше двух сотен тупых человеков ради избавления от скуки! — Ага, молодец против овец!.. — с презрением цыкнул зеленоволосый. — Но ничего, сейчас Лев сам сделает шакала!.. И все мы увидим, какая ты шавка! — Лев? Вы хо?.. [тите скормить меня Царю Зверей] Где-то владелец Немейского льва? — Жеводанский Зверь слегка заозирался по сторонам. — Где?! Почему Лев прячется как заяц?! — А вона я! — Тацуми узнал знакомый голос, он не увидел, как она туда забралась, но прямо сверху или же со спины и с прыжка — на Зверя из Жеводана набросилась его сегодняшняя знакомая… Хрусть! Леоне с торжеством свернула противнику шею, Жеводанец успел лишь с вытаращенным взором дрогнуть руками, оружие его выпало и следом рухнул он сам. — Фу! Как воняет! Нет, Акаме, я не буду эту блохастую сволочь есть! Даже чтобы пополнить силу Лионеля! — победительница пнула повергнутого стыренным у Тацуми сапогом и выпрямилась в полный рост и оказалось, у неë у самой руки и часть открытой кожи покрыто шерстью львицы, уши такого животного торчат на месте ушей обычных, во рту — клыки, очи — с вертикальным зрачком, волосы — как грива льва, пальцы — не пальцы человека, а большие пальцы львицы, с острыми когтями. Она сама обратилась звероморфом. — Так быстро!.. — Тацуми поразился, как молниеносно эта полульвица убила Жеводанского Зверя. — Какой-то жалкий этот Зверь! — высказала Леоне. — Не прочнее обычного волка! — Человек-мотылëк и Эль-чупакабрас тоже оказались не очень опасными! — сравнил зеленоволосый, слега потрясывая в воздухе захваченных извращенцев — главных затейников. — Да, он был слаб… для вас. Да и я одного без проблем сделал своим шингу, — проговорил Тацуми. — Они, как правило, все очень жалкие существа — все эти горгоны, ведьмы, упыри, демоны ночи — они хороши только трепаться и могут легко убивать лишь обычных людей, а против профессиональных убийц с тейгу они могут только рассказывать свои унылые речи про тьму и зло… — зеленоволосый усмехнулся. — Но сами — ты видел. — Лаббок всë верно говорит, большинство опасных зверей и прочих чудовищ, которые веками терроризируют людей, на деле совершенно жалкие существа, стоит им встретить равного противника, как они окажутся прибиты одним махом, — сказала уже Акаме. — Вы… вы его со спины убили, сами за язык потянули, — заметил Тацуми, — это… — Эй, Тацуми, — Леоне подошла, попутно полностью становясь человеком, — ты не путай нас с героями, мы — убийцы. Это герои из тех эпосов и эпических легенд, которые коллекционирует Лаббок, вот они любят выходить в открытую и драться честно — но мы не такие, мы берëм врага подлостью: наш идеал — не рыцарь, который идëт на бой с драконом, наш идеал — крестьянин, который дал этому дракону отравленную овцу, чтобы дракон потом сдох… Сечëшь? — Ага, секу. Не тупой. — Да кто ж вас, деревню, знает! — продолжила вальяжно вести себя Леоне и чуть ли не в лицо прессовать Тацуми своими эпическими буферами. — Вы там наслушаетесь всяких эпических… — Леоне, я бы сказал, такое присуще вовсе не крестьянам, которые, как ты сама сказала — практичны, а сидящей в теплоте интеллигенции; это интеллигенция — поэты, философы и писатели — редко дружат с реальностью, в отличие от простого народа от сохи, — рассудительно высказал Лаббок. — Мда, тебе ж как купеческому сынку это должно быть известно… — Леоне потëрла подбородок. Акаме обратилась далее к Тацуми: — Первый министр Онест и его приспешники — в число коих входят, по крайней мере, глава тайной канцелярии Сайкю, министр обороны Кокэй, министр финансов Досэн, главный казначей Гебазе, министр здравоохранения и верховный алхимик Стайлиш, начальник столичных гарнизонов Гамал и влиятельный столичный князь Ёкан — все они тайно позволяют нечисти охотиться на простых людей, а потом обвиняют коммунистов в том, что это они сюда нечисть прислали, ищут коммунистов и убивают ещё больше людей, по большей части политических противников своего преступного клана. Словом, Империей правит кучка бандитов. Девушек, юношей и детей они забирают на свои кровавые оргии. А теперь Онест знает о нас благодаря тэйгу Ронг Ронг — «Совершенной книге мира» — у которой постоянно появляются на страницах предсказания о будущем. Они хотят остановить нас раньше, чем мы сможем устранить их всех и поднять восстание Революционной Армии. И Акаме решительно добавила: — Но у них ничего не получится — клянусь, они умрут все! Даже сам Дьявол не спасëт их! — Эй, у меня огромные деньги в банке, хотите я вам всë отдам?! — закричал отец семейства садистов. — Только пощадите! — Слушай, — зло запрокинула голову Акаме, — мы люди, сердцем преданные добру, потому нас невозможно подкупить хоть всем баблом мира. Хоть баблом всех миров во Вселенной. Так что трепещи, человек зла, мы тянем время расплаты лишь потому, чтобы ты побольше помучился от ужаса. Вы все трясëтесь от ужаса и мне это доставляет огромное моральное удовольствие: ты даже не представляешь, как это приятно — карать зло своими руками! Лаббок абсолютно прав, — Акаме окинула взглядом изуродованные трупы кастрированных юношей, девушек с обрезанными грудями и насаженных на раскаляемые пруты детей, взор постоянно находил трупы — висящие, насаженные на колья, лежащие на пыточных столах, с выпущенной кровью, со вспоротыми животами — самое страшное, похоже, сразу несколько дюжин человек убили в этот же день, ибо покойные не пахли смрадом разложения. Вот чем так усердно занимались родители Арии и почему так устали к ночи! — Я думаю, они все напуганы достаточно, нам пора приступить к пыткам и казням, чтобы удовлетворить нашу месть! — Лаббок показал себя в данном вопросе как наиболее кровожадный, смело он начал раздеваться, до того силой мысли отсоединив часть своей