Убийца Акаме: Обратная сторона титанизма

Эмират Ичкерия — маленькое, но гордое государственное образование, окружённое обжитыми землями Империи с трёх сторон и непроходимыми горами с четвёртой. Народ, его населяющий, формально верен Императору, но во все времена он бунтовал и восставал при первой возможности. Не раз в Столице обсуждали возможность геноцида ичкеринцев, ибо в Империи всегда так обращались с мелкими и непокорными этническими группами, но уж слишком мала была Ичкерия, чтобы министр внутренних дел тратил на неё внимание. Онест, этот паук, сплетающий интриги на пару с Сайкю, заранее планируя массовое жертвоприношение, подстроил обстоятельства так, чтобы спровоцировать Эмират Ичкерии на восстание. Для этого коварный министр отозвал наместника — ранее никогда не позволялось коренным ичкеринцам иметь главу из местных. Вместо него Эмиром стал некто Назмар — сын самого влиятельного клана, человек глубоких страстей, за это искренне уважаемый Онестом. Изначально, чтобы ограничить его власть, министр внутренних дел назначил хотя бы несколько человек из других кланов, чтобы они правили советом. Но, жадный до личной власти, Назмар буквально перегрыз глотки всем, кто стоял на его пути — он хотел сделать всю Ичкерию своей вотчиной, дабы творить там то, что угодно его воле и его ужасным страстям. За это Назмар поклялся в верности лично Онесту — в обмен за фактическую независимость. После отбытия наместника и имперских солдат, Назмар, на деньги Империи, восстановил традиционный культ Кхорна — когда-то конгрегация Понтифика боролась здесь за веру в богов света и любви, предавала мечу и огню карапанов [1] и ведьм, запрещала под угрозой смерти молиться злу — но их усилия пошли даром, ибо ныне красные знамёна и идолы из бронзы красовались на всех важных зданиях; вновь в капищах стали колоть младенцев во имя хорошего урожая, вновь на своих собраниях карапаны взывали к демонам насилия. Сама культура жителей Эмирата была подчинена сверхценной идеи насилия и жестокости, суровости и мужественности — всё, что могло запятнать мужчину в этих краях считалось последним делом. Законы Империи здесь перестали действовать как только, отсюда исчезла нога последнего солдата. Жители сперва обрадовались, ибо, как и всякие дураки, они винили в социальных язвах внешнее влияние — жителей Империи здесь презирали за изнеженность, открыто называли педерастами и скотами; на своём языке ичкеринцы людьми именовали только друг друга, а остальных просто крыли бранью. Но вот ушли воины Империи, а работы не появилось, власть багатуров и вовсе потеряла берега в жестокости. Отныне вновь ожил обычай кровной мести — рода и семьи подчинялись семье великого деспота — эмира. Все нормы человечности немедленно оказались забыты: храмы имперской веры осквернялись и перестраивались под капища демонов насилия; женщина была лишена всех прав, став не более, чем собственностью; вновь каждая девочка должна была пройти через омерзительное обрезание клитора — обычай Ичкерии запрещал женщине получать удовольствие во время секса, ибо оно считалось сугубо привилегией мужчин; раб утратил даже право на существование и мог быть убит по прихоти хозяина; одновременно упал уровень жизни, появилось множество нищих, вынужденных промышлять разбоем. Местные мужчины при этом считали позором выполнять грязную работу, потому возлагали её на женщин: женщина пахала, женщина посла скот, женщина мыла от грязи, а взамен не получала ничего, кроме сапога в рыло. Так как всех, кто был не свой, тут даже за людей не считали, головорезы находили себе добычу на большой дороге, совершенно безжалостно вырезая всех, кто не свой. Ичкеринцы считали себя гордым народом, превыше всего державшим в чести жесткость, самоценное насилие над всеми и над собой — мальчик, чтобы стать полноценным членом общества, проходил множество обрядов и испытаний: должен был он без слёз сам себе наносить увечья, переносить без слёз побои. Если мальчик не проходил испытания, это считалось позором не только для него, но и для всей семьи: семье полагалось смыть позор кровью неудачника, и это совершалось прилюдно. Те же, кто проходил испытания, гордились своими увечьями и носили одежду так, чтобы показывать шрамы. Чем больше боли испытает мужчина за свою жизнь, тем лучше ему. «Мы — гордые ичкеринцы: мы против удобной жизни!» — гласила их давняя традиция [2], — «только нелюди-пидарасы за удобную жизнь!» Дворец Назмара возвышался над нищими улицами своих подданных — они создавали отменный контраст блеска и убогости. И не удивительно: для ичкеринца нет ничего важнее социального статуса, во имя социального статуса мужчины шли на самые невероятные ухищрения. День сегодня начался с того, что великий деспот Ичкерии казнил одного из своих подданных. Казнь всегда начиналась с того, что Назмар заставлял становиться перед собой на колени и просить прощения перед ним, и не только перед ним, но и перед всем ичкеринским народом: прощение не спасало от казни, но могло смягчить гнев Назмара по отношению к близким этого человека. Но сегодня у мужчины, которому предстояло пасть на колени, родственников не осталось. Потому он мужественно стоял и говорил, что, как гордый сын гор, не падёт на колени перед мерзким тираном. Этот мужчина хранил веру в богов света и любви, потому проклял Кхорна и карапанов. — Отрубите ему ноги, поднимите на обрубки, — распорядилась Назмар. — Пусть так просит передо мной прощение! И перед всем нашим народом. Перед нашими обычаями и перед нашей верой. Перед всем, что отделяет нас, гордых сынов гор, от пидарасов, окружающих нас с трёх сторон! И народ, созерцая на площади жестокость тирана, стоял безвольно. — И вы, гордые дети гор и лесов?! Пали ниц перед этим выродком?! — тот, кого казнили, успел публично озвучить свои проклятья. Когда все эти зверства были закончены, Назмар перешёл к продолжению, то есть к новым зверствам. Сегодня вывели на площадь женщину, которую подозревали в лесбиянстве. На самом деле она не была лесбиянкой — бывает такое, что некоторые женщины не могут ни с мальчиками, ни с девочками: подобное поведение, если женщина отказывает мужчине без уважительной, с точки зрения мужчины, причины, то такую женщину, гордый народ Ичкерии подвергал следующей ужасной участи: по старому ичкеринскому обычаю, таких женщин казнили через изнасилование до смерти. Что и началось. Сам Назмар, однако, никакого интереса к женщинам не питал, потому не стал дожидаться конца казни, которая могла тянуться днями — это же сколько может прожить женщина, пока её без отдыха будут насиловать? Иногда несчастные жили так долго, что скорее умирали от нехватки еды и воды, чем от непрерывного насилия. Под вопли несчастной, Назмар огласил свою речь: — Видите, до чего довела нас Империя шакалов?! Из-за этих шайтанов, из-за этих нелюдей наши женщины пали с женщинами! Всё потому, что мы долго не обрезали их всех каменным ножом! Речь Назмара, как обычно, включала в себя мысль, мол, все беды от Империи. А не от правления адептов правой идеи и не от духовных скреп. После всего этого, тиран наконец направился к себе в покои, чтобы насладиться своей маленькой слабостью. Кхорн не одобрял половых излишеств — отучать лесбиянку от извращений всем гордым ичкеринским народом — это другое! Именно потому, согласно вере в Кхорна, всем женщинам должны с малых лет делать обрезания, чтобы они были суровы и аскетичны к себе. Единственная форма сексуального излишества, которую не порицал Кхорн, заключалась в изнасиловании того, кого ты особенно хочешь предать позору, то есть подвергнуть крайней форме насилия. Потому всех мужчин, падких на мужеложство, кхорниты насиловали перед казнью. Но именно таким мужчиной был сам Назмар — у него было много детей и жён, но интересна к жёнам он не питал. Потому отбирал себе красивых юношей для следующей процедуры. Назмар вошёл в шикарный зал, одновременно обставленный и как камера пыток; множество мечей, копий, секир и иного оружия висело здесь на стенах: пара здоровых и невероятно страшных, с бородами и усами палачей-содомитов, ввела сюда щуплого юношу с удивительно красивым лицом. Последнее время гордые ичкеринцы активно угоняли сюда рабов из Империи. Сейчас палачи-содомиты должны были начать процесс с изнасилования юноши, но это были только цветочки — хирург должен был удалить жертве гениталии и образовать на их месте дыру, обжечь её и так сделать влагалище для Назмара. — Не хочу грешить перед Кхорном, потому не буду иметь дел с задницей: я сам сделаю ему пизду! — посмеялся Назмар, садясь на трон, чтобы наблюдать за процедурой. Затем он взглянул в окно: — Закрыть шторы: Кхорн под крышей не видит. Как только прислужник приблизился к шторе, через окно, прямо с крыши, сюда сиганули три девицы. — Что?! — отшатнулся слуга — и в этот миг оказался обезглавлен. Острые мечтательные чакры полетели в Назмара, на что тот схватил меч — очень большой и прочный бронзовый меч, посыпались искры — верзила отбил мечтательное оружие. Здоровые содомиты, в компании которых предавался извращениям сам Назмара, бросили насмерть перепуганного мальчика, схватили