Убийца Акаме: Обратная сторона титанизма

Человеческое существо в своей порочности всегда страшнее любого нечеловеческого.

— Лавкрафт, «Ужас в музее».

Тацуми и Мейн лежали голые в постели после секса, смотря в потолок. На животе девушки белели капельки семени. — Тацуми, я завидую твоей решительности, — призналась Мейн. — А? Я просто считаю нужным делать то… — Тацуми не смог дальше высказаться без тавтологии, потому посмеялся. — То, что считаю нужным! Мейн подхватила позитив своего любовника: — Тацуми, за твою решимость, я обещаю столь же решительно спасти тебя, если ты окажешься в плену. Я пойду на пролом, вынося всех подряд. — А? — Тацуми подумал. — Ты можешь завалить всё дело. — Но мой тэйгу становится сильнее в зависимости от опасности. Чем в большей опасности я нахожусь, тем сильнее пробивная мощь моего оружия. Так что в этом будет свой резон. Возможно, мне хватит решимости завалить Эсдес. — Мейн думала об этом. — Слушай, Мейн, а почему ты взялась за это дело? — Потому что я ненавижу кагал Онеста за то, что он делает с такими, как я. Ты же знаешь, Тацуми, такие, как я, люди с «волшебными волосами», жили в землях, где сходятся наш мир и миры фей. Хотя мы не отличаемся от обычных людей, мы часто становимся жертвами жестокости простого народа и нас тупые крестьяне запросто могут убить, обвинив в том, что у коров упал удой. Раньше власть боролась с таким отношением, наказание за самосуд над нами был строгим. Но когда Онест пришёл к власти, то наши деревни были разорены. Люди, которые ненавидят таких, как я, не только не наказывались, но и поощрялись. Когда я узнала, что Онест делает это, чтобы получать из наших тел неких алхимические «основные соли» [1] для продления своей жизни, я поняла, что буду драться до конца [2]. — А Шелли и Лаббок борются за это же? — спросил тогда Тацуми. — За это тоже, но у них больше другие цели. — Мейн не стала скрывать. — Лаббок души не чает в Надженде и я думаю, им движут чувства к ней. А вот Шелли… думаю, она просто хочет убивать. — Просто хочет убивать? — немного удивился Тацуми. — Да, насколько я поняла… Ты поговори с ней сам. — Хорошо, я поговорю. Тацуми запомнил это и утром спросил — для этого он заглянул в комнату, где обнаружил Шелли вместе с Иэясу — и судя по всему, друг Тацуми наконец осуществил своё желание подцепить классную тëлку: — Шелли, тебе правда нравится убивать? — Э… Ну, я просто ничего не могу делать иного, — сидя на кровати, Шелли подумала. Её закрывала только одежда вроде ночнушки, в которую Шелли облачилась, чтобы встретить Тацуми. А Иэясу пока просто лежал в кровати, накрытый по пояс. В такой ситуации Шелли прямо сказала: — Знаешь, Тацуми, мне постоянно не везло по жизни. Тацуми сел рядом на кровать. — Я чувствовала себя обузой для близких. Так как ничего не могла, у меня кривые руки. Руки из жопы. Ты думаешь, Тацуми, — Шелли провела вдруг пальцем по своему шраму на лице, — откуда у меня это? — В бою получила? — Поцарапалась о ветку. Иэясу засмеялся, Шелли и Тацуми просто улыбнулись: — Так вот, Тацуми, однажды случалась беда. У меня была всего лишь одна подруга. И когда мы сидели вместе с ней одни дома, к нам вломился её бывший. Он был упорот и явно не соображал, что делает. Он напал на мою подругу и мне осталось только одно — взят нож, да и перерезать глотку. С тех пор мы больше не дружили с моей подругой. — Она была такой дурой, что прогневалась на тебя? — возмутился Иэясу. — Что поделать? Мне пришлось отдать ценные сбережения, чтобы меня не посадили за «превышения самообороны». Я была из нищих кварталов Столицы, я могла запросто попасть по молот правосудия. У убитого мной были свои друзья и они решили отомстить мне. Они нашли меня и думали впятером схватить, снасильничать и убить. Но они не ожидали, что я сама перережу их всех. Тогда я ощутила себя невероятно счастливой, прямо как тогда, когда кончила того урода. И если в тот самый первый раз я сильно нервничала, то в тот второй раз на душе стало невероятно легко. Когда они, совершенно не ожидая ничего, погибли передо мной. Я тогда подумала — вот моё призвание. Убивать такую мразь… Убивать — мне нравится убивать, я чувствуя себя такой живой, когда убиваю, — честно говорила Шелли. — Лаббок сказал мне, что у некоторых людей от рождения есть потребность в убийстве себе подобных. Огнепоклонники считают таких людей от природы демонами, говорил он мне, которых надо убивать просто за то, что они демоны. Но я не демон, потому что я могу делать добро, когда убиваю людей, которым лучше не жить? Эту грязь, которая загадила нашу страну. — Я не вижу ничего плохого в этом, да — даже правильно убивать всякую мразь, которая выбрала делать зло, — решительно поддержал Тацуми. Для читателей, которым интересно, чем конкретно занимались Мейн и Тацуми, Шелли и Иэясу сегодня ночью — скажем следующее. Тацуми думал прежде всего об удовольствии Мейн и в первую очередь вылизывал ей влагалище и доводил её рукой. Уже после он имел её и так доводил себя до состояния перед извержением. Потом он