Poison

— Мелани, ты идёшь?       Энергично завязав отстиранные от грязи белые шнурки на ботинках, Мелани утвердительно восклицает, не поднимая головы. — Энди хочет, чтобы я быстрее вылезла и села в тачку, так что мы будем тебя ждать на улице, — Тиффани разжевывает яблочную жвачку в коридоре, и её некультурное чавканье вызывает неуправляемое недовольство.       Ещё чуть-чуть, и Мелани схватится за замшевые туфли и кинет их в неё, лишь бы та прекратила упрямо вести себя, как приезжая из богом забытой деревушки. Она выскакивает из съемной квартиры, у порога оставив ядрёный аромат вечерней туалетной воды с нотками каких-то там цветов, мудрёные названия которых Мел не воспринимает на слух. Из кухни играет радио, мелодичный голос Ланы Дель Рей разливается по комнатам истинным чудом, раем для ушей. Пряча концы тёмно-каштановых волос под капюшон, Мелани, не стесняясь, напевает под нос выученные слова, и ожидание самого знаменательного вечера экстазом играет в сердце, ускорившемся в своём ритме. Целая ночь в доме родителей Тиффани уже сейчас напоминала мечту её детства: встретить день рождения в кругу друзей, а не родителей. С нескончаемыми ящиками дешевого алкоголя, крепких сигарет и отменной травки, музыкой, гостями, весельем, что не покинет дом, и празднующих в течение всех двадцати четырёх часов. Ей исполняется семнадцать, и ни один старшеклассник в школе больше не сможет сказать, что она недостаточно хороша и мала для них. А вредные одноклассники по языковым дисциплинам умолкнут, узнав, что Мелани — их ровесница.       В подъезде она перепроверяет, закрыла ли дверь на все два замка и три оборота. Задумывается на мгновение, не спуститься ли по лестнице, сэкономив время, но звук поехавшего сверху лифта отдёргивает её. Она успеет перехватить кабину и зайти внутрь. На собственный день рождения никто не опаздывает, и мириться с ворчанием Тиффани, не умеющей ждать, не хотелось и вовсе. Хотя, навряд ли Тиф станет беспокоиться в ближайшие минуты о неторопливой подружке, когда поблизости есть такой парень, как Энди. Дорогая тачка с кожаным салоном, что позавидовал бы любой; смазливая внешность, а к ней плюсом татуировка на рельефной груди, от которой все девушки без ума. Мелани невольно морщится, предпочитая не представлять, чем они могут быть заняты в её отсутствие, и, быстрее нажав на заедающую кнопку вызова лифта, она расстегивает молнию на куртке от переполняющего от волнения жара. На собственный день рождения никто не опаздывает, правда, Мел?       Двери разъезжаются в сторону со скрипом, и единственную лампу в отдалённом углу грязной и исписанной маркерами кабины перекрывает внушающий тревогу высокий мужчина. Он не её сосед, и видит Мелани его впервые. Заторможенно отреагировав на закрывающиеся двери, она просовывает ногу, еле опомнившись. Кнопка первого этажа уже горит, и ей нет нужды нажимать её, но пальцы подвластные тем беспрекословным приказам разума, тыкают на красный кружок. Бесполезное действие выполнено. Незнакомец позади не произносит ни звука, оставаясь плотной тенью, и ей кажется, что он сотворён из самой тьмы, не впускающей в себя проблески белого и других ярких цветов. Она прислоняется к стене, держа его в поле зрения, и настороженные голубые зеницы с подозрением принимают мужскую улыбку. Красивый изгиб губ, растянутых в зверином оскале, прячет все подозрительные моменты за прозрачной вуалью импозантности. На дворе зима, минус двадцать, а он одет в лёгкое пальто, сшитое на заказ по индивидуальным меркам. Однако, это не мешает ему выглядеть лучше её отца-бизнесмена, привередливого в выборе одежды. — Сегодня утром было замечательное солнце, неправда ли? — Не люблю солнце, — безразлично пожала плечами Мелани, отвернувшись от него и закончив беседу.       Он внушал прилипчивый страх, оплетающий паутиной рациональные мысли. Прокатывающееся по позвоночнику ощущение тревоги не покидало Мелани, и, посмотрев на барахлящее электронное табло с цифрами, она сжала в ладони телефон, собираясь выходить. Сквозь капюшон и воротник водолазки шею сводило раскалённой судорогой от его прямого взгляда. Лучше бы спустилась по лестнице и оставила в живых потраченные нервные клетки, которые работали сейчас на износ, сгорая быстро и невозвратно. — А мне оно по душе, — произнёс он тихо, когда четвёртый этаж остался позади. — Жаль, что у нас не сходятся мнения.       Мелани судорожно задышала, почуяв спиной его приближение. Пора посетить невропатолога и психотерапевта, чтобы попросить успокоительные и пожаловаться на паранойю. Ему тоже нужно выйти, как и ей, на первом этаже, и они почти спустились. Молниеносным шагом она постарается оставить подъезд, не выглядя при этом умалишённой, увидевшей галлюцинации.       Первый этаж. Они приехали.       Плотнее сжав телефон, девушка выдохнула сквозь стиснутые зубы. Скоро это буйное чувство прекратится, и уляжется ещё одним неоправданным опасением. Вечер продолжится на положительной и звучной ноте, праздник начнётся через час, и никто не опоздает на него. Так размышляла Мелани, наспех выходя из лифта в пустой подъезд, пока её не схватила за локоть мускулистая и обтянутая толстой кожей перчатки рука. Вторая ладонь цепко ухватилась за капюшон, затаскивая девушку обратно в кабину. — Какая досада, представляете, забыл дома шарф, а на улице так холодно, — вдавив кнопку восьмого этажа, прохрипел виновато он, озираясь на закрывавшиеся двери. Никого за ними не было, и он торопливо ударил корчащуюся Мелани по виску, чтобы не смогла закричать. Кабину тряхнуло от падения, но своего подъема на восьмой этаж она не остановила.