орудия пыток, и ринулись к нападавшим: — Кровь для бога крови! Черепа для трона черепов! У окна против практически голых, но очень больших, страшных и по-ичкерински волосатых мясников, стояли три девушки, закутанные в плащи. У одной из них выглядывало четыре руки и ими она идеально владела, метая чакры. Но палачей прикончила не она, а её напарница — на вид просто физически сильная девушка — первому из них она пинком ноги чуть ли не выбила желудок через позвоночник — палач улетел прямо в камин. Второй вскинул какую-то страшную железку с пыточными приспособлениями — на что девица дала ему в бок, мужик отлетел на пол — она схватила его оружие и вонзила то ему в брюхо, да так сильно, что буквально насадила верзилу. — Хорошо! Вы кто такие? — сидя на трон, поинтересовался Назмар. — Я — Кассандра Орбург! — сообщила о себе та девушка, которая орудовала чакрами. У неё было спокойное и приятное лицо, волосы, оттенка красного дерева заплетались в пару не самых длинных косичек; руки тоже казались стройными, они выглядели нормально, если не сказать, что, опять же, их было четыре. — Я — Гилберда Орбург! — отозвалась рослая поленица [3] с отпущенными светлыми волосами и зелёными глазами, такая же боевая и стройная, только с более острыми чертами лица. — А я, — в центре и поодаль, стояла женщина в выразительных тканых одеждах фиолетовых оттенков, видных из-под плаща, — Меррайд Орбург. Она была брюнеткой с выразительной родинкой под глазом, частично её длинные волосы были заплетены в хвосты. Гордость в осанке и в самой манере движения разительно выделяли Меррайд на фоне пары своих коллег. — Клан Орбург! — Назмар аж обрадовался. — Самые опасные убийцы в Империи! Он вскинул бронзовый меч: — Отлично! Я поднесу ваши головы Хозяину битвы! Почти голый, огромный и страшно волосатый мужик, обладатель густой бороды, весь в ритуальных шрамах, рывком поднялся с трона. Как только это случилось, двери в пыточную открылись, и сюда ринулась отборная гвардия Назмара — целых две дюжины багатуров. — Хм, — Меррайд в ответ на это раскрыла зонт, где была изображена спираль, она стала вращаться им так, что от движения спирали в головах помутнилось — бородатые головорезы начали вонзать сталь друг в друга. Кассандра выпустила из рукавов густой рой насекомых, очевидно, смертельно ядовитых, эти чёрные мухи полетели на Назмара. Некоторые кусали его люди, те секунды спустя падали биться в конвульсиях. — Ха-ха! Меня коснулся Кхорн, потому я неуязвим для бесчестных смертей! — Назмар ничего не почувствовал, когда мухи стали его кусать, они сами падали замертво после этого. — Взять! — Назмар резко стукнул мечом в пол — из пыточной печи, очень глубокой, врывался самый настоящий демон, похожий на красную и безволосую собаку. Он был чрезвычайно агрессивен, горло его брал бронзовый ошейник с шипами. Демон бросился к напавшим, те сразу ринулись к окну, демон за ними… Гилберда прыгнула на стену, от стены оттолкнулась ногой и оказалась за демоном прямо тогда, когда он прыгал в сторону окна, и ударом ноги Гилберда предала ему ускорения — адский пёс вылетел за пределы дворца и упал с большой высоты. Кассандра вновь метнула чакры в Назмара — одну он снова отбил, иная, однако, ранила ему руку, кровь брызнула и чрезвычайно разозлила кхорнита. — Граа-ах! Назмар вновь ударил заговорённым мечом в пол: огромное количество оружия, что висело рядом на стенах, сорвалось с них, и само полетело в нападавших. Раз — наконечники, алебарды, булавы и топоры попали, куда их метнула сила Кхорна. Женщины, несмотря на то, что это были женщины, либо увернулись, либо голыми руками схватили то, что было пущено в них дьявольской мощью. У Меррайд в одном месте руку покрыли жуки, своими панцирями встретив лезвие. — Умри! — особенно разозлившись, Гилберда ринулся к Назмару — без какого-нибудь своего оружия. Здоровяк, пусть хоть и раненый, вскинул меч. Но Гилберда пролетела раньше, чем он успел его опустить, таким образом богатырша врезалась в тушу Назмару, направила её в полёт прямо в стену и на орудия пыток, многочисленные приспособления для сдирания кожи вонзились в широкую спину самого Назмара. А сама Гилберда схватила его за кисть и просто раздавила в ней плоть и кость. Пока Назмар ревел, поленица взяла бронзовый меч. — Твоя голова будет у трона! — Гилберда решительно освежила воздух кровью самого Назмара — вой зверя стих, а сама блондинка, залитая тёмплым алым, подняла голову Назмара, ровно отделённую от туши. Голый красивый юноша дрожал, забившись в угол. К нему подлетела птица и обратилась в Челси, точнее это сама Челси обратилась из птицы. — Не бойся! Пошли с нами! — Но он же не женщина! — косо взглянула Меррайд. — Мы должны освободить всех, если хотим освободить их женщин! — строго заявила Челси. — Верно! За то, что тут обрезают клиторы, я перебью всех мужчин! — Гилберда высоко подняла меч Кхорна, огромной, она держала его одной рукой. Сюра открыл портал. — Ой, блядь! В роскошных покоях Назмара, где он очутился, царил разгром, а на самом видном месте на колу красовалась голова тирана, в его рот был выставлен его же собственный член. — Уй, бля! Охваченный страхом, Сюра поспешил удалиться. А за окном на площади лежала целая куча бородатых и залитых кровью, бездыханных ичкеринцев — девушки обрушились на них, пока волосатые животные до смерти насиловали лесбиянку, и разгулялись под лозунгом мести хуемразям. Челси из летающего существа обернулась в истинный вид — троица женщин-убийц и юноша-раб очутились на горном склоне, где разбили небольшой лагерь воины Революции. — Ах, какой прекрасный вид, не находите?! — Челси счастливо окинула отсюда взором красоты Ичкерии! Дали, горы, леса, поля, луга и речушки. Девушки расположились: Гилберда пошла омываться от крови под горный водопад, взяв с собой Кассандру; Челси села со спасённым юношей-рабом, он ей понравился; Меррайд гордо вела беседу с офицером революционной армии. Челси попутно достала из своих вещей книгу одного опытного известного писателя, повествовавшего об этих краях: Часто во время зари я глядел на снега и далекие льдины утесов: они так сияли в лучах восходящего солнца, и, в розовый блеск одеваясь, они, между тем как внизу все темно, возвещали прохожему утро. И розовый цвет их подобился цвету стыда: как будто девицы, когда вдруг увидят мужчину, купаясь, в таком уж смущенье, что белой одежды накинуть на грудь не успеют. Как я любил твои бури, Ичкерия! те пустынные громкие бури, которым пещеры, как стражи ночей, отвечают!.. На гладком холме одинокое дерево, ветром, дождями нагнутое, иль виноградник, шумящий в ущелье, и путь неизвестный над пропастью, где, покрывался пеной, бежит безымянная речка, и выстрел нежданный, и страх после выстрела: враг ли коварный, иль просто охотник… все, все в этом крае прекрасно. Гилберда встала нагой под водопад — без какой-либо одежды, было хорошо видно, что блондинка была поразительно мускулистой, но, вместе с тем, поразительно женственной, её развитая мускулатура не затемняла ни капли женственности! Кассандра тоже сняла одежду, движимая любовью, девушка с четырьмя руками обхватила со спины свою напарницу: одна пара рук взялась за груди, третья рука пала к влагалищу, ещё одна занялась анусом. Так, под потоком воды, любовницы сладостно ласкали друг друга посреди чистой природы. Кассандра идеально управляла всеми руками, потому ласки от них вынуждали тело быстро ответить жаром. Гилберда вышла из воды, чтобы посадить подругу на камень и позволить ртом ласкать себе женское место, а потом богатырша схватила за косички Кассандру и стала тереть лицо её о влагалище. Так продолжалось, пока Гилберда не кончила. — Отвратительно, как эти мужчины относятся к женщинам! Им надо выдать урок! — Меррайд было мало перебить кучу ичкеринских мужчин. — Я хочу, чтобы их женщины и дети сложили о нас легенды, как о кровавых ведьмах, не щадивших ни одну взрослую, бородатую хуемразь! Меррайд также покосилась на Челси, чьё внимание занимал юный раб. — Ладно, развлекайся с этим самцом, только не вздумай брать его на наши совместные дела! Багатуры деспота объявили кровную месть, и собрали целое войско для победы над кланом Орбург. Карапаны прозрели, где засел враг. С помощью танцев и жертв, они призвали из костров невероятно свирепых адских псов Кхорна. — Ты погляди, — гордо взирала Меррайд на войско, идущее к ним в гору, — сколько грязных хуемразей собралось. — Я положу их всех, госпожа! — Гилберда облачилась в имперские доспехи, укреплённые алхимией и очень лёгкие. — Не дай только жажде крови одурманить тебя, — разумным тоном предупредила Меррайд. С двух сторон стали греметь выстрелы — запахло горючими смесями красной ртути. Пули со свистом разили ичкеринцев. Вторые по большей части отвечали стрелами. Кассандра возглавила засаду — небольшое количество хорошо вооружённых бойцов Революции вырвалось из клочка густой растительности, что рос на горном склоне. Острые чакры Орбург скосили головы первых наступающих. Они шли в гору, потому уставали ещё на этом этапе. Меррайд расправила зонт и руководила роем насекомых — летучие создания делились на небольшие