вынимал орган и дрочил на наготу Мейн — и прямо на неё сбрасывал семя. Что же касалось Иэясу и Шелли, то первый думал прежде всего о своём удовольствии и сверху ложился на свою девушку, чтобы без хитрости довести себя до извержения. Семя он также бросал на тело своей женщины. Иэясу пусть хоть и был более озабочен, чем его друг, но действовал совершенно бесхитростно. Если Мейн не стеснялась заводить Тацуми ртом, то у Шелли и Иэясу первая не рисковала, а второй стеснялся. Акаме и Челси встретили утро вместе — лучи восхода окатили наготу двух подруг. — С добрым утром, — в хорошем настроении Челси встала первой и стала скрывать наготу своим костюмчиком. — Акаме, как жаль, что я снова вынуждена отличиться во Дворце. — Ничего не поделать, — Акаме приподнялась и стала внюхиваться в воздух. Кухня была через стенку. — Чую, Су, готовит мне нечто большое. — О, я всегда рада, когда ты кушаешь! Ты такая довольная! Челси, после того, как в меру оделась, села возле Акаме и взялась расчёсывать чëрные волосы. Для тех, кому интересно, чем Акаме и Челси занимались до того, как пробудиться, то скажем следующее — девушки совершенно бесстыдно сосали друг у друга влагалища и вводили фактические предметы — сперва Челси довела в этот раз подругу до оргазма своим развратными поведением, когда она сунула подруге маленький кабачок, смазанный маслом, рукой довела до разрядки клитор, пальчиками нежно массировала титьки на мячиках, распутным ротиком во всю сосала у Акаме язык. Потом приставила лицом Акаме к своему влагалищу и давала целоваться, лизать и сосать, покуда сама сладостно не изошлась влагой под сокращение нутра. Су приготовил прекрасный завтрак, особенно много мяса отложив Акаме, которая, как обычно, много его употребляла. За столом Лаббок поднял тему успехов на половом фронте. Дело в том, что и он в эту ночь развлекался — Леоне у него в рот брала, и давала себя в рот сношать, приняла в нутро член нашего зеленовласца и потом долго скакала наездницей, буйно мельтеша шарами-буферами перед его лицом. — Я даю тебе только из жалости, Лаббок, ведь у тебя до сих пор нет женщины, которая будет сопровождать тебя, — честно сказала Леоне, совершенно ничего не стесняясь. — Кхм, — Лаббок повёл взгляд в сторону Надженды, но эта женщина абсолютно всегда оставалась совершенно безучастной по ходу таких разговоров. Ни доли романтики, казалось, эта железная леди вообще не способна на любовь. Это убивало Лаббока. — Я сошёлся с Шелли, — сообщил всем Ияэсу. — У нас есть кое-что общее. — И что же? — захотела узнать Саё, которая пока себе никого не нашла. — Шелли трудно даётся всё, кроме убийств, а я… как это? Ужасно ориентируюсь на местности! — Это называется топографический кретинизм, — дал научное название Лаббок. — Это да, наш Ияэсу вырос в деревне посреди леса, но постоянно блуждал в трёх соснах, — не стал отрицать Тацуми. — Именно поэтому я никогда не ходил в лес один, — сказал Ияэсу. — А вы, Мейн, Тацуми, теперь тоже вместе, да? — поднял этот вопрос Булат, добрым, заинтересованным и вдумчивым взглядом обводя парочку, разумеется — куда больше нескрываемого внимания уделяя Тацуми. — Тацуми — отважный, симпатичный парень. Я уверена, он может быть мне женихом! — Мейн хорошая девушка, хотя среди вас дурных нет. Потому не имею ничего против, — так сказал Тацуми. — Должна заметить, что ты очень интересный парень, Тацуми, — Леоне не скрывала к нему своей симпатии. — Именно потому что ты мне понравился, я решила забрать себе что-то, что хранит твой запах. — А мне особенно нравятся глаза Тацуми, лица — выражения, вот самые интересные вещи, — поделился Булат. — Тацуми, ты мне тоже нравишься, — с такими словами Челси взяла за руку Акаме, — не будь я с нашей Акаме, я бы напросилась к тебе второй женой! Она посмеялась и было не ясно, то ли сладкая девочка-леденец шутит, то ли говорит серьёзно. — Вы вместе?.. — Иэясу немного не догнал. — Может быть Челси обращается в мужчину, чтобы возлегать с Акаме? — предположила Саё. — Э, нет, я не использую Гею для этого, — покачала головой Челси. — Я хочу, чтобы Акаме видела меня такой, какая я есть. — Акаме, — обратился тут к ней Тацуми, — ты правда… влюблена в Челси? — О-хо-хо! Челси такая девица, что сложно в неё не влюбиться! — поддержал Лаббок. — Странно, что ты не обвиняешь их в извращении, — заметил Булат. — Мужчина с мужчиной — это мерзкое извращение, а девушка с девушкой — это прелестная прелесть! — выдал Лаббок. — Челси дорога мне, как вы, и если мне с ней тепло и приятно, если мы дарим друг другу радость, я не против того, что желает Челси, — сказала Акаме. — Челси, а может быть ты расскажешь для Иэясу, Тацуми и Саё свою историю? — продолжил тут Лаббок. — Поверь, её очень интересно послушать. Главное, не скрывай подробности. — Хорошо, для наших новых друзей я не буду ничего скрывать о себе, — и весёлая Челси начала. Она родилась в старинном аристократическом роду, который правил провинцией. Формально это была часть Империи, но фактически тут допускался суверенитет — законы здесь