Убийца Акаме: Обратная сторона титанизма

— Свежая газета! — в этот раз её принесла Майн. — Что там? — посмотрела Леоне, ей стало существенно лучше — девица сейчас лежала в образе человека, хотя чудо-пояс ещё был на ней, а от вчерашней раны остался просто грубый шрам. — О, Леоне, тэйгу закончился?.. — Майн срочно озаботилась этим вопросом. — Да, через десять минут после твоего ухода, но к тому моменту она употребила достаточно много мяса, чтобы рана перестала быть опасной, — пояснил всё время сидевший рядом с пострадавшей Су. — Но я правда подумала, что умру, — призналась Леоне. — Я же самый старый человек из нас, я подумала, вот и моя участь пришла… — Леоне, не торопи судьбу. Ладно, Майн, что там пишут?.. — встала со стула Надженда. — Пишут, что много жертв, хотя мы успешно убили Тагула до выстрела, — Майн раскрыла газету. — Да? До выстрела? — Акаме поднялась с ложа. — Да… — Тогда они завышают потери: даже с тем вредом для города, жертв было бы много больше, чем они смогли бы правдоподобно нафантазировать, чтобы демонизировать нас, — Акаме подошла и взяла газету. Ребята собрались рядом и изучили новости. — Тем не менее мы правда в этом виноваты и простой народ может нас заслуженно ненавидеть, — не без сожаления сказала Шелли. — У-умр, — Майн выразила негатив не грустью, а раздражением, — мы старались, чтобы было мало жертв среди безоружных. — Это да, а потому наша совесть чиста, — заключил Булат. — Да? — Саё откровенно вопросительно посмотрела на него. — Именно так, — серьёзно заглянул ей в глаза Булат, витязь стоял, сложив руки, это была его привычная поза, — на войне порой приходится действовать очень неприятно, жестоко, но если ты делаешь всё для того, чтобы меньше людей погибло, то, можно сказать, по закону войны ты — чист. — Ого, я о таком не думал, — честно признался Иэясу. — А ты думаешь, на войне все жестоки и бесчеловечны? — повернулся уже к нему наставник. — Да, иногда человечность и добродетель на войне сложно отличить от бесчеловечности и порока, но поверь, когда ты сам будешь на месте палача войны, то узнаешь эту грань. — Возможно, — подумала Надженда, — нам надо будет отступить. Благо с помощью Шамбалы мы можем это сделать. — В крайнем случае из страха перед нами министр может сбежать из Столицы — под ней вырыты бесчисленные тайные ходы, — обратила внимание Акаме. — Да, мне бы уже хотелось поучаствовать в миссии по убийству Онеста! — энергично заявил Тацуми. — Чего нам тянуть? Если мы все атакуем Дворец… — Тацуми, наша цель — не только убить Онеста, хотя эта цель обязательна и стоит одной из главных; но мы также хотим реформировать всю верхушку власти, — прямо заявила Надженда. — Тацуми, мир более сложен, чем в сказках, где хватит убить одного злого правителя и всё самое собой разрешится. Если его просто убить до того, как наше революционное движение сможет организоваться в нужной мере и получить достаточно сторонников, на месте Онеста либо появится кто-то из его круга, пусть менее опасный, или может начаться грызня за власть, смута, междоусобица. А Онест, именно как зло всецелое, нам пока нужен, он настолько идеально порочен, что может соединить в борьбе многих. Понимаешь? Революция дело более тонкое, чем «убить одного главного гада». Тацуми недовольно, но меж тем смиренно смотрел на Надженду. — Я это уже говорила, поверь, Тацуми, — напомнила Акаме, — каждый из нас хочет уничтожить министра, но мы должны подождать с этим. — Тацуми, даже если мы атакуем Дворец и сможем убить министра, слишком велик риск погибнуть самим, тогда революционная армия потеряет ударный отряд, то есть нас, это не говоря о том, что клан Онеста тогда получит наши тэйгу и станет сильнее, — предупредил Булат, одновременно читающий газету. — Ты погляди, они не написали, погибли ли воины тэйгу или нет. Чтобы мы не знали… — Наверное о погибших они бы заявили, чтобы показать народу, какой вред мы стране наносим, — предположил Лаббок, — а так, молчат, значит — они живы. — Гибель Тагула — большая удача для нас, так что очень удачно, что ты, Акаме, забрала его без потерь, — похвалила Надженда, — нам пришлось бы использовать Магатаму [1] для борьбы с ним в ином случае. — Что именно? — не понял Тацуми. — Что такое «Магатама»? — Это усиление, которое я могу обрести, — стал рассказывать Су, — мой козырь, но раскрывается он ценой огромного риска для жизни моего мастера. В лучшем случае один мой мастер может три раза в жизни позволить себе его использовать. Однажды, став «Воплощением Магатамы», я победил сородича Тагула Смерти, до того безрезультатно отразив в него его же атаку — вот откуда стало ясно о пределе прочности скелета такого чудовища. — Ого, поразительно!.. — Тацуми всегда восхищался такими историями. — Так у тебя, Су, опыт в тысячу лет? — Не совсем, иногда меня веками не пробуждали, но — да, я сражался с огромным количеством самых разных противников. Для меня это не подвиг — просто работа. — Живой тэйгу, имевший облик рогатого темноволосого молодца, говорил очень чëтко и уверенно. — Я создан, чтобы защитить людей от хищных чудовищ, даже если некоторые из этих чудовищ — хищники внутри человеческого стада. — Кхм-кхм, — обратил внимание Булат, внимательно читающий газету. — Здесь, кроме привычных обвинений, говорится о приграничной агрессии со стороны Артасании… — Давай я гляну, — взяла Надженда. — Да, я не удивлена, что они решат действовать сейчас. — Если мы ослабнем, то они могут отомстить нам за ту войну, — предупредил Булат. — И в то же время вторжение Артасании может сыграть нам на руку. — Согласна, оно будет вынуждать министра рассредоточить тэйгу, — предположила Майн. — В таком случае Дворец будет ещё более беззащитен и министр будет рассчитывать только на Императорский тэйгу. — Что-то мне подсказывает, — подал голос Лаббок, — что министр будет думать лишь о личной безопасности, потому не станет рассредотачивать тэйгу где-то там. — И если так, то это тоже на руку нашему восстанию, — сказала Надженда, — хотя это и нанесёт больший вред стране, потому что потом уже нам надо будет выбивать захватчиков. — Это будет не так сложно сделать, у меня уже есть сполна опыта работы с ними, — размял пальцы Булат. — Да и судя по тому, что я видел в Артасании — они не могут позволить себе затяжную войну. Политика Партии добила весь потенциал после революции. Тацуми, признаться, думать о делах в иностранном государстве было не очень интересно. — Ум, а что Императорский тэйгу? — спросил он, вспомнив об этой вундервафле. — Мы пока не посвящаем вас, новичков, в эти особые дела, — не стала скрывать Надженда. — Но благодаря Челси есть шанс, что Император займëт нашу сторону. — О, в таком случае, если с ним будет Священный Шикотаузер, то с ним мы победим в два счёта! — обнадëжился Тацуми. — Эй, братец, ты не забывай, что пускать в дело Шикотаузер в Столице, это как запустить туда стадо Тагулов Смерти, — сравнил Булат. — Шикотаузер, если юный Император будет на нашей стороне, это самая крайняя мера, только если без него не обойтись. Во всех остальных случаях — невозможно даже думать о нём. — Угу, вы правы, — кивнул Тацуми. — Это он много сильнее той костлявой штуки… — Шикотаузер много сильнее Тагула, в конце концов он послужил орудием смерти Тирана Ужасного, — напомнила Надженда. — Но в любом случае сейчас Челси должна доставить письмо Революционной армии. А там мы подумаем. Сейчас нам стоит отдохнуть. Но в город пока ходить не стоит, подождëм пока там дела улягутся. — Скучно, — относительно беззаботно сказал Иэясу, — но думаю, вы можете рассказать нам, новичкам, много историй? — Историй… — Надженда задумалась. — Да, о чём я бы хотела вам рассказать. О той большой жопе, которая может нас накрыть. И имя этой жопе — генерал Эсдес. Тут стоит погрузиться в прошлое нашей героини. Надженда выросла в семье генерала, обладавшего Колландором — это оружие наследовалось в роду на протяжении веков и по старой традиции Надженда получила его как единственная дочь — считалось, что женская душа менее порочна, чем мужская, а потому будет использовать силу тэйгу только для обороны страны. Разумеется, это был нелепый шовинизм. Надженда, тем не менее, всецело серьёзно относилась к своей будущей роли и со всей ответственностью принимала её. Она начинала служить адъютантом у своего отца. Они вместе странствовали по стране во главе мобильной армии, поражая мелкие мятежи и расправляясь с чудовищами. Восхождение на политический Олимп первого министра подозрительно совпало с болезнью отца. Дело в том, что папа Надженды был близким другом прошлого первого министра — господина Чоури — и когда в следствии интриг Онеста Император Ёритомо приказал выслать Чоури из Столицы и назначил нового кадра, отец Надженды прямо начал возмущаться и требовать от самого Величества объяснений. Последствия не заставили себя ждать. Наставником Надженды стал генерал Рокуго, а сама она приняла «Артиллерию Рима» — Колландор. В один момент, после Южной войны, войны с Артасанией и внешних войн в Великой Асии, жестокость Империи к соседям вылилась в восстание крупного племени Бан. Члены его обладали связью с духами природы, благодаря чему окружили свой главный город непроходимыми лесами, они как-то заставили джунгли расти именно так, как им надо, и при этом прекрасно в них ориентировались. Многочисленные ядовитые насекомые также служили верную службу шаманам и яростно жалили чужаков. Онест, когда узнал о том, что торговые караваны Империи атакуются «полуголыми дикарями», послал огромную армию уничтожить всех Бан. Войско в тысячи человек, однако, погрязло в непроходимых зарослях, дикари отравленными дротиками и ловушками пили кровь постоянно, но куда больше солдат скончалось от экзотических болезней этого региона — чрезвычайно жаркого и опасного, заросшего джунглями и кишащего разнообразными животными, вроде крупных прямоходящих зелëных верзил с головами как у колибри или как у некоторых мотыльков, с подобием хобота-трубки (они приходились родственниками центрально-региональным ночным людям-мотылькам), попадались тут и люди-ягуары, и гигантские летучие мыши — но куда более страшными противниками оказались ядовитые насекомые, особенно крупные жуки, яд которых вызывал ужасную смерть — дикари племени Бан вполне сознательно подбрасывали этих жуков к стоянкам армии Империи. Бурные реки, которыми славился регион, также при каждой переправе уносили чьи-то жизни — природные духи этих мест ополчились против вторженцев, потому насылали беду за бедой. Итого, воины Империи погрязли в куче проблем и боевой дух пал ниже плинтуса. Тогда министр послал объединëнную армию Эсдес и Надженды — обе девушки командовали относительно небольшими, но мобильными силами быстрого реагирования. Путь предстоял долгим и встретились они только на месте. — Привет, — жарким днëм Эсдес первой подъехала к ней на лошади, — интересно увидеть второго женщину-генерала на всю Империю. — А? — Надженда рассмотрела собеседницу: Эсдес улыбалась, хитро и коварно, но по-доброму, точнее сами черты её серебрящегося инием лика казались коварными, опасными, но очаровательными, прямо как горы Севера и снежные барханы её родной далёкой земли, где некогда жило бравое племя Портас. — Здравствуйте. Ну, я не особо