группы и облепляли главы демонических псов. Обычно, они не чувствовали боли, но накануне жрец Империи освятил пищу насекомых — потому они теперь могли кусать демонов. Псы сходили с ума и рвали своих же. Багатуры и карапаны повергались то тут, то там. — Помните! Все будут прокляты, кто побежит! — голосил карапан. — Благословен станет тот, кто сложит голову в бою! Гилберда встречала тех, кто добирался впритык, и рубила их бронзовым мечом — кровь в изобилии лилась на камни и горные травы. Стрелы и пули не могли пробить её доспехи. — Ух-ух! — Челси обернулась огромной гориллой, вырвала дуб и швырнула его по склону. Она сбила с ног сразу пять мужиков. Ичкеринцы не жалели себя, но никак не могли продвинуться — Гилберда сама в одиночку покрыла склон сразу двумя дюжинами багатуров, много крови вытекло из ран, нанесённых мечом Кхорна. К ночи враги были отбиты. В великой ненависти, эти заросшие волосами хуемрази, ругались и проклинали наших сильных и независимых убийц-лесбиянок. Никто не стал закапывать павших. Отряд сменил дислокацию, заняв место в крепости, которая ранее принадлежала Империи. Здесь девушки смогли отдохнуть. — Давайте, давайте, ещё раз! — Челси отдалась своему новому знакомому, раздвигая ноги перед юношей-рабом. — Я в общем-то для пассивного применения! — сетовал мальчик, в напряжении удовлетворяя Челси. — Эй, Челси! — в одном халате, Меррайд вышла к ней. — Хватит тратить время на этих самцов! Разве не знаешь ты, что женщины не имеют пределов в силе любви? Челси завлекли три опытные лесбиянка, одна из которых, благодаря дополнительной паре руки могла считаться за ещё одну. Больше всех за Челси взялась Меррайд, желая, чтобы новенькая навсегда забыла о мужчинах: трибада теребила её, стараясь раздразнить и употребляя всë, что есть самого унизительного в арсенале опытной любительницы своего пола. Челси не могла не заметить, что Меррайд получала наивысшее наслаждение, показывая сладострастие в самых невероятных формах и оттенках с тем, чтобы отравить Челси мозг и развратить ей душу. Научить «пути истинной любви». Ласковые пальцы Меррайд щекотали соски Челси, а её язычок проник ей в рот. Она не замедлила заметить, что ласки оказывают нужное действие на все чувства и что сама Челси близка к тому, чтобы упасть, как спелый плод, к её ногам. — Черт меня побери! — пробормотала она, не в силах больше сдерживаться, даже испугав Челси в этот момент выражением своих глаз. — Клянусь небом! Какая страсть, какой огонь! Ещё в самом начале грациозная и смертельно опасная лесбиянка сбросила с себя все одежды и предстала как великолепная Элберет — эта вечно выходящая из звёздной пыли богиня, воспетая в священных гимнах. Невозможно представить себе более совершенные формы, более нежное и белокожее тело, более волнующие изгибы и выразительные округлости; но прежде всего, разительно красила эта всё невероятно гордая и прямая осанка. Кассандра немедленно последовала её примеру, и показалась Челси не столь соблазнительной и роскошной: кожа её была не такая атласная и белая, как у наставницы, но зато какие глаза! Какая в них огненная страсть! — Пусть лишняя пара рук тебя не смущает. Челси в первый раз даже оторопела от такого количества прелестей, которые столь непринуждëнно и столь откровенно были представлены. Меррайд, совершенно потерявшая голову от высшего на свете опьянения, увлекла Челси на свою кровать и осыпала жадными поцелуями. — Но погодите, — простонала она, едва не теряя сознание, — погодите, милые мои, давайте внесëм порядок в наши безумства. С этими словами Меррайд широко раздвинула Челси бëдра и, уткнувшись между ними лицом, исступлëнно впилась губами в влагалище, при этом она царственно выгнула спину и подставила свои ягодицы — прекраснейшие ягодицы в мире! — в распоряжение блондинки, которая прильнула к ним точно так же, как наставница к промежности Челси. Гилберда хорошо знала вкусы Меррайд, а Кассандра — уже её, та в четыре руки ласкали мускулистую красу. И вот сама Гилберда, растворяясь в судорожном оргазме, время от времени осыпала зад госпожи звонкими шлепками, которые оказывали неописуемое действие на состояние любезной брюнетки. Блудница дрожала, будто сотрясаемая молниями, и жадными глотками поглощала соки, которые обильно струились из самых недр маленького влагалища Челси. Тогда Меррайд отрывалась от своего занятия и, приподняв голову, любовалась тем, как Челси сотрясают не менее сильные приступы наслаждения. — О, прекрасное создание! — бормотала лесбиянка. — О, великий Боже, есть ли где-нибудь ещё такое страстное дитя! Давай, давай, ласкай меня сильнее, моя любовь, я хочу выпить её всю, без остатка! — Мгновение спустя она добавила: — Вы ведь тоже должны получить свою долю. Не менее распутные, Гилберда и Кассандра согласились. — Но как мне вознаградить тебя за ту радость, что ты мне дала? Одну минуту, ангелочки мои, сейчас я буду ласкать вас обеих одновременно. Меррайд положила Гилберду и Кассандра бок о бок на кровать, и по её знаку девушки, при участии Челси, взялись руками возбуждать друг друга. Вначале язык Меррайд проник глубоко во влагалище Гилберды, а её пальцы нежно и часто массировали обеим задний проход, потом она оторвалась от силачки и впилась в куночку Кассандры. Таким образом, Гилберда и Кассандра, получая три удовольствия одновременно, вместе дошли до кульминации и разрядились мощно и ликующе, как мушкеты. После короткой паузы неутомимая Меррайд перевернула своих любимых, и они предоставили в её распоряжение свои ягодицы; она впивалась поочерëдно то в задний проход Гилберды, то сладострастно причмокивала там у Кассандры. При этом она успевала бормотать восторженные слова и покрывать поцелуями ягодицы, и в конце концов, казалось, девицы едва не потеряли сознание от восторга. Получив удовольствие, Меррайд повалилась рядом с ними и заговорила немного хриплым и прерывающимся голосом: — Теперь делайте со мной то, что я делала с вами. Ласкайте меня, ласкайте скорее! Я буду лежать в твоих объятиях, Челси, и целовать тебя, наши губы сольются, наши языки сплетутся. Мы высосем друг друга до самого дна. В моë влагалище ты вставишь вот этот прекрасный инструмент, — добавила она, подавая упругий искусственный мужской орган, — а ты, — разумела она Кассандру, — займись моей попочкой и вставь туда вот эту тонкую трубочку, ведь сзади у меня очень маленькая дырочка, и ей не нужен такой большой аппарат… Но это ещë не все, голубка моя, — обратилась она к Гилберде, целуя кхорнитку в губы с необычайной силой, — ты ведь не оставишь без внимания мой клитор? Разотри его в порошок, если хочешь, впивайся в него ногтями и не бойся, я очень вынослива, черт меня побери! Я изнемогаю и хочу получить всё сполна, я хочу раствориться в оргазме, хочу стать одним сплошным оргазмом и, если смогу, хочу кончить двадцать раз подряд. Приступайте!.. *** Онест собрал свою клику. — Клан Орбург расправился с Назмаром! Похоже, причиной тому послужила крайняя ненависть их нынешнего главы к тем, кто угнетает женщин, — первый министр взглянул на своего помощника. — Моя вина: я просто не посмотрел, что там может быть в Ичкерии. Это же не столь важный регион. — Там много опытных карапанов! Ничего, я приказал Сюре забрать сюда всех важных, а с населением мы разберёмся! — Я сейчас же узнаю, где может быть Орбург, — листал книгу Сайкю. — Как только узнаем, так не оставим ни шанса. Водная столица Свиун — сюда прибыл элитный отряд Гозуки. Накануне состоялся не очень приятный разговор: — Гозуки, мой тэйгу видит будущее, он показал, что именно в Свиун прибудут Орбурги прямо из Ичкерии. К сожалению, мой тэйгу не может увидеть конкретное место. Но события станут более видными для него, если вы станете их участниками. — Короче говоря, — сузил веки Гозуки, — мы нужны как приманка, чтобы ваш тэйгу лучше видел? — Именно так. Но не бойтесь, как только мой тэйгу увидит ясно, Сюра пришлёт подкрепление. Гозуки сказал своими: — Мы будем патрулировать город. Мы должны привлечь внимание Орбургов и выжить, а потом будет подкрепление. Ребята тщательно изучили карту города, поговорили с начальниками охраны. Потом разделились: — Гозуки, можно мне пойти с Куроме? — попросила Акаме. — Мне не нравится проявления особых чувств, вы все — семья, но каждый одинаково важен… Впрочем, идите, — пошёл навстречу Гозуки. — Я буду присматривать за ними, — вызвался Грин, который, как все знали, влюблён в Акаме. Так трое молодых людей направились по улицам очень светлого и благополучного города. Разумеется, они были не одни, с ними потянулись слуги и помощники, а сами они выдавали себя за дворянских детей. Куроме проявила тягу к безделушкам. — У вас, я так понимаю, далеко не все вещи качественные? — Грин не постеснялся взять кое-что у торговца и внимательно рассмотреть. — Меня больше интересует еда, — принюхалась Акаме. Куроме согласно повела носом в ту же сторону. — Сейчас, девочки! — поднял руку Грин. — Накупим! Грин, Акаме, Куроме и их слуги притащили в дом иного еды и накрыли стол: тут продавались в изобилии рыбные изделия, потроха в специальных специях, салаты из прибрежных водорослей; не