Адской Паутины. — Хорош только тот либертин, который подыхает долго! Благо орудия пыток валялись в изобилии. Акаме сказала что ещё раз проверит дом и поднялась наверх. А Тацуми, как твëрдый ратник добродетели, остался помогать. Лаббок обнажился практически полностью, чтобы не пачкать кровью одежду, это позволило Тацуми увидеть, что основная масса паутины охватывает пояс юноши, что сложением похож на его собственное и при этом натренированное. Они взялись нагревать прут и засунули его до конца в анус Арии. Еë матери порвали матку «грушей», отрубили руку и кинули в железную деву и захлопнули, и ещё долго вопли издыхающей злодейки оглашали стены помещения, так как ни один важный орган не пострадал от кольев девы и она страшно мучительно умирала от истечения крови. Папаше Лаббок придумал самую жестокую казнь — он и Леоне взяли пилу и начали распиливать от гениталий подвешанного за ногу садиста, и только кошмарный моральный облик всей семейки оправдывал такую зверскую расправу и доставил всем палачам огромное моральное удовольствие. — Если добро не может поставить реальное зло на колени и реально зверски убить — то это не добро, а фигня! — изрëк по такому поводу Лаббок. — К сожалению, у них есть сынок Няу — он проходит службу в армии, что, надо сказать, очень удивительно для либертинов… — сказал Лаббок, когда компания поднималась по лестнице. Акаме сидела в гостиной и пила себе кофе. Рядом валялся труп ещё одной служанки. — Вы убиваете всех слуг? — сел Тацуми. — Да, как правило, они знают о том, чем занимаются хозяева, потому им нет прощения — они могут сбежать, если им это не нравится, но раз они ещё этого не сделали, они достойны смерти, — прояснила вопрос Акаме. — Так вы… Ночной Рейд? — Да, мы так себя называем — мы хорошие люди, которые собрались убить всех плохих, если коротко, — пояснила Акаме, очень спокойно себя ощущая после заваренной кровавой бани. — Ага, хорошие! — тут Тацуми вспомнил про то, что Леоне его обчистила. — Ты меня!.. — Да-да, я тебя обокрала! — не стала отрицать шлюха добра. — Я прошу прощения! Со мной иногда такое бывает! — почесала она свои волосы, даже без силы пояса выглядящие похожими на гриву животного. — Как вижу добычу, так хочется!.. В общем, я не могла удержаться и не ограбить тебя — понимаешь, это инстинкты животного, оно как видит добычу, так хоть ты тресни, но оно рвëтся наружу! — Тацуми, знаешь, нет людей без тьмы, — уверенно заговорила Акаме. — Тэйгу созданы самим Дьяволом, как и вся эта Империя. Ни один бог света и любви не дал нам сил одолеть зло. Так что мы вынуждены идти на контракт с нашими собственными демонами, чтобы гасить огонь огнëм. Ясно? — Э-э… Ты говоришь как священник, но ладно, я тебя понимаю, — сказал Тацуми. — Наши враги называют себя либертинами, — Лаббок встал и подошëл к шкафам с многочисленными томами, — их мораль выглядит как мораль нормальных людей, только вывернутая наизнанку. Лаббок снял одну из книг и бросил на стол: — Если хорошо умеешь читать, можешь прочитать типичный образчик либертинской литературы. — Э-э, «Несправедливость добродетели, или приключения в будуаре»? Да, я умею читать. — Вся их философия сводится к тому, что люди делятся на господ и рабов — по духу. — Лаббок приземлился на ближайшее подходящее для этого место. — Господа могут делать с рабами что угодно. А ещё зло — это сила: якобы наши сильные желания все от зла, от тьмы внутри нас. И так далее. А ещё они любят говорить, что раз их чудовищные желания внушает им Природа, то эти желания естественны, потому они имеют право поступать так, как хотят. Так они оправдывают то, что они убивают простых людей, насилуют и так далее. В Столице мода на либертинаж началась незадолго до гибели Императорской четы… Акаме говорит, еë убили ранее обозначенные ею люди, те же самые, которые запустили в Столице эту нечисть. Тацуми листал книгу и постоянно ему на глаз попадались то длинные многословные диалоги, то чисто механические описания сцен секса и насилия. — Все они невероятно однообразны. Это какое-то ужасное занудство. И описание ебли… Хотя последнее мне от случая к случаю заходит… — Лаббок неисправимый блудодей и онанист, — сказала Леоне. — Смотри, как бы трава на руках не проросла! — От онанизма волосы на руках не растут, это миф, я об этом читал. И я не передëргиваю на либертинскую писанину — да упасут меня боги света и любви, — возразил юноша, поднимая палец. — Просто я никак не могу подойти к женщине, в которую действительно влюблëн, и потому перебиваюсь с тобой и… и с другими, а вот на неë, свою единственную, я могу только в мыслях же… Лаббок о чëм-то замечтался, точнее о ком-то. — Тацуми, ты возможно мне не поверишь, — Акаме поведала о сделке Первого Императора с Дьяволом и о необходимости еë продления, которая и привела к войнам и болезням. — Это причина зла — потому что нельзя заключить сделку со злом и остаться потом чистым. Министр Кесарь Германик Сен-Фон де Онест — он убил Императорскую чету потому, что Его Величество отказался от продления сделки и решил выдержать все бедствия. Министр заставил на моих глазах сына Императора продлить контракт ценой собственной души! Нынешний Император Аркид Нут От-Кладий ди Макото — по сути безвольная марионетка, обречëнная к тому же на пожирание Бездной. Онест платит дань… — Подожди, Акаме! Не гони коней! — прервала еë Леоне. — Вы просто не верите мне, — напряглась Акаме, — вы просто не верите, что Первый Император и министр заключали соглашения с Дьяволом. Возможно вы не верите, что Дьявол вообще существует… — Дьявол — это такие маленькие чëрные зверушки с рогами, которые селятся на отвесях? — уточнил Тацуми. Красные радужки Акаме напряжëнно блеснули: — Нет. Дьявол — это