действовали несколько иные. Челси жила с малых лет во дворце, что гордо высился над городом. Удовольствия окружали девочку с малых лет, а нравы царили тут самые свободные, если не сказать — развращённые. Для родителей из города было совершенно естественно класть своих детей обоего пола в постель к вельможам, потому изысканные оргии проходили прямо в садах и рощах. В этот благостный край с отменным климатом и прекрасным урожаем часто прибывали важные лица для отдыха. Летом тут царил настоящий рай, самые сладкие фрукты всегда росли особенно обильно — потому среди местных наиболее почитаемой из богинь света и любви была Йаванна, покровительница плодородия. Во славу этого высшего существа происходили частые возлияния и оргистические обряды. Челси с самых малых лет научилась мастурбировать, когда родители водили совсем маленькую девочку на такие праздники — вакханалии. В садах и парках возле золотой статуи божественного Льва Аслана происходили ритуальные совокупления в честь Йаванны и того обильного урожая и курортного сезона. Челси утратила девственность где-то в очень маленьком возрасте как раз во время одного из таких мероприятий. Позже она служила предметом для утех со стороны родителей и друзей — свободонравные взрослые все хвалили красивую девушку и желали с ней познакомиться, когда она окончательно сформируется. Но иногда они не видели смысла ждать. Сама Челси получала всё, что хотела — тонкие вина, яства, пироги, мороженое, изысканное мясо и отличную рабу — диковины вроде морского кракена тоже не так уже редко находили своё место на столе. Челси читала самые разные книги, особенно она любила приключения, очень часто она смотрела в окно на то, как по узким тропинкам уходят караваны купцов. Часто они вели с собой вереницы рабов, чья жизнь — лишь темница, воздвигнутая из невзгод и лишений. Отношения к рабам было самым ужасным, но Челси тогда не думала об этом. Её манила романтика дальних странствий — она читала про землю Кнана, живущую под тиранией злых богов, которым регулярно скармливали детей; про Мидию, жители которой ненавидят всех остальных людей на Земле, почитают их за демонов или грешников, сами предаются богоугодному инцесту и умываются мочой коровы — из этой Мидии привозят редкий минерал — красную ртуть, с помощью которой можно сделать философский камень, позволяющий продлить жизнь; также Челси читала про Гудию, где живут драконы со множеством глав; про ещё более далёкую землю Камчааккытан, где есть многочисленные вулканы и откуда привозят первоклассные соболиные шкуры; про островную землю Вакоку, где постоянно враждует меж собой народ узкоглазых, откуда через Врата Шамбалы прибыло много беженцев в Империю ещё в годы основания [3]. Челси наслаждалась захватывающими вестернами про то, как бравые ковбои Виннланда-Фюльксбунда покоряют злых и кровожадных индейцев. Когда Челси выросла, то узнала, что бравые ковбои так переусердствовали с этим делом, что устроили фирменный геноцид. Добро поставит зло на колени и зверски убьёт, а потом изнасилует труп. Но тогда ещё Челси верила, что ковбои могут быть однозначно хорошими, а индейцы — однозначно злыми. Увлекалась Челси и откровенными мифами и сказками. Особенно много она хотела узнать про древнюю землю Вестернесса, затопленную верховным богом Эру за то, что жители её провозгласили своим повелителем злого то ли чародея, то ли демона по имени Майрон. Проклятый злодей склонил людей Вестернесса к служению себе и стал собирать войско, чтобы напасть на священную землю самих богов. Но тогда высшие силы бросили громы и молнии, обрушили волны и землетрясения на Вестернесс и не стало мятежной страны за один день и за одну ночь. Смеялся злой Майрон в тот миг, когда волны унесли его на дно бездны. Легенды рассказывали, что жители Вестернесса были очень сведущи в чародействе и науках, они строили железные корабли, способные метать молнии — и власть этих людей была столь велика, что они возгордились и возомнили себя выше самих богов. Но боги света и любви не наказывали их за это, а ответили лишь из самозащиты. Те же легенды говорили, что основатели Тысячелетней Империи происходили от рода спасшихся после затопления Вестернесса. А тэйгу созданы по утраченным ныне секретам от той могучей цивилизации. Позднее Челси обнаружила среди книг Лаббока произведение современного автора — он писал о том, что эта история — лишь миф, но в нём урок — никакое материальное благополучие не заменит доброго сердца. Автор излагал поэтическую трагедию гибели Вестернесса, где в чертах злобного демона Майрона и безумного короля Ар-Фаразона безошибочно угадывались черты современных политиков. В частности Майрону приписали огромное брюхо и три дьявольских рога, а король Ар-Фаразон, вопреки традиции, изображался совсем юным правителем, сознательно не злым, но беспомощным, кому Майрон просто морочит голову. Поэтический финал звучал так: И Император из-за Моря Обрушил ратей своих орудия: Волн, молний и земли горнов роковых. И не стало тьмы твердыни, Пал Майрон, брюхом