Poison

      Человечность, убаюканная в позабытых пустошах души, зажглась слабым огнём от грядущего удовольствия. Предвкушая сладость всей трапезы, изучая кулинарные книги и выбирая тон скатерти, уж очень скрупулёзно подходит к выбору вина, в итоге сославшись на рекомендации шотландского шеф-повара в супермаркете. Сдержанный и сухой кьянти под стать хозяину пиршества подойдёт и, согласно совету, украсит мясо пряным привкусом, дополнит его, превратив в истинный деликатес. Он не торопится, затачивая мясной нож, полоскает дрожащие от волнения руки вдвое больше и ухмыляется своей собранности. Нет никого более внимательного и увлечённого в этом мире, чем он. Ровные ряды настенных ламп подсвечивают каждую кухонную деталь: чистейшие столешницы, по минимуму заполненные кухонной утварью; матовые рукояти торчащих из подставки ножей плавно сменяются молотками для мяса и собранными в ровную стопку досками; практически неслышно поёт Пол Анка с музыкального центра, разбавляя в комнате тянущую тишину. Всё настолько идеально, что его глотку сжигает пламя радостного вопля, а затуманенные любовью глаза не отрываются от спящей девушки. Собранные в две косы каштановые волосы источают слабый запах смородинового шампуня. Ни единого пятнышка крови. Это делает из неё чистейшую из чистейших, привлекательную и желанную. Скованные самым прочным и проверенным железом оков руки покорно сложены у соединённых колен, и длинные аристократические пальцы, украшенные кольцами, видятся искусством.       Наспех протерев руки полотенцем, открывает холодильник, выуживая нужные продукты. Основательно приготовившись, нарезает тонкими ломтиками огурец, кубиками томат и с гордостью подмечает, что лезвия в этот раз наточены идеально. Причина тому — скорая беседа, взбудоражившая до глубинных клеток упокоенной в счастье души. Ему надоело одиночество, что терзало и бессовестно проникало в плоть его, корчиться в муках заставляя. Надоело находить себя глупым по окончанию разговоров лишь из-за того, что неправильно подобранные собеседники перечили, кричали и оскорбляли его. Он никогда никому не желал зла, честно и качественно трудясь на работе и завоевывая доверие многих. Но отчего-то все до сих пор остерегались его. Последние собеседницы вышли покладистыми, доставив наивысшее удовольствие от проведённого времени. Вот бы так было с новой. Нашла сама его, того не замечая, нелепым ярким пятном выкрасив серые и безжизненные дни. За это ей благодарность из глубин сердца. А благодарность от него получить не так-то просто.       На разогретой сковородке жарятся овощи, шипя на оливковом масле. Поднимая крышку, он вдыхает полной грудью, размешивая кусочки и добавляя сверху специи. Душистый перец и гвоздика благоухают в поднимающемся к вентиляции пару, а позади лязгают оковы на запястьях девушки. Проснулась вовремя, не опоздает на ужин и успеет разогреть аппетит вместе с ним. Мольбами, плачем надрывным и звенящим, уговорами бессмысленными и бестолковыми попытками выкарабкаться из золотой ямы. Он понимает, что начнётся с минуты на минуту, и нехотя с раздражением достаёт замаринованные в соусе мясные нарезки и стейк. Напрягшись, откупоривает кьянти, для пробы первым глотком утоляя жажду.       Превосходно. Для неё он попал в самое яблочко, идеально определил схожесть и вина, и девушки.       А она ворочается, приходя в сознание и без толку шевеля связанными конечностями. Он не прогадал, выбрав красные ленточки вместо резинок для кос, и оторопело любовался ею, позабыв убавить огонь. Если им удастся поладить, то вера в счастливое будущее никогда не покинет его, как и она. Виноград без косточек тут же оказывается в пересохшем рту, Мелани мычит, отказываясь, и выплёвывает его заботу и доброту на пол. Он подхватывает концы ленточек, развязывая узелки бантиков; они спадают шёлковыми полосами к ногам, и мужские пальцы расплетают косы, заботливо так, по-матерински. — Я… запомнила вас, — щебечет Мелани, не сдаваясь смерти преждевременно, но