сама Ночь, нечто огромное, холодное и вездесущее; Тьма, что охватывает половину мира или весь мир… и одновременно есть в сердце каждого, — Акаме коснулась своей груди, — страх одиночества под звëздным небом, тоска тëмной ночью, сама чернота за звëздами, негасимый чëрный огонь, то… то что улавливают мои чувства с той майской ночи, но что я не могу описать словами… Я видела, оно может стать формой, но любая его форма… нечто незначительное. Это не существо даже, но у него есть личность и она — само зло! Короче, невозможно описать словами, — Акаме повела кистью перед собой, — и это не какие-то мохнатые чëрные черти в отвесях, домовые под полами, шумные духи, барабашки или ещё какие-нибудь дурацкие монстры. Акаме подпëрла подбородок: — Кроме того, Лаббок — у тебя трава вместо волос и ты не отрицаешь, что тебя подбросили родителям феи, которых мало кто видел, потому что они живут в другом мире; ты сам мне рассказывал, что в Вест-Кнане жители приносят детей в жертву Баалам, которых никто не видел, но они вполне могут осознанно общаться через математический код посредством череды насылания болезней. — Погоди-погоди, — поднял палец Лаббок, — я признаю их реальными лишь потому, что о них можно сказать через то, что они делают — если мне кто-то насрал на голову, здраво будет подумать, что эта штука как минимум может срать! А то что ты говоришь — это набор слов и ассоциации!.. Ночь, день, тьма, свет — и прочая байда! В набор слов я не верю. Я верю в конкретные вещи. Акаме отвела взгляд, задумалась. — Ладно, — снова посмотрела она на друзей, — мне никто не верит. Можете не верить. — Достаточно знать, Тацуми, что первый министр Онест развëл тут подонков и ублюдков, и сам он — жирный кусок невообразимого дерьма! — подвела итог Леоне. — Ага, ну это я понял, — сказал Тацуми. — Тут не надо умничать. Наш герой вспомнил про доктора Стайлиша, забравшего его друзей. Этим Тацуми поделился с новыми знакомыми: — Стайлиш — один из самых верных последователей министра, — увы, Акаме не могла сказать ничего хорошего, — отвратительный, чудовищный человек: он принял участие в убийстве Императорской четы — он изнасиловал Императора и требовал потом под угрозой убить его сына, содомировать себя. Кроме извращений, на которых Стайлиш помешан с головой, этот человек занимается алхимией и возглавляет государственную лабораторию — именно он создал чуму, от которой погибло множество городов и деревень. Что же касается твоих друзей, то ничего хорошего ждать не следует — люди Стайлиша постоянно заняты поиском больных нищих людей, у которых нет денег на врачей — они лечат таких от болезней… превращая в отвратительных алхимических марионеток, полностью послушных Стайлишу. Так что, Тацуми, очень возможно в этот самый момент, когда мы с тобой разговариваем, — Акаме повела рукой, в которой держала кофе, — твои друзья подвергаются извращениям и пыткам, а потом их превратят в… — Я должен их спасти! — совершенно ожидаемо подскочил Тацуми, будучи весь на эмоциях. — Сядь! — уверенно приказала Акаме. — Если сломя голову кинешься спасать их, то разделишь их ужасную судьбу. Ты ничего больше не добьëшся. Тацуми осознал, что это так — и со слезами горя снова сел и закрыл глаза руками. — Стайлиш — моя третья цель в списке, после главы тайной канцелярии и лично министра, — продолжала дальше Акаме привычным тоном. — Стайлиш окружëн своими марионетками и чудовищами, прорваться к нему даже с нашими способностями далеко не то же самое, что ворваться сюда. Обычно он находится в своей лаборатории, где разрабатывают алхимические бомбы — у меня большое подозрение, что если мы окажемся там и будем побеждать, то Стайлиш или его приспешники просто взорвут лабораторию вместе с нами. А у них даже одна хорошая бомба запросто положит половину среднего столичного квартала. — Какой ужас, — заплаканный Тацуми шмыгнул носом, — Саё, Иэясу, как же мне вас спасти?! — Никак, разве что нанести удар милосердия, если Стайлиш всë же не убил их, а сделал себе марионеток из них, — дала ответ Акаме, как раз сейчас она допила кофе. — Тацуми, тебе сейчас лучше попробовать заснуть… — Что, в этом доме? — Да, это место в Столице ничем не хуже других, — и хотя Акаме, похоже, разумела практический комфорт, но получилось до жути двусмысленно. И, возможно, оно так и задумывалось. — Тацуми, ты ничего не можешь сейчас делать — я знаю, что беспомощность — отвратительное чувство, но иногда это так, это надо просто пережить. Тацуми шмыгал носом, закрыл глаза, пока Акаме перемещалась по комнате, похоже, без особого интереса изучая книги. Лаббок с куда большим вниманием смотрел тома, но также был совершенно мрачен. — Тацуми, прости, но единственное, что я могу сделать для тебя, — Леоне решила искренне помочь Тацуми, — это… — Отвали от меня, потаскуха! — только оттолкнул эту женщину ревущий в слезах и соплях Тацуми. — Прости! — отсела виновато ощущающая себя Леоне. Впрочем, кое-чем она решила искупить себя: — Но помни, если бы я тебя не обворовала, то тебя, Тацуми, постигла бы ужасная судьба Саё и Иэясу. Видишь, как неисповедимы причуды кармы! Тацуми долго сидел; когда перестали течь слёзы, он поинтересовался, сколько его новые знакомые намерены оставаться здесь: — По крайней мере до завтрашнего вечера, — ответил Лаббок, всё занятый просмотром книг. — Но в таких неприступных домах можно подолгу оставаться. Сюда придут разве что шестёрки либертинов, возможно, с новыми жертвами — у каждого богатого либертина есть своя сеть агентов, тоже состоящая из либертинов, но менее богатых, или продажного бандитья, они ищут жертв для кровавых оргий. Если эти слуги придут, то прямо в наши руки. Либертины любят для своих утех селиться подальше от