Убийца Акаме: Обратная сторона титанизма

— Давай, Тацуми, — Эсдес с большим удовольствием смотрела за тем, как наш герой оголяется. Попутно Эсдес протянула руку к его одежде и тотчас отдёрнула, словно обожглась. — Ой, что там меня кусает, змея-невидимка? — А? Что? — Тацуми не понял. — Я хотела убрать твою одежду, но что-то меня как укусило… — Эсдес ещё раз попробовала взять одежду, на что нечто невидимое стало преградой для её руки, да ещё заставило морщиться. — Ай! Эсдес пососала палец, Тацуми же взял одежду и достал металлическую звезду. — Это священная реликвия моей родной деревни, — Тацуми придвинул её к Эсдес. Та слегка вздохнула, как на сильном холоде, и глубоко задумалась, когда Тацуми убрал её. — Я пила кровь ледяного зверя, думаю, сила твоей реликвии потому против меня, — пришла она к выводу. — Да, верно, — Тацуми убрал пока подальше священный символ, попутно вспоминая легенды о демоницах, принимающих людской облик, дабы соблазнить и выпить кровь. — Иди сюда, Тацуми, — Эсдес впилась губами в рот нашего героя из деревни, на что он ответил. Тацуми стал в ответ ласкать Эсдес, он отрешился от всего, что не касается женского тела перед глазами — бледное, тело Эсдес гладкое и чистое, побуждает желания — женские груди были приличны; в глаза бросался знак в области солнечного сплетения, он символизировал, что Эсдес пила свежую демоническую кровь. Он выглядел как буква «Y» c парой коротких чёрточек вверху, параллельно расходящимся палочкам центрального символа, и концы рожек имели серповидное завершение. Тацуми решил пососать ей титьки, когда он взял её соски в губы, они показались ему удивительно тёплыми. — Думаю, внутри ты будешь ничего, — улыбнулся он злодейке. — Да, сделай мне ребёнка, Тацуми! — Эсдес взяла его рукой за член и стала ему надрачивать. — Может сперва я узнаю, какая ты внутри… с этого места? — Тацуми намекнул на минет. И он его получил — Эсдес во рту также оказалась удивительно тёплой. Она была не очень опытна, мешали зубы, но в принципе ему понравилось. — Давай, Тацуми, я зарядила твоё орудие. Теперь войди в мои ворота. — Да… Тацуми сделал это на боку, он ввёл и заработал, получая от этого удовольствие и набирая скорость. Эсдес с той позиции могла дополнительно мастурбировать себе клитор. — Ну как, Тацуми? — улыбалась она. — Там холодно? — А-ах! — Тацуми, к его удивлению, смог наполниться чувством любви к Эсдес. Он сейчас не мог поверить, что она — та самая злодейка, которая обедает супом из младенцев посреди насаженных на кол, как о ней говорили. — Тепло! Очень тепло! Очень жарко! И Тацуми почувствовал вскоре сильное желание вырваться туда, сбросить — и он скинул, извергнув из себя семя. — Эсдес, — позже заговорил Тацуми, когда они оба отдыхали после соития, — ты говорила, что никогда не знала любви, но ты не дева? — Меня снасильничали, — без каких-либо особых эмоций сообщила Эсдес. — Наверное, в малом возрасте? — Нет, я могла тогда за себя постоять, Тацуми, просто я была очень истощена в пути… Если ты не готов заснуть, Тацуми, — Эсдес повернулась к нему, — я расскажу тебе о себе. — Хорошо, я слушаю. Племя Портас издавна славилось своей жестокостью и суровостью. Всякий достойный человек здесь был в первую очередь воителем. Зачастую портанцам чужда была духовная и интеллектуальная сфера, оторванная от какой-либо военной практики — такое считалось уделом зависимого населения соседних племён, они были рабами Портаса. — Няу и Ливер научили меня ценить хорошую музыку и разбираться в стихах, — похвалила Эсдес по мере рассказа своих подчинённых. Чтобы тренировать юных воинов, портанцы давали им право грабить, убивать и насиловать жителей соседних племён, подчинённых этим воителям. Разумеется такая практики имела множество правил: по общему укладу убивать можно было только тех, кого в определённые дни застанут вне дома в ночное время суток. Взамен рабы могли как угодно защищать свою жизнь. Потому Эсдес с малых лет охотилась не только на диких зверей и птиц, но и на двуногую добычу. Отец — вождь Портаса — был очень рад, что его дочка растёт такой сильной и кровожадной. Этот могучий воин получил право стать вождём, вызвав на дуэль прошлого вождя и одолев. Он был славен как в битве с людьми, так и в охоте на чудовищ. Одно было у него плохо — могучий богатырь не мог зачать ребёнка. Вождь Портаса обладал огромным гаремом, но не с одной девицей не мог сделать ни сына, ни дочь. Чтобы у него были наследники, Вождь нападал на деревни рабов чуть ни не в одиночку, чтобы самому перебить тех, кто оборонялся, а потом взять копьё и насадить на него всех младенцев. Среди портанцев считалось, что насаживание младенцев врага на кол — это верный способ зачать доброе потомство. Но вот однажды случилась сильная метель — шаман увидел во сне, что это движется через стихию жестокий бог, потому решил принести в жертву супругу Вождя, дабы умилостивить эту сущность. Вождь только трахнул дорогую напоследок и выкинул её на мороз. Ко всеобщему удивлению, женщина выжила — она ничего не помнила и с тех пор в любое время года казалась на ощупь прохладной, словно она всё время стоит под тем холодным ветром. А ещё она понесла ребёнка. Вождь очень обрадовался. Беременность шла тяжело, но в конце концов женщина освободилась от бремени и Эсдес издала свой первый крик. Вождь очень обрадовался, что девочка физически здорова — а потому её не надо будет топить — всех слабых детей портанцы топили. Считалось, такой решительный отказ от слабых показывает богам, что сюда надо посылать только сильных детей. Вождь Портаса сам тренировал Эсдес с малых лет. Он был очень рад, что она проходит все испытания и ритуалы инициации на ровне с мальчиками. Опытные воины обычно брали себе на воспитание группы мальчиков, которых они днём учили войне, а ночью — любви. Тут считалось, что если мальчик принимает в рот сперму прямо из места истечения, то он становится от этого ещё более мужественным. В свою очередь, по такой логике, девочкам давали вылизывать женские менструации своих матерей — чтобы также сделать их физически крепкими и детородными. Типичное мировоззрение для сообществ такого уровня развития [1]. Эсдес нравилась охота на рабов — однажды весной она в сумерках увидела, как трое мальчиков её возраста, забыв, какой сегодня день — день охоты на людей — задержались до темноты и всё ещё беззаботно играли среди северных трав. Потом Эсдес напала на них — двое сбежали, но одного она ранила луком, потому заколола и съела его глазные яблоки — считалось, что это улучшает меткость. Потом Эсдес в одиночку долго бежала через хвойный лес — малолетняя охотница специально путала следы и в итоге залегла спать среди кустов. Ночью она видела огни факелов — рабы выслали погоню, они подобрались близко, но прошли мимо. Через несколько дней Эсдес уже с отрядом мальчишек и девчонок, большая часть из которых всё же была старше её, устроила засаду на рабов. Добыча оказалась удачная — один немолодой воин и его семья — жена и пять детей, включая пару новорождённых. В тот год настала очень тёплая весна, потому воды с гор затопили ферму этого человека. Увы, боги и звёзды были не на его стороне — отряд Эсдес справился с ним, пусть тот и смог убить сразу троих мальчишек. Так как он достойно сражался, то по благородному обычаю портанцы прикончили его близких быстро — Эсдес настояла на этом. Мальчики племени, правда, посетовали, что если они быстро убьют женщину и девочек, то с кем они сбросят половое напряжение? На что Эсдес спросила с житейским удивлением: «так ебите, пока не остынут». Потому мальчики совершили акт некрофилии. В свою очередь младенцев убивать они сразу не стали — честь насадить кричащих новорожденных на копьё выпала персонально Эсдес. Ей очень понравилось брать таких маленьких и тёплых созданий и выпускать из них кровь, резко ударяя маленьким тельцем по наконечнику копья. Шаманы рассказывали легенду о боге, который был прибит копьём к мировому древу, дабы обрести мудрость рун и вернуться к жизни через три дня. А ещё копьё служило фаллическим символом. Потому насаживание младенцев врага на копьё — не какое-то варварство, а утончённый обряд с глубоким сакральным смыслом! Эсдес рассказывала о себе с приятной ностальгией, не замечая, как Тацуми маленько охуевает от таких традиций и обычаев. Теперь он полностью понял, что все те ужасы, которые рассказывают об Эсдес — чистая правда. И, что самое главное, Тацуми понял, что он не может упрекнуть Эсдес в этом: — Ты с самого детства жила в лоне богов зла и тьмы, — Тацуми вспомнил манер сельского священника, говорившего во время службы о далёких народах, которые молятся злу, и Тацуми сейчас заговорил, как божий человек, — откуда тебе знать свет и любовь? — Любовь я узнала благодаря тебе, Тацуми, — счастливо заулыбалась нагая и прекрасная Эсдес, полная счастья после соития с ним. — А свет — знаешь, мы тоже чтили свет и лето, больше всего чтили. Чтобы лето настало раньше, шаманы избирали беременную, вспарывали ей чрево и расплёскивали женские воды на манер движения светила. Чтобы лето скорее пришло. У нас так было принято испокон веков и никто не видел в этом ничего дурного. Тацуми ничего не осталось по этому поводу сказать. Далее Эсдес повела речь о том, как другие жёны отца учили её пыткам. Традиционно искусство мучить врагов возлагалось на плечи женщин — Эсдес с самых