глаза открывая с трудом. — Рад этому несказанно, — искренне отвечает, следя за стрелками настенных часов. — Ты поговоришь сегодня со мной. Если мне понравится наш диалог, то я угощу тебя, возможно, проведу и короткую экскурсию. Не думай, что освободишься. — Это вы типа вежливый маньяк-похититель? — в свойственной подросткам манере спрашивает она, корчась от боли в правой ноге. — Слова-паразиты портят речь, вслед за речью портится общий вид человека. Не вынуждай меня огорчаться, — беззлобно просит он. Аромат готовящегося на раскалённой сковородке мяса, приправленного травами и вином, дурманом отяжеляющим действует на рецепторы. — Я пришёл за изяществом и воспитанностью. — Лифт в обычном доме разве похож чем-то на литературный клуб? — уточняет Мелани, потихоньку проясняя свой взгляд. Заторможенно реагирует на его касания, происходящего ещё в целом не осознавая.       Онемение, пробравшее мышцы, растворяется под тяжестью иного болезненного ощущения. Проявившаяся боязнь настоящего раскалывает её надвое. Доселе преспокойное и умиротворенное лицо в маске страха застыло, губы сжались, скрывая нарастающие крики, а зеницы, светлее неба голубого, приобрели устрашающий оттенок морских глубин. За всем представлением кроется её глубинная, человеческая натура, и он утомительно следует к плите, чтобы перевернуть мясо и проверить степень прожарки. — Мои друзья… родители… уже ищут меня. — Парализовано, словно по команде, пищит она. — Я знаю, — он лениво наливает себе порцию вина. — И вас не пугает это? — дёргается Мелани, вслед вызывая секундное лязгание оков. — А должно?       Она предпринимает попытку. Отчаянную, облитую густой надеждой, и бросает в ход все свои средства. Старается вырваться, зря запястья расцарапывая до кровяных отметин, портит стулом деревянное покрытие пола и лихорадочно ищет взором выход или ближайшее оружие — всё, что угодно. Лишь бы это спасло ей жизнь и увело из лап монстра, скрытого за кожей людской и притворяющего человеком. Метания её недолги — взгляд натыкается на собственную перебинтованную ногу. Бессилие и испещрённый страхом мозг ключевую роль играют, увы, против неё. Крик оглушает его, в одночасье меняется и расположение к гостье, посмевшей нарушить неписаные правила этого храма. Он выходит в коридор, оставляя её одну на каких-то два мгновения, и выглядывает в окно, убеждаясь, что метель не прошла. Ледяные и трагичные завывания ветра окутали дом, покачивающиеся ветви голых деревьев опасливо склонялись к земле. Он верно выбрал день готовки, сверившись с прогнозом погоды. — Попрошу без криков, — возвращается на прежнее место, дожидаясь судного часа. — Мы ведь не хотим, чтобы у нас двоих разболелась голова.       Стейк готов, и, скорее раскладывая еду на тарелки, мужчина приближается к ней. Несвойственно отчего-то дрожит, весь в великолепном воодушевлении находясь. — Вы ударили меня по голове. Почему тогда болит нога вместо неё?       Неравномерно наложенный бинт пугал и пробуждал отторжение. Мелани косилась на ногу, на него, жалостливо шевеля ртом.       Давай, птичка Мел, додумай картину сама. — Это я не удержался, — отрезая первый кусок, он рассматривает его, любовно на вилке вертя. Вышло фантастически. — Не хочешь попробовать?       Мясо тает на языке, столь приятным фруктовым привкусом обладая. Ожидания были немного другими, но и пожаловаться грех. Глядя на неё, предлагает вилку, поднося к губам, и Мелани вертит головой в несогласии. Расстраивает его. — Почему не хочешь попробовать? Лучше отвечай, мне всегда нужны хорошие собеседники. Они никогда от меня не уходят с пустыми руками и животами. — Я не хочу есть. — Ты была три дня без сознания. Сильно сомневаюсь. Так, может быть, передумаешь?       