обошлось без раков и крабов, сваренных и прожаренных. Девушки набивали рты и вскоре употребили большую часть, очень мало что оставив самому Грину и своим слугам, к котором они, надо сказать, всегда были щедры. Ещё Гозуки всегда учил доброте ко всем, чтобы настроить благодушно. — Так, ну ладно, уже вечер, а убийц всё нет, — выглянул Грин из окна. — Идёмте тогда спать. Грин очень довольно обнял Акаме и Куроме, предвкушая, как сёстры подарят ему мастер-класс. Ещё бы! Смеясь и веселясь, девушки и юноша вошли в спальню, где скинули с себя одежду. Акаме и Куроме стали провокационно ласкать и целовать друг друга, прямо на глазах у Грина, чей член всегда от этого рос. Парень стал руками подводить двух девушек, стимулируя им влагалища. Когда им там стало достаточно влажно, Грин стал по очереди брать то одну, то другую сестру. Пока у одной он был занят, другая ласкала и целовала его, совала руку так, чтобы стимулировать корень члена, входящего в вагину. Грин был на пике счастья во время таких ночей, и кончал, достигая высшей степени блаженства. Он любил Акаме, он только ей это говорил, когда целовался с ней, ласкал её и пальцами дрочил клитор. — Ах! — сбросив сперму, Грин откинулся и затих. Троица из голых девушек и юноши протягивала ноги на кровати, покуда Акаме первой не встревожилась. — Враги! Все похватали оружие, быстро накинули ту одежду, чтобы была под рукой, и вышли из комнаты. К окну подлетал рой насекомых. — Проклятье! Это искусство Орбург! Мощный удар буквально сшиб стену: — Всё верно, ребятки! — к ним ворвался подкаченный, но на удивление очень благородный мужчина, облачённый в аккуратный костюм, похожий на облачение дворцового слуги; точнее даже, им явил себя старик — он был очень стар, с седыми волосами и небольшими усами, но несмотря на это силён и двигался молниеносно — о силе старца и говорить было нечего. — Я Даниэль Орбург! А вы… Грин метнул к нему кнут, на что Даниэль просто поймал его рукой. Прежде, чем Акаме и Куроме что-то успели сделать, с другой стороны дома к ним полетели мелкие и явно ядовитые насекомые. Они перебили слуг, но у наших бойцов был иммунитет к отравлениям, но, с другой стороны, мало ли что — эти создания на первые несколько секунд заняли Акаме и Куроме — реакция девушек позволяла им на лету рубить мух, чем они занялись впервые по назначению. — Эх! — Грин вспомнил, как Бабара проделала тот же трюк. Сейчас он резко потянул хлыст назад, и ему удалось вырвать оружие из хватки Даниэля. Акаме метнулась к старику, вместе с тем, чувствуя укусы насекомых. Даниэль отпрянул назад от её меча, налагающего разложение, сунул под него доску, отчего та сразу вся распалась в труху. — «Осторожно!» — Акаме заметила, как к ней подлетают более крупные насекомые. Некоторые крылатые жуки стали облеплять Даниэля, фактически создавая ему такой доспех. Какой-то жук прыснул горючей смесью, вынуждая Акаме отступать. — Акаме! — Куроме в этот момент была вынуждена отбить мечом чакру — рой оказался лишь прикрытием для Кассандры, когда четырёхрукая появилась на противоположной стороне помещения. — Бежим! Грин выпрыгнул из окна. Как только он это сделал, сверху спрыгнула Меррайд. — Покончи с ним, Даниэль! Нечего щадить хуемразей! — Не дам тебе!.. — Акаме очень разозлилась. Она рванула к Меррайд, насекомых от фигуры врага вырвались в две стороны, взяли в клещи Акаме, и прямо устремились ей в глаза. Множество крылатых жуков обхватили меч Кириичимонджи. Они гнили заживо, но Меррайд быстрее кинула руку к Акаме — подобно доспеху, жуки покрыли руку самой Меррайд. Это было прикосновение демона, женщина схватила руку Акаме, и у той просто не осталось сил держать рукоять. Кириичимонджи выпал. — Акаме! — Куроме, судя по её голосу, очень испугалась. — Где вы?! — обратилась она к своему мечу, чтобы позвать марионеток. — Где?!.. Стену дома снаружи проломил опасный зверь бывший зомби Куроме, точнее это оказалась только половина. Дыра в стене дала увидеть Гилберду, идущую с бронзовым мечом, за её спиной — изрубленные марионетки. — Сдавайся! — потребовала Кассандра, подскачив сзади к Куроме. Грин бежал, чувствуя некомфортные касания земли босыми ногами, в наспех накинутой одежде. — Стой! Умоляю, площади!.. Я… знаю, где Бабара! Он решил пойти на всё, чтобы хоть какой-то шанс взять инициативу у него был. — Бабара?! — бежавший за ним Даниэль чуть сбился с темпа. Он аж смягчился: — Бабара?! Что вы с ней… Пока Даниэль замешкался, Грин резко ударил кнутом по земле, стараясь пустить как можно больше почвы в глаза противника. Потом обхватил кнутом дерево, вырвал его и бросил прямо в Даниэля. Даниэль был вынужден двум руками поймать ствол, и тогда Грин снизу-вверх направил конец кнута. Остриё вонзилось в область между ног, пошло внутрь выше — Грин дёрнул на себя, пролив много крови. Даниэль погиб и у юноши не осталось времени потешаться над формой смерти этого чувственного убийцы — не жалея своих босых ног, Грин дальше бросился бежать прочь. Он знал, что его разгромят, что он не сможет спасти Акаме. Но слёзы парень приберёг на потом. И хотя их учили не сдаваться, Куроме растерялась, чуть ли не расплакалась, слово была маленькой девочкой, а не профессиональным губителем, и потому сдалась. — Только не убивайте Акаме! Не… не убивайте Акаме!.. Прошу! Штаб Орбург. Акаме и Куроме, связанные по рукам и ногам, лежали как добыча. Меррайд душным поцелуем присосалась в рот то к одной, то к другой. После чего велела притащить «грязных скотов». Девушкам показали связанных мужиков самого бандитского вида, при этом ужасно измученных и истощённых, едва живых. — Так, девочки мои, эти хуемрази хотели нас снасильничать, потому я отдала их на размножение моим детям, — пояснила Меррайд. — Глядите… Мужчины разом скорчились — в мучениях изверги из своих ртов рои насекомых, похожих на мух и жуков. Извергнув их, они пали замертво. — Вы дали нам проглотить яйца этих… — поняла Акаме. — Верно — если вы будете делать что-то не так, то… ваш конец будет быстрым, — предупредила Меррайд. — Зачем мы вам нужны живыми? Будете пытать? — Акаме сейчас больше волновалась за сестру, чем за себя. — Вы — женщины, я предпочитаю оставлять женщин для себя, — Меррайд посмотрела особенно томным взглядом, по которому Акаме поняла предпочтения этой госпожи. — Вы будете делать всё, что я пожелаю? Акаме и Куроме пришлось согласиться. — Сейчас вы мне это докажете, — Меррайд взялась снимать с себя одежду. Для Акаме и Куроме тут не было ничего необычного. Акаме решилась взять всё на себя и, когда её развязали, она обняла Меррайд и поцеловала рот в рот. После этого отвечала какое-то время на её активные ласки, а потом, когда женщина получила их, Акаме опустила голову к бёдрам Меррайд, оказалась ими схвачена и ей пришлось трудиться до тех пор, пока лесбиянка не разрядилась с громким стоном. Но, кончив с Акаме, Меррайд взялась за Куроме. Акаме перешла в руки к Кассандре и Гилберде — Кассандра стала тереть лицо Акаме о свой клитор, Гилберда заставила стимулировать себя рукой. В отличие от Меррайд, которая вела себя достаточно сдержанно, эти двое не стеснялись шлёпать и хлопать Акаме. Впрочем, ничего жестокого. Куроме также прошла через их руки. — Привет, я — Челси! — подошла наша новенькая. Акаме пришлось также трудиться над клитором этой красавицы. После этого девочек оставили отдыхать. Это было только начало. Акаме и Куроме дали время, чтобы прийти в себя, их помыли, дали выспаться, девушки лежали вместе. — Надо благодарить богов света и любви за то, что мы ещё живу, Куроме, — обнимая сестру, говорила Акаме. — Послушай, Акаме, — Куроме на такое нахмурилась, — не гневи Дьявола. Я думаю, мы живы благодаря Дьяволу. Дьявол видит наши убийства и оберегает нас. Акаме не привыкла об этом спорить. Остальные закрывали глаза на то, что Акаме иногда молится и посещает церкви. По правилам, отправление религиозных обрядов во имя богов света и любви должно караться смертью. — Доброе утро! — Челси предстала перед ними в облачении дворецкого, — прошу к столу! Жаль, Даниэль погиб, теперь я вынуждена, как новенькая, работа по дому. Вы мне не поможете? Акаме и Куроме повели себя максимально услужливо. — Презренные мужчины в миру учили вас, что правильная любовь — это любовь между мужчиной и женщиной. Мерзость! Настоящий путь любви — любовь между женщинами! — Меррайд никак не обосновывала эти свои положения, но, в её ситуации, оно и не требовалось. В конце концов, когда ты глава тайного клана убийц, ты можешь нести любую чушь, лишь бы это воодушевляло и скрепляло соратников. — Даниэль был единственным мужчиной в вашем клане? — поинтересовалась Акаме, достаточно охотно набрасываясь на еду. — Да. Он единственный, кто выдержал все мои жестокости. Потому он, надо сказать, один из немногих мужчин, кого я уважаю. К тому же, он верно служил мне, и очень нежно любил Бабару, свою жену. За то, как нежно он обращался с этой фурией, я готова ему простить и то, что это была любовь между мужчиной и женщиной, — так сказала Меррайд. — Я слышала, ваши услуги очень дороги. Как мятежники смогли вас нанять? — поинтересовалась далее Акаме, набивая рот. Куроме