***

      Инстинкты и слабые повеления проснуться притупились под непрекращающимся детским воплем, заполонившим ушную раковину. Пробирающий крик смешивался с нездоровым, неестественным смехом путешествующего по её телу чудовища. От его лап оставался тлеющий след, каждый дюйм кожи вспарывался одним из заострённых когтей, ведущих кровавые линии по обездвиженным конечностям. Неаккуратные и неровные увечья становились больше, в иссушенном горле ком страха пульсировал, раздирая глотку и леденящую кровь смешивая с собой. Это никогда не прекратится. Оно сожрет её полностью с костями и потрохами, выплюнув одни розовые волосы; заберёт к себе и душу, и разум, пока тело, пребывающее в неуправляемом состоянии, будет проливать алые ручья крови и не двигаться, словно полуживой манекен на столе чудика, скрывающегося под обликом монстра. Иначе его не назовёшь.       Сакура понимает — она задыхается. Что-то придавливает грудь, мешая вдохнуть носом, просьбы о помощи пропадают на искусанных губах, растворяясь перед ужасом всей ночи. Оно снова пришло, нависнув над ней и пустив дьявольские когти. Крепко сомкнув веки, она приводит в порядок разгоряченные эмоции, пытается пошевелить пальцами, себе приказывает немедленно проснуться и поднять хотя бы мизинец. Ничего не выходит, смех с плачем растрясают черепную коробку, и отяжелевшее тело не воспринимает ничтожно-маленькие импульсы, посылаемые бодрствующим мозгом. Она в западне своих же страхов, и сошедший с ума от работы и реальности рассудок отплачивает ей той же кровавой монетой. Получи и распишись, гадина, отыгрывается он, раз за разом заставляя просыпаться Сакуру посреди ночи и переживать по-новой пришествие сонных параличей. Ей не впервой испытывать этот кошмар наяву, при котором галлюцинации начинают водить хороводы вокруг неё, представая в самых устрашающих образах. Голоса, мелодии, облики, силуэты — Сакура чуть не потеряла себя, когда в первый раз проснулась от непонятной причины и осознала, что не может двигаться. Врачи выписали успокоительные, посоветовали уйти с должности, приносящей столько стресса, но разве могла она взять и оставить работу, для которой сделала всё? Нет.       Это на местах преступлений она камнем непробиваемым была, осматривая жертв молчаливо и бесстрастно. Спокойно видела хорошие сны, не боялась свет выключать. И платила своими искалеченными нервами пред сущими ужасами во мраке ночном, задыхаясь от беспомощности и фантомных прикосновений.       Минута, по её подсчетам, прошла, и с облегчением Сакура почувствовала, что может медленно поднять руку. Далось тяжело. Но это было куда лучше, чем те секунды. Она подождала ещё полминуты, двигая то плечами, то ногами, убеждая себя, что паралич сошёл на нет, и пора открыть глаза. Никого рядом и не было, а под свободной домашней футболкой не нашлось ни одной раны. Зато сердце билось неспокойно, и по стенам ползали тени уличных фонарей. Часы показывали три утра. Уснуть ей удастся только после небольшой кружки чая и таблетки успокоительного. Запах крови всё ещё стоял в носу.       Сощурившись от яркого света кухни, Сакура, опустив голову, прошла к плите и поставила чайник греться. Сарада не станет злиться, если она попьёт чай из её кружки с изображением супергероев. Город только погружался в сон, и оставшиеся со светом окна в остальных домах можно посчитать по пальцам. По дороге пронеслась машина скорой помощи, и Харуно непроизвольно напряглась, не умея по-другому воспринимать звук сирены. Вероятно, где-то подрались пьяницы, и сейчас одного начнут откачивать из-за лишней выпитой порции дешевого алкоголя, а другого приводить в чувство после удара первого.       Она, собственно, и не рассчитывала вернуться в кровать, пробудившись и посмотрев на валяющуюся у входа сумку. Сроки подходили к концу, убийца Артура не был найден. Так теперь похищения тесно сплетались с последующими делами, и не видать конца и края всем рабочим дням. Сакура измученно выдохнула, не чувствуя себя отдохнувшей, и, захватив сумку с коридора, уселась за обеденный стол. Спросонья заниматься расследованием вошло в ещё одну вредную привычку, не изменившую скудный порядок вещей. Она попробовала проиграть сцену убийства в голове, глядя упорно на вещдоки, и со свистом вскипевшего чайника ток нового предположения пробил её мышцы. Шикамару отправил поздно вечером все отмеченные наркопритоны города, выделив кружочками самые прибыльные. Сам он спал, судя по последнему присутствию в сети, и Сакура расстроенно потыкала на экран телефона, не зная, что делать: ехать в управление и трясти криминалистов или жаловаться зеркалу на худшее течение дел.       Ответ всплыл зелёной точкой у имени. Три сорок на циферблате, фонари не справляются с застилающей улицы темнотой глубокой ночи, и она буравит отупелым взглядом светящуюся клавиатуру, не переставая пить остывающий чай и царапать бумажный пакет, попавшийся под руку.