малых лет проявила особенное рвение в этом. Во всей культуре Севера считалось, что женщины должны пытать пленников, а те в ответ смеяться, показывая, что не больно; тогда женщины должны пустить в ход более страшные пытки — так до тех пор, пока пленники не отойдут в мир иной. Только так пленники могли сохранить чувство собственного достоинства. Однажды отец свозил Эсдес за границу, оттуда они вернулись с пленниками, пытки которых поручили Эсдес. Девочка не сразу поняла, а почему вместо привычного смеха эти иноземцы ужасно вопят от боли. — Просто они не настоящие мужчины, — засмеялся отец. — Они недостойны носить свои яйца. — Тогда отец, решив, что эти пленники — как женщины, поступил с ними как с женщинами, — с приятной ностальгией повествовала Эсдес. — Отец трахнул их, а потом я отрезала им яйца. Мы заставили их скушать их яйца, а потом мы выпустили их в лес. Вскоре прибежали волки и мы с отцом поели волков… Тацуми слушал такие истории и читателю не так уж сложно вообразить его чувства. Он был парнем из чисто сельской деревни, где только пахали и сеяли, охотились только на дичь, где о войне только рассказывали. — В течение года после моего рождения моя мама поправилась и даже смогла вновь биться плечом к плечу с отцом. Жаль, я её почти не помнила — моя мама погибла в бою с чудовищами. Её сожрали. Тацуми хотел сказать, что соболезнует, но это слово просто не смогло покинуть его рот — ему не было жалко никого из этих варваров! Эсдес в одиночку охотилась на очень большую птицу — такие совершают миграцию в такое время года. Гигантские пингвины-альбиносы служили прекрасной добычей. Она выследила одну такую пташку, размером куда больше самой Эсдес, и поразила метким ударом кинжала в горло — птица издала громкий звук, который всегда раздражал уши. Эсдес куда сложнее было транспортировать добычу. Впрочем, сегодня именно промедление её спасло. — Нет! Когда она очутилась на месте, то увидела полный и абсолютный разгром — кругом не осталось ничего целого — трупы мужчин и женщин, детей разных возрастов — они покрывали землю. Младенцев нанизали на копья, которые оставили тут в знак победы. Эсдес ринулись искать выживших, но ей попадались только трупы — женщины со вспоротыми животами — типичный Северный обычай: вспороть брюхо женщины вражеского племени, если ты не намерен взять её в рабыни; зарезанные рабы, воины, павшие в бою с кровавыми ранами — головы многим отрубили, потому Эсдес могла догадаться, какое племя так поступало. Эсдес уж потеряла надежду найти труп отца, но вдруг нашла — мужчина лежал среди прочих трупов, как ни странно, но ещё живой. Ему отрубили руки и ноги, прижгли раны и оставили на заботу тому последнему, кто сам с ранами, сидел тут. Пока отец Эсдес лежал без сознания, рядом находился весь побитый, столь же могучий воин: — Твой отец стоял в первых рядах и лично положил десятки… но его всё-таки одолели. — Эсдес!.. — вдруг папаша, лишившейся рук, ног и члена, вернулся в сознание. Богатырь Севера чрезвычайно обрадовался. — Наконец-то ты пришла, я ждал только тебя!.. Жалкое зрелище… Наше поражение — наша слабость… н… ничего не поделать. Живи и будь сильной, Эсдес. Хоть за тебя можно не волноваться… — Отец!.. — понимая, что его не спасти, Эсдес, вся в горьких слез, нанесла удар милосердия человеку, который дал ей жизнь. После этого она поговорила с тем воином прежде, чем добить и его — так как он служил ей лишь обузой. Так велел обычай, потому и сам этот муж попросил дочь Вождя о той великой чести, чтобы умереть от её руки. Генерал Севера — потомок эмигрантов из Вакоку — Генсей, обладатель Демонического доспеха — с радостью дал Эсдес звание в Имперской армии и подсказал, где находятся те, кто надругался над ней, но ещё не пал жертвой мщения. — Если они не смогут защититься от тебя, они недостойны быть со мной, — сурово говорил Генсей. — Отсеки их головы и мы выложим их для Кхорна. Вызови их на честный бой, если они откажутся, то убей их как вшивых собак. Их головы не неси, нет для Кхорна большей хулы, чем головы трусов. В общем за воспитание Эсдес взялся ещё один великий человек. Генсей был отправлен на Север остужать голову. Эсдес попросила его помочь с местью за свой клан, на что Генсей сказал, что пусть она сама сделает карьеру и отомстит, а он будет только ей помогать улучшить военные навыки. С гор пришли ётуны — северные великаны, покрытые шерстью, очень дикие и свирепые. Они делали себе украшения из останков врагов, все шли в бой с вырванными деревьями. Портанцы всегда смазывали копья и стрелы ядом, чтобы охотиться на ётунов, потому даже эти великаны боялись портанцев. Сейчас вместо стрел у имперских вояк были ружья и шингу — штатный шингу офицера обычно мог с удара прикончить ётуна, раз в пять более крупного, чем человек. Эсдес вместе с Акульим клыком теперь купалась в крови ётунов. За ётунами явились те, от кого ётуны убегали — белые ходоки — существа, похожие на людей, но с ледяной кожей, чьи глаза пылают яркой синевой. Они редко появлялись, приходя из неизвестных далей, куда не ступала нога человека. Никто не знал, что им надо, но белые ходоки всегда убивали всех вокруг и превращали трупы в подконтрольную нежить. Они обычно нападали ночью и призывали буран. В племени Портас ходили легенды о великих битвах с ходоками. У ходоков была только одна слабость — они и созданные ими мертвецы рассыпались в ледяную крошку от любого контакта с рядом материалов. Из этих материалов делали наконечники копий, стрел и дротики против них. Также в случае смерти тех ходоков, которые поднимали нежить, обращались в прах все их мертвецы. При этом тот ходок, который создал нежить и управлял ею, не мог отдалять её от себя слишком далеко. Ещё жаркий огонь был смертелен для них. Книга Сайкю говорила о нашествии этой сволочи, потому генерал Генсей взялся за дело на пару с предыдущим владельцем Рубиканте. Эсдес же набиралась боевого опыта, сквозь метель командуя своими солдатами. Белые ходоки падали один за другим, становясь льдом и прахом. Струи пламени Рубиканте поглощали орды мертвецов с глазами, полными свирепой синевы. Нашествие захлебнулось — никого из тех, кто явился, не осталось в живых — молчаливые и мрачные ледяные фейри все нашли свою погибель в белом пару, в котором растворились их кости. — Кто такие эти белые ходоки? — поинтересовался Тацуми. — У нас считали, что их породил Великий Иной. Бог холода и ночи, он совокуплялся с женщинами людей и они рожали от него ходоков. — Угу… Тацуми выглянул на полную Луну, висевшую в небе на Столицей. Где подле её диска глаза уловили некое пятно особенно чёрного мрака, где блеснула пара алых звёзд… Сайкю до самой поздней ночи листал Книгу судеб и пророчеств. Глаз на обложке особенно дрожал от каждого мимо пролетающего образа из потенциально возможного будущего. Обложка книги обрабатывала информацию и чернила впитывались и вновь выступали на станицах. Текст менялся. Вдруг за стенами назойливо завыл ветер. Сайкю не сразу осознал, что он вообще-то глубоко под землёй и ветер не может так сильно гулять здесь. — Какого?.. — глава канцелярии вышел из комнаты и обратил внимание, что ветер слышно именно здесь, в коридорах, но при этом он не чувствует его кожей. — «Это нечто не от мира сего…» Сайкю занервничал. — Эй, Доротея, — вдруг он встретил её, алхимичка шла с таким же взволнованным видом, — что это за?.. — Ветер, который слышно, но не видно, это верный признак богов зла и тьмы, которые живут в воздухе, — Доротея заявила это с выражением эксперта. — Да?.. И что им надо?.. — Сайкю особенно нервничал, ибо по натуре всегда был и оставался трусом. — Я откуда знаю? Онеста опять проводит ритуалы… — Доротея хмурилась. — Вообще эти боги зла и тьмы обычно взирают на людей как на пыль под кроватью, но не очень дальновидные люди иногда делают так, чтобы Владыки Мироздания обратили внимание на эту пыль под кроватью… — Владыки Мироздания, да?.. — когда Сайкю нервничал, он всегда кусал пальцы, чем сейчас и занялся. — А кто из них это можете быть?.. — Ну… это может быть Тот, кого лучше не называть; это могут быть близнецы Ллойгор и Зхар, а может быть… — веки Доротеи резко расширились до предельного испуга и изумления. — Итаква!. — Или Итаква, да?.. — Точно Итаква! — Откуда ты знаешь, — Сайкю с пальцем в зубах обернулся, — что именно… Дерьмо напомнило штаны главы тайной канцелярии. — Потому что он стоит за тобой, идиот! — Доротея хлопнула себя по лицу, когда абсолютно чёрное существо с глазами алого пламени выросло прямо за Сайкю… Сузука, Мэз и Ибара разом почуяли и испугались: — Что… что это за угроза теперь в Столице?!. Куроме проснулась от приступа ужаса, но быстро пришла в себя, опомнилась и решила, что её чрезмерно развитые чувства всего лишь отреагировали на ночной кошмар. Выглянула на Луну, чей едва заметный свет проливался на нагую девушка. Она лежала подле Рана и Вейва — голые блондин и брюнет беззаботно спали… — Ну, — Доротея покрывала себя новой одеждой, — меня всего лишь изнасиловали, а у тебя пострадали штаны… — Гы-гы-гы!.. — Сайкю ныне оказался чрезвычайно напуган и первое время лишь до крови грыз пальцы и издавал невнятные звуки… На следующее утро Эсдес привела Тацуми в хранилище тэйгу. Онест лично заглянул к ним и Тацуми впервые увидел его в лицо. — Как можно быть таким жирным? — спросил он потом у Эсдес. — Ливер сказал, его укрепили