Неуверенно и с безнадежностью соглашается, но тут же отпрянув, голову вжимает в плечи, так и не попробовав кусочка. С бледных и исхудалых щёк слезинки падают прямиком в его порцию, и он не брезгует. Всё её естество поместилось на тарелке, и вкуса этого не затмит ни один итальянский десерт. Плоть девичья нежна, не слишком суха и приятно перекатывается на языке. — Нам придётся подружиться, — дружелюбия ему не занимать. — Меня найдут, — выплёвывает Мелани со слезами и потухшим воплем. — Я успею вдоволь насладиться тобой. — Вы больной человек. — Не существует здоровых и полноценных личностей. Все мы несём в себе кошмары. — Отпустите меня, — уклонившись от его прикосновения, взывает Мелани, дрожа и переживая незаслуженное наказание, ниспосланное за все мелкие грехи, — обещаю, я сумею договориться с родителями… вам не причинят вреда, не посадят за решетку! — Ах, какая сладкая манера речи, продолжай! Я люблю слушать милых и образованных дам.       Она замечает изменения и с непритворным ужасом сглатывает. Устойчивое чувство отрешенности и отсутствия важного мозолит рассудок. Все на своих местах, но в то же время под рёбрами срастается с живыми клетками боль потери. Он освобождает её руки, под прицелом держа и готовясь к любой выходке, и тонкая левая кисть её тянется к забинтованной ноге. Пальцы нащупывают мышцы, и его маниакальная улыбка растягивается шире, пока Мелани с отчаянием отказывается воспринимать правду. Трясёт головой, начиная рыдать сильнее, заносит кулак в тщетном ударе, и вся жизнь её сужается до просторной кухни, в которой она стала главным блюдом.

***

— Вы обязаны помочь всем, чем можете!       Миссис Грэйс Уилер не слушает мужа, тряся показаниями перед носом Сакуры. Ещё бы, как мать, она понимает обезумевшую и сошедшую с ума за последние сутки женщину, и не срывается на ней за непринятый тон общения. Потеря дочери сделала из жены бизнесмена пропитую алкоголичку по виду: отёкшие мешки под нижними веками, полопавшиеся капилляры и взлохмаченные грязные волосы. В полицейском управлении никто не предлагал ей свежий душ и комнату отдыха, и, довольствуясь жесткой скамьёй у кабинета лейтенанта Смита, Грэйс встряхивала каждого проходящего полицейского. Отвлекала от работы, грубо говоря, и путалась под ногами. Заявление было отправлено, поиски начались — это означало, что пятьдесят процентов дела пошло на лад. — Поисковая группа не смыкает глаз, миссис Уилер, — Харуно бережно отобрала у неё бумаги и положила их на чужой стол, — вам лучше сохранить силы на потом. Вы можете неожиданно нам понадобиться, но пока затормаживаете процесс. — Её нет уже больше суток! — завопила Уилер и обессилено рухнула на кресло, ударившись боком об подлокотник. — Вдруг Мелани мертва?! — Вы труп видели? — риторически поинтересовался Саске, изрядно уставший от криков и ругани между супругами. — Нет. Выбросьте всю сидящую внутри вашей головы дрянь и сосредоточитесь на деталях.       Сакура ни на йоту не удивилась его словам. Поспешила успокоить жестами встревоженную мать пропавшего безвестно ребёнка и подтолкнула к ней стакан холодной фильтрованной воды. Забрала пустой, присаживаясь на корточки, и тёплой поддержкой приободрила, сжав прохладные костяшки. Сожаление вырисовывалось в грустном взгляде и безутешной улыбке, одни профессионализм и хватка работы не снимали пальца со спускового крючка. Воздух пропитался спёртой горечью и неудержимой подавленностью, новость о ещё одной пропавшей девушке ударила громом, хотя Сакура предсказывала такой исход на собрании детективов. Не меняющиеся каштановые волосы, возраст и местоположение, что приводило в мозг её уйму вариантов, но правильным мог быть только один. Проверка остальных могла стоить сразу нескольких жизней.       