предаю внимание тому обстоятельству, что я женщина. — О как! Верно, — Эсдес, как-то слегка двигая губами, посмотрела на диск палящего Солнца. — Женщины такие же свирепые существа, как мужчины. Нет, мы можем быть свирепее их. Её кристально-ледяные глаза сверкнули энергией лазурита, когда она вновь взглянула на Надженду. — Я слышала… О ваших внешних завоеваниях, генерал Эсдес, — проговорила Надженда, одновременно поворачивая голову в сторону четырëх всадников — своих офицеров: Ливера, Няу, Дайдары и этого странного фрика Ахтиа с черепом козла на голове, он не носил униформы. — Да, славная была мясорубка. Надеюсь, эта разборка тоже будет интересной, — Эсдес даже улыбнулась открывающемся впереди зелёным просторам и палящему над ним Солнцу. — Не стоит недооценивать этих дикарей… — Я их не недооцениваю, генерал Надженда, я напротив, надеюсь, они будут стоить того, чтобы занимать моë время, — Эсдес не скрывала, что сражается ради личного удовольствия. — Я и так убила кучу времени на перемещение сюда, потому в праве рассчитывать на что-то любопытное. Надженда просто промолчала, не зная, как к этому относиться. Для нормального человека — война есть тяжкая необходимость. Но она знала, что есть люди, которым это в удовольствие. Хотя Надженда никогда не обращала внимание на пол, смотря на то, что человек являет собой без этой стороны, её всё же немного удивило, что таким любителем войны оказалась женщина. — Эй, Аль-Козлед, нам куда двигаться? — спросила Эсдес. — Мы в верном направлении, госпожа Эсдес, ещё повернëм на юго-восток через несколько километров и тогда выйдем к реке, поднявшись по которой мы достигнем их, — говорил Ахтиа. Надженда удивилась: — Откуда он?.. — Он — пророк. Потому-то знает, — на том Эсдес ничего пояснять больше не стала, решив, что такого ответа достаточно. — Хм… — Надженда удивилась, но спорить не стала, решив, что у Ахтиа некий секретный тэйгу. Через несколько часов войска и правда вышли к широкой и бурной реке с кучей порогов. — Вы правда планируете подниматься по?.. — Надженда провела взглядом от одной стороны горизонта до другой. Здесь как раз решительно обрывалась местность, где могла пройти лошадь, да и человек, в общем-то, тоже. — Вы думаете, Чëрный Марлин?.. — Надженда взглянула на Ливера. — Погляди, сейчас ты всё поймëшь, — Эсдес уверенно спешилась и присела на корточки, кисть опустилась в бурный поток… и с треском и вспышкой иния холод разлился вверх по реке; лëд сковал поток и тот замер, сверкая на Солнце. Замер до самого горизонта. — Ничего себе! Я не знала, что у вас настолько мощный тэйгу! — поразилась Надженда. — Я чувствую, что порядочно устала, — Эсдес стала забираться на коня, — потому какое-то время я не смогу воевать сама. Лошади Эсдес были приучены особенно смело шагать по льду, и хотя было не очень удобно перебираться по мгновенно застывшим порогам, это оказалось лучше, чем переться через заросшие джунгли. По пути они не раз натыкались на людей и животных, прямо вмёрзших в эту реку. — Город стоит именно на реке, мы близко, — говорил Аль-Козлед. Пророк злых богов оказался прав: не успело зайти Солнце, как они вышли к городу, где большая часть зданий состояла из листвы или растительных тканей — по сути это были именно деревья, которые образовали такие удивительные структуры, каковые люди уже доделали. Воины Бан оказались поражены увиденным — им удалось собраться, голые или полуголые мужчины выставили деревянные щиты, копья, духовые ружья из тростника, но по понятным причинам не смогли даже минуты выстоять под пальбой из ружей. Няу играл на флейте, Дайдара яростно метал топоры, Ливер командовал стрелками. Надженда на этом празднике жизни, а именно этим являлось данное мероприятие для Эсдес, в общем-то не имела особого места — так, несколько раз постреляла из Колландора, что не имело особого смысла. — Возьмите пленных мужчин живыми! — с задором приказала Эсдес своим воинам, помчавшимся после обстрела. Когда мужчины оказались связаны, Эсдес повелела своим солдатам перед пролегающим городом, где скрылись женщины и дети: — Идите и предайте смерти всех в жилищах, ибо город этот дал вам Господь ваш! — так звучал этот приказ. Солдаты ринулись в кровавом кураже вершить дикие зверства! — Какой ужас! — не сдержалась Надженда. Она уже повидала многое, но её отец никогда не допускал зверств по отношению к мирному населению, не говоря уже о прямых приказах это делать. — Генерал Эсдес, не излишне ли это? — А чего с ними нянчиться? — Эсдес смотрела на множество мужчин, связанных и положенных наблюдать за тем, что творится с их городом, почти все они в отчаянии рыдали. — Это война, генерал Надженда. Наша задача избавиться от проблемы. — Но… — Надженда в принципе где-то такого и ожидала от Эсдес. — Это противно правилам и обычаям справедливой войны. Асталдо разгневается на нас! Эсдес на это откинула голову и рассмеялась: — Надженда, с рассказами про Асталдо и о прочих божках света и любви — иди к Дьяволу! И пусть Князь мира сего ответит тебе, а я знаю, что Он тебе ответит: «Я дал всем живым лишь одно правило, священное право — сильный может делать всё со слабым, это право волка загрызть ягнëнка!» Эсдес взглянула на вершимый кровавый погром. — Остальное — выдумки людей, меня не волнующие. — Страшный вы человек, генерал Эсдес, — только и могла сказать Надженда. — Да, страшный, не отрицаю, — Эсдес слегка погрызла губу, на пределе эмоционального пика созерцая резню и, похоже, получая искреннее удовольствие от чужой боли, от мук всех тех мужчин, которых она выложила тут, — но ты так говоришь, как будто это плохо. Если тебя я пугаю, то бойся не меня, бойся Природы, которая породила меня и вложила мне в душу тягу ко злу. Бойся её, если хочешь. Я же скромно следую желаниям своего сердца. А корень моих желаний — в Природе. Надженда вдумалась в эти слова. — Тебя что, дорогая, так шокирует зло? — поглядела теперь уже на неё Эсдес. — Была бы тогда светской дамой, сидела бы дома… Это, надо сказать, Надженду, которая с детства готовилась к карьере военного, прямо задело: — Я не боюсь жестокости, просто думала, что буду защитником, а не мясником, — ответ этой молодой девушки, которая, также добавим, сейчас носила длинную и спускающуюся косу, особенно подчëркивавшую её юность, её прямой и энергичный ответ вызвал гадкий холодный смех у Эсдес: — Ты ещё подойди к деревенским и спроси, как они смеют забивать скот, который растят? Спроси у волка или у какого-нибудь местного зверя, да как смеет он кушать других зверей, у которых небось тоже четыре лапы? Природа, — Эсдес говорила, покуда Надженда хмуро молчала, — построена на зле. Потому думать, что между защитником и мясником большая разница — значит не понимать, в каком мире ты живёшь. Эсдес сделала паузу, отвернувшись на особенно дикий вопль женщины, доносящийся из древесных домов. — Где Няу? — взглянула она на Ливера и Аль-Козледа, стоявших подле. — Ушëл за Дайдарой, чертёнок, — отозвался Ливер. — Кровожадный сукин сын услышал, что у дочери вождя прекрасное лицо — и он должен пополнить им свою коллекцию. — Ну что, он имеет право взять трофей, — Эсдес посмотрела на бойню с таким выражением, словно взирала на красивый пейзаж. Сумерки сгущались и Надженде становилось не по себе. Ей уже доводилось вместе с отцом и наставником Рокуго командовать настоящими сражениями, но тогда дело никогда не доходило до геноцида. — Надженда, — Эсдес же обернулась к своей коллеге и решила пофилософствовать, — этот мир — зло, если говорить проще, он лежит во зле и зло это основано на двух принципах. Мне так говорил министр, когда мы с ним виделись в последний раз. И я нашла его речи весьма верными. — «Так министр тоже разделяет такие взгляды на жизнь?!» — осознала Надженда. — Зло как необходимость и зло как удовольствие. Скажем, ты когда стреляешь дичь, поступаешь по-необходимости и одновременно ты получаешь удовольствие от своего обеда. А я поступаю также. Только моя дичь — люди. И не вздумай, — предвидя возражения, особенно подчеркнула этот момент наша прекрасная и опасная Эсдес, — не вздумай мне сказать, что между человеком и зверем есть разница — это людишки из самомнения придумали, что они сами достойны большей участи, чем ягнята и поросята, которых они едят. — Достаточно, я не хочу больше этого слушать, генерал Эсдес, — Надженда развернула лошадь, — я поняла, что вы за человек — когда закончите, мы отправляемся. По утру среди кучи трупов все захваченные пленники были оставлены в живых, взирать на родимый дом. Ночью спящих солдат мучили кошмары — Надженда сама всю ночь слышала доносящиеся откуда-то крики ужаса и боли. — Духи этих земель мстят нам, — промолвил кто-то рано утром, смотря на мир очень испуганным выражением после пробуждения в холодном поту. Тут в предрассветных сумерках прозвучала игра на флейте. — Играй, Няу, играй громко, чтобы духи этих мест не смогли запугать нас! — Эсдес отважно объезжала лагерь. — Пусть эти приведения боятся нас! Они думают запугать нас страшилками, но мы не боимся! Страх нам не к лицу! Солдаты воспрянули духом от внушения флейты. Сама Надженда также позволила этой силе овладеть своим духом. Тем не менее один молодой солдат так и не проснулся — во сне он умер от ужаса. — Эта земля как своего рода насыпь, насыпь между нашим миром и адом, — пояснил Ахтиа во время сборов, — сперва эти дикари во время общения с духами создали эту насыпь, а потом мы досыпали её зверствами, эхом воплей умирающих. Сама материя здесь стала прибежищем злого духа. — Пусть, мы не намерены здесь оставаться, а то что призраки запугали слабаков, то что поделать? Слабые погибают, — и Эсдес приказала двинуться. Они прошли на несколько километров от реки, истребив несколько деревень. На том Ахтиа вдруг сказал: — Их выжившие шаманы отправились к священным термитникам, чтобы просить о помощи Шуб-Ниггурат, Нуга и Иеба— если они это успеют сделать, то нам конец. — Хорошая новость, — хмыкнула Эсдес, — и куда нам идти? — Туда, по заповедной тропе, которую охраняют чудовища, — указал Ахтиа. — Хорошо, мы отправляемся. Надженда не стала ничего говорить, она просто приказала своим солдатам следовать за генералом Севера по некой странной местности, где вокруг простирался густой лес, но прямо практически по прямой линии шла и правда своего рода «тропа», некая широкая местность, где росла трава максимум по колено, грибы образовывали странные рисунки. Вообще там, где эта «тропа» начиналась, стоял крупный камень, явно бывший предметом культа шаманов — на нëм красовалось изображение некой высокой фигуры с рогами и копытами, чисто схематично похожей на человека, с парой рогов, парой черепов на поясе. По обе стороны от этого верзилы стояли двое фигур, тоже с копытами, но без рогов, с пышными когтями на руках. Чëрный уголь размалëвывал всë вокруг этой троицы. — Это Тварь Пана — Герольд Шуб-Ниггурат, — указал на рисунок Ахтиа. — Молитесь вашим богам, чтобы мы его не встретили. Идти тут оказалось свободно и легко, но природные духи сразу обрушили на непрошенных гостей опасных и ужасных зверей из недр джунглей. Первыми вывалили с вырванными стволами зелёные громилы, у которых болтались хоботы на концах морд, выделявшихся чертами колибри; они полегли от обычных