распухший людоед. «Император из-за Моря» формально служил эпитетом божества Эру, но все и так понимали, что автор открыто призывал взять тэйгу и стереть с лица земли один жирный мешок с дерьмом. По этой причине произведение стало очень популярным среди Революции и Лаббок часто его напевал. Но в те времена Челси ещё не думала о Революции — девочка просто наслаждалась жизнью. Она могла выбирать что ей есть из большого числа вариантов, она могла выкинуть то, что не могла доесть — в то время как нищие люди Империи готовы питаться с помоек. — Слишком много всякой скотины размножилось. Опытный политик должен сократить всякую падаль, — услышала Челси то, как местный правитель говорит это одному из важных лиц — они оба были членами того рода, к которому она принадлежала. На тот момент Челси уже стала достаточно взрослой, чтобы поинтересоваться, о чём идёт речь. Благоуханный край казался таким для тех, кто бы богат. Когда относительно близко к этой земле вспыхнула чума, то правитель приказал усилить посты на дорогах, чтобы не пускали сюда беженцев. Челси сочла такие меры жестокими, но оправданными — никто не хотел подхватить болезнь. А потом она узнала, что одно из развлечений властителя — охота на людей. Злодей собирал нищих девушек и делал их целью своей погони. Давал им бежать по горным склонам, среди лесов и иных далей за пределами города — и там трубил в рог и гнался за ними. Когда находил, то насиловал, получая огромное удовольствие от власти над жертвой. Челси была в шоке, когда узнала об этом. На что некоторые люди из её окружения только отмахивались, мол, у всех есть свои причуды — и вообще большая разница между чернью и сливками общества. Чернь — она как животное. — Ты думаешь, я поступаю жестоко? — узнал этот человек о том, что Челси интересуется по части его хобби, и прямо сказал ей. — Но слушай, ты вот сидишь в богатстве, кушаешь сладости и так далее. Но каждая твоя вкусняшка стоит столько, сколько обед для бедняка. Знаешь? Вот знаешь, сколько бедняков умирает только от того, что ты кушаешь эти сладости? Ведь ты могла бы отказаться от вкусностей, от этих нарядов, от этих дорогих аксессуаров, но вместо этого ты наслаждаешься жизнью, и эта твоя сладкая жизнь обходится во столько денег, во сколько умеренная жизнь для десяти бедняков. Ты кушаешь эти деньги только ради удовольствия, а бедняки не могу купить себе кусок хлеба. То есть наша жизнь сама по себе сокращает жизнь беднякам. Один богатый на сто бедняков. И это естественная иерархия, созданная Природой. Потому, Челси, будь ты сильна в логику, ты бы поняла, что нет ничего такого, в том, чтобы охотиться на бедняков. Если ты своими шоколадками убиваешь десятки голодом, то почему я не могу тогда тоже лично кончать по десять сучек в неделю? Да, Челси, нищие и так подыхают от того, что ради прихоти мы кушаем шоколадки, которые стоят столько, сколько целый обед одного бедняка. Челси, вот сколько людей могло бы выжить, если бы все деньги с твоих удовольствий, абсолютно излишних, могли быть отданы бедным? Но тебя это не волнует. А раз так, что почему тебя волнует то, что я убиваю эту мразь для чистого развлечения? Челси оказалась поражена такой логикой. Тогда она глубоко задумалась. Несколько раз она говорила с умными людьми, которые честно признавали, что жизнь штука в общем-то несправедливая, и пока один стонет от безделья и купается в роскоши, второй едва сводит концы с концами. Челси раньше совершенно не думала о том, сколь несчастной может быть жизнь других людей. Потому она стала читать социалистическую литературу и так загорелась идеей отменить частную собственность. А ещё она решила прикончить любителя охоты на людей. Выбрав момент, она заманила этого человека на цветочный луг и долбанула его мечом — Челси вроде бы была не очень сильной девушкой, но она настолько возненавидела этого охотника на людей, что с пары ударов острым мечом умудрилась начисто оттяпать ему голову. Потом Челси украла тэйгу — Фантасмагорию Геи — косметичку, позволяющую менять облик. Это была семейная тайна — артефакт, спрятанный тут со времён гражданской войны. С его помощью Челси какое-то время выдавала себя за убитого, она назначила на его место более порядочного человека. А сама сбежала, так как знала, что рано или поздно ситуация раскроется. По ходу дальнейших перипетий Челси решила присоединиться к Революции, искренне надеясь если не на установление социалистического строя, то хотя бы режима, куда более благоприятного для социально уязвимых. Когда она вступила в сопротивление, то её вскоре заметил клан Орбургов — организацию эту ёмче всего описать, как «клан убийц-лесбиянок» — одной из видных членов была Меррайд — женщина предельно коварная, темпераментная и охочая до плотских утех со своим полом. Она приучила всех красивых женщин к однополым забавам и Челси не минула сия чаша. Члены клана, надо сказать, практиковали некое искусство модификации тел, превращая себя в химер людей и животных, а также до предела развивали свои убийственные навыки. Хотя