по большей части молчала. — О, мы сейчас сражаемся не только за деньги, но и за месть. Мы — потомки тех, кого лишили власти над Империей. Клятва рода — бороться за власть. — Меррайд ухмыльнулась. — Когда я стану Императрицей, я научу всех женщин Империи истинному пути любви — и избавлю их от рабства хуемразей! Девушки поели, во время завтрака Акаме обращала внимание, как на них смотрят. Их снова вожделеют. — Меррайд, — заявила Кассандра, едва ступив на порог, — держу пари, что сегодня тебе не удастся заставить меня кончить: я всю ночь трахалась с Челси, и она высосала из меня все, что можно. Я без ума от этой твари, за всю мою жизнь никто не ласкал меня так умело, как она, ещё ни разу я не испытывала таких мощных оргазмов, да ещё с таким аппетитом! Да, дорогие мои, это была не ночь, а сказка! Кажется, четырëхрукая Кассандра говорила это нарочно, чтобы подзадорить Гилберду: кхорнитка могла начать ревновать. — Нет, вы только посмотрите на неё! — улыбнулась Меррайд, обращаясь ко всем присутствующим. — А вот я надеюсь, что сегодня мы проделаем такие номера, которые будут в тысячу раз слаще! — Разрази меня гром! Тогда давайте приступим скорее! — вскричала Гилберда. — Ведь я, не в пример Доре, — почему-то в клане так для краткости звали Кассандру, — сегодня как после великого поста, потому что спала одна! И Гилберда с очаровательной непосредственностью подняла свои юбки: — Взгляните на мою куночку: она уже вся высохла от жажды! — Хм! А на десерт — вы, — Меррайд взглянула на двух невольниц. Акаме знала, чем это кончится, потому не удивилась. Они перешли в сад… Если бы вы, читатели, присутствовали при сих событиях, вашим глазам предстали бы шесть юных дев, одна прекрасней другой, страстно и неистово ласкающих обнажëнные тела друг друга и образующих невероятные, неописуемые, то и дело меняющиеся композиции. Однако оргия началась с ритуала инициации. — Прекрасно, — сказала Меррайд, когда девушки успокоились вслед предварительным ласкам. — Вот теперь можно начинать. Итак, слушайте меня: Акаме ляжет сюда, и каждая из вас по очереди проделает с ней всё, что захочет. Я устроюсь напротив и буду принимать вас, тоже по одной, после Акаме. Вы начнëте в еë объятиях, а кончать будете со мной. Но учтите, спешить мне некуда, и плоть моя потечëт не раньше, чем я приму всех пятерых. Указания наставницы были выслушаны с великим вниманием, и не было нужды думать, что они будут выполнены как-то иначе, нежели самым пунктуальным образом. Присутствующие были развращены до мозга костей, и читателю, наверное, будет небезынтересно узнать, что проделала с Акаме каждая из них. Они выстроились по возрасту, и первой пошла в атаку самая младшая — Челси. Маленькая прелестница тщательно обследовала, покрывая поцелуями, каждую частичку тела Акаме. Потом с размаху, будто прыгнув с берега в воду, нырнула между ног нашей зрелой героини, исступлëнно впилась в губы губами, как будто пытаясь влезть в нутро. Акаме не стеснялась получать удовольствие. Следующей была Кассандра, её действия говорили о большем опыте и искусстве. После жарких предварительных ласок девушки оказались в таком положении, что их бëдра обхватывали головы друг другу, а искусные движения пылающих губ и языков исторгли потоки липкой влаги из самых потаëнных недр девичьих тел. Затем подошла Гилберда. Она легла на спину, заставила Акаме сесть на её лицо верхом, и наша героиня почувствовала, как её нос волнующе щекочет задний проход, а острый язычок вонзается во влагалище. Акаме, не так уж долго думая, упала на неё всем телом и таким же образом прижалась губами к её промежности, стискивая пальцами подрагивающие ягодицы. Затем настала очередь Куроме — родной сестры — она пристроилась к заду Акаме и начала страстно лобзать его… Увы, но в какой-то момент у Куроме начались приступы: — Мне нужно печенье, Акаме! Мне нужно печенье! — Пожалуйста, я сделаю что угодно, если вы дадите моей сестре дозу, без которой она будет мучительно умирать! — у Акаме обильно появились слёзы на глазах. — Дозу нам долго доставать, проблемно, — поначалу покачала головой Меррайд. — Так что, скорее всего, не будет тебе дозы. Я могу быстро убить твою сестру, чтобы она не мучилась. — Нет! — Акаме очень сильно зарыдала, прижимая к себе Куроме. — Я достану ей нужную дурь! — вызвалась тут Челси. — Рискованно… но попробуй, — дозволила Меррайд. Куроме очень мучительно кричала и билась в агонии, её привязали к кровати. Акаме всё время была рядом и только молилась. — Да убей ты её уже! Если любишь — убей тем более! — не выдержала более Гилберда. — Это мне она на нервы действует, а тебе — сердце ранит! Ты же понимаешь, что её не спасти? Акаме осознала это. Уж хотела она дать согласие, но губы медлили… — Принесла! — влетела в комнату Челси. — Принесла! Куроме дали дозу. Ломка через некоторое время прекратилась, вместо агонии Куроме впала в прострацию, почти ничего не говорила, не понимала, где находится и узнавала только Акаме. — Акаме, — Челси вела себя очень бодро, — давай ты сходишь со мной. — Куда? — Подышать свежим воздухом. — Я не оставлю сестру… — Ей надо поспать. Акаме подумала, что раз Челси рисковала собой, то она должна с ней пойти. — Тебя ведь с детства воспитали убийцей Империи? — Да… — А ты ей хотела быть? Акаме подумала: — Меня не спрашивали. — Ну а желание есть? — Я другого ничего не умею… Челси подумала: — Акаме, но ты же понимаешь, что служишь злу? — Злу? Да, понимаю. Я служу злу, я делаю плохие вещи. — И тебя это не беспокоит? — Мой отец говорит, надо привыкнуть к этому и считать работой. Когда охотник убивает зверя, он же тоже делает плохо зверю? — сравнила Акаме. — Но делает хорошо людям, — сказала Челси. — А я делаю хорошо Империи. — Акаме, большая часть Империи, это простые люди — каждого из них может убить клика первого министра! Не делаешь ты им хорошо! Понимаешь?! — Даже если так. Зло правит миром. Злу сопротивляться бесполезно, — констатировала Акаме. — Да, понимаю, тебе промыли мозги. Тебя заставили думать, что зло непобедимо! — вскинула руки Челси. — Но министры же у власти? Девушки вышли из поместья, стоявшего на берегу. Вокруг рос небольшой лес, через деревья виднелись дома зажиточных купцов. — А я здесь для того, чтобы бороться со злом! — Челси говорила очень искренне. — Зло пожрёт тебя, — Акаме вспомнила то, о чём им говорили наставники. — Зло пожирает зло, — парировала Челси, — так что, Акаме, сегодня ты слуга Империи — а завтра от тебя избавятся! — Если я буду на вашей стороне, от меня избавятся быстрее, — спокойно ответила Акаме. Она с наслаждением вдыхала свежий воздух. Челси угрюмо промолчала, досадно жуя конфету. — Ты, кажется, молилась богам света и любви, когда твоя сестра страдала, — напомнила тут Челси. — Да, я молилась им, потому что только они, как мне кажется, могут мне помочь, — призналась Акаме. — Но разве боги стали бы помогать твоей сестре? Почему бы тебе не молиться бесам и злым духам? Как это делают карапаны? — спросила Челси. — Злые боги не стали бы помогать моей сестре, они же злые, — лаконично ответила Акаме. — То есть служить злу, но, как чуть что, простить о помощи богов добра, а? — А что мне ещё остаётся? Только те, кто есть любовь, свет и добро, могут мне помочь. Если они не помогут мне, никто больше не поможет. Если бы у тебя была сестра, ты бы молилась? — вдумчиво Акаме. — Если бы я богов света и любви о чём-то просила, то только, обещая отречься от зла, — сказала Челси. Акаме подумала, моргая: — Ты права… если боги света и любви видят меня, мне нет прощения. Я раньше не думала об этом. Или не хотела думать, — Акаме расстроилась. — Ты всегда можешь отречься от зла, — оптимистично сказала Челси. — Свобода воли… Что если боги света и любви спасли твою сестру не просто так, а из мысли, что ты больше не будешь служить злу? Акаме подумала, что Челси всё так подстроила, чтобы её вербовать. Но даже если так, Акаме посчитала её слова полными прямого смысла: те боги света и любви, к котором она взывает, явно не хотели бы, чтобы она делала то, что делает. — Я подумаю… Акаме промолчала, ушла в себя. Челси доела конфету. Отошла от неё. — О, боги света и любви, я помню, что ваш голос — голос моей совести. Я понимаю, что служу злу. Я понимаю, что вы не хотите этого… Акаме закрыла глаза. Она вдруг осознала, сколь маловероятно выживание Куроме и сколько маловероятна их встреча. Тогда её пронзила догадка: — Боги, вы всё это время спасали мою сестру, потому что я просила вас об этом! Осознав сие, Акаме почувствовала себя ужасно должной по отношению к богам света и любви. А потому она ощутила стыд — стыд за преступления, которые она совершает. Акаме всегда хранила веру в богов свет и любви, потому всегда знала, что существует добро и зло, потому всегда понимала, что они делают зло. — О, боги, я и моя сестра совершили столько зла, а вы ещё добры к нам? Акаме зарыдала в слезах стыда и раскаяния. — Эй, что такое? — подбежала к ней Челси. Акаме поведала ей свои мысли. — Акаме, я уверена, боги света и любви как раз направили тебя на путь истинный! — похвалила её Челси. — Даже если вы это всё подстроили, чтобы