алхимией, потому он такой жирный и большой, — кратко пояснила она. — Ваш будущий муж из деревенских, да? — Онест проницательно поглядел на Тацуми и даже одарил лживой улыбкой. Тацуми постарался по меньшей мере сделать свой взгляд не таким враждебным, каким бы он был без этого усилия, иначе тогда Онест точно просёк. Тацуми пришлось с великим внутренним отвращением выказать всё почтение этому негодяю. — Ничего, Ран тоже из низов, так что… — первый министр не стал ничего говорить против положения Тацуми. — В более ранние времена богохульством сочли бы дать не то что тэйгу, а просто хорошо сделанный меч в руки человеку из деревни. Но — время и нравы меняются, — Онест вновь изобразил добродушную улыбку. Тацуми едва сдержался, чтобы не схватить первый попавшейся тэйгу и не рубануть сукина сына. Тацуми усладил себя мыслью, как он это делает, как он хватает свой Нож Малака или Перо Гарпии, и разделывает ублюдка от головы до задницы. Но потом подумал, что это слишком быстро для такого упыря, потому следует предать министра куда более страшной участи. — Генерал Эсдес поручилась за тебя, — говорил с ним накануне Ливер, — я так думаю, её ослепили чувства к тебе. — Я не подведу генерала Эсдес, — Тацуми старался говорить уверенно. — Пока это только слов, я предпочту увидеть тебя в деле, — с долей снисхождения взирал на него Ливер. — Лучший способ выбрать тэйгу — просто смотреть на то, что тебе нравится, — Онест говорил ныне очень любезным тоном. Тацуми подумал, что урод ему доверяет сугубо потому, что Эсдес поручилась. А Эсдес, очевидно, действительно ослепили чувства. Бывает. — Что мне нравится?.. — Тацуми заинтересовали многие тэйгу исключительно тем, что с виду нельзя было понять, что они делают. Тут лежала маска, какая-то неведомая волшебная палочка, некий маленький коробок, много чего ещё совершенно диковинного. Тацуми не привык выбирать украшения, потому в качестве оружия ему совершено не пришлось по духу то, что он даже не понимал, за какое место взять. — Честно говоря… — Ничего не нравится? — поняла Эсдес. — Да, госпожа… — О, Тацуми, ты напоминаешь мне меня! Я тоже долго не могла выбрать тэйгу! — Эсдес простёрла руку. — Я выбрала самый опасный и непредсказуемый тэйгу! — Хм, самый опасный да… А какой тэйгу тут самый опасный? — спросил Тацуми. — Смотря с какой стороны посмотреть, — Онест почесал бороду, — ты по характеру больше боец, который прёт в атаку? Возьми Смерть Кощея. Она сделает тебя неуязвимым. — Хм, — Тацуми уже знал, что эта неуязвимость ему не подойдёт. Его уже проверяли на совместимость — потому когда он взял в руки этот амулет с черепом, ничего не вышло. Тацуми знал, что Кольты Уокера ему тоже не подойдут, но он взял их и сделал вид, что пытается. Л’Арк: Кью не фаут также оказался не у дел. К тем тэйгу, которые не выглядели как оружие, Тацуми не питал вообще никакого расположения. Единственное, что он мог однозначно сказать: — Мне нравится тэйгу господина Гамала. Но, очевидно, оно не для меня. — Этот тэйгу слишком опасен для кого-то, кто не богатырь, — покачал головой Онест. — Потому, мальчик, не для тебя он. — Тацуми, возможно тебе проще подойдёт какой-нибудь шингу, — предложил дельную мысль Онеста. — Тоже вариант, господин министр, — не стал отрицать Тацуми. — Вот это мне нравится, — Тацуми увидел сразу несколько образцов уже вменяемого холодного оружия, и взял прямой меч, чья рукоять показалась особенно удобной и практичной. Лезвие оружия холодно блеснуло инием. — О, это Хлад Севера, — Эсдес чрезвычайно одобрительно отнеслась к выбору Тацуми. — Это оружие сделали из белых ходоков. Тацуми и сам заметил, что прямое лезвие какое-то ненормально светлое, отчасти напоминает скорее не сталь, а лёд. — Оно сковывает холодом кровь в жилах противника при ранении! Прекрасный выбор, Тацуми! — Спасибо, Эсдес. Тацуми сейчас предпринял все усилия, чтобы просто выглядеть довольным. А то очень велико было желание по крайней мере бросить хищный взгляд на Онеста. — Только я думаю, твой меч не будет дружить с твоей святой реликвией, — обратила внимание Эсдес. — Да? Спасибо за предупреждение, — улыбнулся Тацуми, — тогда я буду держать своё оружие подальше от неё. — Но сперва нужно показать, как твой шингу разит врага в твоих руках! — появилось бодрое желание у счастливой Эсдес. — Я хочу видеть это! Пошли в камеру пыток, Тацуми! — Пошли! — Тацуми сейчас опять опешил и только с трудом сделал внешнее нормальный вид, чтобы ничто его не выдало. — Желаю вам удачно провести время! — улыбнулся им вслед Онест. *** — Демон! Демон забрался к моим курам! Демон! Переполох в селе. Крестьяне вооружились вилами и подошли к курятнику. Под его сводом всего один мохнатый чёрт доедал пойманную птицу. — Р-р-р-р! — с полными от крови шейными мешочками, мохнатый с когтями и копытами, стал выбираться на свет перед плотной толпой. — Р-р-р-р! Страшный лай подняли собаки, они и до того вели себя неспокойно, а теперь как сошли с ума — друзья человека хотели кинуться на монстра, но страх отпугивал четвероногих в последний момент. Смельчаки стали кидать камни — прибежали мужики с рогатинами. Но никто не решался вот так сходу вступить в бой с чёртом, который пока агрессивно рычал. — Я с ним разберусь! — объявился среди толпы дед без бороды и усов, чей голос звучал как совсем у молодого парня — он точно был не из здешних — его одежда была дорогой и походной, но очень сильно растрепавшейся к тому моменту. Он обнажил пару мечей и с очень быстрой скорость, быстрее чем даже тренированный человек, обрушился на рогатого чёрта. Но самым странным стало ещё и то, что его мечи просто пропали в один миг, а точнее — стали невидимы, потому что что-то вонзилось в монстра. Проворный дед отпрыгнул, а враг пал и пролилась его кровь. — Сожгите его потом! Отдав такой приказ, дед сделал свои клинки видимыми. Крестьяне стали благодарить его. Попутно как следует осмотрев внешне. Проворный дед с голосом и силами юноши носил по большей части всё чёрное и тёмное: рубашку с длинными рукавами, странные кожаные нарукавники, закрывающие его предплечья, и белый пояс, на котором с каждой стороны прикреплены кобуры для пары тех коротких мечей; с чем-то вроде кусадзури за талией. Хотя его одежда выглядела грязной и сильно потрёпанной и застиранной, это не помешало знающим людям опознать бравого вояку. Они прониклись к нему ненавистью и отвращением, но смолчали: — Сволочь конечно, но таки человек — человеков от чёрта адского спас! — Это Чёрный отряд барона Геннона [2], — шепнул один из знающих иному — те оба были связаны с Революционной армией. — Ага, они накачивают зельями молодёжь, от этого та прежде времени стареет с виду. — Не за что благодарить меня, — молодым голосом очищал свои мечи юноша-старик, — я просто проходил мимо! — Кайли — его зовут Кайли! — представил спасителя тот крестьянин, который позволил страннику переночевать у себя вчера вечером. — Вы такой удивительный, в свои-то годы! — улыбнулась ему крестьянка. — Поверь, — подмигнул ей странник в ответ, — я куда младше. И подумал: — «А ещё поверь, я гораздо хуже, чем этот демон — но, к счастью, я никогда не думаю о плохом…» Я положил кучу таких чертей, когда добирался до Столицы, — сообщил следом Кайли крестьянам. — Так что мне раз плюнуть — положить ещё одного. — Вы святой тэйгу-воитель! Крестьяне ещё пуще обрадовались. — Вы — защитник народа! — «Если только от излишнего размножение» — подумал Кайли — глава одного из отрядов геноцида… В штабе Егерей: — Генерал Ливер, — после тренировки прямо на живых людях, Тацуми уловил момент и подошёл к нему. — Уже давно не генерал, — заметил он. — Ой, простите… — Почему ты меня так назвал? Тацуми тут понял, что совершил ошибку. Это Булат постоянно называл его генералом в знак того, что не согласен с лишением звания. — Прошу прощения, господин Ливер, — Тацуми был сейчас особенно вежлив, — я что-то перепутал… вы, да, как мне удалось узнать, генералом были… Я перепутал, извините. — Ничего, — Ливер был не горд. — Говори, чего хотел? — Я ещё слышал, под вашим началом служил Брэд — Убийца тысяч, Брэд, несущий смерть, владелец Инкурсио и ныне боевик Ночного Рейда, — Тацуми сел рядом с Ливером. — Я хочу, чтобы вы мне о нём рассказали. — А что мне о нём рассказать? Когда меня арестовали, он восстал против этого. Вот и всё. — То есть вас несправедливо арестовали? — Я считаю, что несправедливо, — Ливер показал долю хмурости во взгляде. — То если… если не справедливо, то, выходит, Брэд тогда боролся за правое дело? — спросил Тацуми. — Слушай, парень, — с долей раздражения взглянул на него Ливер, — ты чего пристал? Если тебя прислал сукин сын Онест, — Ливер разозлился только от произношения имени министра, — то… — Меня не прислал никто, господин! Я просто хотел бы узнать об одном из наших врагов… С кем нам предстоит сражаться. Я подумал, если вы его лично знали, то могу от вас узнать что-то более, чем просто слухи, — прояснил свои намерения Тацуми. Он прозвучал убедительно и Ливер сменил гнев на милость. — Хорошо, я расскажу тебе, как оно было. И Ливер сообщил в общем то, что Тацуми уже знал от Булата. — Я сильно вам сочувствую. Выход, дела Ночного Рейда не от пустой злобы совершаются? — Не от пустой, я их понимаю… — А раз так, вы могли бы встать плечом к плечу с ними? — спросил Тацуми. — Не могу. Я поклялся в верности Эсдес, а как настоящий