людских глаз и за высокими стенами без волнения подолгу расправляться со своими жертвами. Тацуми вспомнил про того злодея из замка и рассказал Лаббоку о встрече с ним. — Да, типичный либертин, хотя они редко забираются в такую глушь. Но у этого, видимо, была специфическая страсть… — Как же люди так могут… так могут поступать с людьми? — только и мог вымолвить Тацуми. — Либертины считают, что добро и зло относительны и человек кому-то обязан лишь потому, что сам на то согласился. Либертины говорят, что они не давали своего согласия быть частью человечества, потому они относятся к другим людям как к животным или как к предметам для своих утех, в сердце они конченые одиночки, лютые звери, волки и пауки в людском обществе, — говоря это, Лаббок не отрывался от быстрого просмотра книг, если он не находил ничего в них интересного, то швырял на пол, некоторые откладывал. — Какой ужас… Если бы я знал, что в Столице нас будет ждать такое, то на десять вёрст ноги моей тут бы не стояло! — наш герой шмыгал носом над своим горем. — Знал бы где упаду — так соломку подстелил, — наконец Лаббок оставил книги. — Слушай, Тацуми, ты не воротишь друзей… — Но что если они ещё живы?! — Если они действительно угодили в руки Стайлиша — лучше им оказаться мёртвыми, поверь! — тут Лаббок перешёл на эмоции. — Ещё никто так не издевался над самой жизнью, как он! Ублюдок! Выродок! Блядь, как же я хочу убить его! Как же я хочу уничтожить его зло вот этими руками, Тацуми! И это не могло не вдохновить нашего героя: — Хорошо, что если я тогда присоединюсь к вам? У меня есть шингу! Не тэйгу, правда, я слышал шингу слабее тэйгу, но всё же… Мне нечего терять! — Хм… Надо поговорить с нашим командиром. — Акаме? — Акаме — полевой командир, так сказать. Нет. У нас есть… Слушай, я конечно могу похлопотать за тебя, потому что ты уже убивал либертина, прикончил волка и… мы бы конечно посмотрели, каков ты в деле… — А для этого самый лучший способ — взять его в дело, — вошла в комнату Леоне. Как раз в этот момент девочки вернулись в это помещение после тщательного обыска всего остального дома: — Посмотрите на это, — Акаме протянула свежую газету — свежую потому, что от неё даже сейчас исходил запах типографской краски. — Клиника доктора Стайлиша приглашает всех малоимущих и одиноких людей обрести исцеление от страшных недугов… Там сказано, что министр выделил деньги на целые отряды «врачей», которые будут доставлять пациентов. — Онест хочет настругать себе побольше солдат-трупов, фактически живых мертвецов, чтобы окружить себя армией, которая не предаст, — пояснил Лаббок. — Потому что если у кого нет добра и зла, так это у кукол. — Тянуть мы больше не можем с этим — нужно накрыть эту лавочку, — Акаме сказала это совершенно решительно. — Тацуми, — секунду помедлив, обратилась она, — ты можешь отправиться с нами на этот рейд завтра на закате. Мы как раз планировали завтра напасть… Только ты будешь полностью повиноваться нам — если ты дашь клятву… — Я обещаю, я буду делать всё, что вы скажете, если вы поможете мне спасти друзей и!.. — Потому — никаких эмоций. Только полное хладнокровие и безжалостный расчёт, — Акаме всмотрелась своими красными глазами в саму душу Тацуми. — Если ты увидишь своих друзей, ставшими мерзкой нежитью, то никаких «нет, я не могу их убить!» Скажешь такое — я убью в первую очередь тебя сама. Понял? — Да! — Нежить — не твои друзья, а если они ещё в какой-то степени твои друзья, то самое достойное — это даровать им покой. Акаме развернулась и покинула комнату. Лаббок сам прочитывал газету. — Да, теперь понятно, почему Стайлиш лично посетил ту клинику и забрал всех пригодных для опытов… — Акаме, но что если Стайлиш не успел превратить моих друзей в чудовищ! — Это возможно, но мы атакуем не раньше чем завтра после заката, остальное — ты меня прости — не имеет для нас значения. А если сам сейчас кинешься туда, то сам станешь жертвой. Понял? Ты обещал, полное повиновение нам, если ты хочешь водить с нами дела. — Да, Тацуми, — заговорила Леоне, — не обижайся на нас — нам важно дождаться, когда сюда придут наши товарищи и ещё согласовать всё с ними — у нас свои соображения. Потому мы тебя понимаем, как и ты нас. — Да, просто такая ситуация, — развёл руками Лаббок. — Тацуми, давай ты покажешь мне, что ты можешь этим своим шингу делать, хорошо? — предложила Акаме. — Хорошо, — согласился Тацуми. — Только мне нужен другой меч — если я тебя хоть чуть-чуть задену своим, ты умрёшь через считанные мгновения, — Акаме направилась по комнате. — Да-да, у этих дворян должны быть шпаги или что-то вроде этого, — направилась сзади них Леоне. — Что за яд? — спросил Тацуми. — Злоба древнего трëхглавого чудовища, — пояснила Акаме. — Убивает любую жизнь. Даже ту, что пришла со звëзд. — Со звëзд? — не понял Тацуми. — Однажды, ещё когда я работала на тайную канцелярию Империи, мне довелось сражаться с существами, прилетевшими из… бездны, которую мы называем небом. Они носили маски в виде человеческих лиц и человеческую одежду, чтобы скрыться и тайно вытаскивать из выбранных людей… мозги и помещать в некие металлические цилиндры, где эти мозги могли жить и сохранять сознание. Стайлиш справедливо возмутился, как смеют какие-то иностранцы извращаться над живым в его смену… Он захотел цилиндры. Вот я и проверила, как это работает на существах из другого вещества, которого нет в нашем мире. — Ага… — Проклятый меч Мурасаме, — с большой охотой стал пояснять уже Лаббок, — один из самых убийственных личных тэйгу, на ровнее с Кольтами Уокера. Рассказать историю его происхождения? — Расскажи. — С удовольствием. Когда-то давным-давно, когда Тиран, величайший из драконов, ещё был жив, то есть ещё до