выстрелов, а самого крупного, их вожака, сразил с наскока Дайдара. За ними последовали прыгающие на лианах люди-ягуары, Ливер движением руки обрушил против неприятелей ураган водных дротиков, они пробивали листву и низвергали пятнистых прямоходящих кошек на землю, где они погибали уже от прицельных атак. К полудню на опушку леса, где воины Империи отдыхали, выполз кошмарный королевский арахнид — высотою с двух коров, вытянутый и мохнатый паучара-полумуравей зеленоватой расцветки, чья блестящая чëрными немигающими очами харя венчалась бородой из десятков мохнатых жвал, один взгляд на которые холодил в жилах кровь. Надженда с радостью поприветствовала гостя пикой Солнца и пробитый насквозь от головы, обугленный труп остался дымиться в напоминание о том, кто тут был. Ближе к вечеру одного из отошедших отлить солдат выпотрошил напрыгнувший из канавы сгусток живой крови. — Так, мальчики, — Эсдес обратила в лëд нападавшего и обратилась к лагерю, — и девочки, у нас не институт благородных девиц — какать и сикать теперь будем прямо здесь, в противном случае каждый куст, под которым мы сядем из уважения к цивилизации, может оторвать нам яйца. Ночью подняли тревогу — на одного из спящих напал спустившейся с неба чëрный, одноглазый, ушастый, лысый и предельно тощий обезьян с крыльями летучей мыши. Эсдес, Ливер, Надженда, Дайдара и Ахтиа встали над сражëнной солдатами бестией и осмотрели ночного налётчика. — Боже мой, что это? — Надженда в свете керосиновой лампы осмотрела труп этого летуна, размером с ребëнка, у покойного спадала эрекция с просто огромного члена, почти с половину туловища! — Это попобава, — пояснил Ахтиа, — ночной демон, насилующий мужчин. — А где Няу? — почуял неладное Дайдара. Они заглянули в палатку — ещё один попобава нагнул псом голого Няу и с большим кайфом делал своë дело. — Я его! — Дайдара замахнулся было огромным Белвааком. — Погодите! — подал знак рукой Няу. — Вы всегда успейте. Я сейчас почти кончу… — Ебать святое дерьмо! — вытаращил белые глаза Дайдара. — О-ох-ох! — у Няу без рук слетела сперма. — Всë, — озорник схватил флейту и вонзил в око попабавы, да ещё так сильно — прямо почти в мозг. После чего резко соскочил с члена, схватил свой любимый нож для срезания лиц и перерезал им ночному демону горло. — Он доставил мне незабываемое наслаждение, — улыбнулся голый Няу, — потому я заберу его лицо в коллекцию. — Попобава — мужикам забава, — складно усмехнулась Эсдес. — Кто из них больший демон? — Дайдара нервно посмотрел на Эсдес и товарищей. — Ебать, у меня нет слов! — плюнула отходящая Надженда. — Очевидно, — Эсдес напротив одобрительно посмотрела на товарищей, — мы сами уделаем любого адского духа и пока быть тому, им нас не одолеть. На следующий день появилось такое, по сравнению с чем и тропической расцветки арахниды, и похожие на колибри прямоходящие верзилы — оказались лишь маленькими детишками. С оглушительным треском оно начало наступление из чащи джунглей — поначалу все подумали, что растущие вверх подобия корней, чудно витые вдали над кронами, в высоту десятки метров и метр-два в толщину, это некий дом-дерево дикарей, но это мнение о данном объекте резко изменилось, когда оно пришло в движение и провозгласило на окрестности истошное: — Йа-йа Шуб-Ниггурат!!! — Так, это кто? — с интересом поглядела Эсдес. — Энт? — Надженда подумала поначалу, что это хуорн, но это ломился не он: это создание перемещалось на подобии очень больших козлиных копыт, сочетающих в себе очертания ног слона, их двигалось очень много; туша зияла по периметру множеством дуплообразных отверстий, походящих на женские влагалища, где в глубине клацали зубы, а венчалось это нечто кроной постоянно шевелящихся чёрных щупалец — чрезвычайно злое, размером с холм, оно наступало с какими-то длинными воплями на непонятном языке, особенно часто там повторялась фраза: «Йа-йа Шуб-Ниггурат!» — Это Младой Тьмы или Тëмная Молодь — порождение Шуб-Ниггурат, — без особого страха пояснил Ахтиа. Няу с помощью флейты срочно подавил нарастающую панику. — Кожа — как дерево, проверим, насколько оно прочно! — Ливер угостил Младого Тьмы водными пулями, но они не оставили даже следов на угольной оболочке существа. — Так, ща я срублю это дерево! — Дайдара метнул двое своих топоров, они летели к щупальцам — и раз, оказались отбиты концами и по сильно гнутой траектории с вращением устремились обратно, лишь бессильно срубая на лету обычные деревья. — Заморозка! — Эсдес извергла шквал холода, от вспыхнувшей синевы вся влага в воздухе осыпалась снежинками, деревья застыли в инее, мороз покрыл коркой это создание и должен был проморозить насквозь. Но… отродье Шуб-Ниггурат только замедлилось, с хрустом и заглушëнным треском зубов, оно продолжило движение, только не так живо. — Оно наделено огромной витальностью и потому хорошо сопротивляется вашему холоду, — пояснил Ахтиа. — Надженда, — приказала Эсдес, — твой ход. — Есть! — вторая женщина-генерал в это время меняла насадку. — Сейчас, плотный луч! Очень мощный удар энергией повалил через лес, легко уничтожая все древесные стволы на пути — он поразил прямо в самый центр этот идущий холм и лишь с некоторым замедлением, к облегчению Надженды, вырвался позади чудовища. Тогда воительница прекратила огонь, решив, что сквозного пробития хватит. В дыму, метров через сто, перед ними рухнула угольно-чëрная туша, с обширной дырой впереди, за ней зияло выжженное нутро, а через него виделся дальше простирающийся дымный пейзаж. В эту полость провалился верх конструкции — в том числе мускулистые основания верхних конечностей, оно полегло и более не шевелилось. — Молодец, — хлопнула её по плечу Эсдес, смотря искренне одобрительно. — Там где бессилен лëд, помогает огонь. — Гибель нескольких особей практически безопасна, но уничтожение большого их числа может повлечь гнев Шуб-Ниггурат, Нуга и Йеба, — предупредил Ахтиа. — Потому, Няу, лучше усыпляй их своей игрой. Они обычно довольно безвольны. — Хорошо, сэр. — А не опасно ли оставлять их в тылу? — спросил Ливер. — Опасно, но гневить Шуб-Ниггурат ещё опаснее. — Шуб-Ниггурат? — Дайдара осмотрел свой Белваак, вернувшийся в руки после броска. — Что ещё за местное пугало? — Шуб-Ниггурат — не местное пугало, — кажется, с долей возмущения высказал Ахтиа, — Шуб-Ниггурат — сама Созидательная Сила, Мать Сыра Земля, Великий Бог Пан. Она движет Вселенной. Она — Демон Жизни. Она не один из жалких мелких божков. А Нуг и Йеб — её старшие чада. Нуг породил моего отца. — Что? Вы… один из них?.. — взглянул на Аль-Козледа Ливер. — Я похож на балаганного шута? — колдун носил наряд с черепами и звёздочками, череп барана на голове и ходил с посохом, который венчал человеческий череп. — Простите. — Ливер не стал более об этом говорить. — Ладно, я уважаю чужие секреты, господа. Даже если это было роднёй Аль-Козледа — мне всё равно; движемся в путь, — решила Эсдес. — Теперь мы знаем, что делать. Они направились дальше и Няу усыплял всех отродий Шуб-Ниггурат, которых они встретили на пути. Их оказалось около дюжины крупных, они выглядывали своими конечностями из-за деревьев, благодаря чему Няу начинал играть заблаговременно. Миновав всех стражей, люди двух женщин-генералов вышли к обширной территории, где не было растительности, прямо в центре высились гигантские термитники. Зелëные насекомые, размером по большей части с обычных кошек, обильно бегали вокруг. Несколько небольших отродий Шуб-Ниггурат без движений стояло по периметру. Няу начал играть гипнотическую мелодию и воинство насекомых повиновалось ему. Они начали особенно плотно ползать вокруг детей Шуб-Ниггурат, каковые принялись есть всеми ртами этих букашек, на том не уделяя внимание более ничему. Надженда одновременно с этим через прицел обнаружила на вершине термитника человека в серой ритуальной одежде племени Бан, потом нашла ещё двоих, крошечные фигуры шаманов взобрались на пик этой монументальной монструозной цитадели социальных насекомых. Дул мощный ветер, воздушная стихия обрушивалась на этот город многочисленных созданий, похожих на нечто среднее между обычными термитами и жуками, они делились на касты — самые крупные достигали размеров с собаку, самые маленькие — были с крысу. — Убейте их как можно скорее, пока Шуб-Ниггурат не явилась, — повелел Ахтиа. — Да! — Надженда собралась выстрелить, но тут нечто холодной хваткой словно зажало разум — девушка дрогнула, паралич разошëлся по телу. Нечто подобное тьме покрыло прицел. Одновременно это почувствовали все. — Что это?! — только смог прошептать Ливер, ощущая сильный страх. — Тварь Пана… — прошептал Ахтиа. — Не дайте ей проникнуть в сознание! — Сознание?! Оно атакует сознание! — Эсдес яростно стиснула зубы. — А ну не смей! — Оно внушает ужас, разрушающий рассудок и превращающий в рабов тех, кто поддался страху, — пояснил Ахтиа. Он хотел что-то ещё сказать, но прогремели выстрелы позади. Надженда обернулась и увидела, как свои солдаты дерутся с другими. Кто-то просто падает и кричит от ужаса, кто-то стреляется. При этом это всё были её люди — бойцы Эсдес поначалу просто оказались в смятении, но быстро сообразили и перебили тех, кто неуклюже пытался атаковать с самым обречëнным видом. Единственное объяснение — вояки настолько прониклись харизмой своего лидера, что не испугались мистической тьмы и дали отпор коллективным психополем. — Надженда! — Эсдес указала на что-то своей обнажëнной рапирой. — А?! — она обернулась и увидела закованного в лëд противника. Но не успела она ничего сделать, как лучи мрака разбили инистые оковы — за ними Надженда сквозь прицел увидела проступивший из черноты облик опасной твари. Она шагала среди расходящейся тьмы в компании двух сопровождающих ростом поменьше, метра два… Сама центральная бестия, кажется, ростом возвышалась на метров пять — голый гуманоид, похожий на какого-то дьявольского сатира. Надженде не было времени рассматривать ни самого кадра, ни его свиту, она выстрелила даже без прицеливания, мощный удар энергии сотряс землю и поднял в воздух аж грибовидное облако густейшей пыли, тысячи копошащихся в пыли насекомых погибли. Отродья Шуб-Ниггурат побежали прочь от этого бабаха. — Ты его ранила! — Эсдес благодаря своей неимоверной реакции различила отлетевшую руку серой нечисти. — Он исчез! Отступая взором от восходящего облака, Надежде смогла заметить пробежавший среди насекомых сгусток тьмы, нечто вроде плоской живой тени, которую не мог оставлять никакой объект. — Это Тварь Пана — Герольд Шуб-Ниггурат! — прозвучал голос Ахти. — Надженда, он сейчас будет под вами! — Что?! — Надженда не смогла среагировать, чёрной молнией тень добежала до неё — девушку спасло только то, что Ахтиа вытянул руку на неимоверную длину, кажется, метров на десять, и сорвал еë аж за косу к себе. Надженда боковым зрением заметила нечто вроде желатина, из него состояла конечность Ахтиа, сама она следом рухнула перед чернокнижником и увидела гейзер тьмы там, где стояла. Эта субстанция реально выглядела так, словно свет резко отступал от некой области и обнажал нечто чёрное, при этом совершенно нематериальное! И там, при этом полностью зримо, возник Герольд Шуб-Ниггурат — теперь в эти секунды Надженда смогла увидеть его куда