мужчина, я должен хранить слово. Так что — нет. Тацуми подумал, что Ливер не может говорить правду, потому озвучивает это тот для отмазки — не может же он вот так сказать «да, я готов поедать клику министров при первой возможности». — Понятно… но просто, — Тацуми не мог это не озвучить, — вы продолжаете служить министру… — Я служу Эсдес! — Ливер повысил голос. — Которая служит министру, — парировал Тацуми. — Я знаю… — Ливер сник и показался Тацуми очень несчастным. — Но в любом случае я не предам госпожу Эсдес. Она вытащила меня из настоящего ада. Мы с ней много бок о бок прошли. Так что я — слишком предан ей. Тацуми интуитивно понял, что Ливер сейчас говорит искренне. — Ясно, господин. — Что ты ещё хочешь спросить, Тацуми Кузнец? — поинтересовался Ливер — Господин, а правду говорят, что Брэд совершил множество злодеяний? Говорят, что он — дебошир, убийца, вор, грабитель, до кучи ещё мужеложник и пьяница… — Брэд никогда не был виноват в чём-то, что было бы по-настоящему плохо, — однозначно ответил Ливер. — Он не брал чужое добро, убивал только врагов на поле боя, никогда не воровал, хотя мог легко это делать — его тэйгу, как тебе известно, мог даровать почти полную невидимость… Но я не разу не слышал, чтобы он воровал. Касательно пьянства — Брэд никогда не брал в рот лишний капли, во всяком случае, я никогда не видел, чтобы он нажирался до зелёного чёрта. Ливер подумал: — Единственное, что правда среди все этой клеветы — это то, что Брэд увлекался мужчинами. Да, это правда, но, блядь, пока это никому не вредит, какое нахуй до этого дело? — Я понимаю… Ливер подумал: — Вообще мужеложство запрещено в армии по закону, но это только для того, чтобы солдаты не отвлеклась, как запрещено сношение чернью кого-то из высшей масти [3]. Но Брэд просто так отдыхал. Я не мог его упрекнуть. Тацуми на это согласно кивал без лишних слов. — Я никогда не разделял умение мудрецов Чжунго, которые считают, что закон всегда надо исполнять, пока он есть [4]. Всегда надо исходить из того, ради чего принимают закон. Ты же не один из тех, кто думает, что законы принимают сами боги, которые ради этого сходят с облаков?.. Церковь иногда проповедует это, но это — брехня. Боги не вмешиваются в нашу жизнь. Добрые боги. — Да, законы принимают люди, — согласился Тацуми. — Хм, — Ливер подумал, а потом стал глубже раскрывать тему: — Сейчас в армии действительно расцвело мужеложство. И если Брэд занимался им исключительно добровольно — ну нравилось ему быть солдатской потаскухой — что с этого?! А вот для многих наших вояк ныне в порядке вещей, когда старшие насильничают младших. Целой казармой выберут тех, кто всем не нравится, и пускают по кругу. А потом такие сводят счёты с жизнью. Если их вообще оставляют в живых после такого. Я много раз слышал об этом беспределе. Если раньше Будо хоть что-то делал, то при Гамале — это просто порядок. — Правда? — спросил Тацуми. — Гамал считает, что сильный имеет право на слабого. Потому это даже хорошо, когда сильные ебут слабого во все щели хоть до смерти, — Ливер хмурился. — Сам Гамал, я слышал, когда нажирается, то может и сам выебать новобранца… Тацуми проникся ещё более глубокого отвращения к этому ублюдку. — Разумеется, будь я генералиссимусом, я бы ввёл смертную казнь за изнасилование сослуживцев, — заявил Ливер. — Я тоже, мой господин. *** Лаборатория Стайлиша. Доктор трудился среди книг и флаконов. — Господин, — заглянул к нему высоченный громила, едва ходивший по коридорам алхимической лаборатории. Его выделяли широкие и большие пропорции тела, тёмные волосы, грубое и мерзкое выражение — усы, манерная одежда с высоким воротником, металлические руки делали негодяю типичное место среди подручных Стайлиша. — Да, Какусан, что случилось? — оторвался от своих трудов Стайлиш. — Кайли уже тут, мой господин. Только что прибыл. — Хорошо. Вы дали ему печенье? — Да, сразу же. — Хорошо-хорошо. В таком случае — мальчик наверняка ведь снова постарел? — Да… — Мой ласковый мальчик, — усмехнулся Стайлиш. — Тогда, раз Кайли потребует много времени, я не буду сегодня тратить его на всё остальное. А ты, Какусан, подготовь мне своих головорезов. — Так точно, господин. Какусан вышел и вскоре Стайлиш стоял в комнате для отдыха, где заканчивал трапезу тот дед с парой шингу-мечей. Ему выдали новую одежду, дали помыться и теперь накрыли стол. — Господин, — с почётом обратился Кайли к Стайлишу. — Что-то потная у вас жизнь стала, — сел за стол Стайлиш. — Да… вы же знаете, что после убийства господина Варума, весь мой Чёрный отряд во все сотни рыл оказался в немилости у Геннона, — допивал эль Кайли. — Нас разделили и разослали во все концы страны на самые потные задания. — Ты один вернулся, я так понимаю? — Да, часть моих ребят положили, часть пала из-за этих рогатых. Мы рубили их скопищами, но по итогу только я прорвался. Из-за них мы потратили слишком много времени. Наши запасы печенья кончились, я взял последнее из их крови, добил товарищей, у которых началась ломка. Я же должен был скорее добраться. — Да, мы пока не можем справиться с Ночным Рейдом. Они убили даже Будо. Сейчас его место занимают Капитан Огр и генерал Эсдес. Ты войдёшь в их команду Егерей, — пояснял Стайлиш. — Хорошо… — Чтобы не тратить времени, приступим. — Да… Кайли разделся, а Стайлиш начал массировать старую кожу, которая от касания тэйгу исцеления вновь становилась молодой. Это был достаточно долгий процесс, но Кайли, ровесник Акаме и Куроме, их коллега по отрядам геноцида, обладал женственной и красивой внешностью — потому только ради похоти Стайлиш трудился над возвращением прежней наружности молодого убийцы. Чтобы как следует отыметь Кайли. Стайлиш убил несколько часов на возвращение прежнего облика, что у него получилось с успехом. — У вас так хорошо получается, господин. Почему вы не лечите так старость? — спросил Кайли. — Старение кожи и то, что происходит с тобой — лишь выглядят одинаково, но у них разные причины, потому в одном случае я могу помочь, в ином — не так просто это сделать, — пояснил Стайлиш. — Если не хочешь ходить с сединой, то вот — верни прежний цвет волос, — Стайлиш протянул флакон с чёрной краской. — Хорошо. — Я сам наложу тебе. Обнажённый юноша смотрел в зеркало и теперь его голос соответствовал внешности. Кажется, ему не исполнилось и двадцати. Кайли был строен, поджар, высок и привлекал долей женственности в лице, на котором не было и намёка на усы или бороду. За такую косметологию требовалось расплачиваться задницей. Стайлиш принялся прямо перед зеркалом прочищать Кайли, что закончилось весьма неприятно — извращенец вытащил фаллос, развернул Кайли к себе лицом и поставил на колени — Стайлиш с ухмылкой взялся прочищать женственного молодца теперь за щëку. Кайли пришлось принять половой орган злодея в том состоянии, в котором мерзавец извлёк его из потрохов. — Да, кушай свой шоколад, кушай, — с ухмылкой приговаривал Стайлиш. Кайли покорно проглотил и само горькое семя извращенца, ибо уж привык к такому. Тогда глава Чёрного отдела ехидно заметил: — Вот уж не думал, что такой тонкий человек, как вы, будете как бравые армейские ребята. — В каком смысле? — не понял Стайлиш. — Господин, разве вам не известно, — потянулся Кайли, — что в нашей армии давно прижилась традиция — когда в казарме находят самого слабого, ебут всей дюжиной, после чего этот несчастный вылизывает хуи своих насильников от собственного шоколада и от собственной же крови? — Не знал, что грубые мужланы разделяют мои вкусы, — развёл руками Стайлиш, — это всего лишь совпадение. Эй, Уши! В какой бы части лаборатории Стайлиш не кричал, Уши верно прибегала. — Да, мой господин! — Уши, пойди скажи, Какусану, чтобы он вёл ко мне людей. — Так точно! — Что вы ещё хотите сделать? — Кайли подумал, что теперь его будет трахать толпа мужиков. — Хочу отдаться толпе настоящих головорезов, которых ты будешь помогать возводить. Если будет надо. Ты как раз женственен, но ты не женщина, потому что девок я бы тут не стерпел, — Стайлиш снимал большую часть одежды. — Хорошо, а как же Уши? Она же женщина? — Уши телесно женщина — но ощущает себя как мужчина. Она попросила меня сделать ей мужские гениталии, потому я очень ценю её и позволяю ей допускаться до своего величия! А так — нужны ли мне девки? Нет! — Хорошо, — у Кайли немного отлегло от души потому, что это не его сейчас будет драть толпа грубых мужиков. — А кто этот Какусан? — поинтересовался тогда Кайли. — Я его раньше не видел. — Какусан — это один из столичных головорезов. Он один раз забыл заплатить Огру, за что тот его так хорошо избил, что мне пришлось Какусана латать. Взамен этот свирепый варвар предоставил мне свой член — он у него как у мула! А-ах! — манерно вздохнул Стайлиш. — Как я люблю, когда меня ебут головорезы с большой дороги! Тут в покои к Стайлишу ворвалась четвёрка мордоворотов с оружием. Кайли сделал беспокойное движение, метя что-нибудь взять в качестве защитного средства, на что Стайлиш успокоил: — Нагота их стали — часть представления. — Ясно. Кайли, однако, вы этот раз повезло — его помощи не потребовалось — и голый юноша просто постоял в стороне, наблюдая за весельем утончённого либертина. Четверо здоровенных головорезов приставили к носу Стайлиша пистолет, крепко привязали извращенца к приставной лестнице и исхлестали розгами самым нещадным образом — по