Poison

      Образцовые схемы не менялись из года в год. Всё началось ещё в детстве, когда зоркий девичий глаз нашёл на чердаке позабытые отцовские дела, а пылкий и неугомонный ум не смог оставить их в покое. Любопытство обвивало прочным коконом маленькое и впечатлительное сердце, погружая в сумрак преступный. Сколько ей исполнилось тогда? Точно было больше четырнадцати, и оба мизинца на руках оставались сломанными после неудачной ребяческой авантюры, но это не мешало юной Сакуре лезть в пыльные ящики, чтобы выпытать для себя новые сведения. Отца отправили на заслуженный отпуск, и некоторые его громкие победы над злодеяниями ушли вместе с ним из полицейского участка, поселившись под крышей на мансарде.       Первым увиденным трупом стала девочка, младше неё на два года. Да, Харуно отчетливо помнит ту липкую дрожь, смешавшуюся с паникой, что крепко обвивала нитями каждый сантиметр девственного ума. Незапятнанного и не опороченного ужасами, существующими по соседству с ней на одной планете, стране, городе и, быть может, той же самой улице. Мама тогда кричала громко и сильно, проклиная отца за то, что тот не спрятал должным образом запретные для неокрепшего ума материалы. Стены их квартиры тряслись от яростной перепалки между родителями, пока Сакура, успев вырвать из отчета одну фотографию, мирно ждала окончания скандала в комнате, освещаемой лишь одним лиловым ночником. Она спрятала снимок под декоративную подушку, легла поверх неё и всё раздумывала над тем, как больно было той девочке умирать, не говоря уже о том, что один лишь факт смерти пугал, как ничто до этого.       Она думала, что умирают легко и непринужденно, по своему хотению уходя на тот свет. Повзрослев, Харуно старательно стирала отголоски своих давних раздумий, не жалея ни единого воспоминания и чувства. Работа дала ей понять, что Смерть, на самом-то деле, никогда по собственному хотению руку не протянет, больно надо возиться с таким количеством людей. У Костлявой ведь помощники есть в облачении чёрном, что сменяется иногда оранжевым или светло-синим. С усмешкой Сакура подмечает: Смерть не высовывается дольше, чем на пять секунд в реальный мир. Те, с кем Харуно имеет ежедневный контакт, вместо неё по обожженной грехами земле ходят с топорами в руке и, подчиняясь каким-то доводам, лишают жизни других людей.       Всё так просто. Как дважды два.       А схема не менялась. Из точки «А», сверкая кровавыми достижениями, сбегали главные победители-убийцы, призы духовно-нравственные забирая с собой и пытаясь вокруг пальца блюстителей закона обвести. В точке «В» их ждал опустошенный дом, хотя чаще всего ничего не подозревающая жена с детьми. Внутренний дьявол ликовал в них, упивался и захлёбывался содеянным, обмазывался совершенным преступлением, словно шоколадом. Уходил под утро, туманом растворившись в голове, оставлял преступника наедине со своими мыслями, не жалеющими его. И в точке «С» встречало всех их жуткое незнание, превращающееся в беспощадную пытку. Для чего? Зачем они сделали это? И мириады импульсов, посылаемых первобытной боязливостью, затрагивали разум. Превращали его в паутину кривых домыслов, лишали здравомыслия и такой нужной хладнокровности.       На их месте Харуно бы не отсвечивала. Многие на рожон лезут, целенаправленно забывая, что полиция никогда не была глупа. Подставляют свои запястья всему миру, но рот заклеив, молчат о том, что совершили. Изнутри, как правило, их холодный рассудок в тандеме с совестью и виной перед близкими пожирают без остатка. Кому захочется сидеть в тюрьме, не видя нормальной жизни?       