лучше: он был серым, в меру мускулистым, коричневые толстые то ли лианы, то ли плющи, то ли корни оплетали этого монстра, похоже, служа украшением. На поясе у него болталось несколько черепов желтоватого цвета, для человеческих они казались несколько крупными. Ноги заканчивались копытами и этот монстр всё время стоял, немного согнув колени. У него точно торчали рога, лицо в отдалëнных чертах напоминало собачью морду с оттенком неких смутно-человеческих черт, при этом они казались очень острыми и неимоверно жуткими. Рука — левая, правую Надженда ему отстрелила — с острыми когтями чуть было не обрушилась на неë, но монстр был вынужден в последний момент полуоборачиваться и ловить ледяное копьë от Эсдес. Ливер взвил водного змея и запустил его головой прямо в черневшую культю. Дайдара двойным топором разделил напополам гуля — одного из двух крупных и чëрных, кто сопровождал Герольда. Ледяное копьё устремилось к Надженде, поднимающей Колландор — но раз, оно раскрошилось в холодную крошку прямо в руке существа — Эсдес разрушила своё оружие, чтобы оно не поразило Надженду. Зато Надженда поразила Тварь Пана — в этот раз прямо в мощную грудь: выстрел Колландора пробил её насквозь. Одновременно боковым зрением она увидела остававшегося гуля, он падал перед ней с кучей торчащих ледяных дротиков. Широкий луч Колландора исчез, пробитый Герольд рухнул, вернее рухнули его ноги и то, что выше сосков, больше ничего не осталось от этой сволочи. Надженда взглянула на лесной пожар, разгоревшийся там, куда она попала через тело Твари Пана. Затем она взглянула на гуля, лежавшего перед ней уже без дыхания. Потом встретилась с довольным лицом Эсдес. — Уф! — здоровяк Дайдара протëр пот со лба. — Какой быстрый и крутой бой! Все следом посмотрели на голову Герольда Шуб-Ниггурат, из глазных яблок вырвались фонтанчики воды, прорвавшиеся туда, похоже, от культи. Ливер расслабил руку, и они иссякли. — Ух, повезло! — выдохнул он, изучая останки опасного зверя. Но вот про шаманов как-то забыли… — Быстро стреляйте!.. А уже поздно! — сказал Ахтиа, когда над термитниками всколыхнулось нечто вроде Северного сияния. — Они призвали Шуб-Ниггурат! Надженда выстрелила в термитники и каменная цитадель насекомых разлетелась вдребезги. Люди Бан погибли. — Няу, — обратился Ахтиа. — Да?! — подбежал мальчик. Позади него часть солдат поднималась с земли, зажимая раны. Кто-то оказался убит, кто-то просто лежал. И множество глаз широко отверзлись, наблюдая за тем, что возникало над местом уничтоженных термитников. Буквально как бы продавился отдельный участок померкшего голубого неба, откуда дикая многоцветная буря сошла на дымящиеся камни. Размытый по краям, этот свет угасал, прямо на глазах и со звуком живой плоти он превращался в дрожащую оголённую органику, в ветки, в коряги, в кажется, мех, мох, чешую и сучки, то есть в мясную и древесную единую субстанцию! Она раскидывалась на сотни метров в паре километров над землёй! — Твою мать!.. — Надженда знала, что без перезарядки бить в таком режиме нельзя, но небо прямо на глазах покрывало… что это вообще такое?! Она никогда такого не видела! — Ничего не делайте! — повелела Ахтиа прежде, чем Эсдес и Надженда что-либо успели. — Есть только один способ победить! Чернокнижник положил руки на голову Няу: — Играй ту мелодию, которая приходит тебе в голову! И Няу без разговора заработал губами и пальцами. Греза Военной Музыки полилась каким-то поистине странным звуком, но никто не вслушивался в него особенно. Внимание всех приковала к себе материализующаяся облаковидная масса! Вверх взметнулись щупальца, корни и ветки, надулись и сформировались большущие груди, нечто вроде вымени. Проступили слизистые обвисшие губы, торчащие глаза и раскрылись пускающие слюну рты. Нечто похожее на козла начало опускать голову к груде камней с тремя лицами, каждое из которых обладало несколькими глазищами и рогами очень напоминало козу! Бороды болтающихся отростков, чрезвычайно смахивающие на пенисы — возможно, чем чёрт не шутит, ими и бывшие! Ещё несколько голов с гривами меха и наростами мха, древесными бородавками, много мелких ветвящихся… Короче — много чего там было! И ещё какой-то понос полился прямо с этого сочащегося слизью вселенского ужаса! — Всем стоять и ничего не делать! — отважно приказала Эсдес. — Аль-Козлед знает как с этим бороться! — Оно огромно! — Дайдара плотнее захватил топор. — Это?.. Опасный зверь? — Ливер знал что тут нет воды, но всяко судорожно заозирался в поисках жидкости. Хотя он понимал, что против Этого ему ничего не поможет! Эсдес замерла на месте, выражая чувства лишь взглядом — это был какой-то ледяной огонь в глазах. Надженда взглянула на неё, попутно отметив запредельное мужество. Вообще это тянулось около минуты, пока Няу исполнял странную музыку, он делал это очень быстро — в общем всем, кто вслушивался хоть немного, поначалу показалось, что это немелодичные обрывистые звуки. Только интуиция подсказала, что в этой мешанине есть какой-то свой тембр. Надженда вспомнила вдруг предание, согласно которому добрый бог хотел создать Землю идеальным миром посреди пустоты, он сформировал его из океана небытия с помощью мелодии. Но злой бог внёс свою тему в мир и планета появилась на свет искажённой, став царством смерти и боли, где добро и зло постоянно сражаются, сея бессмысленный хаос и беспорядок и тем самым приумножая хаос и боль. Надженда вспомнила даже описание темы злого бога из предания — если у доброго она описывалась как невообразимо прекрасная, потому и сказать о ней ничего невозможно, кроме череды восхвалительных эпитетов, то про песнь дьявола говорилось, что «громко и вызывающе звучала она, без конца повторяясь; и не было в ней гармонии, но скорее крикливый унисон, подобно звуку многих труб, выдувающих две-три ноты». Вот что-то такое отыгрывал Няу, только в одиночку, в течение минуты или около того, да, верно, тут не было ритма. Но именно тема злого бога снова пролила на них свет Солнца, а Шуб-Ниггурат скрылась в небытие также скоро и таинственно, как появилась. Все эти бесконечные члены и конгломераты чужеродной органики стянулись в свет и тьму и они бесплотным бликом угасли среди чистого небосвода. — Всё, — Ахтиа убрал руки от головы, — мы победили. — Ух! Я никогда так не напрягался! — Няу прямо в шортах аж упал на землю и протёр губы рукой. — Ты изгнал это?.. Чем бы оно ни было? — Эсдес подошла к Ахтиа. — Изгнал? Вежливо попросил уйти, вернее сказать. Или скорее извинился за то, что те идиоты её потревожили. Мы были на волоске. Но в этот раз нам повезло как никогда раньше. — В таком случае, — Эсдес взглянула на руины термитника, где испуганно бегали насекомые, то и дело сталкиваясь, — мы можем смело уходить. — Эсдес, я советую вам заморозить останки Герольда — они очень ценны для алхимии. Я смогу сделать из них тэйгу. Кроме того, — Ахтиа указал на сгустки некой смрадного вида субстанции, коричневые, словно дерьмо, они лежали на руинах термитника, — мы должны забрать выделения Шуб-Ниггурат. Я из всего этого смогу потом собрать первоклассные тэйгу. — Простите, — не удержалась тут Надженда, — вам известен секрет создания тэйгу? — Да, я был одним из тех, кто его создавал, — совершено спокойно сказал Ахтиа. — Вы прожили тысячу лет? — Надженда чрезвычайно удивилась. — Не только — тысяча лет для меня ничто. Но да хватит расспросов — я не намерен так просто раскрывать свои секреты, — Ахтиа на том более не говорил об этом. Вторая встреча Надженды с Эсдес произошла через несколько лет. Тогда вызванные внутренней политикой бунты и репрессии, а также злодейства бандитских группировок и отдельных лордов, которые с подачи министра творили бог знает что, привели к началу полномасштабного, но пока достаточно разрозненного революционного движения, его первого этапа. Не надо пояснять особенно почему Надженда оказалась в первых рядах. Министр обороны и генералиссимус Будо приказали жестоко подавлять бунты, но она отказалась поднять меч на крестьян с вилами. Вместо этого она прошлась по местным властям, чьи преступления были очевидны. Ей удалось найти доказательства продажи Имперского оружия локальным бандитам с подачи министра обороны. — Ныне министры считают, что государству будет выгодней разрешить некоторые преступления, при условии, что преступники платят за них налог, — пояснял один из верных соратников Надженды, кому она полностью доверяла. — Это что это, теперь людей можно стрелять как дичь? — Надженда не могла не вспомнить речи Эсдес о том, что человека зря выделяют из животного мира и что он достоин такого же отношения, что и прочий скот. — Именно так. Они называют себя либертинами и считают, что разница между человеком и скотом — лишь условность общественного договора, что всегда можно договориться по-другому между собой и считать нас за скот. — Хм, тогда как насчёт договориться считать их за врагов? — логично предложила Надженда. — Они — волки, пусть, но как издавна волкодавы договорились поступать с волками? — Вспарывать брюхо, мэм. — То-то же. У Онеста оно больно большое — много он там у себя удерживает, надо помочь борову, вообразившему себя самым крупным волком, — мстительно улыбнулась Надженда. Наконец-то подогретые солдаты прямо взбунтовались против центрального аппарата Империи. Тогда Надженда прямо вышла к ним с таким обращением: — Господа! Услышьте меня все! Я обращаюсь к вам как равная, ибо все мы — граждане Империи! Власть в Столице творит беспредел, чему мы были все свидетелями! Потому ради блага всей нашей Великой Империи призываю бросить им вызов! Столичные чиновники и их прихлебатели на местах решили, что все остальные люди — просто скот, от которого они могут брать всë, забыв, что наше великое государство существует исключительно ради блага всех граждан! И для этого боги дали нам Императора! А не для потакания интересам кучи подлецов! Я уверена, что они держат в неведении юного Императора! — Надженда от своего наставника Рокуго знала о той истории с Булатом, потому её слова были не пусты. — Все, кто хочет пойти со мной, я призываю вас отправиться со мной в этот поход! Мы должны, мы обязаны очистить нашу великую державу от подлой сволочи! Ряды солдат поддержали своего генерала громким хором и почти все пошли за ней. Они сдвинулись с места дислокации и направились через земли Империи, где входили в города и прямо провозглашали о своëм намерении — Надженда судила тех, кто послужил причиной народного гнева — многие преступники оказались повешены. Надженда истребляла отряды дворян-разбойников и четвертовала ту знать, которая решила, что простой народ — стадо для стрижки. Онест мог бросить против восставших лишь резервистов — но эти молоденькие солдатики лишь разбегались, либо бесславно складывались трупами. Несколько грифонов пытались разбомбить лагерь, но дозорные вовремя заметили их — и Надженда пустила в ход Колландор, благодаря чему несколько мощных взрывов в небе ознаменовали их победу — она сразила одного грифона и боезаряд детонировал, остальные животные пришли в ужас и начали стремглав лететь в стороны, кто-то даже сбросил всадников. Потому у Надженды не осталось проблем снять их. — Ах, если бы они атаковали с разных сторон… Нам повезло. Но