рождения Первого Императора, в земле Мидии жил ужаснейший зверь — Аждахак Беварасп, Заххак, он же Дахак, Ажи-Дахак, он же Зогак, — Лаббок совершенно спокойно выговаривал эти иностранные имена, более того, он смог следом безошибочно проговорить некий стих: …Змея Трёхглавого Дахаку — Трёхпастый, шестиглазый, Коварный, криводушный, Исчадье дэвов, злой, Могущественный, сильный, Он самим Ангра-Манью порождён Сильнейшим быть во Лжи На гибель всего мира, Всех праведных существ…[3] И ещё говорят, у него из плечей две змеи росли… Короче, чел стремнее некуда! В стране Баври Змей-Дахака принёс в жертву богине Ардвисуре сто жеребцов, тысячу коров и десять тысяч овец — лишь бы она дала ему силу уничтожить род человеческий. Во дворце Квиринта он молил бога воздуха Вайу о том же. Даже такие злобные и воинственные народы Яджудж и Маджудж сами воздвигли Великую восточную стену только для того, чтобы загородиться от Зогака — настолько он был лютой тварью. — Ого… — Но всем приходит конец рано или поздно. И ему пришёл. Говорят некто Траэтаона, герой древней Мидии, также носящий имя Феридун — победил Дахака, но не убил окончательно — Феридун боялся, что если дух Дахака после смерти вернётся в цикл перерождений, то он сможет когда-нибудь родиться снова таким же злым и опасным. Потому Феридун заключил полуживого Дахака в скованный цепями саркофаг, и скрыл древнее зло в вулкане Демавенд. Века спустя Первый Император нашёл Дахака и с помощью одного восточного мастера-монаха сделал из полуживого злыдня один большой чёрный меч. Но злоба меча того была настолько лютой, что никто из живущих, даже сам Первый Император, не мог долго держать его в руках. Простые люди просто умирали страшной смертью. Тогда восточный монах, который участвовал в создании это оружия, решил обратиться к своему учителю — некому Чёрному Ламе, живущему в закрытой горной стране — Шамбале. Чёрный Лама подумал-подумал — и сказал, мол, только потомок Дахака может владеть этим оружием, однако, даже для них эта злоба слишком велика. Потому Чёрный Лама предложил перековать — так и сделали, получили два меча вместо одного, как бы две змеи из плечей Зогака… Ну, а найти потомков Дахака оказалось не столь сложно — этот товарищ любил трахаться с красотками!.. — Лаббок от души одобрил такое. — Ещё Чёрный Лама сказал, что этими мечами можно призвать его самого, если принести ими в жертву человека, — добавила Акаме. — Я думаю, Чёрный Лама — это сам Дьявол… — Короче, — продолжал Лаббок, — как бы там ни было — меч перековали на два других меча — Мурасаме и Яцуфуса. Яд Мурасаме — ненависть Дахака к самой жизни. — Потому нежить и тэйгу, если эти тэйгу подобны живым существам, неуязвимы для яда… Наверное потому что тэйгу-существа — тоже нежить, потому что они живут не свою жизнь, они как бы делят жизнь владельца, без владельца тэйгу-существа не могут ни ходить, ни говорить, ни мыслить. Хотя я знаю одного живого тэйгу, он вполне себе человек, — рассказала об этом Акаме. Во время этого разговора наши герои всё ходили по дому в поисках тренировочного меча или хоть чего-то такого. Искать в пыточной они при этом не хотели. — А что делает Яцуфуса? — с большим интересом спросил Тацуми. — Какая у него сила? Ведь у всякого тэйгу есть своя сила, да? — Яцуфуса способен возродить любого им убитого в виде нежити, которая слепо выполняет приказы владельца и не имеет своего ума, эта нежить не мыслит, не чувствует, даже не думает, но козырь-сила Яцуфуса «Марш мëртвых» позволяет этой нежити подражать живым во всëм, они даже сохраняют свои силы и навыки, которыми владели при жизни, — отвечала уже Акаме. — Правда сила меча ограничена тем, что всего этих мертвецов может быть не более восьми, но обычно владелец задействует не больше двух-трёх полноценных, потому что при большем числе мертвяков эта нежить начинает пить его жизнь, чтобы поддержать свою псевдожизнь. Если привести в действие всех восьмерых — жизнь владельца окажется под угрозой. Тут что-то заурчало: — Есть хочется, — Тацуми впервые обратил внимание на голод, раньше ему было не до этого. — В таком случае предлагаю поужинать, — обернулась к нему впереди идущая Акаме. — Всё равно на голодный желудок тебе лучше не сражаться. — Мы плотно перекусили перед рейдом, — сказала Леоне, — потому что убивать на голодный желудок — это не наше дело. — Но поесть за компанию никогда не вредно, — одобрил Лаббок. Либертины жили крайне богато и ни в чём себе не отказывали — редкая рыба, паштеты, шоколад, кофе, красный императорский картофель, птицы бойцовой породы, даже всякие изящные деликатесы типа крови единорога тут обнаружились в закромах и погребах, не говоря уже о вине. — У них даже есть мои любимые креветки боккай! Они ли это?.. — Лаббок попробовал деликатес, извлечëнный из раскрытого сосуда. — Похоже… но я больше свежие люблю. Друзья сели за стол. — Давайте помолимся богам света и любви за ту скромную пишу, которую они нам послали, — предложил Лаббок, у которого немного поднялось настроение. — Да, — Леоне сложила руки в молитвенной позе, — я как раз хочу попросить прощения у них за воровство. — Твоё прощение не имеет силы, если ты пообещаешь им больше никогда не воровать, — тотчас подколол Лаббок. — А этого я обещать не буду! Богам нельзя обещать то, что выше твоих сил — забыл? Ум? — Прошмандовка. — Зазнайка! Зануда! Ах, как бы хотелось Тацуми подурачиться с ними, как бы не великая печаль его! *** Онест и Макото пересекали один из белокаменных многочисленных широких и длинных дворцовых коридоров, под ногами дорогой ковëр, на стенах всевозможные украшения и мраморные бюсты. Вычурная карманная собачка нашла покой на руках юного Императора. Жирный министр на ходу трескал мясные