Непривычные серые стены и деревянные панели позади рабочего стола навеяли ей воспоминания о студенческих годах. Попасть в здание ФБР удалось всего лишь дважды, и первого экскурсионного ей весьма хватило. Саске не поднимал головы, что-то печатая на клавиатуре и одновременно записывая в увесистую папку, половину внимания уделяя рассказам отца о Мелани. Почетные грамоты, благодарности и сертификаты окружали висящие в рамках дипломы над макушкой, и, прийдя сюда пару часов назад, Сакура с придыханием считывала количество рамок. Поразилась кактусу, стоящему у стола Учихи в чёрном горшке, высокому потолку и работающему зимой кондиционеру в его кабинете. На пустующем диване одиноко лежал пиджак с рубашкой на плечиках, и отовсюду в нос лез аромат одеколона, под рубашку забирался холодок, проходящий по коже. Ноты хвойных деревьев перевешивали звучание мёда и лимона в композиции парфюма. Закрыв глаза, Сакура без тяжелых усилий представила себя в лесу. И не изменяющего своим вкусам Саске, что до чёртиков с самого студенчества любил свежие запахи и терпеть не мог тяжелую вечернюю парфюмерию. Возможно, из-за этого так сильно работает кондиционер, и его одеколон перебивает цветочно-ягодные духи Грэйс. — Мы свяжемся с вами как только что-нибудь выясним, — заключил Саске, и черкнув на бумажке свой второй номер телефона, передал его в руки мистеру Оливеру Уилеру. — Мы можем чем-то помочь? — спросил Оливер, охотно пряча номер во внутренний карман пиджака. — Да. Не звоните по пять раз на дню с пустыми вопросами. Держите телефон при себе, и если вспомните необходимые сведения, то свяжитесь либо с детективом Харуно, либо со мной. На этом всё.       Супружеская пара сердечно поблагодарила их за содействие, хоть Грэйс Уилер неоднозначно и грубо захлопнула дверь, уходя прочь. — Ты мог быть помягче, — укорила Сакура, сев на диван, — они не знают, где их дочь. — Паникой проблему не решишь, — сняв очки и потерев устало сомкнутые веки, отрезал Саске. — Я набросал приблизительные места поисков похитителя. С сегодняшнего дня дела о похищениях переходят в руки ФБР. Меня поставили расследовать это дело. — Будешь привлекать профайлеров? — Харуно удобно прислонилась к мягким подушкам, закинув одну ногу на другую. — Или до конца жизни сверять информацию в ПИНП? — Ковыряться в программе исследований насильственных преступлений буду не я, — засучив рукава, не согласился Учиха, — но и глянуть туда не помешает. Нужно за что-то зацепиться. — Возьми первую жертву. — Что насчёт твоих расследований? — Шикамару сосредоточился на сбежавшем арендодателе, который рассказал нам об убийстве. Офицерам я дала приказ обследовать несколько наркопритонов города и выйти на контакт с парочкой наркобаронов. У них есть ордер на арест. Справятся.       Саске усмехнулся, и отвыкшая от проявления его эмоций, Сакура невольно улыбнулась сама краешком губ. Несомненно, улыбающийся Учиха — верх зрительного наслаждения, но как бы сильно не засматривалась Харуно, а пересилить симпатию к извечному холоду его, одолевающему с первых секунд, не сумела. Серьезность и суровость, отточенным мрамором осевшие на всей сущности никогда так сильно никого не украшали. В зелёных зеницах её образ Саске бесчувственностью укреплялся, и зла за это она не держала. — Хилда Фокс, семнадцать лет, пропала полтора года назад после занятий в бассейне, — оперативная доска заполнилась первой фотографией.       Сакура склонила голову вбок, заглядываясь на стопку бумаг, которые предстоит вывесить. Обвела спокойным взором Саске, поймав на себе его вдумчивый взгляд, и не пострашилась смотреть дальше, в смоляных радужках находя ответы на неозвученные вопросы. Он замолчал, одну руку держа на доске. Тихий кондиционер раздувал по комнате морозный воздух, что вмиг накалялся от обоюдной тишины. Утраченное и позабытое чувство тронуло потаенные фибры души, оживило горсть пепла, возродив из неживого. Она могла бы смотреть на него вечность, находя новые и новые точки пленительной красоты, будь у неё возможность и время. Сквозь расстояние осязала, в немом разговоре зрительного контакта нарочно наступала вперёд, не пряча глаз. В нём они на равных впервые в жизни. И терять самообладание Сакура не хотела, внимая пропасти его неопределённого внимания.       Харуно знала этот взгляд, разрывающий её по клеткам, и укрывала это знание под рёбрами долгие года. И позволила ему думать, что он победитель, благоразумно избежав очередного зрительного столкновения.