завербовать меня, знай: это боги добра и света стояли за вами, — Акаме уверенно вытерла слёзы. — О, Акаме! Если мы говорим на чистоту, то… Я хочу сказать, что люблю тебя! Я на самом деле не люблю никого из них, я только работаю с этими женщинами, но в тебя, Акаме, я влюбилась с первого взгляда! Я поняла, что в тебе есть что-то хорошее! Наверное это сама Йаванна свела нас! На радостях, Челси начала обнимать Акаме, и Акаме в ответ, оптимистично улыбаясь, стала отвечать на эти объятия — дело быстро дошло до поцелуев, а потом девушки очутились на траве, сбросили одежды и стали целоваться, сосать и ласкать. Акаме от души внимала Челси, она распалилась, обливаясь страстью и жаром. Голая кожа слилась с другой голой кожей, ноги и руки искренне сплелись в союзе с влажными и горячими языками. Любовь, прекрасное ощущение — Акаме вся потеряла голову от этого чувства — и смогла вернуться на бренную землю лишь тогда, когда в рот Челси вырвался разряд, когда туда вошёл её тёплый сок, вкупе с сокращениями девичьего нутра. А вот у Челси такое сейчас не прошло — и не удивительно, если учесть, что она ещё не кончила. И Акаме пришлось потрудиться — брюнетка целовала, сосала и тискала вагину Челси в ответ, давала той тереться о собственное лицо этим нежным, влажным и мокрым местом. Больше и больше сока истекало из норки Челси, и вот наконец и внутри этой горячей щели случился блаженный прибой — прямо над лицом Акаме пошли волны тепла и удовольствия. Челси на волне истомы припала лицом к грудям Акаме и вдумчиво слушала то, как стучит её сердце. Конечно, Акаме хватило всего несколько раз заняться этим с Челси, чтобы страсть, затмевавшая ум, прошла, уступив место просто приятному и тёплому отношению. Акаме более не сходила с ума от Челси, просто хорошо к ней относясь. А вот сама же Челси, кажется, надолго потеряла голову от Акаме. — Знаешь, — призналась она ей однажды, — я бы помогла тебе сбежать… при условии, что ты бы никогда не вернулась на сторону Империи. — Я не брошу Куроме. А она не в том состоянии, чтобы бежать, — сказала Акаме. — Я бы сама с тобой сбежала, но у меня долг — я чувствую, что должна спасти Империю от клики, — была такого мнения Челси. Через некоторое время, когда между девушками возникло доверие, Челси проучилась за то, чтобы пойти погулять с Акаме. Акаме наконец поняла, где они находятся — это самый юг водной столицы. Здесь много дач, имений и особняков зажиточной части населения. Здесь цветут многочисленные сады, разбиты скверы и парки. — У меня на родине в такое время года в таких местах устраивали праздник Йаванны, — счастливая Челси простирала рукой в сторону деревьев. — Молодые девушки сбегали в рощи и за ними бегали юноши… Хе-хе! Охотится можно было и на юношей, и на девушек, без разницы, кто ты сам. Хе-хе! Челси также много рассказывала Акаме о социализме. Они также много беседовали о религии и философии. Однажды Акаме выказала желание сходить в храм. Челси выпросила разрешение. — Всяко Акаме сожрут мои дети, если она вздумает убегать, — спокойно отнеслась к этому Меррайд. — Жалко тут мне может быть лишь то, что Акаме погибнет. Меррайд, надо сказать, как и Челси, питала страсть к Акаме, потому беспокоилась о ней в какой-то, пусть даже малой степени. Акаме и Челси сходили в ближайший храм Созидательной Силы, находящейся под патронажем Революционного движения. Священники здесь в той или иной степени прямо призывали не мириться с произволом властей. — У человека добро в душе, данное нам от богов! Если так, то человек, добрый человек, наделён всеми достоинствами! Даже раб имеет право на уважение! Местные проповеди отличались прогрессивной повесточкой. — До тех пор, пока у человека в сердце хоть немного добра, боги света и любви с ним! После проповеди, Акаме получила возможность поговорить с проповедником с глазу на глаз. — Скажите, боги добра и света могут простить и принять к себе убийцу? — Если у убийцы есть хоть немного добра, они могут принять его. Таков непреложный закон природы. Боги добра не могут пойти против своей природы. Они — как исток, а доброе в твоём сердце — как продолжение их источника. Акаме подумала: — Если боги добра существуют, то почему в мире так много зла? — Потому что… — священник показался очень серьёзным в этот момент. — Потому что они слабее богов зла и тьмы в этом мире. Скорее всего они появились позже. — Если боги зла сильнее, почему они ещё не уничтожили богов добра? — Если столкнуть два потока нос к носу, сильный поток пересилит, но не сможет убрать исток противника — то есть добро и любовь всё равно будут, даже если зло, как это очевидно, сильнее. Во всяком случае я не могу объяснить иначе, — развёл руками священник, — почему боги не карают злодеев немедленно? Почему происходят зимы, ураганы и землетрясения? — Кто же будет молиться таким слабым богам? — Акаме сузила веки. — Те, кто ценит добро за то, что оно добро. Такие люди всегда будут, пусть в меньшинстве. Акаме несколько раз приходила к этому священнику, пока одежды, прямо во время проповеди, его не арестовали. — Этот человек проповедовал ересь! — выскочил на его место какой-то человек из конгрегации. — Боги добра и любви осуществляют свою волю через Понтифика и Императора! Как через Луну и Солнце падает их свет на нас, так и нам даны два светила, чтобы вести нас! Этот хулитель говорит, что боги добра слабы, но как они могут быть слабы, если все мы ощущаем жар Солнца? Тут у легата конгрегации спросили, а почему происходят землетрясения, ураганы и иные природные бедствия. — Это боги добра пропускают всё это, чтобы наказать грешников! На это многие возмутились, говоря, что природные бедствия, болезни и дикие звери губят не только злодеев, но и тех, кто не был замечен в чём-то дурном. — Воля богов выше нашего разумения! Если злодей жив, а праведник умер как бы ни за что, то на самом деле так устроили Нус и Логос — Ум и Воля богов! [4] Если боги убили того, кто кажется невиновным, то значит — было за что! — ответил легат конгрегации. — Добро есть добро только тогда, когда мы понимаем его как добро! — высказал на это один из наиболее рьяных приверженцев арестованного. — Иначе как мы тогда отличим зло от добра? Если слуги злых богов будут жарить наших детей и говорить «это такое добро, вы просто не понимаете» — то как мы отличим зло от добра? — Воля Императора и воля Понтифика — вот единственные, чья доля — возвещать волю Небес! Их — коснулся Логос! — гневно ответил легат. Это вызвало волну возмущения. — Что же это мы, как скверные огнепоклонники, всех ненавидящие, будем величать Императора благим, когда он делает вообще совсем что угодно? — Даже срёт мимо!.. — добавил кто-то с юморком. — Император — это маленький мальчик! Мы что, не знаем этого?! Даже мы здесь, в Свиуне, знаем это! — А я был в Кафедральном соборе: новый Понтифик Болик сделал там бордель: он дурманит малолеток, чтобы торговать их телами! — Хула! Всë — клевета! Грязная клевета! — закричал на это легат конгрегации. — Вы все наслушались ереси! — Наслушались ереси?! Легат явно был в меньшинстве. — Я своими глазами видел, что и как устроил этот ублюдок Болик! — Что?! Вы посмели назвать Его Святейшество хульным словом?! — легат налился ярости. — Арестовать его! Ваш язык будет вырван! Прихожане, однако, воспротивились — агенты конгрегации не смогли пройти через них — критик Болика дал дёру. Акаме и Челси пока оставались лишь безучастными наблюдателями, к своему сожалению. Видя, что верующих много и они в гневе, агенты конгрегации поспешили дать дёру сами. Они пока побоялись взять под арест священника. — Вам нужно уходить, здесь опасно. Но святой отец покачал головой: — Я должен позаботиться о спасении вас от зла, потому мой долг проповедовать против лицемеров. Затем проповедник продолжил речь: — Я беседовал с огнепоклонниками! Их вера, хоть всем нам ненавистна, похожа на нашу. Они тоже верят в добрых и злых духов. Но… они возвели в почёт стихии, думая, что их легко осквернить. Они думают, что если один человек перенёс труп, то не следует до конца жизни касаться этого человека. Они думают, что трупы надо скармливать псам. Они верят, что если ты пописал на голую землю, то нет тебе прощения. Они верят, что если ты лёг с женой в месячные, то не только родители, но и их дитя будет приговорено к вечной пытке: родители будут есть и варить его вечно [5]. Их вера показывает нам, как можно извратить добро и зла, если не думать головой. И вот как хотят извратить добро и зло лицемеры, засевшие во главе нашей Церкви. Челси тихо шепнула Акаме: — Огнепоклонники ненавидят всех, то все ненавидят огнепоклонников, а если оно так, то — трезвый расчёт отождествить их и официальный Понтификат. — Этот человек… намеренно сподвигает народ к восстанию? — поняла Акаме, она спросила об этом, когда они отошли в сторону. — А разве это не единственный выход? Кому как не тебе знать, как прогнила Империя? Понятное дело, что любая власть может до какой-то поры совершать злодеяния, но наша власть перешла этот предел! — Челси была решительна. Акаме вернулась обратно к Куроме. Сестра последнее время чувствовала себя