конечно по сравнению с тэйгу и шингу труба тут была пониже и дым пожиже. Но это не главное, главное — Челси сделалась предметом похоти для множества своих коллег… И ей понравилось! Челси узнала, какое удовольствие может получить женщина, когда вокруг в клубок сплетаются иные девичьи тела — когда у тебя одна подруга лижет влагалище, вторая девица — анус, третья и четвёртая, словно младенцы, берутся своими устами за соски, а пятая — вбирает в рот язык и сосёт его. Женские руки оказались ни чем не хуже мужских, даже приятнее было получать от них ласки. Челси к тому моменту во время богатой жизни уже перепробовала вводить себе в рот, в вагину и в зад члены своих лакеев — она знала, какое удовольствие может получить женщина от мужчины. Теперь же она хорошо узнала, как может это сделать женщина. Это будет уже другая история — если рассказывать, как именно Челси встретилась с Акаме. Но если вкратце, то Акаме попала в похотливые руки Орбургов — Меррайд долго удовлетворяла себя своей новой жертвой, но по итогу знакомства с Акаме не пережила этого всего. А вот сама Челси сделалась по итогу поклонницей Акаме, чрезвычайно влюбившись в эту девушку, которая раньше была убийцей Империи, но теперь решила вложиться в постройку лучшего общества. Её трогательная вера в богов света и любви, которые, слабые, пребывают где-то за пределами мира — её искреннее желание свергнуть власть зла и помочь людям — Челси не могла по уши не влюбиться в Акаме! Сама последняя, правда, конечно ценила Челси, но кажется, не сильно больше остальных подруг и соратников. После завтрака Булат немного потренировал Тацуми и Иэясу на предмет фехтования. После этого Лаббок перенёс их в место, где парни могли вступить в реальный бой — в лес хуорнов. Хищные двигающиеся деревья, из которых текла кровь-смола, попали под раздачу наших трёх дровосеков. Хуорны падали от большого и выдвижного сегментарного Ножа Малака, от Лунного меча и от Инкурсио в форме ручного лезвия. Нарубив эти дрова, парни пошли отдохнуть — зажгли костёр у берега реки и вошли ополоснуться. — Лаббок предупреждал нас, что ты, Булат, страдаешь от извращённыэ непотребств и с тобой осторожным быть надо! — напомнил тут Иэясу. Тацуми никогда в слух не поднимал эту тему и не считал нужным. Сейчас трое голых купальщиков вошли в воду. — Иэясу, — наш здоровяк с особенной причёской усмехнулся, — я этими непотребствами не страдаю, я ими наслаждаюсь и никому ничего не навязываю. — Я верю, иначе… я не согласился бы пойти с тобой куда-то, — Иэясу не стал говорить, но у него имелось некоторое сомнение по отношению к Булату после того, что проделал с ним Стайлиш. — Лаббок слишком много времени уделяет этим делам, кто с кем, что кому и куда, — омывался Тацуми. — Какой-то он сам странный. — Это да, но я думаю это потому, что Лаббок не может быть с той, в кого влюблён, — сказал Булат, также окунаясь. — О чём ты, брат? — Тацуми, я не хочу уподобляться базарной бабе и рассказывать о чужих делах сердечных, потому, если хочешь, сам можешь поговорить с Лаббоком на эту тему, — Булат прямо не пожелал говорить об этом. — А я не хочу судачить. — Хорошо, мне не особо интересно всё это. — Тацуми никогда особенно не волновали девочки, — заметил Иэясу. — Честно говоря, Булат, я даже стал думать, что он — как ты. — Иэясу, я всегда больше любил серьёзные дела, чем тратить время на девчёнок… Или на кого-то там ещё, — сказал Тацуми с долей недовольства, так как его раздражало такое внимание к вопросу. — У тебя теперь есть Мейн. И если говорить честно, я предпочёл бы Леоне — у неё груди больше! — продолжал говорить об этом Иэясу. — Мейн сама захотела и я не был против. Она вполне приятный человек, а Леоне мне не нравится, она меня обобрала. — Тацуми ещё помнил об этом. — А как тебе Акаме? — поинтересовался Иэясу. — Ничего так… Ребята вскоре вышли из воды и стали сохнуть у костра. Лаббок предупреждал их: — Осторожней с Брэдом, этот извращенец любил соблазнять мужчин во время купания! Если не хотите остаться с дырой в заднице, то следите за жопой! — Слушай, Брэд, — обратился к нему Иэясу. — Да? — А это всё-таки правда, что ты соблазняеш мужиков во время купания? — Иэясу, хватит об этом. Ты говорил о девочках, а теперь об этом? Ты сам мальчика хочешь? — не оценил поднятый вопрос Тацуми, когда они трое, полностью голые, сидели у источника огня под хорошей погодой и возле приятно пахнущих кедров. — Я — мальчика? Нет, что ты, Тацуми! Но мне просто интересно. Почему Лаббок так много говорит, что ты, Брэд, ээ… Во время того, когда Иэясу это произносил, Булат громко рассмеялся: — Послушай, Иэясу, да и ты, Тацуми, у всех есть свои причуды — и у Лаббока, я так понимаю, такая причуда — он очень много думает обо всём это. Сказать по-правде, — говорил Булат, — то, что он говорит обо мне, по большей части — сплошной пиздëж. — И чего это Лаббоку пиздеть на тебя, брат? — повернул к нему голову Тацуми. — А у него со страху глаза велики, — по-доброму улыбался Булат, — вот он не так думает, не так понимает… ээ, мои