Уже окончив школу, Сакура твёрдо знала: призвание её кроется в том же полицейском участке, в котором отец проводил все дни и ночи, приходя домой только на пару часов. Фотография погибшего от насильственной смерти ребёнка татуировкой отпечаталась поверх мозга, теперь ежедневно напоминая, зачем она тут. Святые цели, возникшие в подростковом периоде, укоренились где-то в подкорках души, став стержнем моральной силы. Оттуда она черпала их, когда казалось, что весь мир обрушится и задавит её.       Сакура любит работу за многие вещи. За многие и ненавидит, спихивая их на Шикамару. Но отвертеться от всего сразу не получалось, да и выглядело наглым и бессовестным игнорированием обязательств. Залетавший в салон прохладный ветерок тянул за собой снежинки, радио работало достаточно тихо, чтобы не затмить ход размышлений. Она приближалась к нужному району, сбавляла скорость всякий раз от перенапряжения и до зуда под кожей хотела избавиться от назойливого чувства, томящегося под сердцем. Ровные ряды домов богатых людей не удивляли её, с приоткрытым ртом ходить было бы стыдно. Ужасно стыдно. Вечно зелёные лужайки, осыпаемые каплями воды ежедневно по утрам, сейчас скрывались под толщей снега, укрывшего собой всё ровным слоем. Крыши и дымоходы, украшенные жёлтыми гирляндами, точно как и фасад, даже днём выглядели крайне праздничными, не говоря уже о вечере. Сразу в глаза бросались расчищенные дорожки, пустые тротуары, по одну сторону которых шли сугробы. Наверное, стоит думать, что живущие тут люди заслужили это нелёгкими трудами.       Она оставляет машину на платной парковке, показывая удостоверение. Молодой мальчишка застывает, глядя растерянно на Сакуру, и ей ничего не остаётся, как самой выписать себе чек, взяв с его руки прибор. Может быть ему всё ещё не рассказали, что каждый новый приезжий должен иметь хоть какой-то именной документ и показать его по первому требованию. Были бы это какие-нибудь богом забытые трущобы с бегающими по улицам крысами, то никого бы не стало волновать присутствие полиции и новоявленных приезжих.       Перво-наперво Сакура подходит к участку, по-прежнему закрытому для прохода и посещения. Жёлтая лента натянута по периметру, концы её в некоторых местах колышутся, навевая уныние. Сбросившие ещё осенью листву деревья на заднем дворе полукругом стоят, протягивая к небу и друг к другу тёмные оголенные ветви. За их стволами скрывается тропинка, ведущая к лесному озеру, что сейчас покрыто тонким льдом. Потёртые доски забора испачканы каракулями, нарисованными детьми. Тепло и жизнь покинули дом, напротив которого находится она. Открой дверь, впусти внутрь только частичку свежего воздуха и дневной свет, и построение каменное в ответ тут же попытается поглотить мраком и успешно справится с этим. Харуно неспешно пролезает под лентой, проходя дальше по скользкой дорожке и равновесие стараясь сохранить. Безо всяких трудностей видит ту недавнюю картину снующих туда-сюда офицеров и криминалистов, чьи разговоры перемешивались с красно-синим миганием. Сейчас здесь так… тихо. Словно не произошло никакого преступления, а сам дом только-только готов ко сдаче после косметического ремонта. Легко толкнув входную дверь, она проходит внутрь, запертой в полумраке оказавшись. Полицейские таблички с цифрами раскиданы по каждому углу, настенная сигнализация слева мигает жёлтой лампочкой, показывая свою боевую готовность. И в потрепанном ежедневнике Сакура возле первого пункта записывает именно чересчур шумную сигнализацию. По своему виду навороченную и современную, с большим сенсорным экраном. Сработала ли она при проникновении в дом? Или её благополучно отключили, как и всё питание в доме?       