в другой раз они могут напасть ночью, нужно смотреть в оба. Несмотря на все эти успехи, Надженда знала, что рано или поздно предстоит встреча с Эсдес, не было никаких сомнений, что эта ужасная женщина, которую она ненавидела и боялась, направилась лично подавлять их мятеж. Но по донесениям было известно, что она очень далеко, а потому нет причин волноваться. Увы, это оказалась ошибкой… — Проклятье! — Надженда почувствовала себя жертвой ночного кошмара, когда увидела на другом конце равнины ползущих шогготов — нет, её напугали даже не они сами по себе, в конце концов Колландор мог с ними справиться, не говоря о том, что у них было припасено несколько бомб из красной ртути — это к равнине по утру подходила армия Эсдес, зловещий туман сопровождал выход на равнину людей и нелюдей северного генерала. Надженда слышала от местных легенды об ущелье, что лежало прямо за этой равниной — говорили, там живут гули и безликие ночные мверзии, а ведьмы и колдуны совершали там свои зловещие ритуалы, мокрый холодный туман иногда поднимался в утренние сумерки из того ущелья и застилал добрую часть равнины. — У них нет авиария [2], а у нас есть, — Надженда через прицел осматривала противника. В небе она не увидела ни одного летающего противника. Зато у них сидели грифоны, но Надженда не намеревалась посылать их сбрасывать бомбы, так как знала, что Эсдес легко сможет их посбивать вместе с Ливером. Надженда наслушалась историй о том, как жрец злых богов Ахтиа оснастил армию генерала Севера всякими рекрутами из ночного кошмара. Вообще этот чернокнижник сам по себе не был бойцом, но его также ни в коем случае нельзя было сбрасывать со счетов: он мощный экстрасенс и обладает огромными познаниями в магии и алхимии, не говоря про опыт прожитых тысячелетий. Но кое-что она не могла понять: — Как они смогли так быстро до нас добраться?! — Я слышал, у них есть некое… колдовство. Я понятие не имею что это, но я слышал, эм, они смогли как-то попасть в сердце Мидии, минуя приграничные земли! У них есть нечто, что позволяет сокращать расстояние! — говорил верный соратник рядом на коне. — Почему ты раньше не сказал?! — Я не знал что это и думал, это просто байки, но теперь можно считать, что это так! — Ладно… Надо найти Эсдес и прикончить её, — Надженда через прицел Колландора искала цель. — «По волосам тебя узнаю, ведьма! Ты умрёшь! Все умирают!» Как заметила Надженда, лошади у армии генерала Севера были не армейских пород, они выглядели какими-то карликовыми. И большая часть солдат шла рядом пешком и вела животных за собой, смотря, чтобы те выходили из ущелий. Сами кони везли на себе грузы, очевидно, припасы. Это её удивило [3]. Разглядывая это выходящее из густого тумана войско, она таки увидела Эсдес — на лошади ехала некая дева, инистые волосы спускались на плечи, она двигалась отдельно от прочих, остальные всадники держались поодаль. Надженда незамедлительно поразила цель — протянувшаяся тончайшая пика Солнца угодила прямо в Эсдес и женщина пала. — Есть! — огромная радость охватила Надженду, но через несколько мгновений она сменилась ужасом — через прицел она увидела как нечто слетело с головы павшего трупа… Парик?! Это не Эсдес! Ледяные стрелы вознеслись прямо в их позиции! Надженда даже не увидела, откуда. Толстые сгустки льда попадали в землю и буквально разрывались изнутри, острые осколки пронзали тела подобно пулям. — Ебать, твою мать! — вскричала Надженда, наблюдая, как падают её верные сподвижники, поражëнные острыми осколками. Но зато они приняли на себя первый заход Эсдес и закрыли собой еë от разрыва снарядов. Ледяная Ведьма зашла снова — Надженда не успела среагировать — с грохотом разорвалась вторая мощная ледяная бомба — её лошадь с той стороны оказалась полностью покрыта мелким ранами, а одна ледышка угодила прямо в глаз Надеженде. — «Эсдес знала, что я смертельно опасна на открытой местности, потому поставила фальшивку вместо себя! Точно, она же никогда не едет на коне одна, с ней всегда её офицеры! Я не видела ни одного из них, наверное они тоже замаскировались!» Надженда едва справилась с обезумевшей лошадью. Рядом столкнулось несколько раненых животных, чьим всадникам повезло меньше. Кто-то, покрытый ранами, свалился в пыль под копытами. А тем временем новый ледяной залп пришёлся по ним — острые осколки разорвавшихся бомб распространились во всех направлениях, подобно лепесткам смертельных цветов. Надженду ещё больше изрезало. Генерал чувствовала, что кровь очень сильно течëт по щеке от правого глаза, она больше не видит им. Её самый верный соратник распрощался с головой от прямого попадания ледяной бомбы. — «Я проиграла в этой дуэли снайперов!» — признала Надженда и пала в отчаяние. Ей, однако, повезло, что лошадь отбежала прочь от места обстрела. При первой возможности Надженда спешилась — равнина без особой растительности не позволяла никому укрыться. Вообще сама идея атаковать на такой местности воителя с Колландором была самоубийственной и только такая дикая сорвиголова как Эсдес могла решиться на подобное. И она сделала это грамотно. — «Ничего! Взять себя в руки! Пока у меня есть второй глаз!» — Надженда начала целиться среди всеобщей паники. Определив местонахождение Эсдес, его окутывал туман и закрывал шоггот в ледяном панцире, Надженда смогла выпустить один из самых мощных лучей прямиком по цели, который только позволяла насадка. Увы, ей некогда было менять насадку для более сильного извержения энергии. Как оказалось, Эсдес обернула себя ледяным доспехом и погрузилась в живую мерзость шоггота, чтобы полностью исчезнуть из прицела Колландора и ожидать момента, покуда Надженда не раскроет свою позицию, поразив лже-Эсдес. Луч проделал дыру в панцире и пронзил шоггота насквозь. Эсдес покинула это укрытие и в тумане перенесла к другому шогготу и с него обрушилась артиллерией. Она снова бросала ледяные стрелы, но в этот раз не могла так точно прицеливаться и била больше в слепую. — «Нужно сменить на нож!» — Надженда прекратила огонь и сейчас убегала. Колландор обладал насадкой в виде огромного лезвия, которым можно было в случае чего как тыкать вблизи, однако это на всякий случай — основная функция позволяла выпустить беспрерывный луч и по сути как одним большим огненным мечом, протянутым на целые мили, резать всю вражескую армию на ровной местности. — «Надо было сразу брать этот режим стрельбы, но кто же знал?! Но ничего, пока я не слепа! Я прикончу тебя, проклятая сволочь!» Увы, у Эсдес имелся ещё один козырь. Пока шëл этот обмен льдом и лучами, часть шогготов приблизилась и обнажила из-под своей мерзости небольшие медного вида раструбы. Всполох — у одного шоггота пушка не выстрелила, вместо этого она испустила струю дыма, а остальные разрезали воздух своими яркими каскадами, более рассеянными, чем выстрелы Колландора. Но, тем не менее, вражеский залп достиг позиций Надженды, один из них коснулся её длинной косы и прошëл прямо по руке, сжимавшей тэйгу. И в тот же миг плоти не стало — рука просто обратилась в плотное мокрое облако, кровью осевшее на лицо Надженды. Колландор при этом не получил повреждений и просто свалился на землю. — «Какого дьявола?!» — Надженда сама тогда не сразу поверила случившемуся — вот в один момент она рукой сжимает верное оружие, а в другой — нет самой руки! Попутно она последним глазом успела увидеть, как попавшие под эти лучи всадники и пехотинцы мгновенно обратились в распавшиеся в пыль скелеты. Так что ей ещё повезло. Очень повезло. — «Что это за тэйгу?!» Никто не ожидал подобного — все отступали… Провалялась Надженда в болезненном полубреду долго, окончательно пришла в себя лишь через неделю после той битвы — тогда им удалось заставить Эсдес отступить, разумеется, с серьёзными потерями со своей стороны. — Нам известно, — говорил позже один из командиров революции, одновременно он был врачом и алхимиком, который создал протез Надженде, — у шогготов есть пушки той «Старшей расы», которая их создала, это оружие похоже на Колландор, оно разрушает объекты на молекулярном уровне. Именно оно срезало вашу руку. К счастью, нам известно, что это оружие присутствует там только в лице лишь нескольких образцов, они очень старые, потому могут легко выйти из строя. Похоже, шогготы принесли несколько образцов оттуда, откуда они взялись… Вы должны благодарить богов света и любви, генерал Надежда, что вы остались в живых. Стреляли в вас, но, похоже, шогготы не смогли сконцентрировать обстрел по вам. — Понятно… — слабо прошептала лежавшая на постели Надженда. Период реабилитации обещал быть долгим. Сидя без руки и со шрамами, генерал слушала вести с фронта — как оказалось, Эсдес решила не преследовать революционную армию, для этого у неë не было особых средств, если не брать во внимание шогготов, которых нельзя было отпускать далеко. Вместо этого она по приказу министра занялась карой городов, которые поддержали восстание. Очевидно, Онест был глубоко убеждён в том, что Империя большая, а потому десятком городов меньше, десятком больше — кто их считать будет? Надженде не требовалось подробно объяснять, что там творилось, обычно генерал Севера оставляла после себя одно пепелище с расставленными вокруг кольями и крестами, где землю устилали гниющие изуродованные трупы, их же части свисали с веток деревьев — разрывания берëзами, пышные пирушки победителей на досках, которые положили на живых и связанных людей — Эсдес особенно аппетитно обедала в такой обстановке и, как говорили, не брезговала человеческим мясом. — Я пообещала отомстить Эсдес! — Надженда искала табак. — Эй, Су, мне надо закурить. — Да, я принесу. — Такие люди, как генерал Эсдес, вообще не должны жить на свете. Из-за таких отродий люди вроде министра преуспевают и до сих пор не посажены на кол, — Надженда чрезвычайно решительно задымила. — На этот раз я смогу её уничтожить, может быть в открытом бою ей нет равных, но в наш подготовленный отряд сделает её! Все поддержали Надженду. *** Ран вернулся в апартаменты, где обнаружил Вейва и Куроме, спящих вместе. — Не мешай им, — попросил тихо подошедший Болс. — Они так красиво вместе спят… — Угу, — Ран решил оставить своих напарников. — Не поступало вестей от министра? — Гамал говорил, Онест, ожидаемо, в ярости. Но он больше верит в генерала Эсдес. Он считает, что только она сможет подавить мятеж, потому просил передать, что не держит на нас зла, — сказал Болс. — Генерал Эсдес ещё очень долго не будет здесь, пока до неё дойдёт сообщение… Хм, но ничего, — Ран потëр подбородок, — мой план поимки Акаме на живца ещё может сработать. Стайлиш обещал подготовить марионеток специально рассчитанных на борьбу с Акаме. — Да. Я надеюсь Гамал сможет в достаточной степени овладеть Адрамелехом, чтобы поддержать нас. Кроме того, с нами будет Серью, — напомнил Болс. — Хорошо… возможно её козырь — оружие из чрева твари — сможет внести решающий ход… Ран начал расхаживать, всячески демонстрируя беспокойство. — Расслабься. У нас ещё прилично времени до операции. — Болс повернулся в сторону спящих. — Расскажи лучше что-нибудь о себе. — А? — эта просьба удивила Рана. Он остановился и обрушился в кресло. — Ты знаешь обо мне, моя совесть, но я не так много знаю о тебе, кроме того, что