пирожки, доставаемые из корзины, которую покорно нёс специальный слуга. Начинка запекалась из особенно нежного мяса человеческих эмбрионов, извлекаемых из чрева тех рабынь, которые имели несчастье понести детей после оргий с министром и его окружением — таким образом среди пожираемых нерождённых чад попадались и дети самого Онеста, и его внуки от Сюры. Таким образом первый министр уподобился легендарному Крону. Воистину титан среди титанов! — Ваше Величество, вы всё время молчите, это были прекрасные игры, не так ли? — обратился с набитым ртом Онест. — Мне не нравятся человеческие смерти, даже если эти люди — преступники, — сказал Макото, попутно вспоминая, как сам несколько раз с подачи министра выносил жестокие смертные приговоры — четвертования, распятия, сожжения… — «Я лицемер, я совершенно спокойно с чувством собственной правоты уничтожил множество людей… мне спокойно тогда было. Причина моей мрачности в другом», — Макото очень грустно посмотрел на свою декоративную собаку. — «Проклятье, вы всё ещё противитесь злу!» — по иронии судьбы именно этому министр раздражался в мыслях. Хотя на самом деле он уже развратил Макото достаточно, чтобы тот без необходимости жестоко казнил людей. — «Как же развратить ваше юное сердечко до конца? О, Дьявол, дай мне подсказку!» — Ваше Величество, — появившейся Сюра поклонился Макото. — Министр, отец… Макото уже видел, как до его восхождения в императорскую ложу сын министра сидел рядом с отцом, наблюдая за казнью опасных сектантов, потом он пропал во вспышке Шамбалы. — Хорошо, лорд Сюра… — беззаботно вымолвил Онест. — Ваше Величество, мне надо переговорить с лордом Сюрой. — О чём? — вдруг резко спросил Макото, собачка на руках подняла ушки. — Что, Ваше Высочество? — министр состроил выражение блаженного идиота. — О чём вы хотите поговорить?.. — Я хочу, чтобы лорд Сюра доложил мне, чем он всё это время занимался… Я как Император имею право это знать! — Э-э, — Сюра немного взволнованно посмотрел в лицо отца, тот взглядом дал понять, что надо сказать нечто потребное. — Ваше Величество, я был отправлен приобретать заграничный опыт и исполнил ряд дипломатических миссий… — Каких миссий? И как они прошли? — Макото раньше мало интересовался внешней политикой, Онест целыми днями кормил его сказочками и былью о том, каким злом были страны, с которыми они вели войну и которые выжгли дотла. — Тут очень много информации… Не такой важной. Я… я кроме того собрал группу очень полезных для нашей Империи людей, — сообщил Сюра. На самом деле никаких миссий он не выполнял, кроме поиска указанных лиц. — Тогда я хочу взглянуть на этих людей. Сейчас! — потребовал Макото. — Хорошо, Ваше Величество, — Сюра активировал Шамбалу. — Прошу, — простёр он руку в мерный проход. Император, министр, гвардейцы, слуги и сам Сюра переместились из белокаменных палат Дворца в богатый дом. Вскоре взору юного Императора предстала даже с виду крайней разношёрстная команда из пяти личностей. Разумеется, они все смиренно приняли коленопреклонную позу: — Разрешите мне их представить, — начал указывать Сюра, — это капитан военно-морского флота Иншин... Иншин — известный и непримиримый охотник на пиратов. Он владеет одним из тех тэйгу, которые оказались за океаном в результате гражданской войны 500 лет назад. Его тэйгу — Лунный Меч Шамшир: способен управлять воздухом и разрезать противников на расстоянии клинками из ветра… — Я как-то слышал донесение министру о том, что этот тэйгу был обнаружен среди пиратов и из-за этого морской дозор понёс огромные потери, — вдруг вспомнил Император. — Ваше Величество, спешу осведомить вас, что вождь пиратов, владеющий Шамширом был всё-таки убит мною — в конце концов это чисто атакующий тэйгу, не дающий никакой защиты и при этом теряющий большую часть силы в безлунные ночи, — придумал объяснение сам Иншин. Собака Императора взглянула очень скептически на этого деятеля. — Угу! А кто остальные? — Макото сделал вид, что поверил. — Это очень известный самурай Изоу-сама, мастер меча, — следом Сюра указал на высокого мужчину в одежде оного воина, с чёрными, заплетёнными в хвост волосами, достаточно небрежно, его глаза выделялись чёрным же белком и красной точкой в середине. — Сильный и выносливый человек, но при этом очень миролюбивый по духу. Если бы у нас на руках был Инкурсио — мы могли бы смело дать его ему… Макото посмотрел в хмурое и небритое лицо этого гостя, держащего в зубах, кажется, тонкую веточку. — Это Космина, — Сюра указал на молодую и стройную девушку с симпатичным лицом, она как раз казалась не очень опасной — у неё была шутовская одежда с парой крольчих ушей. — Она… ээ… её незаслуженно обвинили в родной деревне в том, что она ведьма. Хотя она просто оперная актриса. И хорошо поёт. Я думаю отдать её в помощь министру искусства. — Разве этот пост не занят доктором Стайлишем? — припомнил Макото [4]. — Да, но он одновременно и министр здравоохранения, потому ему может понадобиться заместитель, — аргументировал Сюра. И указал на молоденького вида девочку, носившую одежду, похожую на униформу горничной с яркими чулками. — Это Доротея, она талантливый алхимик… — Такая молодая и талантливый алхимик? — удивился Макото. — Она на вид не старше меня… — Ваше Величество, я смогла практически обернуть старение вспять с помощью эликсира бессмертия. Все Императоры, начиная от самого первого, искали способ стать бессмертными, и возможно, с моей помощью, вы станете первым вечным правителем! — очень позитивно заверила Доротея. — И последний… — Клоун? — Моё имя Чамп, Ваше Величество, — предельно эмоционально заговорил очень грузный и высокий мужчина, явно наполовину огр, в наряде и гриме буквального клоуна. — Я