ногам мужеложца аж струилась кровь, когда они отвязали его. Потом Стайлиша, наигранно вопящего о пощаде, швырнули на кушетку и все четверо навалились на приверженца Принца наслаждений: один вставил член ему в рот, второй — в зад, двое других заставили доктора возбуждать себя руками. Стайлиша изнасиловали раз десять подряд, и какие это были члены! Кайли не припомнил, чтобы ранее ему доводилось видеть эрегированные органы такого размера! — «Думаю, мне и самому не помешает заняться этим же». Кайли покрасил волосы и они вернули насыщенно-чёрный цвет. Он хорошо выспался и на следующий день появился перед прочими Егерями. — Я Кайли, — юноша стоял при параде. — Глава Чёрного отряда барона Геннона. Мой шингу — Обманчивая тень — может становиться невидимым. Это были парные клинки. — Хорошо, ещё одно пополнение, — одобрила Эсдес. После чего, завершив обсуждения, генерал Севера ушла по иным делам: — Не скучай, Тацуми Кузнец! — Кайли! — как только Егеря получили свободное время, Куроме бросилась обниматься с новобранцем. — Он её друг? — спросил Вейв у Рана. — Да, — отвечал блондин, — они раньше служили вместе в Чёрном отряде. Их так называют за особенную ставку на употребление алхимии. Из-за которой многие бойцы стареют рано и долго не живут. — Ты знаешь его? — Знаю. — Привет, Ран, — Кайли отдельно поздоровался с блондином, попутно держа Куроме так, как держат девушек. Это вызвало ревность у Вейва. Куроме ранее ничего не говорила про Кайли, как, впрочем, и про свою службу в Чёрном отряде в принципе. — Чёрный отряд вырезает сопротивление непокорных деревень, — совершенно ничего не тая, Дайдара был честен в своей грубости. — Им приказали, как упоминал Гамал, выслеживать офицеров Революционной армии, — сообщил Ливер. Кайли в этот момент о чём-то любезно переговорил с Куроме в стороне, после чего та довольно подошла к своим любовникам: — Вейв, Ран, — предложение Куроме было очевидно, — Кайли хочет со мной развлечься, я хочу пригласить вас. — Э-э, — Вейв поначалу запнулся. — Я не против, — не стал возражать Ран. — Вы с Кайли раньше этим занимались? — спросил Вейв. — Да. — Куроме, почему ты не сказала, что у тебя уже есть парень? — А… ты не спрашивал? Вейв?.. — Куроме, как показалось, не очень понимает брюнета. — Вейв, если ты ещё не понял, тут нравы такие, никто никому не принадлежит — все кто хочет, тот в такого и вставляет, — напомнил Ран. — Ладно, я не против, — Вейв решил уж не возражать, так как в таком случае он хотя бы поучаствовать. Ребята вчетвером собрались уж отправиться в покои, как вдруг нос к носу столкнулись с важной шишкой. — Господин Геннон, — Кайли немедленно склонил колени. Так поступили все остальные. — Значит, ты прибыл, — барон этот напоминал Онеста, только был далеко не столь полон — с сединами и бородой, с приятными чертами лица, но надменным и не вызывающим расположение взглядом. Он носил светлое облачение, модное ныне среди аристократии. Его сопровождали двое мужчин и одна женщина, облачённые так, как одет Кайли, только с немного причудливыми тёмными шлемами на головах, из очень тонкого материала, с какими-то декоративными ушками. Каждый из них носил тэйгу или шингу. — Встаньте, я просто пришёл поглядеть на вас. Барон Геннон взглянул на Няу, отчего тот сразу же подпрыгнул к нему и аристократ погладел аристократа. Ран и Вейв в этот момент ускользнули за дверь по инициативе перового. — Геннон был тем, кто выдал мне тэйгу — дал разрешение точнее. Сам догадаешься за какие коврижки или намекнуть? — За какие? — брюнет был непроходим. — О, Вейв, как мне нравится твоя тупость! — Да не тупой я — просто был воспитан среди других людей! — сложил руки на груди наш морячок. — Этот Геннон — богатый и старый педераст, во всём верный Онесту. Когда Салот Верещагин отошёл от командования Чёрным отрядом, то Онест поручил его лично Геннону. Сам Геннон продвигал своего любовника Варума. Этот хрен был из мелкой буржуазии, он был очень талантлив и делал всё ради укрепления власти Онеста. И потому стал одной из первых жертв Рейда. Как только случились первые убийства в Столице, — повествовал Ран, — Геннон приказал Чёрному отряду охранять Варума. Но Акаме — поразительный убийца! — смогла пробраться сквозь всю охрану и убить Варума. Тогда Геннон впал в истерику и приказал отправить Чёрный отряд к чёрту на рога. Откуда вернулась только половина. Вот. — Ясно… — Вейв, — Ран эротически придвинулся к своему молодому и красивому любовнику, — я думаю, тебе приятно принимать только мой хер, потому держись подальше от Геннона. А то он обожает принуждать молодых и красивых. — Спасибо за предупреждение, — Вейв содрогнулся от отвращения при мысли о соитии с таким стариком. — Посочувствуй Кайли и остальным молодцам из Чёрного отряда — их шеф дерёт беспощадно, — сказал Ран. — Да уж… Барон Геннон мог бы ублажить себя с Няу, но и Няу не желал иметь дел с таким старым человеком, потому, несмотря на ласковое начало, под предлогом службы, выскользнул из лап негодяя. Барон Геннон мог бы воспользоваться Кайли, но уж слишком сильно ненавидел он этого молодца за смерть своего возлюбленного Варума, потому старый хрыч решил не иметь с ним дел. И кто же попался на глаза извращенцу? — Ты Тацуми Кузнец, верно? — Да, господин, — Тацуми склонился. — Пошли со мной, Тацуми Кузнец. Ещё когда ты бился с Гамалом, я тебя заприметил. Ливер не стал бросать своего и быстро встал, чтобы сообщить обо всём Эсдес. — Чего?! — возмутился Тацуми, стоя в окружении бойцов Чёрного отряда. — Не буду я этого делать! — Слушай, по закону чернь не имеет право трогать священный шингу! — заявил Геннон, когда он, Тацуми, Кайли и ещё трое из Чёрного отряда оказались в покоях у развратного аристократа. — Можно подумать Эсдес — аристократ! — съязвил Тацуми — Она дочь Вождя! Это можно считать как аристократический титул! — А ваши воины? — Тацуми помотал головой. — Я им выдаю эти титулы! Мальчик, если я захочу, то тебя легко повесят за незаконное владение шингу! — грозил барон. — Незаконное?! Сам первый министр Онест позволил мне взять шингу! Да что там, он дал мне право выбирать тэйгу! — поразился такой наглости Тацуми. — Сам Онест? Да, он мой очень хороший друг! — нагло заявил Геннон. — В своё время я помог выслать Чоури — бывшего первого министра — потому Онест всегда будет на моей стороне! Потому, Тацуми Кузнец, или ты будешь давать мне в постели делать с собой всё, что мне с тобой сделать придёт в голову, или тебе не жить! — Я… — Тацуми сильно напрягся. — А он строптивый мальчик, не так ли, господин? — Кайли молниеносно приблизил лезвие к горлу Тацуми. — Что стоишь?! Раздевайся для господина, тупая деревенщина! Жаль, — иронично говорил Кайли, — у вас не было помещика, он бы показал вам, как надо слушаться тех, кого сам Господь поставил выше вас, черни! — Да, чернь, спроси всех моих мужчин — они все мне отдавались — в этом нет ничего зазорного. Кроме того, — подумал барон Геннон, пока прислужники принуждали жертву оголяться, — Тацуми Кузнец, ты говорил, что хотел попасть в армию? Так вот — в нашей армии уже давно есть такой обычай: младшего по званию ебут старшие по званию — простой солдат давно стал шлюхой — офицеры не только сами ебу молоденьких призывников, но и торгуют ими на улицах Столицы, прямо как сутенёр куртизанками… Никого в армии не смущает обязанность брать в рот и давать в зад старшему по званию — это такая же обязанность, как работа батраком на дачах у офицера — а если ты откажешь старшине, то тебя найдут повешенным или забитым до смерти. И из твоей жопы будут торчать всякие инородные предметы. А я — аристократ, а не тупое быдло — предлагаю это тебе куда более чистоплотно. Я не буду требовать от тебя, когда я закончу, вылезать ртом дерьмо с моего хуя — как это заведено в армии, куда ты так хотел попасть. Потому, Тацуми Кузнец, можешь считать это армейским посвящением. Кайли улыбался, остальные трое из Чёрного отряда посмеялись над бедным Тацуми, которого они обложили своими шингу. — Хорошо-хорошо, я согласен, — Тацуми не оставалось ничего иного. Прежде всего он думал о деле Ночного Рейда и потому ему необходимо было сейчас любой ценой остаться в живых — даже такой… — Тацуми! — Эсдес вышибла ногой дверей. С двух сторон парень и девушка Чёрного отряда устремили к ней свои шингу. Парня Эсдес поразила Акульим клыком, кровь густо брызнула, и холодным красным наконечником вонзилась в рот девушки, вырвалась у той из щеки. Эсдес махнула рукой в сторону смертельно раненой, отчего из её спины выросли красные ледяные колья. — Тацуми! — Эсдес?! — Тацуми оказался не в самом достойном положении. — Это всё он приказал! А меня силой заставил тоже! — указал Кайли на Генонна, одновременно с тем совершая резкий манёвр отступления. Последний, кроме него, оставшейся в живых боец Чёрного отряда из числа свиты барона, также припал к стене, пробил её своим шингу и исчез. Дайдара и Ливер вошли следом за Эсдес. — Генерал Эсдес, это измена Империи! — успел заявить Геннон. — Сейчас будет тебе Империя! — схватила Эсдес голого педераста. — Империя пыток! Вопль Геннона всполошил всех. Остальные бойцы Чёрного отряда поспешили. — Всё нормально, — вдруг встал перед ними Кайли. — Министр приказал генералу Эсдес решить один вопрос с бароном Генноном. — Эсдес, хватит! — голый Тацуми уж устал от воплей, потому вонзил свой шингу в барона — к тому моменту