лучше, но по-прежнему выглядела бледной, а в глазах читался страх. Но это был страх не перед повстанцами: — Акаме, я боюсь, что Дьявол вырвет мою душу! Мне говорили, что все мы — слуги Дьявола! Потому, когда нам становится плохо, это потому, что Дьявол вырывает нашу душу! Дьявол тянет душу когтями! Куроме верила в это, судя по ужасу в её глазах. — Не бойся, я уверена, боги света и любви спасут твою душу! — Акаме тогда искренне испугалась, что Дьявол действительно может забрать душу Куроме. Потом Акаме не раз говорили, что эти мучения — всего лишь эффект наркотиков, а не нечто дьявольское: но Акаме видела Дьявола своими глазами в ту ночь, она знала, что клика министров водит дела с самим Князем Тьмы. — Чтобы спасти душу Куроме, я должна встать на сторону богов света и любви! — решила она. — Я знаю, что вы слабы, боги света и любви, но вы берегли нас, несмотря на то, какими преступлениями мы с сестрой себя запятнали… Когда Акаме высказала об этом свои мысли сестре, то Куроме отнюдь не разделила их: — Акаме, если ты обратишься к добродетели, то Дьявол точно будет в гневе! Он поглотит меня! Поглотит! Если Акаме воспитывал Гозуки, который считал всех «потусторонних существ» всего лишь иными формами жизни, которым, по сути, нет большого дела до людей, то Куроме воспитывали в вере во всемогущество зла: Куроме ещё больше испугалась, когда Акаме заговорила о таком: — Ты говоришь, это боги любви и света нас оберегали?! Нет, сестра, это был Дьявол! Дьявол хранил нас, чтобы мы дальше делали зло, сестра! Акаме, я не хочу попасть в лапы Дьявола! Ты не представляешь, как это мучительно! Акаме не знала, что сказать. Она видела слёзы и панику Куроме. — Акаме, обещай, что никогда не станешь служить богам света и любви?! — Нет, Куроме, я не могу тебе это обещать! Акаме дала такой ответ по двум причинам.       Во-первых, она искреннее верила в богов света и любви.       Во-вторых, Акаме понимала, что её хотят завербовать. Если она сейчас пообещает служить злу, то на следующий день Куроме убьют, скажут, сама умерла, а чтобы спасти душу, надо будет работать на богов света и любви, то есть на Революцию. Акаме просчитала ход мыслей тех людей, в чьих руках она находилась. — Куроме, я не верю, что Дьявол помог нам бежать через проклятый лес. Дьявол всегда губит своих слуг, на то он и Дьявол. Я верю, что мы живы до сих пор благодаря тому, что я — единственная, кто взывала к богам света и любви. Они помогали нам, не смотря на зло, которое мы творили, потому что, наверное, не могли иначе. А потому я должна теперь облагородить их. — Акаме, я буду ненавидеть тебя вечно, если попаду в лапы Дьявола из-за тебя, — сказала Куроме. — Так ты решила? — спросила Челси, стоя поблизости. — Да, я теперь за вас, — сказала Акаме. К ней вышла вся бригада Орбургов. — Что ж, в таком случае, ты знаешь, что должна сделать, чтобы стать одной из нас, — сказала Меррайд. — Да, я сделаю это, — Акаме посмотрела тоном хладнокровного убийцы. После потери Куроме, её товарищ и любовник Натала страдал. Блондин делил ложе с Гин, стараясь позабыть об утрате. Благо, Гин Натала любил больше, чем Куроме. А вот Грин не находил себе места — убийца начал выпивать, и так как его организм сопротивлялся всему такому, ему приходилось выпивать очень и очень много, чтобы хоть немного почувствовать себя пьяным. Разве что Цукуши могла своими объятиями успокоить его. Гай после потери Корнелии также злоупотреблял алкоголем, а ещё непрерывно сношался с проститутками. Только Пони и Наджашо чувствовали себя более или менее ничего. — Отец! — в этот дождливый день Акаме вдруг оказалась в штабе. — Акаме! — не было пределу радости Грина, когда он душил Акаме в руках. — Я с трудом вырвалась из плена! — Акаме рассказала свою легенду. Разумеется, на руках у Акаме не оказалось никакого шингу. — Ничего, Акаме, как твой отец, я пока временно дам тебе свой тэйгу, — к большому удивлению, Гозуки передал в руки Акаме свой легендарный Мурасаме. — Ритуальный меч Дьявола, — Акаме с долей суеверного трепета приняла в руки этому оружие. Но в то же время, она ощущала себя Избранной. — «Я пока ещё в руках богов света и любви, пусть даже в моих руках — сила Дьявола!» — подумала она. — Пора, девочки, — Меррайд села в окружении чрезвычайно крупных гусениц, которые начали сплетать вокруг неё кокон. Грин страстно и невероятно любовно целовал Акаме в эту ночь, пока снаружи шёл дождь. Гозуки нечто предчувствовал, потому приказал Пони, Наджашо, Натале и Гаю быть не здесь, а перейти в иное место. Гозуки одновременно не хотел подвергать детей опасности, и одновременно считал себя в силе справиться с любой бедой. Акаме совершила надрез. — Прости, Грин, — после секса, встала она с постели. — Акаме?! Как?! Что?! Акаме, конечно обернулась, и Грин увидел её слёзы перед тем, как смертельное проклятие добило его. Гозуки почувствовал великую угрозу. Через несколько секунд стена оказалась пробита броском его ногтей. Акаме, без промедления, и полностью гола, выпрыгнула в окно. Она не обратила внимание на то, что кожей разбила стекло. Осколки её поцарапали. Босые ноги соприкоснулись с лужей. Дождь лил сверху, а дом быстро разрушился с этой стороны. Руки и ноги извивались на огромной скорости, волосы уподобились копьям. — Акаме, ты предала меня! — один только голос Гозуки в этот момент мог лишить жизни обычного человека. Не говоря уже про вид и силу. — Но ты верно не ждал этого! — Акаме сжимала Мурасаме, одновременно чувствуя, как тьма от меча разливается по её собственным жилам. — Я не справился с воспитанием! Но ничего, я больше не дам тебе убить моих детей! Гозуки метнул брёвна, заложенные в каркас здания. Акаме уклонилась, голым телом буквально пролетев по лужам. Одновременно чернота стала её обволакивать. Красные глаза Акаме стали парой огней. Линии крови пошли по всей коже, как было хорошо видно. — «Она использует козырь! И ещё одна!..» Гозуки уловил ещё одну великую опасность с неба, и отпрыгнул на десятки метров, после чего побежал по крышам, чрезвычайно быстро перемещаясь между ними. Во мраке над городом появился летящий силуэт — свист… — Цукуши, вы мне — больше не семья! — Акаме представала перед своей сестрой. — Предатель! Да будь ты проклята! Умри! Цукуши взялась палить из своего шингу, пули, летящие по неправильной траектории, стали заходить с разных сторон. Акаме встретила каждую, отбив одну из них прямиком в Цукуши. — Ва-аа! — когда пуля такого калибра пробила насквозь торс Цукуши, то бедную девушку отбросило в стену. Она погибла мгновенно, на лице застыл шок. Акаме могла бы сейчас вспоминать все те моменты, которые она пережила с Цукуши — с той, кого она любила, как родную сестру, но кого ей пришлось убить. Вместе с Грином, который был её мужем. Но, прежде траура, ей требовалось настигнуть отца — самый опасный убийца в Империи не должен был сбежать! — Ты быстрый паук, а я — та, кто вас есть! Стремительно летящая, насекомоподобная тварь пала на Гозуки — у неё были бархатные крылья, многочисленные острия на конечностях. Но главным оружие её был шингу Акаме. — «Не выйдет!» Гозуки немедленно воспользовался своей эластичностью, чтобы спрятаться в ближайшем доме. Меррайд с крыльев смахнула муравьёв, чьи задние части тел были раздуты, каждый взорвался, подобно гранате. Гозуки выскочил из горящего дома, прыгнул на стену, оттолкнулся, метнулся ближе к противнику — в своей длинной руке демон-ракшас держал хлыст-шингу Грина, его окончанием он схватил основание той конечности, которая держала Кириичимонджи. И лезвие оказалось погружено в брюшко монстра-насекомого. Разложение пошло внутрь, Миррайд стала стремительно гнить заживо изнутри. Гозуки врезал по существу, направив его полёт теперь вниз. Меррайд рухнула в здание, пробила крышу, несколько этажей смелись в руины. Гозуки же восстал над ней, он весь дрожал, словно мираж. Многочисленные ядовитые насекомые вырвались из пор этой матки. Гозуки раздулся, словно воздушный шар, дунул так, что смёл пыль и облако мошек, а потом своими волосами, как копьями, прицельно добил оставшихся. — Хуемразь! — взревела Меррайд, ещё больше разламывая эти руины, под которыми истекали кровью несчастные. — Завали хлебало! — Гозуки нанёс удар хлыстом по голове Меррайд, которая даже в такой форме, абсолютно пугающим образом напоминала людское лицо. И пока он это делал, по крышам металась тень с парой алых глаз. Очень быстро. Акаме взлетела над Гозуки. Лицо демона напряглось, как никогда в жизни. — «Как она опасна!» Впервые, ощущение опасности, не оберегло Гозуки, а напротив, помешало ему — даже ракшас оказался скован страхом. Миррайд схватила хлыст, что было сил, дабы не дать демону-ракшасу воспользоваться этим оружием. Тогда он вырвал Кириичимонджи из Меррайд — два меча столкнулись… И шингу разлетелся на обломки перед тэйгу! Десять чёрных росчерков прошлись по Гозуки! Акаме, вся во тьме, приземлилась среди деревянных обломков, где протягивалась Меррайд. Их омыл кровавый дождь. Остатки Гозуки, нарезанного в ошмётки, разлетелись ко всем сторонам света, пали здесь и лужи крови вылились из них. — Ты молодец, Акаме, — заговорила