очень, очень люблю детей! Лорд Сюра забрал меня в Столицу веселить малышей дворян по большому числу рекомендаций со всей страны! — на этом моменте Сюре пришлось пальцы в рот вставить, чтобы не заржать. — Я очень сильно насмешил его! Сюра таки вытащил пальцы и свободно посмеялся: — Да, Чамп очень смешной клоун! И он очень любит детей! Я никогда так не смеялся, как над его представлениями! — Простите, у меня сейчас что-то нет настроения смеяться, — Макото показался очень меланхоличным, собачка уткнулась ему в грудь, он еë погладил. От его глаз ушло то, что у Чампа под клоунскими штанами началась эрекция. — Если это все ваши люди, лорд Сюра… То я пожалуй отправлюсь обратно во Дворец. — Хорошо, Ваше Величество, — поклонился Сюра и отворил врата Шамбалы. Онест остался. — Уф! Отец, с какого хуя это трепло малолетнее таким пронырливым стало? — Сам не знаю! — на лице министра пробежала настоящая злоба. — Но печëнкой чую, кто-то плетёт заговор против меня!.. — Но кто? Не его ж собака в конце концов! Вы же окружили малолетнего засранца своими прихвостнями и лизоблюдами! Вы сказали — у него ум как у агнца! — Не знаю, Сюра, я буду думать… — Онест взглянул на банду. После чего посмеялся. — Так, гм, ну ладно сын, а теперь представь мне свою команду. Должен твой старик знать, с правильными же компаниями водит знакомство мой горячо любимый сын? — С радостью, отец! Ты увидишь, что ты правильно меня воспитал и теперь меня по жизни окружают достойные люди! — иронизировал подонок. — Иншин тебе уже известен, но если мои гости не успели познакомиться я его представлю — это тот самый пират, который перебил столько народу, мы сошлись с ним на почве ненависти к женщинам и я нанял его. За деньги Иншин вырезал бы всю свою семью, отец, по одному слову… если бы нет… — Что если бы? — Если бы я этого уже не сделал, господин министр! — пошутил молодой, но уже предельно кровожадный пират. — Изнасиловал ли ты кого-нибудь при этом? — пожелал узнать Онест. — Да, господин, у моей сестры была хорошая форма — потому я взял еë аж дважды, когда ещё не убил и когда уже того… Хотел в третий раз, но уж больно узкой она оказалась, эта тупая сучка! Ненавижу женщин, господин министр, будь у меня воля, всех бы прирезал! — так сказал, несомненно, достойный член общества юного лорда Сюры. Злодеи посмеялись и продолжили только что начатый перечень отморозков: — Изоу — поехавший крышей мясник, который согласен на всё, лишь бы ему дали… — Купать Коусетсу свежей кровью, господин, — показал своё оружие маньяк-самурай. — Космина — законченная либертинка, она — серийный насильник мужчин, её действительно обвинили в ведьмовстве, а ещё она очень развратная шлюха, у неё просто ненасытная вагина! Я дал ей тот тэйгу, забыл название, который управляет звуком, разрушает им кости и так далее, она с ним успешно сладилась. Чамп — очень опытный истребитель детей, он регулярно насилует до смерти маленьких засранцев, он очень долго уходил от закона, однажды он вырезал целый школьный класс и только благодаря моей протекции, отец, дело замяли. Ведь ты учил меня, отец, что злодей должен помогать злодею? — Верно, сынок, — одобрил потирающий бороду Онест, — теперь я вижу что ты не пропащий человек… — Я подумал, ему отлично подойдёт «Союз шести смертей», и — вуаля! — он прекрасно овладел им! — Отлично-отлично! А Доротея не нуждается в представлении! — министр крайне заинтересованно, уважительно и приветливо посмотрел на девочку-алхимика. Хотя вряд ли в её возрасте можно называть эту особу «девочкой». — А вы просвещённый человек, господин первый министр, — оскалила вампирические зубки Доротея. — Поверить не могу, Сюра! Ты нашёл то, что я искал всю молодость! Абсордекс — Поглотитель крови Абсордекс! Ах, вы, моя маленькая ненаглядная мерзавка, наверняка вы погубили несчётное множество ничтожных шкур, чтобы продлить себе жизнь? Признавайтесь! Ваши клыки Чёрной Аннис наверняка любят кровь? — Ах, что поделать!.. — беззаботно улыбнулась первому министру эта клыкастая вампирша. — Я пью саму жизнь с наслаждением и много, да. Поначалу просто страшно не хотела умирать, и страх того, что моя жизнь кончится, заставил меня убить человека, которого я любила… Ведь мне казалось ужасно несправедливым, что он будет пить кровь людей и жить вечно, а я — нет. Потому я пошла на это… — Вы не боялись казни? — Нет — а чего её бояться? Господин мой, мы все от рождения в этом мире приговорены к смерти абсолютно ни за что! Какая разница, праведник ты или грешник, если всё равно сойдёшь в могилу? Потому, — Доротея заговорила серьёзно, — я с самого начала хотела победить смерть, мой господин! Смерть — вот главное зло! Я хочу избавить человечество от этой ужасной обязанности, которую проклятые боги вменили нам! Министр, я знаю, что вас волнует бессмертие прежде всего для себя! Я могу сказать это о себе тоже. Но, думаю, вы будете рады, если я помогу Стайлишу отыскать секрет бессмертия для как можно большего числа людей? — Чудесно-чудесно! — заулыбался Онест. — Признаться, — фыркнул тут с пренебрежением Изоу, — я всегда презирал тех, кто боится смерти… — Правда? Изоу, а вы стало быть сами не боитесь смерти? — спросил Онест. — Нет — не боится смерти тот, кто её несёт, — Изоу говорил грубо, но в то же время сдержанно. — Но я готов служить вашим интересам, господин, любым вашим интересам, если мне будет позволено убивать. — О, это мы можем! Ради этого вы и тут! Давайте сядем за стол и обсудим наши планы! — предложил Онест. — Сын, еда готова? — Одну минутку — я только позову слуг! — Сын, я надеюсь, ты, как всегда, подходишь к этому с толком? — чрезвычайно обрадовался Онест в предвкушении ужина. — Да, отец, я крайне строг к своим поварам и виночерпию