педераст лишился гениталий, руки и ноги — и так как Эсдес заморозила его кровь на культях, извращенцу не грозила быстрая смерть от потери крови. — Я решил, что с него хватит! — Тацуми уверенно взглянул в лицо Эсдес. — Как по мне, ему хватило страха перед смертью! Ведь он нанёс мне оскорбление, я могу решать! — А ещё он нанёс его мне! Он напал на тебя, думая, что он сильнее, но он забыл, что ты — мой, Тацуми, а я — сильнее его! — гордо заявила о себе Эсдес. Она и одевшийся Тацуми вышил из комнаты, где столпились бойцы Чёрного отряда с шингу. — Я сказал, что министр приказал вам сделать это, — сообщил Кайли. — Ты удрал! — Эсдес бросила на него сверкнувший инием взор. — Если бы я не подчинялся барону, меня бы ждала смерть — у нас с этим строго — одно неповиновение и усыпление, — преклонил колено Кайли. — Эсдес, к чему тебе отрываться на слабых! — Тацуми включил режим манипулятора. — Это министр Онест дал власть барону — он мне сказал, что министр Онест — его лучший друг, потому он думал, что может делать со мной всё что захочет! Потому если кто ещё виноват, кроме него, так это первый министр! Эсдес подумала. Ливер подхватил: — Откровенного говоря, госпожа, Тацуми Кузнец выразился как нельзя вернее. — Что ж!.. — Эсдес спрятала рапиру. — Я лично поговорю об этом с министром! Она поговорила: — Онест, я готова служить вам с условием, что моего мужа не будут ни пальцем трогать! Скажите это всей вашей швали — пусть даже последняя собака знает об этом! — Да-да, конечно-конечно! Впредь такого недоразумения не повторится, обещаю вам, генерал Эсдес! Обещаю! — Эсдес была единственной, с кем Онест категорически боялся портить отношения и давал в таком тоне говорить с собой, первый министр включил режим подхалима. — Сильная женщина, — сказал Онест своему подельнику, новому министру культуры. О нём следует рассказать читателю, ибо фигура этого либертина весьма знакова. Стайлиш — любитель эстетики — взял на себя эту роль, но он всё же слишком был занят работой по части безумной алхимии. Потому Онест искал министра культуры для Империи Зла. За некоторое время до этого Онест среди своей тусовки провозгласил: «Будут учреждаться награды авторам наиболее циничных и непристойных книг. Любое литературное произведение, оскорбляющее общепринятые или религиозные нормы и обычаи, незамедлительно принесёт вознаграждение автору или тому, кто его предоставил, в зависимости от ценности произведения и от степени участия автора в создании». Самый большой приз получил попсовый писатель Джорджо Форнайо, известный тем, что его патологическая жадность до денег и признания доходили до самых крайностей. Так, например, этот писатель в высшей степени ненавидел фанфики, так как боялся, что они позволяют красть его интеллектуальную собственность. Его многотомник «Кровавый Трон» повествовал о гражданской войне, случившейся пять веков назад. Роман-эпопея публично печатался и содержал в себе многочисленные интриги, инцест, убийства, хулу на богов света и любви, всю человеческую гниль, описания всех пороков и гнусностей — положительные персонажи автором смешивались с дерьмом — а порочные приводились к успеху — планы людей добродетельных неизменно терпели крах или же они постоянно очернялись автором — замыслы людей порочных были глупы, но им почти всегда сулил успех — иногда автор их наказывал, вот только гибли у него злодеи неизменно от рук лишь большего зла. Повествование включало в себя самые жуткие фетиши, вроде некрофилии и некросадизма; каждый сюжетно значимый персонаж обладал букетом девиаций и комплексов, а если не девиаций, то просто комплексов из серии зачморенности авторитарным папашкой; сюжет пестрил самыми гротескными элементами — например, Онесту очень понравилось включение в историю армии суперсолдат, которым ампутировали мозги, что делает невозможным для них восстание против жестоких и деспотичных хозяев. Более всего Джорджо Форнайо и писатели его направления обожали выворачивать всякие сказочные архетипы в мерзость с плохим концом и торжеством злодейства. Сам Джорджо мнил, что тем самым открывает новое гениальное направление в литературе. По сути своей «Кровавый Трон» служил полемикой с древним эпиком «Алая книга Западных пределов». В классическом эпосе повествовалось о борьбе свободных народов против Тëмного Властелина Майрона. Его побеждали добрые люди через отказ от злых сил, через уничтожение злого артефакта. В свою очередь в «Троне» красной нитью шла мысль, что зло сильнее добра, потому именно злу надлежит победить другое зло. Вместо победы над Тёмным Властелином, в истории Джорджо на трон восходила Тёмная Госпожа, которая в итоге погибает из-за того, что сохранила остатки человечности. И трон занимает ещё один Владыка Тьмы — тот, кто переселился в тело инвалида-пророка и всеми манипулировал с целью стать во главе Империи. «Зверь, чья рана исцелела», в финале эпопеи восходит на престол — моральный урод, который всех победил через гнуснейшие подлости, этот выродок, сравнивался писателем с «Атлантом, который расправил плечи», о котором честно, но с уважением говорят «мерзавец, но Великий Человек»! Не трудно вообразить себе, что статьи этого писаки и статьи его коллеги постоянно пестрили рассуждениями о том, как, например, добавляет реализма описание копья (в прямом смысле — копья), воткнутого в задний проход убитого персонажа. Да, нынче все литературные критики дружно говорили — раз в этой книги есть инцест, убийства, предательства, шлюхи, драконы и белые ходоки — то эта книга полна реализма, а потому мудра и учит жизни. Особенную любовь автора «Кровавого Трона» заслужили проститутки — Джорджо Форнайо не жалел времени и сил на расписывание всевозможной мерзости, которую совершали жрицы любви за деньги, а также то, как их истязают и убивают клиенты — всевозможные бордели: летучие бордели на воздушных шарах, плавучие бордели и так далее. Хотя, конечно, больше всего министру нравился центральный идейный посыл — та мысль, что добро — это слабость, любовь, сострадание и искренняя привязанность делают человека слабее и обрекают на поражение в мире цинизма и злодейства. — Ваше произведение восхитительно, потому я хочу не только выдать вам деньги, но и назначить вас министром культуры, — предложил Онест этому человеку искусства. — О, я чрезвычайно благодарен вам! — Джорджо Форнайо был немного полным и бородатым мужчиной в летах. — Теперь я чувствую себя самым гениальным писателем во всей Империи! — Не нужно стесняться — на ваших книгах вырастет новое поколение, которое благодаря вам будем знать суровую правду жизни. Это очень полезно для молодёжи, — рассуждал Онест. — Да, я всегда говорил!.. — поддакнул Джорджо. — Как можно назвать человека, который, видя, как мы входим в лес, где его только что ограбили разбойники, даже не пытается предупредить нас о грозящей опасности? Так давайте наберëмся мужества — это центральная мысль моей эпопеи — давайте наберëмся мужества сказать людям, что справедливость есть миф, давайте признаем открыто, что у каждого из нас своя правда. — О, мне это особенно нравится! Мне очень нравится, что все критики отмечают моральную неоднозначность вашей эпопеи! — потряс пальцем Онест. — Я и говорю, что в сущности нет ничего дурного, ни праведного! — развёл руками именитый писатель. —Каждый сам для себя решает, что есть добро, а что есть зло! И излагая такую мысль молодому поколению, мы тем самым предупредим людей об опасностях, которыми полна человеческая жизнь… — И поможем им принять меры защиты, — продолжал Онест, — и выковать себе оружие несправедливости, так как только будучи таким же несправедливым и порочным, как и все остальные, человек может избежать ловушек, подстроенных другими. — Это главная мысль моей эпопеи, — поднял палец Джорджо. — Её моральная неоднозначность! Новый министр культуры и просвещения в Империи Зла нашёл своё достойное место. Но, надо сказать, Джорджо Форнайо был лишь одним из многих писателей, прославлявших пером цинизм, забвение всех моральных ценностей, издевательство над классическими тропами; декаданс и деконструкция, половые девиации и злая ирония наполняли страницы книг этого поколения. Кумиром читающей молодёжи стал «Атлант, расправивший плечи», «мерзавец, но Великий Человек» — манипулятор, умелый бандит, воротила, аристократ-интриган, презирающий закон — якобы совершенно бесполезный в нашей жизни — и сумевший разжиться вопреки всему. Закончив назначение, Онест пригласил Джорджо в свои покои, ибо именитый писатель давно желал посетить личный сераль первого министра. Сам же Онест после того, как осознал, что проклят после смерти кануть в самые дальние пучины внеземного ада, стал ещё более злым. Теперь он чаще отдавался более ужасным грехам, тем самым давая выход своим ненависти и отчаянию. И вот монстр привёл акулу пера за собой в компанию, чтобы показать, как у него проходит день. Сперва стайка полуобнажëнных девочек внесла блюда с экзотическими фруктами, пирожными, кувшины с молоком и подогретыми напитками, и, выставив яства на стол, совсем ещё юные девочки начали проказничать и принимать позы, одна обольстительней другой. Джорджо отобедал лёгкими блюдами, а хозяин предпочёл более солидную пищу: восемь или десять колбас, начинëнных кровью девственниц, и два пирога с вырезанными клиторами — этого, по словам Онеста, было достаточно, чтобы