Проверяя устройство, Сакура не забывает о перчатках. Низкий хвост прячет под воротником, на ноги надевает бахилы, соблюдая порядок действий при осмотре. Чертыхается, когда сигнализация требует пароля, и не похоже, что дано тут больше одной попытки. Пометив жирным кружком в записной книжке, передвигается дальше по коридору. Мерное тиканье часов проходит волнами по всему дому. Стук её широких каблуков отскакивает от голых стен, не увешанных дорогостоящими картинами или эксклюзивными плакатами. Все окна в гостиной прикрыты шторами, и, наощупь двигаясь с осторожностью по комнате, Сакура добирается до ближайшего окна, раздвигает шторы, прищурившись от чистого и ясного света. Он неравномерно падает на предметы интерьера, оставляя во тьме более укрытые уголки. Обитые синим бархатом диваны пустовали, круглое зеркало над камином в серебристой раме отражало большую часть гостиной и Сакуру. В собственное отражение в последний раз всматривался Артур, кулаками опираясь на ровную поверхность камина и, вероятно, до последнего в себя приходя после неутешительно-сильной дозировки. Сакура опустошенно смаргивает пару раз, прежде чем приходит в себя и перестаёт представлять то, чего представлять нет смысла. Сквозь пронзительные лучи УФ-лампы не было выявлено ни одной капли крови на дизайнерских плитках на всех двух этажах; собаки, обнюхавшие всю территорию вдоль и поперёк, бесплодно постарались, не найдя ничего. Они столкнулись с кем-то, чьи пальцы не тряслись от страха всего сделанного. Это обескураживало Сакуру и вводило в пагубное смятение, хоть и не впервой приходилось с таким иметь дело.       Она обошла кофейный столик, взглядом заинтересованным глядя на книжные стеллажи, подле которых лежало тело. Ни одна деталь, будь она крошечной или противоположной, не указывала на кошмарное убийство. Всё оставалось нетронутым, почти что новым и не испачканным кровавыми разводами. И присев в нескольких сантиметрах от помеченной зоны, Харуно ощутила прошедший сквозь неё ощутимый страх. Страх, принадлежавший не жертве. Внимательно всмотревшись в корешки книг, переходящие от одного цвета к другому и не выпуская из цепкого взора ни одну букву, она победно потянулась пальцами к двум романам Виктора Гюго.       Шикамару обрадуется, увидев ещё одну улику. Только бы он не уснул на рабочем месте до её прихода.

***

— Моё имя Сакура Харуно, — протягивает значок с удостоверением женщине преклонного возраста, — я детектив и расследую убийство вашего соседа.       У неё выхватывают пластмассовую карточку так быстро, что Сакура ещё не успевает договорить и объяснить причину своего прихода. Антрацитовые узкие глаза пробегаются по строкам, поглядывают то на Харуно, то на маленький снимок в левой части, сверяя схожесть. И неодобрение старушки исходит точными невидимым копьями, попадающими без промахов в Сакуру. — Меня обокрали один раз так называемые легавые, так что я вам не доверяю и пускать к себе не буду! — ворчит она, перекрывая проход двумя руками. — Чего надо? — Я бы хотела задать вам пару вопросов, мэм, — уважительно отвечает Харуно, аккуратно забрав свой документ, — по поводу Артура Ричмана. Вы можете здорово помочь расследованию, если поделитесь своими показаниями. — Я знаю, что за лживые показания могут усадить за решетку! — все тем же негодующим тоном ругается пожилая женщина. — Моя память не выдерживает уже расписание телевизионных программ и список продуктов, так что ничем помочь не могу! Вдруг что-то не то скажу, а заставить говорить без ордера вы не можете! С Артуром я не разговаривала, и он со мной тоже. Считал меня поехавшей женщиной, ну и пускай. На барбекю не звал, газонокосилку не возвращал и шумно вёл себя по ночам.       Еле поспевая записывать, Харуно кивает ей. На морозе кожа пальцев краснеет, пока холод пощипывает её, и, перенося всё на бумагу слово в слово, она переминается с ноги на ногу, ощущая, как замерзает сильнее. — Это всё! — старушка оставляет её за порогом, не удосуживаясь выглянуть. — Больше не приходите!       