ты хочешь отомстить за близких тебе людей, — говорил Болс. Ран помолчал перед тем, как начать тихо рассказывать: — Хочешь знать обо мне? Ладно, я расскажу тебе, Болс. Вскоре после того, как Ран покинул родную деревню, ему тогда уже исполнилось шестнадцать, белокурый, красивый, но изголодавшийся с дороги мальчик стоял на главной улице и взирал на высоченный Дворец. — «Там живёт Император. И первый министр. И его выродок должен быть здесь, и тот клоун», — Ран, облачëнный в потрëпанную одежду, взглянул на ближайшую таверну, куда ему посоветовали обратиться те, с кем он познакомился по пути. — Здравствуйте, — Ран подошëл к хозяину и выложил свою проблему, — я готов на любую работу. — Любую? — переспросил хозяин заведения, изучая светлый лик мальчика. — С твоей милой мордашкой тебе есть одна работëнка. Это если тебя интересуют реальные деньги, а не две копейки только на еду. — Мне чем больше, тем лучше, — так как Ран пришëл мстить, ему требовался приличный доход. — Я готов абсолютно на всë ради денег. — Хорошо, тогда тебя будет ожидать встреча с одной мадам. Мадам Дювержье достаточно радушно встретила нашего прекрасного Амура. — О, боже мой, Хасан, какой прекрасный херувим! — не стала скрывать своего восхищения эта старая мадонна. — Уверена, ты обретёшь популярность, мой мальчик! Ран поначалу подумал, что ему предстоит удовлетворять женщин, но, как оказалось, он ошибся. — Ты будешь девочкой — с твоей внешностью лучше тебе согласиться на такое, — прямо сказала мадам. — «О, боги света и любви, неужели мне предстоит опуститься уже не до блуда, а до противоестественного блуда?» — подумал Ран. На размышления наш красавец потратил несколько секунд. — Хорошо, если это даст мне денег, я согласен. — Сразу это денег тебе не принесёт, — предупредила мадам. — Я готов на всë ради денег. Надеюсь вы понимаете, о чём я, потому учтите мою готовность, мадам. Я вам чрезвычайно буду благодарен, — Ран смотрел прямо в циничные глаза сводницы. И её толстые губы растянулись. — Хорошо, мальчик, думаю, ты далеко пойдëшь, — и Дювержье оказалась права. Ран понял, что попал куда надо, когда увидел, где проживает сутенëрша. Дом мадам Дювержье был хитроумно устроенным и уютным местом, располагался во внутреннем дворе, хоромы окружал сад и они имели два выхода с каждой стороны. Внутри блудилища обстановка отличалась изысканностью, будуары навевали сладострастие, повар был мастером своего дела, вина подавали высшего качества, а девочки и мальчики наподбор поражали очаровательной наружностью. Естественно, пользование этими выдающимися преимуществами было сопряжено с расходами. Ничто в Столице не стоило так дорого, как ночной раут в этом восхитительном месте: Дювержье задирала баснословные цены, потому только гребущие из казны Империи могли позволить себе полное и разгульное рандеву в этом чреве разврата. — Я думаю тебе стоит начать с одного господина, который обожает девственных мальчиков, у которых в первый раз. Думаю, учитывая твою внешность, я смогу задрать цену и стало быть ты получишь немного больше, — Дювержье думала только о деньгах. — Хорошо, мадам, — Ран ещё раз осмотрел гнездо порока. — Послушайте, я вижу, это место обходится вам очень дорого… — Да, дорого. Кроме того, — Дювержье открыто признала, — у меня есть свои прихоти и свои слабости, а поскольку одна из них — расточительность, я далеко не так богата, как ты думаешь, милый мой. Содержание этого места требует большие расходы. Ран познакомился с Жасмином — таким же молодым катамитом, чьи смазливая мордашка и пышная попка каждую ночь служили предметом похоти богатых посетителей этого притона. — Большинство мужчин пробуют мальчиков, — рассказывал Жасмин, этот кареглазый очаровательный Ганимад с каштановыми волосами. — Всë потому что на самом деле хорошенькие мальчики красивее девочек. Только должен предупредить, твоя жопка вначале должна будет освоиться. Ран, признаться, тогда понятие не имел, как так можно взять и засунуть член в жопу. Он думал, как-нибудь справится. И вот его продали первому клиенту. Им оказался некто Оломбо — директор элитного лицея. Позднее от мадам отравительницы Ран узнал, что этот педераст регулярно совращал мальчиков из своего училища, а однажды, чтобы избежать скандала, бессовестно отравил целый класс отроков! Сейчас этот негодяй — он не имел бы столько денег и поводов для безнаказанности без высших связей — с довольством осмотрел гладкую попку Рана. — Тебе точно никогда не делали содомию? — Нет. — Ты даже не представляешь, каковы ощущения? — Не представляю, мой господин. — Чудно! И этот эбофил вторгся в чувствительное нутро юноши. Рана отчасти уберегло то, что Жасмин предварительно заправил задний проход смазкой (еë как-то варили из картошки) и сам растянул, но даже так Рану было жутко неприятно: — О, как мне больно! Пожалуйста, достаньте! — О, чудно! Давай, сучëныш, страдай, страдай! — злодей совершенно нещадно заездил в норке, бедный Ран чуть с ума не сошёл. У него кровь к лицу припала, голову охватил жар, внутри было ощущение, словно он тужился и не мог сходить в туалет. — Я серьёзно! Мне больно! — на глазах Рана появились слёзы. — О, это прекрасно! Давай, страдай! Страдай, сучëныш! — довольствовал клиент. — Ты такой узкий, точно девственник! Неистовый злодей настолько возбудился, что оргазм не заставил себя ждать и противная горячая жидкость обмочила потроха нашего страдальца. После этого злодей немного отдохнул и ещё два раза эта мука повторилась — негодяй ушëл чрезвычайно довольный, а у Рана внутри всë ужасно болело. И вот так ему предстоит отдаваться каждый день по нескольку раз? — Да, меня он в первый раз тоже отодрал жёстко. Но это знаешь, ты привыкай, — Жасмин, похоже, совершенно не обращал внимание не издержки профессии. И вообще вёл себя позитивно. Для Рана это же было нечто совершенно ужасное. Он замкнулся в себе. Но не отступился. Месть взывала к действию. — «Только в платье шлюхи я могу добраться до верхов Столицы! Мне как раз повезло попасть в руки этой мадам, она точно знает тех, кто мне нужен!» Ран и правда привык, мужчины трахали его — как же мерзко это было! Принимать в себя их члены — каждый раз одно и то же, одно и то же, эти отвратительные и болезненные движения! Ощущения — словно не можешь просраться! Рану также приходилось обсасывать фаллосы — это, надо сказать, несмотря на отвратительность, всë же было менее проблемным и наш герой предпочитал принимать в рот мерзкое семя, нежели противоестественным образом отдаваться в потроха, хотя именно последнее клиенты больше всего хотели и потому Рану приходилось несладко. — Постарайся дрочить себя, когда тебя ебут, — советовал Жасмин, — мне даже иногда кончить получается. — Фу, как можно так наслаждаться, — не поверил Ран. — Лучше насладиться, чем оно было бы всё не в удовольствие, — аргументировал Жасмин. — Я иногда даже кончаю и это приятно. Я даже влюблялся в некоторых клиентов и мне было хорошо с этими мужчинами. — Хм, — Ран отнёсся к этому скептически. Требовательная похоть одного из следующих либертинов откликалась лишь на самые нищенские одежды, и Ран явился к нему, одетый как бездомный уличный беспризорник. Пройдя многочисленные роскошные апартаменты, он оказался в увешанной зеркалами комнате, где нашего героя ожидал немолодой лорд вместе со своим камердинером, высоким юношей лет восемнадцати с красивым и удивительно интересным лицом. Ран мастерски вошëл в роль, которую предстояло сыграть, и удачно ответил на все вопросы этой грязной скотины. Было это так: Ран стоял перед ним, а либертин восседал на диване и поглаживал член своего лакея. — Правда ли, что ты находишься в самом плачевном положении и что пришëл сюда с единственной целью и надеждой заработать кое-что, чтобы хоть как-то свести концы с концами? — Да, мой господин, как правда и то, что уже три дня ни я, ни моя матушка ничего не ели. — Ого! Это ещё лучше! — восторгался лорд и положил руку своего прислужника на свои гениталии. — Это очень важно. Я безмерно рад, что твои дела обстоят именно так. Значит, тебя продаëт твоя мать? — Увы, да. — Великолепно! Гм… а у тебя есть братья? — Один, мой господин. — Как же получилось, что он не пришëл с тобой? — Он ушëл из дома, его выгнала нищета, и мы не знаем, что с ним стало. — Ах, ты, лопни мои глаза! Его же надо отыскать! Как ты думаешь, где он может быть? Кстати, сколько ему лет? — Тринадцать. — Тринадцать! Потрясающе, потрясающе! Какого же чëрта, зная мои вкусы — а они, клянусь Илуватаром, должны их знать! — верующего Рана глубоко покоробило такое упоминание имени божьего. — Какого же дьявола они скрывают от меня такое чудное создание? — говорил либертин. — Но никто не знает, где он, мой брат, мой господин, — дальше играл роль Ран. — Тринадцать лет! Потрясающе! Ну ладно, я его разыщу. В любом случае я найду его. А ну-ка, Любен, сними с него одежду и приступим. Пока выполнялся его приказ, немолодой и некрасивый лорд с довольным видом яростно трепал свой тëмный дряблый орган, настолько крохотный, что его почти не было видно. Когда Ран обнажился, Любен осмотрел нашего героя, положив на кушетку, раздвинул ноги, раздвинул ягодицы и пальцем ощупал задний проход. Он взял смазку и подготовил пристань, что уже обрадовало Рана. — Всё нормально, господин мой, ничего подозрительного, — вероятно слугу интересовали признаки венерических заболеваний. — Хорошо, — удовлетворился распутный аристократ, приподнимая Рана и усаживая себе на колени, — увы, видишь ли, дитя моë, я не способен сделать это дело самостоятельно. Пощупай эту штуку. Мягкая, да? Как тряпка, не правда ли? Будь ты самым что ни на есть настоящим Феанором, красивейшим из сыновей Илуватара, ты не смог бы сделать его твëрже. А теперь полюбуйся этим великолепным орудием, — продолжал он, заставив Рана взять в руки внушительный член своего камердинера. — Этот не сравнимый ни с чем орган лишит тебя невинности гораздо лучше, чем мой. Ты не против? Тогда прими позу, а я буду тебе помогать. Хоть я и не в силах сам сделать что-нибудь путное, я обожаю наблюдать, как это делают другие. — Твою мать!..