Сакура: Я побеспокою тебя, если запрошу электронное разрешение связаться с вашими криминалистами? Или как у вас это работает.

      Три сорок четыре на часах, её сообщение прочитано, и от нелепости своей просьбы она захлопывает ноутбук. Идёт заваривать новую кружку чая и проливает кипяток на столешницу, слыша пришедшее уведомление. Не нужно отвечать так быстро, хочется закричать ей. Вытерев лужицу, Сакура усаживается обратно, намеренно вторя себе, что это исключительно по работе. Саске: В чём дело?       Без десяти четыре морозного и зимнего утра. Через два часа ей выезжать на смену, где большая часть будет проведена в кабинете за написанием отчётов и составлением новых и новых предположений в компании Шикамару. Вот он умный парень, уже давно спит и не бродит, как она, не напрягает мозг в нерабочее время.

Сакура: Мне нужно разобраться с одним делом.

      Односложно ответив, Харуно потирает виски. Только не это. Осуждающая всё её существо гордость, замолчи на пару минут. Ей нужно решить с расследованием, ничего больше. Саске: У них хватает своих забот.       Доселе необъяснимый импульс превращает умеренное сердцебиение в безостановочный танец чувств, окроплённых недавней встречей. Вальсируя неугомонно и пылко, они вихрем подняли всё то пережитое, что тщательно скрывалось в недрах сердца, как нечто сакральное. До чего могла дотянуться только Сакура, и никто больше. Те потертые от времени обрывки нечастых фраз, скупых красноречивых взглядов и коротких мгновений раззадоривали, отнимали здравомыслие, уязвлённые места раскрывая под проницательностью чересчур острых тёмных зениц. В них лежало необъятное пространством равнодушие ко всему, незаменимым атрибутом Саске став с самого рождения; в них изредка проскакивали оттенки настоящих, неподдельных эмоций, и, наверное, она должна считать себя особенной, раз смогла увидеть и узнать в нём не того черствого агента ФБР. А кого-то большего и родного. Саске: Ты не ответила на мой вопрос.       Сакура задумывается, стоит ли? Их город огромен, по-хорошему легко заблудиться — всех не запомнишь, не посчитаешь за раз. Четыре лаборатории судебной медицины работают не просто так в любое время суток, встречая неспящих полицейских. Окончательные отчёты о повторных экспертизах прибудут послезавтра, и это так долго, чертовски долго. Цунаде требует встречи уже завтра, надеясь получить полноценный рассказ и план действий, и пустые руки Харуно мало о чём ей поведают.       И что-то в этом есть. Специфическое, исключительное для них двоих. Укрытое от поверхностных суждений и слишком любопытных умов, воссозданное из одинакового образа мыслей, ничем не отличающихся суждений и взглядов на жизнь. Проявившееся прямо сейчас, в четыре часа ночи. Она предугадывает, чем занят Саске. Тем же, чем и она. Спасает мир, но не из добрых побуждений. Ему подходит быть на голову выше других. Кому бы это не нравилось?