Дверь захлопывается шумно. Отвернувшись и спустившись по лестнице, Сакура кривит лицом, всем сердцем недолюбливая подобных товарищей. С участью безнадежной смотрит на добытые показания, понимая, как это мало для поиска убийцы. Прислуга в остальных домах пожимала плечами, говоря, что не станет отвечать на вопросы без присутствия своих хозяев. Боятся того же, что и та обманутая жуликами дама с разноцветными кольцами и эпатажным видом. Принуждать их полиция действительно не имеет права. Но тогда расследование не сдвинется с мёртвой точки и останется ещё одним позабытым пятном, которое потом перенесут в пыльные архивы, где оно окончательно канет в лету.       Единственный коттедж с горящим светом люстр и светильников располагался по противоположную сторону улицы, и Сакура всем нутром не желала идти туда ради своего шаткого благополучия. Однако репутация на работе была дороже и ценнее. По-крайней мере, ей так казалось, и этим она убеждала себя, поднимаясь по очищенным ступеням. Держалась крепко за перила, не покидающую потерянность чувствуя. И всё, чего хотелось Харуно, — сбежать. Костяшки напротив возгласам истерзанной души соприкоснулись с дверью в лёгком и невесомом ударе, она отошла на шаг назад, готовясь ко встрече с девушкой, лик которой преследовал во снах кошмаром. Не вовремя парализовало мышцы, не в тот момент сердце решило вместо крови по телу молчаливое и холодное презрение пропускать.       Аромат свежей пасты Сакура вдохнула раньше, чем показалась сама Карин. Её безупречный парфюм тонким лезвием прошёлся по уязвимым местам, спадающие каскадом красные локоны не шли ни в какое сравнение с растрёпанным и мокрым от снега хвостиком Харуно. Не теряясь ни на секунду, Карин шире распахнула дверь, встречая детектива приветливостью и учтивостью. Поправив очки на переносице, она кивком пригласила Сакуру внутрь, не выдерживая холода и залетающего внутрь снега. — Здравствуй, Карин, — бесцветно поприветствовала её девушка, — спасибо, что не оставила стоять на крыльце. — Что-то стряслось? — протерев стёкла очков фартуком, спросила Узумаки.       Её взгляд был добрым и искренним. Нежный голос не пропитался злобой или скрытой враждебностью, оставаясь ангельским и мелодичным. Ухоженные кисти рук оглаживали предплечья, родинки рассыпались по рукам в хаотичном порядке. Ни единого виднеющегося шрама, портившего тело. Словно сотворенная талантливым художником, сошедшая со страниц сказок и являющаяся красотой во плоти. Сакура не могла и не должна была сравнивать, но не переставала делать это, даже находясь напротив неё.       Карин и вправду была замечательной. Горькой правдой оставалось давиться, себя не жалея. — Не говори мне, что что-то произошло с Саске, — испуганно отшатнувшись, попросила неразличимо Карин.       Беспокоится. Видно, что готова сейчас всё бросить и помчаться куда потребуется. Карин действительно замечательная. — Я не из-за него здесь, — натянуто улыбнувшись, заверяет Сакура. — Мне бы хотелось поговорить с тобой об Артуре Ричмане, сосед напротив, двадцать восьмой дом с жёлтыми лентами вместо гирлянд.       Вся тревога спадает с белоснежного лица Узумаки вмиг. Расслабившись, она усмехается, оперевшись ладошкой об кресло. — Да-да, хорошо. Если это как-то поможет, то с радостью. Присаживайся пока в гостевой, прямо по коридору, я посмотрю, что там с едой на плите.       Пахнут духи ягодами, жженым сахаром и лавандой. Поступью непринуждённой движется на кухню, доверяя всецело Сакуре и не провожая до комнат. Упрекнуть, обвинить и осквернить не за что — настолько идеальна на первый взгляд, что удушающая и пламенная обида перекрывает нужный воздух в лёгких. В рамках на полках небольшие фотографии, где Карин от Саске не отрывается, целуя и обнимая. Счастливо в камеру смотрит, передавая ту бешеную радость через снимок, но Харуно одно опустошение в себе распознаёт, рассматривая мельком все их фотографии. Её учили относиться ко всем людям с уважением и радоваться чужим достижениям.       