— Ран не стал сдерживать слов, как набожный человек, наш ангел во плоти редко уподоблялся сапожникам, но сейчас, испугавшись необычайных размеров маячившего перед глазами члена, юноша начал скатываться и во грех сквернословия. — Господин Стерн, это чудовище разорвëт меня на куски, я не смогу его выдержать! Наш белокурый прекрасный страдалец аж попытался вырваться, скрыться куда-нибудь, но лорд Стерн и слышать не хотел об этом. — Давай не балуйся, никаких кошек-мышек! В маленьких мальчиках я люблю послушание, те же, у кого его не достаëт, теряют моë доброе расположение… Подойди ближе. Но сначала я хочу, чтобы ты поцеловал зад моему слуге. И, повернув его к Рану, добавил: — Красивый зад, не так ли? Тогда целуй! Бедняга Ран повиновался. — А как насчëт того, чтобы поцеловать этот источник наслаждений, который торчит с другой стороны? Ну-ка, поцелуй эту штуку! Ран опять повиновался. — А теперь приготовься, ложись сюда… Он крепко обхватил Рана руками, его слуга встрепенулся и принялся за дело с такой силой и ловкостью, что за три мощных качка вонзил свой массивный орган, казалось, до самого дна чрева. Ужасный вопль вырвался из глотки бедного Рана! Лорд Стерн, заломив руки сношаемого, начал массировать ему гениталии, не имеющие ни намëка на возбуждение, казалось, извращенец жадно внимал вздохам и крикам Рана. Мускулистый Любен, полностью овладев жертвой, больше не нуждался в помощи хозяина, поэтому теперь лорд прошëл за спину актива и пристроился к нему сзади. Напор, с каким хозяин атаковал холопскую задницу, только увеличивал силу толчков, обрушивающихся на Рана. Казалось, терзаемый содомитами, несчастный ангел едва не скончался под тяжестью двух тел и под напором совместных атак, и только оргазм Любека сберëг ему жизнь. Не иначе сам Эру поспособствовал этому. — Чëрт возьми! — заорал лорд, который не успел дойти до кульминации. — Сегодня ты что-то поспешил, Любен, что это с тобой? Отчего, сношаясь в зад, ты всякий раз теряешь рассудок? Это обстоятельство расстроило план наступления Стерна, некрасивый аристократ вытащил свой маленький разъярëнный орган, который, казалось, только и искал какой-нибудь срачной ход, чтобы излить на нëм свой гнев. — Ко мне, малыш! — скомандовал мерзавец, вложил свой инструмент в руки Рана. — Ты, Любен, ложись лицом вниз на этот диван. Ну, а ты, маленький глупый мышонок, — обратился извращенец к набожному катамиту, — засунь эту сердитую штуку в норку, откуда она выскочила, потом зайди сзади и облегчи мою задачу: вставь два или три пальца мне в зад. А ещё лучше, трахни меня. — Простите, господин, но скорее у вас просто так встанет, чем у меня на вас, — Ран был в шоке, насколько же доходит человеческая изощрённость в деле блуда чрезъестественного. Все желания распутника были удовлетворены, процедура закончилась, и этот необыкновенный человек заплатил сполна. Конечно большая часть шла к мадам, но Ран счёл свой процент весьма достойным, чтобы терпеть подобные извращения. Когда он, попросив прощение у Илуватара, вернулся домой, Жасмин — тот самый новый друг, шестнадцати лет от роду и красивый как день Эру, с которым он успел подружиться, — смачно расхохотался, только услышав рассказ о таком приключении. С ним произошло то же самое с той только разницей, что ему повезло больше: прекрасный удалец получил вполовину больше, благодаря кошельку, который он стащил из кармана брошенной на диван куртки в одном из будуаров. — Как? — удивился Ран. — Ты позволяешь себе такое? — Регулярно, Ран, или, вернее, всякий раз, когда удаëтся, — отвечал Жасмин. — Эти негодяи очень богаты, уверен, они даже не заметят такой пропажи. — Знаешь, — Ран сардонически улыбнулся, — я уверен, что воровать — очень дурно. — Любая собственность — это кража, Ран, — покачал головой Жасмин. — Ласточка ворует мошек. Думаешь, мошки дают на то согласие? Вот я ловлю кошельки. Это тоже хороший источник доходов. Тем почему… ты говорил, Ран, тебе нужны только деньги? — Да. Только деньги. — Ран напомнил себе, что раз он сам не стал дожидаться, пока меч богов покарает Чампа и Сюру, а сам решил идти за возмездием, ради чего продал себя в руки извращенцев, то какая разница теперь, грехом больше, грехом меньше? И так его карма отяжелела, а раз так, то всяко после отмщения придётся тратить всю оставшуюся жизнь на покаяние и очищение. Жасмин лукаво улыбнулся: — Завтра я обедаю со своей любовницей и попрошу мадам Дювержье отпустить тебя со мной, тогда ты можешь помочь нам раздобыть больше баксов. — Ах ты, стервец, Жасмин! — не мог не возмутиться Ран, впрочем, уже с долей насмешки. — Ты хочешь убить во мне то малое, что осталось; впрочем, если на то пошло… Короче, я согласен. А Дювержье меня отпустит? — Не беспокойся, Ран, — коварно подмигнул Жасмин. — Предоставь это мне. На следующий день, рано утром, за ними заехал экипаж, и наши герои направились в сторону, где Ран ещё не бывал. Дом, возле которого они остановились, стоял уединëнно, но казался очень респектабельным. Наших друзей встретил слуга и, проводив в богато украшенную комнату, вышел отпустить наш экипаж. Только тогда Жасмин начал прояснять ситуацию: — Ты знаешь, где мы находимся? — улыбнулся очаровательный сорванец-воришка. — Не имею никакого понятия. — В доме одной особы, — говорил друг. — Я солгал, когда сказал, что она моя любовница — женщины меня вообще не интересуют, если ты понимаешь, о чём я. Я часто бываю у этой мадам, но только по делам. Обо всём этом, о том, как я зарабатываю на стороне, Дювержье ничего не знает: всё, что я здесь получаю, — моё. Однако работа не лишена риска… — Что ты хочешь сказать? — забеспокоился Ран. — Мы в доме одной из самых удачливых воровок во всей Столицы. Ну, кроме тех, у кого прямой доступ к казне, конечно же, — посмеялся Жасмин. — А Дювержье? — А что Дювержье? Я же тебе сказал: она здесь не при делах. Да, я обманываю нашу любимую матушку, но разве я не прав? — Может быть, прав, Жасмин, — согласился Ран. — Но продолжай, по крайней мере, объясни мне главное. Кого мы должны обобрать и каким образом? — Слушай внимательно, Ран. Шпионы, а они у хозяйки повсюду в Столице, сообщают ей о прибытии иностранцев и простаков, которые приезжают к нам сотнями; она с ними знакомится, устраивает для них обеды с девками и пацанами нашего типа, мы как обслуга или как педерасты — воруем у них кошельки, пока удовлетворяем их желания, вся добыча идёт ей, и независимо от того, сколько украдено, подельники получают четвёртую часть, это не считая того, что нам платят клиенты, если мы сами их соблазняем и услаждаем… Как тебе сказала Дювержье, — Жасмин очаровательно улыбнулся, — в наше время богатеи пресытились девочками и хотят красивых мальчиков. — Но ведь это опасно, — заметил Ран. — Как твоя госпожа-воровка ухитряется избегать ареста? — Её бы давно арестовали, если бы не меры, чтобы избавить себя от всяких неудобств и случайностей. — Жасмин показался немного уклончивым. — Будь уверен: никакая опасность от полиции нам не грозит. — Это её дом? — дальше изучал эту роскошь Ран. — И не единственный: у этой плутовки их штук тридцать. Сейчас мы в одном из них, где она останавливается раз в шесть месяцев, возможно, раз в год. Сыграй получше свою роль; на обед придут два или три иностранца, после обеда мы, возможно, уйдём развлекать этих господ в отдельные комнаты. Смотри, не зевай — не упусти свой кошелёк, а я тебе обещаю, что своего не прозеваю. Сложность зависит от их тупости или от того, насколько эти свиньи нажрутся. Гости прибыли. Джонсон, предназначенный Рану, был настоящим заокеанским буржуа из Виннланда-Фюльксбунда — сорока пяти лет, по-настоящему уродливый, по-настоящему мерзкий тип и, кажется, не очень умный или же просто слишком падкий на красивых мальчиков. Гусь, которого должен был обчистить друг Рана, звался Конрадом, он и вправду был усыпан бриллиантами: его вид, фигура, лицо и возраст делали его почти полной копией своего соотечественника, а его непроходимая склонность к пьянству и распусканию рук, не менее впечатляющая, чем у Джонсона, гарантировала Жасмину успех не менее лëгкий и не менее полный, чем, судя по всему, тот, что ожидал Рана. Разговор, поначалу общий и довольно нудный, постепенно оживился и стал почти интимным. Жасмин был не только прелестен — он был искусным собеседником и скоро одурманил и ошеломил бедного Конрада, а стыдливо-невинный вид Рана покорил Джонсона. Пришло время обедать. Мадам воровка — женщина внешне мало интересная и довольно невзрачная — следила за тем, чтобы рюмки гостей не пустовали, она то и дело подливала им самые крепкие и изысканные вина, и в самом разгаре десерта оба заокеанских богатея стали высказывать признаки самого крайнего возбуждения и желания побеседовать с прекрасными мальчиками наедине. В будуаре было жарко, Ран и жирный кот-копилка быстро разделись, и первый положил вещи последнего подле себя с правой стороны. Потом Ран, чтобы отвлечь урода, предложил воспользоваться собою в позе лицом к лицу и похотливый капиталист, особенно соблазнённый очаровательным ангельским обликом белокурого красавца, согласился с этим. И в то время как Джонсон наслаждался прекрасной попкой, Ран прижимал его голову к своей груди, думая больше о своей добыче, нежели о его ощущениях, незаметно, один за другим, наш вор от нетерпения прощупал карманы. Благодаря подсыпанному дурману, этот боров сделался в конец невменяем. Дождавшись апогея, потеряв всякий интерес ко всему остальному и почувствовав непереносимое отвращение к волосатой потной туше, которая возлежала прямо сверху, Ран выбрался и вытащил таки бумажник — после извержения семени капиталист моментально погрузился в такой глубокий сон, что мощный храп слышался ещё несколько часов. — Как верно говорят коммунисты, «собственность — это кража», — промолвила дамочка-воровка, — я с этим согласна, потому мы поступаем ни чуть не хуже прочих, когда обчищаем этих идиотов. — Простите, — решил возразить Ран, сам он был весьма умён, несмотря на возраст, — но тезис: «собственность — это кража» верен только тогда, когда вы считаете что всë существует лишь ради себя. Тогда — да, и ласточка ворует мошку, когда её ест. Но я считаю — труд по добыче чего-то, это плата за владение чем-то, и если ты получил это трудом, то оно — твоë. А коммунисты ненавидят аристократов и буржуев лишь по одной причине — потому что не они у власти. — Верно, Ран, но разве мы не трудимся ради их кошельков? — с улыбкой поднял стакан Жасмин. — Разве этот труд нечестно делает их собственность нашей? — Я совершенно согласна, что честно сворованное принадлежит тебе, — так рассуждавшая мадам-воровка сама происходила из Виннланда-Фюльксбунда и рассказала о том, что там запрещено и осуждено рабство, но по факту бедняки вынуждены за краюшку хлеба по восемнадцать часов в сутки вкалывать на фабриках от мала до велика, а жадные буржуи с помощью «прибавочной стоимости» обкрадывают вечно нищий пролетариат. Ран хотел разобраться в этой философии. Самым главным постулатом этих воров оказался тезис «собственность — это кража», мол, все воруют и мы воруем. Как понял Ран, этот тезис придумали коммунисты — люди, которые ненавидели аристократию и буржуазию и хотели отнять у богачей все деньги и поделить среди народа. — Я бы не воровала, не будь богатые так безразличны к бедным, — говорила мадам воровка. Ран, конечно понимал, что эта женщина оправдывает себя, она сама уже богата, вне зависимости от того, каким образом она получила столько денег, но она совершенно не думает о помощи беднякам и уж конечно она никогда не исправится, если будет идти таким путём. В отличие от других Ран всегда совершенно правильно понимал, что вершит зло, не оправдывал себя, а знал, что утяжеляет карму грехами и перерождаться ему потом будет сложно. Но такой бизнес приносил долгожданные деньги и Ран верно пошëл по кривой дорожке — поразительно, как всего одна трагедия может сделать из набожного школьного учителя и сына священника перспективного мошенника, вора и шлюху одновременно. О, Эру Илуватар плакал в своих Чертогах! Конечно, овеянный бандитской романтикой быт дорогой шлюхи был сопряжён со всевозможными рисками и Рану иногда только чудом удавалось ускользать от проблем. Вот что случилось однажды… Его клиентом оказался пятидесятилетний старик, очень бледный и с очень мрачным взглядом. Вид его, злой и болезненный, не предвещал ничего