заморить червячка; кроме того, его огромный желудок вместил в себя восемнадцать бутылок вина из родного края Челси. Вслед за тем Онест, безо всяких причин, придрался к своим служанкам, высек шестерых, порвав им кожу в клочья, и кулаками избил до бесчувствия ещё шестерых. Когда одна девочка осмелилась сопротивляться, Онест со страшным звуком поломал ей руки, словно то были спички, проделав это со спокойной сосредоточенностью, двоих других исколол кинжалом. Джорджо со спокойным интересом это пронаблюдал и произвёл совокупление с покалеченной. По окончанию Онест предложил прикончить эту девочку, на что наш писатель дал согласие. — По вашим романам, друг мой, где все вожделеют малолеток, видно, что вы любите девочек. — Не буду скрывать — это моя страсть. Вслед казни первый министр Империи Зла пригласил друга к обходу личных апартаментов. — Теперь вы будете знать, друг мой, как проживает либертин, в чьём распоряжении — казна самого большого государства в мире! Я тут чувствую себя самим богом! В первой, очень большой комнате, куда они вошли, обитали несколько десятков женщин в возрасте от двадцати до тридцати лет. Едва хозяин и гость переступили порог, как двое палачей — очевидно, таков был здесь заведëн порядок — схватили одну из девушек, сорвали с неё одежду и повесили несчастную прямо на глазах вошедших. Онест подошёл к телу, которое ещё дëргалось в предсмертных конвульсиях, и начал щупать и пробовать на зуб груди и ягодицы; тем временем остальные женщины быстро выстроились в шесть рядов. Выродки, по которым давно плакала преисподняя, обошли замерший строй и внимательно осмотрели каждую. Рабыни были одеты таким образом, чтобы ни одна из прелестей не оказалась спрятанной от взора: наброшенная на тело прозрачная накидка оставляла открытыми груди, ягодицы и влагалища. В соседней комнате, меньшей, чем первая, стояли двадцать пять кроватей — это была лечебница для рабынь, свозимых со всех краёв, заболевших или покалеченных неистовым монстром в стенах этого адского места. — Тех, кто болен серьëзно, — довольно иронизировал Онест, открывая просторное окно, — я перевожу в более серьёзное место. — Вот уж действительно, такие лекари быстренько избавят от любой болезни, — съязвил Джорджо, видя внизу чудовищ и их оскаленные пасти. Писатель аж невольно поёжился и добавил: — Разумеется, здесь больные в мгновение ока излечиваются от всех недугов. Это — быстрый и эффективный метод, к тому же и воздух не заражается при этом. Изнурённая болезнью женщина не годится для утех, так что лучше всего избавиться от неё сразу. Кроме того, вы ведь экономите таким образом деньги, народные деньги. Онест оценил шутку: — Верно! Нечего растрясывать казну на дефектных самок! Князь Ёкан — мерзкий негодяй с маразматичным видом — всем заправлял тут и лично явился, чтобы проследить за порядком в гареме. В остальных сералях свершалось то же самое — непременное повешение одной жертвы и обход выстроившихся, трясущихся от страха рабынь. В помещении для больных Онест отобрал шестерых несчастных и собственноручно вышвырнул их через открытое окно во двор, где голодные звери сожрали их без остатка за несколько минут. — Это одно из моих любимых развлечений, — поделился Онест, не сводя глаз с ужасной трапезы. — Возбуждающее зрелище, не правда ли? — Невероятно возбуждающее, сударь, — ответил Джорджо. Тогда Онест велел Ёкану подозвать к себе несколько девушек, весь недуг которых заключался в простых царапинах и лёгких ожогах. Бедняжки, дрожа всем телом, приблизились к раскрытому окну. Чтобы продлить развлечение, Онест и Джорджо заставили смотреть жертв сверху на рычащих зверей, чьим кормом им вскоре предстояло стать. Онест ногтями рвал ягодицы рабыням, а Джорджо нахально щипал им груди и выкручивал соски. Потом жертвы отправились следом за первыми несчастными. — Чтобы понять моё поведение, необходимо обладать глубоким и философским умом, которым, вы, мой друг, несомненно наделены, — говорил Онест после всех этих дел, — да, я — чудовище, но чудовище, которое Вечно Преступная Природа, чьё сердце  — Идея Зла — исторгла из своего чрева для того, чтобы я помогал ей разрушать. Ибо в разрушении она черпает материал для созидания. А раз уж я таков, то я доложен стремиться, чтобы мне не было равных в ужасном злодействе… — И своего сына вы воспитали так, да? — Именно, Джорджо. И мой мальчик меня радует. Особенно мне нравится его желание превзойти меня… *** — Госпожа Эсдес, — Кайли склонил перед ней колено, — я благодарен, что вы избавили нас от такой бестолковой сволочи! Я бы сам убил его, но в отношении нас предательство карается разными вариантами казни, куда входят варка заживо и медленная нарезка, опять же, заживо! Увы, я не столь силён, как вы! Не могли бы вы отныне принять нас — Чёрный отряд — под ваше начало? — Хорошо, — снисходительно поглядела Эсдес, — так и быть, Кайли, я прощу тебе и твоему напарнику за то, в чём вы принимали участие — в обмен на верную службу. — Спасибо, госпожа Эсдес, что вы не стали убивать Кайли! — подбежала тут к ней Куроме и также преклонила колено. — Я буду знать вас как великого командира! — Да, я правда готова погасить свой гнев к этой мелкой сошки. Если он искупит грех служением мне, — Эсдес бросила взгляд на Кайли. — Эй, — Кайли подбежал к Тацуми, — прошу прощение за случившееся — я просто исполнял приказ. Ты не зол на меня? — Эх! — Тацуми подумал. — Ну, коль уж если бы ты не подчинился и тебя ждала бы смерть, на первый раз — прощаю. — Спасибо, я не забуду твоей доброты! — Кайли захотел взять руку Тацуми. Тот с долей промедления всё же ответил рукопожатием. Попутно он вспоминал рассказы Акаме о Чёрном отряде. — Ты ведь убил многих людей по приказу. — Да — такова моя работа. Увы, ничего не поделать. — Их вина была только в том, что они не были согласны с министром? — уточнил Тацуми. — Да, я исполнял приказ. Меня самого бы убили, пойди я против приказа, — оправдался Кайли. — Ясно, я понял… А ты не думал сбежать в Ночной Рейд? — Ночной Рейд обречён — им не победить армию министров. — То есть ты на стороне тех, с кем ты можешь выжить? — прямо спросил Тацуми. — Да, — Кайли поглядел по сторонам, смотря, нет ли рядом лишних ушей, — нам всем в Чёрном отряде — мне я и Куроме — нам дают зелья и дурманы, которые делают нас сильнее и быстрее обычных людей, но если мы прекратим их принимать — ломка нас убьёт. Ломка мучительна, как ад. Барон в наказание за одну нашу оплошность специально отослал нас подальше, надеясь, что наш запас кончится раньше, чем мы успеем вернуться в Столицу. Из-за рогатых тварей мы припозднились, потому у нас началась ломка. Тогда, следуя инструкции, я убил своих товарищей, я выварил из них экстракт, который помог мне продержаться в пути. — По инструкции? — удивился Тацуми. — Я — самый сильный в своём отряде, потому моя жизнь важнее для Империи. Потому по инструкции я должен был принести в жертву моих товарищей, чтобы остаться в живых и дальше служить Великой Империи в Чёрном отряде, — пояснял Кайли. — Ага… но если ты сбежишь от Империи, то без дозы вам не жить… — Верно. После предательства Акаме всех нас пичкают дозой, чтобы предательство означало для нас лишь адские муки, — Кайли подумал. — Знаешь, Тацуми, нас учили, что наши муки будут продолжаться и после смерти, если мы предадим Империю. Империю Зла!.. — Что? Тацуми не понял и Кайли начал рассказ — если Куроме мало что говорила Вейву, то этот молодой человек оказался куда разговорчивее: Кроме тренировок, у Чёрного отряда также имели место уроки богословия. Или, вернее сказать, демонолатрии. Альклеус Пацефидус [5] — чернокнижник и оккультист — один из приспешников Онеста — вёл этот замечательный предмет, рассказывая юношам и девушка о высших силах и о спасении души: — Будьте уверены в том, что зло, или по крайней мере то, что называют этим словом, абсолютно необходимо для организации нашего мира уныния и печали, — читал свою лекцию дьяволопоклонник. — Бог, устроивший всё это — очень мстительное, очень жестокое, порочное, преступное и очень несправедливое существо. Ибо мстительность, жестокость, порочность, несправедливость и преступления являются жизненно важными элементами принципа, который управляет всем грандиозным творением! И мы сетуем на этот принцип только тогда, когда он больно затрагивает нас самих: для его жертв преступление — дурное дело, для исполнителей — доброе. И вот, если зло, или то, что мы таковым считаем, есть сама сущность и Бога, создателя мира, и его творений, созданных по его образу и подобию, как же можно сомневаться в том, что последствия зла будут вечными? Альклеус Пацефидус выпил воды и продолжил: — Во зле создавался наш мир, злом он поддерживается и ради зла он пребывает; это творение может существовать только через посредство зла и возвращается в лоно зла, когда приходит к своему концу. Человеческая душа — это результат воздействия зла на тонкую материю, способную организоваться только при помощи зла; поскольку такой порядок и есть душа Творца и равным образом душа созданных им существ, поскольку этот порядок существовал до акта творения, постольку он будет существовать и после того, как эти существа уйдут за порог телесной смерти. Всё, без исключения, в этом мире должно быть порочным, жестоким, бесчеловечным как и сам Бог; человек, желающий угодить Творцу, должен впитать в себя все эти