дела. — Что-то я ничего не понимаю, — запутался Иэясу. — Брат, так ты что, всё-таки не один из этих? Почему тогда у тебя нет женщины? — Послушай, Иэясу, какая тебе разница какой я, если я не донимаю тебя этим? Лаббоку везде мерещится всякое… Нет, я не хочу сказать, что брат Лаббок плох, я просто хочу сказать, что у всех своих странности. И надо относиться с пониманием. — Шелли, например, нравится убивать, — заметил Тацуми. — Да, но я уверен, она делает правое дело, очищая наш мир от грязи, которую нельзя больше держать за людей, — одобрил Булат. — Я с тобой совершенно согласен. Потому мне не интересны девчонки и прочая ерунда, я хочу сейчас полностью заняться очищением нашей Великой Империи от гнили, — сказал Тацуми, совершенно искренне преисполняясь праведной решимостью. — Потому мне надо тренироваться. Тацуми встал и у Булата очень приятно внутри дрогнуло, когда голый юноша выпрямился в лучах Солнца. На самом деле Булат и правда любил соблазнять мужчин во время купания. Но сделать это можно было, разумеется, только тогда, когда мужчина не против, то есть когда он заведомо не настроен на то, что «ох, лишь бы этот извращенец не стал меня трогать!» Булат выбирал момент и место, где никого нет и вёл знакомого к воде, где они купались и по ходу этого Булат начинал разговор о том, что ему никогда не было интересно… о девчонках. Он выяснял, какие женщины нравятся его другу, о том, как он с ним и в какой форме любит проводить время ночью, о том, есть ли у него подружка или жена. По ходу этого разговора Булат старался распалить мужчину и когда это происходило, то Булат предлагал подрочить. Они делали это вместе, по ходу чего Булат признавался, что больше не может — и что парни сосут не хуже девушек — и предлагал другу свой рот. Если дело доходило до этого, до никогда ещё Булат не получал отказ. Потому он сперва становился и делал отсос, а потом предлагал отдаться — и, опять же, никогда не получал отказа. Мужчина имел его на берегу. А дальше Булат мог соблазнить парня перейти в пассивную роль — мол, если он сделал ему приятно, то справедливо в долгу не остаться. Булат тогда начинал с минета — ставил парня на колени и давал другу своему член в рот — сосали у него обычно без опыта, потому Булат предпочитал брать юношу за голову и двигать там, короче сам его трахать в глотку. Булат никогда не предупреждал о том, что кончает и потому ему особенно нравилось, когда парни начинали издавать звуки возмущения в моменты извержения — и Булату приходилось крепко удерживать их головы, чтобы они не убрали уста, позволив ему скинуть в желудок всё богатырское семя. Иногда такие любовники распалялись сами страстью от него и тогда уже становились пусть неумелыми, но чертовски послушными сучками. Они выставляли ему себя раком перед ним и давали чистить себя — и Булат мог убивать часы напролёт с такими любовниками, когда они в траве по очереди на свежем воздухе месили глину, только меняясь местами. Так что опасения Лаббока были на самом деле не напрасными. Однако Булат не пытался соблазнить Тацуми, так как того вообще не интересовали такие вещи, героя из деревни было невозможно разговорить на тему женщин, Тацуми думал только о фронте, только о победе. И вообще, Булат не любил себя навязывать. Акаме читала книгу, найденную у Онеста. Она выглядела старой, возможно, взятой из библиотеки Императора, так как это были не выписки, это была полноценная книга, написанная на старом языковом стиле. Да, к слову, большинство книги в библиотеке были написаны на очень старом и специально усложнённом диалекте, но когда Онеста делал выписки, он писал на современном, так что невзирая на такой возраст оригиналов, его документы можно было удобно читать. По части этой книги приходилось пробираться через некоторые сложности. Их мог решить Су, так как он знал этот диалект, но не его специфическую форму, на которой разговаривали учёные, алхимики и философы того времени. Лаббок не был лингвистом и профессиональным историком, но мог благодаря эрудиции прояснить некоторое моменты. Акаме, Су и Лаббок читали по очереди — произведение звалось «Чёрная книга Айнулиндалэ», на обложке красовалось чёрное дерево, очень похожее на символ Пути Мира — только для Пути Мира важным было изображать своё древо белым, вероятно они сочли бы богохульным чёрный его цвет. Первая глава называлась «О происхождении Богов, о том, как древо белое выросло из ветви чёрной и о начале войны между ними»: Во времена до рождения времени был лишь один Азатот — слепой и безумный, бесформенный и глупый, кого нарекли позже Султаном демонов. Никем не был рождён он, ибо существовал всегда, и всему, чему предстояло быть рождённым, означало лишь пребывать среди того полотна, среди того моря и на той земле, которыми был Азатот. Он был пределом всему. Вот, подобному тому, как почва рожает червей, а гнилое мясо — личинок и мух — родил Азатот от себя самого: Ползучего Хаоса, имя которому — Ньярлатхотеп, Безымянную Тьму и Бесформенного Тумана, имя которому — Нëг Сотеп, и многих