хорошего. Прежде чем отвести Рана в его апартаменты, Дювержье строго предупредила, что этому человеку нельзя ни в чём отказывать: — Это один из лучших моих клиентов, и если ты его разочаруешь, мои дела будут подорваны. Человек этот тоже занимался содомией. После обычной подготовки он перевернул нашего ангела на живот, разложил на кровати и приготовился приступить к делу. Его мерзкие морщинистые руки крепко вцепились прекрасному юноше в ягодицы и растянули их в разные стороны. Он уже пришëл в экстаз при виде маленькой сладкой норки, и вдруг Рану показалось очень странным, что мерзкий старик как будто прячется от его взгляда или старается скрыть свой член. Неожиданно, обожжённый нехорошим предчувствием, Ран резко обернулся… Великий Эру! Глазам предстало нечто, сплошь покрытое гнойничками! Синеватые сочащиеся язвочки — жуткие, отвратительные и красноречивые признаки венерической болезни, которая пожирала это тело. — Вы с ума сошли! — закричал расставивший было свою задницу красавец. — Взгляните на себя! Вы хоть знаете, что это такое? Вы же меня погубите! — Что?! — процедил негодяй сквозь плотно сжатые зубы, стараясь снова перевернуть Рана на живот. — Это ещё что такое? Ты смеешь возражать! Можешь пожаловаться хозяйке, и она объяснит тебе, как надо себя вести. Ты думаешь, я платил бы такую цену за мальчиков, если бы не получал удовольствие заражать их? Большего наслаждения мне не надо. Я бы давно излечился, если бы это не было так приятно. — Ах, господин мой, уверяю вас, мне ничего об этом не сказали. С этими словами Ран вырвался, стрелой вылетел из комнаты, нашёл Дювержье и с гневом набросился на неё. Услышав наш разговор, на пороге появился клиент и обменялся быстрым взглядом с хозяйкой. — Успокойся, Ран! — Ну уж нет, будь я проклят, если успокоюсь, мадам! — Будет тебе, ты ошибся. Ты же умный юноша, Ран, возвращайся к нему. — Ни за что. Я знаю, чем это кончится. Подумать только! Вы хотите принести меня в жертву! — Ран, милый… — Ваш милый Ран советует вам найти кого-нибудь другого для такого дела! — если он не хотел вылететь с работы, ему пришлось говорить такое, несмотря на обжигание души и совести, Ран оставался внешне циничен и твёрд в своём цинизме. — И не теряйте времени: этот господин ждëт. Дювержье вздохнула и пожала плечами. — Господин… — начала она. Но этот выродок, грубо выругавшись, пригрозил уничтожить Рана и не пожелал слушать ни о какой замене; только после долгих и жарких споров он уступил и согласился заразить кого-нибудь другого. В конце концов дело было улажено, появился новый мальчик, а Ран выскользнул за дверь. Его заменил новенький катамит лет тринадцати или около того, ему завязали глаза и процедура прошла успешно. Через неделю его отправили в больницу. Как узнал Ран, извещëнный об этом, гнусный развратник заявился туда полюбоваться на страдания несчастного и ещё раз получил высшее удовольствие. Дювержье рассказала Рану, что с тех пор, как она его узнала, мерзкий выродок не выказывал никаких иных желаний. Но всё же иногда случались и очень приятные моменты — однажды Ран и Жасмин пришли к пожилой паре, которая хотела созерцать секс двух красавцев перед собой, иное их не интересовало, то ли в силу вкуса, то ли в силу отсутствия возможности свершить нечто самим. — Я давно мечтал об этом, — мягкий красавец Жасмин смачно поцеловал в губы Рана и начал ласкать своего прекрасного друга, пососал тому член, погладил попку и облизал мошонку, от такого у Рана внезапно сильно встало и он очень захотел продолжить. — «О, Эру, ну как такое может быть грехом? Мне нравится этот мальчик!» На глазах старика и старухи Ран с большой охотой совершил активную содомию со своим другом и по итогу с огромным и совершенно неожиданным для себя удовольствием извергся в горячую попку. Жасмин ответил тем же и Рану в кои-то веки такое оказалось приятным, всë потому что это делал человек, который ему понравился. — Тебе со мной хорошо? — улыбался прекрасный Жасмин. — Знаешь, не буду скрывать — но да, — прямо признался Ран. — Ох! Мне с тобой тоже нравится! — Жасмин горячо поцеловал в губы Рана. — Будем чаще работать в паре. — Угу, если мне всё равно совершать содомию, то лучше чаще с тобой, чем с жирными уродами. Их обоих часто теперь содомировали вместе, то одного, то другого, пока один был снизу клиента, второй удовлетворял его сверху. И Ран думал о Жасмине, возбуждал себя от него и таким образом мог стоящим членом орудовать в заднице у купившего их содомита. По понятным причинам, у нашего красавца совершенно не поднималось на этих толстозадых, старых, худых, толстых, волосатых и дряблых господ в летах. — Жасмин, если они просят тебя себя прочистить, то я никак не возьму в толк, как ты себя поднимаешь? — это не укладывалось у Рана в голове, практически ко всем своим клиентам парень не питал ничего, кроме отвращения. — Я думаю о красивых мужчинах вроде тебя, — честно признался напарник. — Ты мне правда очень нравишься, Ран. — Если честно, ты мне тоже, Жасмин, — наш герой не стал скрывать своих чувств к этому красивому юноше. Это не значит, что Ран занимался только мужской проституцией — столичные женщины тоже часто заказывали себе смазливых мальчиков. Обычно это были жёны богачей, сами часто не очень красивые в силу возраста, потому Рану приходилось думать о красивых девушках, а то и о лице и наготе Жасмина, чтобы просто поднять себя на эти мерзкие тела светских львиц. Иногда этим женщинам за сорок требовался не только и не сколько секс, сколько внимание. Ран таких любил, ибо мог как следует втереться к ним в доверие и свободно использовать в своих целях. Однажды Жасмин попался на краже и на него было даже больно смотреть. Рану пришлось потратиться на врача, а потом он смог устроить Жасмина, который даже ходить нормально не мог, к одной такой женщине, немолодой, некрасивой, но влюбившейся в Рана и готовой помочь другу своего любовника. — Только не вздумай тут ничего потырить, понял? Обещай мне, — потребовал Ран, сам понимая, к чему привело воровство. — Ран, ты единственный, кому я могу что-то пообещать и сдержать слово, — сказал Жасмин, весь в синяках. — Я был только тебе нужен, когда попал. Я тебя никогда не забуду. — Пожалуйста, — Ран искренне волновался за своего друга. И незамедлительно сыграл на чувствах той женщины, под чьим кровом очутился побитый. — Может вам обратиться в полицию? — спросила наивная дама в летах. — Увы, но люди нашей профессии — совсем не те, о ком полиция будет заботиться. Любой может обвинить шлюху и катамита в воровстве и избить, а то и вообще убить, — Ран вспомнил о том, как Жасмин рыдал в самом начале не потому что его побили, а потому что оставили в живых. Ведь так, жутко избитый и не способный кормить себя работой, он будет никому не нужным умирать мучительно. И Ран согласился. — Жасмин, это тебе божественное возмездие за грех воровства, — констатировал Ран, сидя у постели избитого друга. — Мне?! Воздаяние от богов?! — такая риторика взбесила Жасмина. — Почему они покарали меня, а не богачей-казнокрадов?! Они каждый день крадут больше, чем я ворую за год! Почему те, кто равнодушен к моим бедам, здравствуют?! Нет, Ран, это не кара богов, мне просто не повезло! Злое дело ли, доброе — а тебе всегда может не повезти! В добром деле тебя тоже может постичь неудача, неужели ты тогда скажешь, что это кара богов?! А вот если в злом, то это сразу кара! Где твоя вечная рассудительность? Ран глубоко задумался над этим и искренне выложил свои мысли по этому поводу: — Да, ты прав. Боги судят нас за грехи, но ты видел хоть одного бога, который выкупил ребёнка-раба из борделя или с серебряных рудников? — Да, ты прав, Ран! — процедил синими губами Жасмин. — Боги требуют от нас того, чего сами нихрена не делают! Ран уже увидел достаточно, чтобы хулить тех, кто когда-то почитался им от всего сердца за образчик всякой святости. Сперва только в сердце, но со временем богоборческие речи появлялись на языке некогда очень набожного учителя приходской школы. Ран благодаря грамоте и внимательности смог стать личным казначеем мадам Дювержье. Тогда он смог познакомиться с героиней уже хорошо знакомой читателю — с Леоне. Эта эффектная красотка с самого рождения прозябала в самом нищем и криминальном районе Столицы, где все мальчики становились бандитами и грабителями, а девочки — проститутками и воровками. Нельзя сказать, что их отношения были и в половину как с Жасмином, но они хорошо друг к другу относились и даже вместе провернули несколько ловких афер. Леоне развивала мастерство карманника и поделилась многими ценными советами с Раном. Несколько раз они вместе даже обчищали обычных прохожих, просто хорошо одетых, и теперь уже никуда не годилось оправдание «они богатые, они даже не заметят». На это его толкнула Леоне. — Да, мне неприятно, но пусть не зевают, — на ходу придумала отмазку плутовка. — То есть, по-твоему, мы имеем некое естественное право обворовать их? Потому что они ротозеи? — Ран посмотрел на Леоне. — Именно! Они позволили нам украсть — они виноваты, мы попались — мы виноваты! Да, Ран, вор должен сидеть в тюрьме, но это только, если он попался! — ловко рассудила Леоне. — Нет, это неправда, — покачал головой Ран. — Мы поступаем плохо. А они не виноваты. Ты просто ищешь оправдание своим действиям. — Слушай, Ран, — Леоне повысила голос, — а если я нищая? Если моя семья не может меня прокормить? А? — Это тоже оправдание. Мы могли бы попрошайничать, мы могли бы не прибегать к преступлениям, — Ран поднял палец. — Да, мы ничего бы не добились путного, точнее мало чего, в случае честной жизни мы бы едва сводили концы с концами. Но мы бы сохранили добродетель. А вот, чтобы ходить в нормальной одежде и пить пиво в кабаке, вот за это нам надо воровать, продавать себя и разводить. Так что, Леоне, не оправдывай себя. Ради нормальной жизни мы — преступники. Такие мысли, бьющие в совесть Леоне, понятное дело, нашей девушке не понравились, потому она с долей раздражения ответила: — Знаешь, Ран, люди тоже могут жить на одной траве и на одном хлебе, но ведь почти все, сука, блин, жрут мясо скотины! Все немного вампиры! — Верно, — Ран подумал. — Чтобы жить хорошо в этом мире, надо быть злым. Злые живут лучше добрых и зло для них, как для нас — курицу зарезать. Ты права. — Ну и нафиг надо быть во всём добродетельным?! — развела руками Леоне. — Не надо быть добрее, чем ты есть! — «Теперь я понимаю Чампа», — вдруг поймал себя на этой мысли Ран. — «Подумать только, он просто пошëл дальше во зло — дальше простых людей, которые едят скот, дальше нас, ограничивающихся только блудом, обманом и воровством! Он дошëл до конца возможного на Земле зла! Поразительно! Но что же делать добрым людям? Они не могут ходить по земле, иначе задавят букашку и тогда хоть на чуть-чуть, но они сдвинутся в сторону порока! Выходит, добру буквально вообще нет места в этом мире? Если ты добрый, то тебе проще покончить с собой, чем избежать греха. Выходит, нет никакой власти у богов света и любви, но зло и его боги всем правят!» На Рана как нашло откровение. Божественное озарение. Добро — это нечто вторичное и от создания мира слабое, а зло — это Истина этого мира. И ему стало страшно, очень мерзко и страшно на душе.