пороки, впрочем, безо всякой надежды заслужить его благосклонность! Ибо зло, которое всегда живëт и здравствует, зло, которое и есть сама сущность Бога, не способно ни на любовь, ни на благодарность. Если этот Бог, средоточие зла и жестокости, истязает человека и делает его объектом истязаний со стороны Природы и других людей в продолжение всей нашей жизни, как можно сомневаться, что человек должен поступать точно так же, — это для него естественно, как воздух, которым он дышит, который переживëт его и который, как я уже сказал, есть не что иное, как само зло? Вы можете возразить мне, — рассуждал чёрный маг, — как получается, что зло истязает зло? Дело в том, что когда зло сталкивается со своим более слабым подобием и поглощает его, оно, согласно естественному закону, становится ещё сильнее. Зло есть суть и смысл человеческого бытия, оно существовало до человека и будет существовать, когда человек возвратится во чрево зла; человек всегда слаб и беззащитен перед мировой сущностью зла и в конечном счëте сливается с ней. Есть во Вселенной нечто вроде молекул злодейства, они охватывают и ассимилируют материал, который поставляет им смерть, образуя то, что поэты и прочие люди с пылким воображением зовут демонами. Ни один смертный, независимо от его поведения в этом мире, не может избегнуть столь ужасной участи, так как заведено от века, что всë, исходящее из чрева Природы, то есть из чрева зла, в него и возвращается — таков универсальный закон. Таким образом ничтожные элементы порочного человека, поглощаемые источником порочности, коим служит Бог, возвращаются в мир и дают жизнь другим существам, ещё более порочным, потому что сами они являются плодом разложения и порока. Но что, спросите вы, — колдун дискутировал сам с собой по ходу своей длинной лекции, — происходит с существом добродетельным? Так ведь нет такой штуки как добродетель! Тот, кого вы называете добродетельным, таковым не является или он может быть таковым с вашей точки зрения, но не в глазах Бога, который сам есть всеобщее зло, которому угодно лишь зло и который требует только зла! Этот ваш добродетельный человек — просто-напросто слабое существо, а слабость — тоже зло! Он слаб, поэтому на него сильнее воздействуют молекулы зла, с которыми он соединяется в процессе элементарного разложения, и потому он и будет страдать намного сильнее! Эта непреложная истина наподобие звериного инстинкта вынуждает всякого сделаться в этом мире настолько злым и порочным, насколько это возможно, с тем, чтобы меньше страдать от этих молекул, с которыми, рано или поздно, ему доведëтся столкнуться в акте слияния! Муравей, попавший в среду диких зверей, где царит насилие, какого не в состоянии вынести насекомое, но по причине своей беззащитности будет мучиться бесконечно дольше, чем крупное животное, более сильное и выносливое, которое не сразу окажется втянутым в эту пучину. Чем больше пороков обнаружит человек, тем больше совершит он преступлений, тем гармоничнее будут его отношения с неизбежной судьбой, которая сама по себе есть порок, зло, первичная материя, составляющая мир. Пусть же человек остережëтся добродетели, — предупреждал злодей, — если желает избежать ещё более жестоких страданий! Так как добродетель изначально враждебна Вселенной, и все, кто ей прислуживает, в загробной жизни обречены на неслыханные муки по причине трудностей своего возвращения в чрево зла — этой силы, которая созидает и воспроизводит всё, что нас окружает! Зная, что всё на Земле порочно и преступно, Высшее Существо, Отец Порока, спросит вас: «Зачем ты ступил на путь добродетели? Разве я не указывал тебе всеми возможными способами, что такой образ жизни мне не угоден? Разве сплошные несчастья, коими я наполнил Вселенную, не убедили тебя в том, что мне мил только хаос, и чтобы мне угодить, ты должен был следовать моему примеру? Неужели ты не видел перед собой каждодневного разрушения? Почему же ты был так невнимателен? Неужели болезни и эпидемии, которые я насылаю на Землю, не показали тебе, что зло доставляет мне радость Как же смел ты воздержаться от злодеяний, то есть от службы моим замыслам? Разве не знал ты, что человечество обязано служить мне, но где, в какой части моего творения, ты видел хоть каплю доброжелательности? Неужели чума, мор, войны, землетрясения и ураганы, все эти змеи раздора, что я щедрой рукой разбросал по земле, не убедили тебя в истинной моей сущности? Глупец! Как ты посмел мне противиться! Как смел противиться страстям, которые я в тебя вложил! Ты должен был слушать их голос и повиноваться ему! Ты должен был без жалости истреблять, как это делаю я сам, вдов и детей, грабить бедных — словом, заставить окружающих удовлетворять все твои желания, потакать всем твоим капризам, как это делаю я. Зачем ты явился сюда, прожив столь глупо и бездарно свою жизнь? Как же теперь, я тебя спрашиваю, возвратить во чрево зла и порока все эти слабые и вялые элементы, плоды твоего разложения, если не встряхнуть тебя и не подвергнуть самой мучительной агонии?» [6] — Нас учили, Тацуми, что Бог, который создал Вселенную, будете мучить нас после смерти, если мы предадим большее зло. Каким является власть в Империи Зла, — говорил Кайли. — Я конечно знаю, что есть на свете много вер, потому не верю, что это правда совсем уж точно. Но у меня есть страх в душе, что если Бог Зла реален? Что если Он будет пытаться меня, если я предам большее зло? У меня ещё есть этот страх в душе и он тоже не даёт мне предать Империю Зла. Тацуми не знал, что на это сказать. — Меня учили, что боги добра равны богам зла и что они помогают хорошим людям. — Да, но мне говорили на это, что я должен посмотреть на Природу, — рассказывал Кайли. — В Природе одни животные едят других животных, в том числе и люди едят животных. То есть всё в природе — говорили мне — это вампиры. А раз так, то боги добра не могли сделать нас и животных. Потому нас сделали боги зла и зла они от нас желают и после смерти тот, кто делал мало зла, будет страдать больше тех, кто сделал много зла. Те, кто сделали много зла, на том свете страдать будут меньше, их страдания будут быстры и потому злодеи сольются с центральной Идеей Зла, которая адским сердцем бьётся в центре Вселенной, и тогда грешники переродятся как апостолы Идеи Зла — как демоны зла. Во всяком случае, вера лидеров Империи Зла мне кажется правдоподобнее, чем то, чему учат большинство священников Эру Илуватара. Они не могут объяснить, почему боги добра сделали большинство своих детей вампирами. — Меня учили, что хороший поступок каждого человека делает богов добра сильнее богов зла, — вспомнил Тацуми. — В таком случае боги зла сильнее богов добра, — парировал Кайли. —  Потому что люди чаще совершают зло, чем добро. Тацуми чуть не проговорился: — «Акаме тоже так считает». Пусть даже боги добра слабее, но раз в этом мире ещё есть добро, то боги зла ещё не сломили тут всё. Тогда после смерти ты попадёшь туда, где всем правят боги добра, — так как Акаме верила в это, Тацуми решил сослаться на. — Возможно, — кивнул Кайли, — но я продал богам зла душу. Нас заставили подписать кровью договор, что мы продаём души Дьяволу. После чего нам запихнули фаллосами, смоченными в крови жертвенных младенцев, эти договоры в наши задницы. Нам сказали, что после этого договор нельзя отменить. Кроме того, нам приказали осквернять святыни богов добра, нам давали священные писания для подтирания, нам сказали, что нам нет пути назад. — Это не правда, вас заставили силой! — возмутился Тацуми. — Потому боги добра простят вас! — Возможно, но, Тацуми, я больше верю в зло. Конечно, — Кайли печально улыбнулся, — я сам по себе не такой уж злой человек. Для меня зло — работа. Потому, боюсь, если боги зла схватят мою душу, то мои муки будут долгими. Слава Дьяволу, что я не праведник — души праведных людей ангелы Идеи Зла будут мучить вечно… Нет, я конечно не очень в это верю, — снова улыбнулся Кайли, радуясь только тому, что он не настолько уверен в истинности такой религии, — но на всякий случай я даже рад, что сделал так много зла по работе — если моя душа угодит в когти богов зла, то я могу рассчитывать на конец мучений, а если на суд богов добра — то я могу рассчитывать на снисхождение. Но это всё может быть после смерти, — через паузу продолжал Кайли, — а пока я жив, я знаю, что только у Империи секрет печенья, как мы его называем, потому если я сбегу в Ночной Рейд, как сбежала Акаме, я стану жертвой адских мук уже при жизни. Тацуми, ты этого не видел, но когда мы плошали, нас оставляли без печенья на какое-то время. Ты не представляешь, какие это муки! Такое чувство, что когти демонов рвут твою душу! Это пытка, ради бегства от которой ты готов на всё! Потому, Тацуми, как я могу не делать зла, как я могу не работать мясником, если ад дышит в спину? — Понятно, Кайли, я не виню тебя… — Потому, Тацуми, никто во всём Чёрном отряде не предаст Империю Зла — отчасти из-за страха перед земными муками, отчасти перед муками загробными. Страх и боль — наша верность. Тацуми осталось только сострадать несчастному. Нет, не только — Тацуми ощутил как никогда раньше порыв свергнуть власть в Империи! Ему стало плевать, сильнее зло или добро, какая там Идея правит Вселенной, он решил, что он лично не опустит меч, пока последний злодей не отправится греть в самые пучины ада!