слепых и безумных танцоров, подобных себе, и многих флейтистов, дабы развлекали они их. Бесформенный Туман породил Хранителя Врат, чей лик — сами небеса, чьи глаза — сами звёзды, имя которому — Йог-Сотот. Безымянная Тьма родила от себя Чёрную Козу Лесов, ставшую супругой Хранителя Врат, имя которой — Шуб-Ниггурат. Жили они среди хаоса и не было среди хаоса ничего, кроме мрака и чёрного племени, который не освещал мрак, но только сгущал. Хаос и тьма были их королевством. Боги танцевали, совокуплялись и ели друг друга, кишели, как кишат черви на теле большого и студню подобного Азатота. Но один из Флейтистов, кто устал от беспорядочных звуков, молвил: «Да будет свет, да будет порядок». Флейтист сей подобрал у Азатота тайный огонь животворящий, что изрыгал Султан демонов в безумии, имя которому «Фламма Рекондитус». Тотчас Флейтист сам кометой отбыл в самые спокойные пучины хаоса, воздвиг чертоги там свои и породил средь них сам от себя новый род богов, которым надлежало занять чины и порядки тех, кого родил Азатот, чтобы создать новое королевство, в чëм-то такое же, но противоположное, где не будет хаоса и тьмы, но где будут красота и порядок. Нарёк себя Флейтист тот Единым отцом всему, сиречь Эру Илуватаром, солгав детям своим, что нет никого, кроме него, что был от начала и не от кого не рождался, как отец его — Азатот — умолчал он об Азатоте и о племени его первородном. И вот дети Илуватара и чины их: Белегурт — кому был дан чин Ньярлатхотепа, Сулимо — кому был дан чин Нёг Сотепа Бесформенного, Элберет — коей был дан чин Безымянной Тьмы, Йаванна — коей был дан чин Шуб-Ниггурат, Аулэ — кому был дан чин Йог-Сотота, и несметное множество прочих богов, кому были даны чины племени Азатота, хотя не знали они об этом. Эру молвил чадам: «будем петь, дабы воздвигнуть камень царства нашего». Запели дети, слушал их отец, и убедился, что красивы и благозвучны темы. Тогда одобрил их пение Эру и бросил Фламма Рекондитус и запели все боги и он сам. Но полилось вдруг из уст Белегурта пение скверное, звуки нечестивые и аккорды злоречивые, подобные гласу и беспорядку рёва и воя тому, что изрыгали из себя Азатот и племя его в сердце тьмы и хаоса. Не был складен глас Белегурта с гласом от отца. Потому напели боги света и любви мир новый — где хаос и порядок, тьма и свет перемешены и где противодействуют начала и разрываются от борьбы. Обозрел Эру Илуватар плоды хора сего и сказал: «Смотрите, что напели вы!» И устыдил он детей своих. «Это был последний тайный огонь — нет больше его у меня и вот теперь жить и править нам с этим!» — Стало известно с тех пор — в семье не без урода, — докончил эту сюжетную линию Лаббок. Дальше текст гласил: Вошли боги света и любви, дабы обустроить королевство, что пострадало от эха богов зла и тьмы, каковых не знали они, подобно тому, как знал о них отец. Почувствовал тогда Белегурт, что надо не обустраивать, но разрушать — так, словно знал и чувствовал то всегда — стирал он в прах горы, что воздвигали братья и сёстры его, раскалывал раскинутые ими долины и отравлял реки, что проливали они, и выжигал всякую жизнь, что рождали они. Стала тогда ссора между ними — ледяным великаном шествовал Восстающий в могуществе и испепеляющим пламенем сходил он на землю — стали биться боги. Бросали громы, разили пиками огня и крушили ещё больше королевство, которое намеревались они сделать благоуханным краем. Не могли одолеть они того, кому назначено было быть Глашатаем их. Обратились они в час тот к Отцу, на что тот протянул руку сквозь пределы, взял Белегурта и вышвырнул прочь. Тогда блуждал Белегурт в смятении среди пустоты вне королевства и чертогов отца своего. Низвергнут был он в тот сумрак, куда запрещал Эру хаживать сыновьям и дочерям своим, не называя, однако, причины. Витал здесь изгнанник, покуда не услышал глас, подобный тому, что пел он. Следуя на глас сей, натыкался он на странные и чудовищные формы, заполнявшие пустоту бездны — личинки Богов Иных, что от племени Азатота, бороздили тут туманные просторы. Пройдя эти гнетущие пустоши, где царит самая глубокая ночь, Белегурт предстал пред гигантами тьмы, что кружили и выли здесь в кошмарном водовороте Азатота. Вышел тогда последний рассудок из головы Белегурта. Видел он, как возлежал в безумии своём и слабоумно клубился Азатот под звучания своих флейтистов, подобных отцу Белегурта. Вышел к гостю светоч мрака — Чёрный Ползучий Хаос Иных Богов Ньярлатхотеп — и молвил: «Вот зришь ты то, что корень Всему. Порча твоя — не порча, а благо — благо же их, не благо, а порча древа сего». Ужаснулся Белегурт, сказал: «Если древо всего таково, то лучше не жить всему!» Решил Белегурт спасти всех, кого может смерть взять, говоря: «Соберу я рати тут чёрные, пройдутся поступью исчадия и опустошат всё, что напели мы в неведении! Скажу я им за тем: жрите себя, поганые, и станут они жрать себя, когда отпадёт мне нужда в них!» Услышав это, дал Ньярлатхотеп ему пламень свой чёрный, чтобы светочем мрака повёл безумец-предатель сквозь пустоту рати