и требую от них исключительного усердия! Быть может, гурманство — не столь уж великий порок, однако, отец, я по твоему примеру числю его среди самых своих любимых, ибо всегда считал, что если не довести до патологической крайности один, даже самый малый порок, невозможно насладиться по-настоящему всеми остальными! — Сюра всячески давал понять отцу, что достоин его и это вызывало крайнюю радость со стороны Онеста. — Вот сейчас, сын, я проверю, как ты встречаешь гостей! — министр разместил свою задницу в дорогом кресле и, пока обнажëнные девушки вносили максимально праздные блюда, он продолжал объяснять, чего хочет от отпрыска: — Я всегда говорил моему дорогому сыну, что трапезы с моим участием должны быть не сравнимы ни с чем по роскоши: должны подаваться самые изысканные блюда, редчайшие вина, экзотические фрукты и дичь, и вся эта роскошь должна дополняться громадным количеством: даже если ужин будет рассчитан на нас двоих, пятьдесят блюд — это, конечно же, будет слишком мало. — Но мой господин, наверное даже такому великому государству, как ваша раскинувшаяся на половину континента Империя, подобные ежедневные банкеты влетают в копеечку [5], — заметила Доротея, наблюдая обильное и самое вычурное сочетание блюд — такое было даже одновременно страшно и жалко есть. К первым относились в том числе блюда, приготовленные из человечины. — О, дорогая моя Доротея, — Онест платком утёр вытекшие изо рта слюнки, — безнадежным дураком я считаю того государственного мужа, кто не пользуется казной государства для своих удовольствий: какое нам дело до того, что чернь голодает, что народ раздет и разут, если тем самым мы утоляем наши страсти? Моя же страсть требует безудержных расходов, и если бы я знал, что в жилах людей течëт золото, я бы им всем, не задумываясь, выпустил кровь. Такое сравнение чрезвычайно зашло Доротее: — Министр, а вы — светский остряк на слово! — Я бы сказал — я король остряков! — еду расставили и гости сперва изучали её. — Друзья мои, — обратился к ним Онест, — как я уже говорил, Сюра к моему столу активно подаёт человеческое мясо. — Ну что ж, попробуем, — отважно облизнулся длинным и гадостным языком Иншин, — глупо воротить нос от накрытого стола — Природа назначила человеку питаться любым мясом, поэтому цыплёнок ничем не лучше чем человеческая плоть. С этими словами именитый морской разбойник вонзил вилку в детский сустав, который показался ему прожаренным лучше остальных. Онест подбадривал друзей сына, а поскольку его аппетит был под стать его неудержимым страстям, он один опустошил дюжину тарелок — и только засим этот великий гурман объявил: — Вот теперь я заморил червяка… немного. — Он рыгал и его даже вырвало. — Простите, это всё побочка от алхимической модификации. Ой! — уладив эти дела и вытерев бороду от рвоты, людоед молвил: — А вот теперь обсудим наши планы… *** Акаме ела жареное мясо, как-то не очень спешно. — Эй, что такое, ты же обычно уплетаешь быстро? — подошла к ней Леоне. — Я невкусно приготовила, прямо как Шелли, да? Акаме молчала. — Ах, жаль! Я не Су! — Леоне бросила взгляд на Тацуми, потом на Акаме. Кажется, она постоянно смотрела на грустно сидящего напротив юношу. — Мы ещё можем спасти его друзей, — сказала Акаме. — Завтра они уже могут стать чудовищами… — Мы не можем ворваться вот так прямо сейчас туда! — повернулся читавший книгу Лаббок. — Почему? Ночь ещё не прошла, — Акаме быстро отложила ложки и встала из-за стола. Удивлённый Тацуми посмотрел на неё с надеждой. — Мы должны проголосовать! — настояла Леоне. — Кто за то, чтобы напасть сейчас? — Акаме подняла руку. Тацуми тоже её поднял. — Эй, ты не голосуешь, ты — не боец Ночного Рейда, — сказала Леоне. — Ладно, — Тацуми опустил. — Лаббок? — Леоне не спешила голосовать. — Ты за что? — Ум, даже не знаю. С одной стороны мы рискуем, атакуя не всей силой — это не беззащитные слуги либертинов, они не простые люди, — рассуждал Лаббок. — С другой — мы рискуем упустить дока, если наш министр здравоохранения и искусства лично заехал за друзьями Тацуми — он может быть ещё там… А завтра — нет. Мы ведь уже знаем, что его передвижения непредсказуемы. — Мне нужны не твои рассуждения, Лаббок, мне это всё ясно, как ночь. Мне нужен твой голос «за» или «против», — потребовала Акаме. — Э… — Лаббок взглянул на Леоне, которую он не хотел подвергать опасности, и на Тацуми, видел его взгляд, полный горя и одновременно надежды. — Ах, чёрт меня возьми! — парень отшвырнул книгу и встал на ноги. — Ах, я вспоминаю, как бросил семью и ушёл в армию ради возлюбленной, а потом ради неё вступил в Ночной Рейд. Я — рисковый парень! Я за ворваться сейчас! — Спасибо, Лаббок! — Тацуми истово восхитился своим товарищем. — Я никогда этого не забуду! Рисковать ради совершенно незнакомого человека! Да ты герой! — Мы не герои — мы убийцы, — напомнила Акаме. — Леоне? — Убийцы так не делают — только герои, — молвила та с лëгким придыханием. — Надженда бы не одобрила таких действий по велению сердца… — Надженда была бы уже мертва, не будь я немного героем в сердце — вы все были бы мертвы, не будь я в какой-то мере героем! — Акаме демонстративно зашагала от стола. — Эх! Ладно, я иду с вами: в конце концов, если бы я не задержала Тацуми, он мог бы уйти из клиники с друзьями до того, как там появился этот урод! — согласилась Леоне. — Как нам быстро добраться до клиники? — спросил Тацуми. — Используем экипаж семейки, — решила Леоне. — Лаббок будет кучером — он достаточно смазлив, чтобы сойти на очередного любовника этой семейки развратников! Потому если кто в тёмное время на улице увидит нас и узнает нашу кибитку, то никто не задаст вопросов. Часа через три — будем там. И наши герои двинулись…