Здесь нет места для радости. Она только горько потешается над своей же слабостью перед Карин.       Пытается найти всё самое худшее в ней, не подозревая, что тем самым себя не в лучшее положение ставит. От неловкости зарождается треклятое неудобство. В воздухе аромат одеколона Саске дурит разум, оставляя ссадины, как напоминание о том, что запахом этим наслаждается ежедневно другая девушка. Он тоже… улыбается рядом с Карин. Фотографии ведь не врут ей. Не в его доме, не в их гостевой. — Ну так что? — Узумаки, запыхавшись, падает рядом на диван, с себя снимая фартук. — Какие вопросы? — Их не так много, — открыв ежедневник моментально, проговаривает Сакура, отгоняя от себя отравляющие мысли и переживания. — Было ли что-нибудь странное в доме Артура всё то время до убийства? Может быть он приезжал позднее обычного, может к нему приходили непонятные люди? Всё, что бросалось в глаза. Можешь об этом рассказать? — Особо ничего не происходило, вы же знаете наш район хорошо защищён, — прикусив губу в задумчивости, роется в воспоминаниях Карин, — Артур много устраивал вечеринок, барбекю в частности. Нас звал, но Саске наотрез недолюбливал его, как соседа и человека, поэтому толком я с ним познакомиться не успела. — Ты слышала выстрелы или крики, любой подозрительный шум по ночам? — Машина одна разъезжала кругами часа в два ночи недавно. Потом уехала, но у определенного дома не останавливалась, — отпив сока, договорила Карин. — Мне показался странным водитель. Он поставил автомобиль поперёк дороги, не выходил из салона и ждал чего-то. А потом уехал. Это единственное, что происходило.       Сакура замолчала, подозрительно посмотрев на сжавшуюся Карин. Та перебирала пальцами подол платья, смотря неотрывно на кольцо. — Ты что-то мне не договариваешь, Карин, — сурово подметила Сакура, наклонившись к ней. — Скажи всё, как есть, и безопасность тебе обеспечена.       Она видела, Карин не спешила отвечать, перебирая варианты в уме. И это не нравилось Харуно, что предпочитала получать моментальную честность, а не завуалированную под неё ложь. Сжав ручку, Сакура отодвинулась от Узумаки, дав побольше личного пространства, и не отрывая настороженного взора от скованного стеснительностью и паникой силуэта. — Вы же знаете, что Артур был сутенером? — кротко и еле слышно протараторила Карин. — Накануне к нему заезжала какая-то девушка. Они поругались. Она выбежала на улицу, кричала что-то нечленораздельное, села в такси и уехала. А потом его мёртвым нашли. Помню, что он её назвал puta. — Puta? — переспросила неуверенно Сакура, вписав уже более правдивые слова к другим показаниям. — Ага. — Ты говоришь мне правду, Карин? — поинтересовалась флегматично Харуно, продолжая глядеть на Узумаки. — Если при сопоставлении фактов после официальных допросов обнаружится, что ты обманула меня, то тебя не отмажет даже Саске. — Хотите сказать, что ФБР — бессильная шарашкина контора? — безобидно задалась вопросом она, не рассчитывая на ответ.       Сакура ухмыльнулась, встав с дивана. — ФБР не имеют права вмешиваться без нашего дозволения в преступления, а дело об убийстве Артура принадлежит нам, ровно как и все подозреваемые, — поспешила объясниться детектив, на ходу надевая сырое пальто. — И ещё, Карин…       Они остановились у входной двери, не говоря ни единой фразы. Хозяйка дома всё напряжённо обдумывала замечание Сакуры, не обращая внимания на её выражение лица, и нахмуренный лоб смешил детектива больше всего. Позвав мягко девушку, она положила ладонь ей на плечо, погладив большим пальцем лямку лилового платья. — Ты ведь готовишь сливочную пасту с грибами? Я почувствовала запах. — Да… — У Саске аллергия на грибы, — убрав руку, тактично произнесла Сакура, посчитав себя обязанной предупредить. Откуда взялся таковый порыв — она не знала. И не хотела знать.