голодные, жаждущие заполнить пустоту чрев своих. И так, освещая путь факелом черноты, Белегурт во главе охотников и гончий хаоса пошёл на королевство отца своего, дабы спасти его жителей, как думал он, от коварства Демона Жизни… В общем, было совсем не скучно нашим героям читать эти древние эпосы. — Я помню, что книгу это предал анафеме тогдашний Понтифик лет шесть сот назад, — сказал Су. — Все экземпляры приказали уничтожить, чтобы не смущать народ. Наверное Онест забрал этот последний из закрытой библиотеки, где хранятся, в том числе экземпляры всех ересей, гримуаров и тому подобного, чтобы конгрегация могла быть знакома с тем, что ей предстоит выискивать и уничтожать. Сюра первым делом хотел применить свои новые силы для реального дела. — Я вернулся с полигона, отец, и могу сказать, что этот новый тэйгу — Чёрный Пламень — просто великолепен! — хвалил властный садист со смуглой кожей и белыми волосами. — Рад это слышать, сын. — Отец, я только хочу испытать козырь. Скажи, нет ли у тебя подходящей цели на примете? Онест задумался: — Подходящей цели?.. Хм… Водная столица Свиун — город, стоящий там, где сходятся крупная река и её приток — центр торговли со времён зарождения Империи. Это всегда был суетливый город, чьи улицы полнились людьми. Как и во всех торговых городах, тут простирались агентуры Революции. Этот город был слишком важен, именно благодаря нему Онест мог ежедневно жрать самые разнообразные вкусности. Потому министр щадил его. Но сейчас ему попалось известие, что деньги от торговли уходят, в том числе на оснащение мятежников. Какая-то ерунда, но ему было достаточно, что уничтожить весь Свиун. — Сюра, ты отличный мой сын, потому в честь твоего воскрешения и твоего нового тэйгу, я дам тебе право уничтожить Свиун. — О, отец, помню я любил бывать там! — И потому ты пощадишь этого город? — взглянул на сына министр. — Нет, отец! Ведь люди были там гостеприимны ко мне! А за добро надо платить злом, отец! Зло за зло давать естественно, но для Проведения, для Небес гораздо ценнее то зло, которое мы платим за оказанное нам добро, — совершенно самоуверенно рассуждал Сюра. — О, сын, Небеса возблагодарят тебя за творение зла. Зло — вот основа Природы, сын, потому всегда будет победителем тот, кто платит на добро злом, — одобрил Онест, разглаживая свою бороду. На том Сюра вылетел в Свиун, через несколько дней прибыл он туда и там пробыл ещё три дня. Сюра совершил несколько преступлений — поймал девочку, изнасиловал и убил. Потом просто ради потехи подлил яд в харчевне и смотрел на то, как падает и умирает совершенно незнакомый ему человек. Потом он ворвался в церковь и устроил побоище. Затем спалил приют. Наконец, когда он решил, что достаточно мелких злодеяний, Сюра выкинул руки к Солнцу. — О, великие небесные псы! Дайте мне сверхчеловеческие способности ко злодейству! Я не прошу у вас силы делать добро, но я прошу дать мне вашу молнию, чтобы я мог испепелить хоть весь род людской! Сделайте меня светочем своей тьмы, боги зла, чтобы я мог стать достойным вас! Своего рода факел от шлема-черепа его тэйгу-брони высоко вытянулся очень длинной свечой. Множество жителей обернулось в ту сторону, где восходит зарево тьмы. В нём, сперва как призрак, возникает гора, огромное существо, стоящее на копытах, вытянутое и уходящее к облакам своими щупальцами. — Великий Младой — Герольд Шуб-Ниггурат! Наконец-то я испытаю тебя! — очень довольный Сюра взлетел в чёрном нимбе очень высоко, прямо туда, где заканчивались щупальца призванного монстра — его пасти-влагалища роняли слизь-слюну, конечности пришли в движение и очень большая нога, подобная козьей, топнула и обратила в развалины десятки домов… Как же приятно Сюре было сознавать себя властным лишать других жизни и держать их нити судьбы в своих руках! Комплекс бога помножился на садизм и чрезвычайно услаждал сына министра! Пора наконец откинуть все ограничения и вывести зло на новый уровень! Герольд Шуб-Ниггурат под крики тысяч голосов как опрокинулся, опустил великую продолговатую тушу и низверг от кроны щупалец своих облако черноты. Густой и практически материальный мрак покрыл целые улицы и поглотил в себя огромное множество людей. — Хм! — Сюра вспомнил, что отец говорил ему — во всяком случае так гласил перевод одного гримуара — что дыхание Великого Младого подобно миллионам лет изменений и преобразований. Его дыхание впитывалось в людей, они падали и корчились, и лица несчастных вытягивались козьим чертами. Рога выросли у них, одежда изорвалась под натиском набухающих мускул, и его легион преображённых демонов восстал. Но даже Младой Шуб-Ниггурат не был злом — с его точки зрения он лишь даровал благословение жизни на этой планете, куда его призвали. Это Сюра отдал телепатический приказ этим исчадиям рвать на куски друг друга когтями и есть заживо, пускать друг у друга кровь и раздувать от неё мешочки на шеи. Это он приказал двинуться Герольду и похоронить под своими великими копытами то, что могло остаться от некого прекрасного города.