Сакура: Это секретная информация. Ты знаешь, я не могу распространяться сведениями.

Саске: Как хочешь.       Её не должно это обижать уже давно. И практически не трогает, если не учитывать факт сентиментальной маленькой девочки, живущей в ней и по сей день. Сакура положила голову на стол, мечтая уснуть и не видеть дальше смысла в этом диалоге, зашедшим в неисправимый тупик. Череда гноящихся возражений всплыла сама собой, оттеснив крошечную радость. Уставившись сквозь окно на точку вдали, Сакура прикрыла веки, видя во тьме раздражённого у ноутбука Саске, у которого не получается сложить банальные два и два и прийти к четверке. Прошедший по гладкому дереву звук оповещения сработал тройным будильником. Она приподнялась, не рассчитывая и дальше заниматься расследованием с забитыми дурью мозгами. Отвлекает. Саске: Ты недавно приходила к нам. Зачем?

Сакура: У тебя соседа убили. Мне с этим что-то делать нужно.

Саске: Почему не опросила и меня?

Сакура: Карин дала мне больше информации, чем нужно.

Саске: Ты ей тоже.       Ей не могло показаться. Недовольство? Не верит. Сакура в десятый раз вчитывается в три коротких слова, закапывая себя же под появляющимися проявлениями неоправданной лжи, что рисовала ослеплённая надежда. Пора прекращать разговор, он не принесёт ничего кроме более утомляющих рассуждений, из-за которых сон навсегда оставит её, заменившись полудрёмой. Но оторваться от экрана она была не в силах. Десять лет молчания от него сыграли козырными картами против Сакуры, выбив всю её тщательно подобранную партию и забрав все ценные сбережения в его банк. Опустошённой играть с ним не было смысла. Ни честности, ни трепетного азарта, ни равных сил.

Сакура: Карин согласилась помочь. Я не принуждала её.

Саске: Ещё бы.       Хлопок резко закрывшегося ноутбука разрезает тишину на две части. Выгорев и себя рвано ранив излишним разом, она покидает кухню, выходя на балкон в неимоверный мороз. Облокачивается на ледяные перила, утихомиривая бессчетный рой жужжащих и пламенных эмоций. Досада? Нет, только не из-за разговора. Она просто… не ожидала от себя такой реакции, полагая, что справится в этот раз спустя продолжительное отсутствие его в своей жизни. По ногам пополз холод, и, зайдя обратно внутрь, Сакура не стала повторно запускать ноутбук и нервировать себя, посчитав лучшим вернуться в постель. У неё есть ещё час на сон, чтобы затем вновь вернуться домой и задохнуться следующей ночью под лапами уже другого чудовища. С апатичным взглядом на любые проявления смерти и слабости и жуткой тягой к моральному разрушению всех людей поблизости. Она засыпала, когда кожей ощутила приглушённую вибрацию от телефона под подушкой. Словно в кошмаре спасительно потянулась к смартфону, пробегаясь полузакрытыми глазами по тексту.       Саске желал спокойной ночи. Как мило после всего с его стороны.