Меррайд. — Вот теперь ты — глава клана Орбургов! — Мне не нужно такой чести, — тьма сошла с Акаме, голая и растрёпанная девушка наконец смогла заплакать под дождём, вода смывала кровь. — Как хочешь… Убей меня, Акаме и скажи всем, что это ты меня победила… — говорила Меррайд. — Проклятие твоего шингу разлагает меня изнутри. А твоя победа надо мной сделает тебе репутацию и чин… Акаме встретилась с оставшимися товарищами. Она совершенно искренне плакала над смертью Гозуки, Грина и Цукуши. Натала, Гин, Гай, Пони и Наджашо ценой стараний Акаме попали в засаду. Накануне Акаме принесла еду товарищам, но так случилось, что всё съела только Гин, сильно проголодавшись. — Ва-а-а-а! — живот блондинки лопнул и прямо из внутренностей вырвался рой чудовищных насекомых. — Акаме — предатель! — Наджашо не даром был вторым после Гозуки, он сообразил. Потому в следующий миг парировал Мурасаме своим мечом водного дракона. Наджашо всегда был хладнокровен, но даже сейчас в его глазах возник явный и отчаянный вопрос: «Почему? Ведь они же семья?!» — На! — Гилберда налетела на блондина и отправила его в полёт, мечник врезался в стену и пока затих. — Акаме — предательница! — вскричала Пони, умудряясь всё же поймать чакры, пущенные Кассандрой. Натала, быстро отойдя от шока после смерти Гин, своей жены, в ярости обрушил свой шингу на землю. Ударная волна пошатнула тех, против кого была направлена. — Акаме! Я убью тебя! — Гай очень разозлился. — На! — Пони первой наскочила на Гилберде: Гай был уверен, что Пони справится, ведь шингу-браслеты на ногах делают её невероятно сильной, но Гилберда легко закрылась руками от ступней Пони — пусть даже алхимические доспехи частично слетели от этого. — Я с ней! — очень испугавшись, что ещё и Пони погибнет, Гай сам сошёлся с Гилбердой: та попыталась огреть Пони мечом Кхорна, но только срезала девице волосы — Пони всё же была быстрее. А потом уж Гай схватился с Гилбердой — сперва обмен ударами, кулак о голое тело, настоящая богатырка, Гилберда потеряла алхимическую броню. Но даже без неё, она держала удары Гая. А Облачение Геи пока держало меч Кхорна. — Умри! — Пони открыла пальбу из пистолета в спину Гилберды, но даже пули отскочили от её голой кожи! — Кровь за бога крови! — Гилберда обрушила бронзовый меч против Облачения Геи с такой силой, что доспех этот дрогнул, пусть и не пробился… Гай почувствовал, что смерть близка, если дело будет так, потому выложил всю силу в то, дабы обратить твердь в зыбучий песок — Гилберда по прямой мгновенно ушла под землю. — Акаме! — Пони схватила шингу Гин, оно выглядело как очень большой нож, и парировала им Мурасаме. Ноги Пони налились силой благодаря браслетам, она так топнула, что сейсмическая волна подхватила Акаме и швырнула в сторону ближайшего дачного заборчика. — Ва-а-а-а-а-а! Но Пони не суждено было ликовать над этой победой: — Не-е-е-е-е! Девица пронзительно закричала, когда увидела, что её ноги ниже колен превратились в фарш из раздробленных костей и перемолотого мяса. Голос жены вернул Наджашо из забытья: — Дура… Пони… никогда не бери в руки два шингу сразу! Наджашо плотно схватил пальцами свой меч. Группировка младших бойцов клана Орбургов присоединилась к битве — всё пошло не по плану с самого начала: Гин слишком рана умерла и Наджашо слишком рано догадался, что Акаме — предатель. — «Я взываю к твоей силе, Водный дракон!» Волосы Наджашо мгновенно отрасли до пят. Акаме очухалась после того, как её хорошенько отшвырнуло. Увидев тут бой, имперские солдаты ринулись сюда, стреляя из пистолетов и обнажая сабли. — Умри! — Натала настиг Кассандру — четырёхрукая пыталась сбежать, но Натала послал ударную волну, которая выбила землю из-под ног девушки. — Умри! Полный гнева, блондин удлинил свой шингу — лезвие поразило Кассандру прямо между ног. — Вот хуемразь! — в ярости успела выкрикнуть лесбиянка, её разделило от вагины до пупка. В качестве её последнего возмездия, многочисленные ядовитые мухи и летающие жуки накрыли Натала. — Умри, сука! — Гай вцепился в голову Гилберды, сделал землю вновь ужасно твёрдой, плотно захватил породой противницу, встал ногами ей на плечи — усилия дали страшный плод: Гай буквально вырвал голову Гилберды, прямо со спинным мозгом! Звук рвущегося мяса живого человека разнообразил битву. — За Корнелию вам! — поднял Гай голову, от которой активно брызгала кровь. Акаме несколько раз ударила по нему Мурасаме, но не смогла пробить Облачение Геи. — На! Гай волной песка сбил рой насекомых. Наджашо атаковал Акаме — она парировала Водяного. Она чувствовала, как магия аквамаринового меча Наджашо пытается заставить её кровь вырваться из вен, но Акаме сама была тем ещё демоном. Быстрая последовательность ударами — чёрный Мурасаме и Водный дракон страшно оглашали всё вокруг своими звонкими столкновениями. — Гил… — умирая, Кассандра увидела то, как полетела по земле голова её возлюбленной. Слёзы хлынули из очей четырёхрукой. — Сдохни! — полный остервенелой ярости, Натала одним прямым обрушением своего шингу, превратил Кассандру в кровавое месиво, она буквально стала брызгами, которые полетели во все стороны. — Умри, сука Акаме! Умри! — Гай побежал к предательнице. — Убей Акаме, Гай! — на том Наджашо сам бросился против рядовых бойцов клана Орбург — остервенелые лесбиянки в этот момент крушили солдат Империи: каждая из них была крайне сильна, проворна и смертоносна. Но высокие индивидуальные боевые навыки не столь хороши в массовой мясорубке — обученные и профессиональные солдаты выносили их чистом и количество сабель — потому быстро и активно рядели бойцы с обеих сторон. Одна из лесбиянок с шингу-рукавцой Корнелии проредила сейсмической волной толпу хуемразей, прорвалась с прыжка до Гая — дала громиле в бок. Гая запустило в полёт на два десятка метров — Акаме поняла, что это её шанс. Лесбиянка выложила слишком много сил, отчего рукавица разлеталась в клочья, одновременно оголив её руку до кости. Вскричать от боли борцуха не успела — Наджашо срезал ей половину головы. Облачение Геи слабело, когда его владелец не стоял на земле — и не успел Гай коснуться благословенной стихии, как Акаме поразила его — доскочила параллельно его пролёту и вогнала самый конец Мурасаме. Облачение Геи до того ослабло из-за меча Кхорна, а теперь сдалось под натиском тэйгу — в конце концов шингу слабее тэйгу. — Акаме! Что б тебя! — успел изречь Гай перед тем, как проклятье остановило его сердце. Пал он уже на земле: в предсмертной муке доспех Геи страшно изменился, слился с мясом и стал какой-то отвратительной бесформенной грудой. — Умрите! — Наджашо воззвал к магии своего меча — и взорвал изнутри оставшихся лесбиянок. Среди брызгов их крови, принц-блондин устремил Водный дракон к Акаме, пытаясь сконцентрировать всю свою силу, чтобы добить её таким образом. Но Акаме уже покрыла демоническая тьма — смерть Гая дала ей возможность использовать козырь своего тэйгу — стать настоящим демоном. Магия Водного дракона теперь не действовала на неё полностью. — Надо же Акаме! Хоть ты стала сифрангом, мы всё ещё дороги тебе! Сказав это, Наджашо быстро метнулся к останкам Гилберды, вынул из рук трупа меч Кхорна. — Возьми Пони и беги, Натала! Натала не стал обсуждать приказ — всё ещё очень сильный и быстрый, блондин схватил Пони, у которой теперь не было ног, и побежал с ней за плечами. — Умри, Акаме! За своё предательство! — Наджашо ринулся сразу с двумя мечами, каждый из которых пылал силой. Акаме, ставшая чёрным демоном, встретила его — удар за удар и бросок за броском — Акаме отбивала сразу две меча, которыми Наджашо мельтешил, как дьявольски бешенный. Акаме нанесла один мощный удар по бронзовому мечу — артефакт Кхорна разломился. Водный дракон отбил Мурасаме, отдача отшвырнула демона Акаме в стену. Она резко уклонилась от выпада, который пошёл по стене, и снёс её полностью. Град кирпичей завалил её, но она вырывалась и бросилась дальше. На пути попалось дерево, девица-демон голыми руками вырвала его с корнем и кинула. Наджашо разрубил ствол всего лишь махом. После рывком почти настиг её — Акаме подвернула ноги и упала. — Умр… Наджашо вдруг замер, из глаза — почему-то только из одного — пошла кровь. Меч Водного дракона развалился в руке. И Наджашо пал. — Кончилось… Акаме распрямилась и тьма сошла с неё, она взяла Мурасаме. Она не стала добивать Наджашо, будучи уверена, что он мёртв. Она взглянула на ту кучу трупов, которая осталась от побоища. Её семья лежит в крови благодаря её предательству. Вот какие вещи надо иногда делать во имя добра. Акаме была сейчас уверена только в одном — Куроме ей это не простит. *** Поток пламени охватил оставшихся убийц-лесбиянок, оружие выпало из рук горящих и вопящих девушек. — Вперёд! — скомандовал Болс после того, как вобрал в своё тэйгу ранее исторгнутое пламя, и оставив после этого дымиться обугленные трупы. — Есть, шеф! — весело прорвалась сюда Мэз — четыре демона-ракшаса пошли в ход. — Радуйся, Мэз, что твой отец свободен от этой работы! — Стен пробил рукой каменную стену. — О, что это?.. — заглянул Ибара в одно из помещений. Они нашли Куроме, привязанную к кровати…