Poison

      Она не хотела показаться занудой, встрявшей в разговор, когда слушала банальную и наиглупейшую версию произошедшего от местного детектива Флетчера. Потому сидела молча, черкая на бумажке самолётики, и неосознанно возвращалась к тому злополучному дому, карандашом вырисовывая неаккуратный овал стола и приблизительные очертания трупов за ним. Порядок, она была уверена, что-то да означал, и вся картина представляла мозаику с разбросанными по всему свету частями. И чем чаще Сакура трясла свой мозг, производя в воображении секунды убийства — самый основной момент, — тем сильнее холодела и не замечала за собой, как дышала реже, не полной грудью. Намертво севшая маска безумия на Элизабет прямо-таки кричала, чтобы на неё обратили внимание первоочерёдно. Раскрытые глаза, лишённые жизни и блеска свободы, растянутый в сумасшедшей улыбке рот и неподдельная тоска, корнем проросшая в светло-карих зеницах. Безумие, не иначе. Бальзамирование тел требовало определенного помещения, скрытого от посторонних взглядов и оборудованного под неутешительное занятие. Харуно задумалась, уставившись сквозь слушающего Фостера, и всем естеством возжелала обыкновенной тишины, не нарушающей ровного потока мыслей. Медленно обвела взором всех членов семьи на оперативной доске для расследований, связала в уме основную информацию о них и нацелилась на Элизабет Аттвуд. — Подытоживаю, что по показаниям судмедэкспертов с момента их смерти прошло девять дней. Убийство пришлось на рождественские праздники в наплыв туристов в городе, — заключил Флетчер, демонстративно хлопнув папкой по столу и поправив свой галстук. — Что ещё было сказано в отчётах? — Саске, набрасывая примерный профайл, не отрывался от экрана ноутбука, в увеличенном масштабе смотря на каждую жертву. — Неизвестный плохо распределил формалин по левой руке Эндрю Аттвуда, отчего там всё же проявились трупные пятна и гниение. Никаких физических увечий кроме пореза на шее на телах не обнаружилось. Их не пытали перед смертью и не издевались над ними, — прочитал Фостер, потирая рацию и неравномерно дыша.       Комната для собраний была непростительно мала для большого количества людей, с плохо окрашенными стенами и пыльными картинными рамами. По-хорошему сюда требовалось пригласить ещё и криминалистов, отвечающих за улики, но Сакура обрадовалась, что их тут нет. Уныло покосилась в заляпанное окно, видя заснеженные горы и ряды сдвоенных домов с темноватой черепицей, и нахмурилась, осознав, что думает уже совершенно о другом и вернулась заново к Элизабет. Отпила воды из пластикового стакана, переглянулась с Саске и точно с неожиданностью вовремя вспомнила, что обещала ему пойти на ужин вечером, а куда именно, так и не определилась. Но в любом случае думать сейчас нужно об Аттвудах, а не о предстоящем вечере. Разве что совсем чуть-чуть. Снегу прибавилось, пасмурность проступила с новой силой, и природа сделалась не столь захватывающей, а скорее на мгновение пугающей. Зябкий туман смешивался с нарастающим снегопадом, улицы заметало, вынуждая отсиживаться дома, и хуже обстановки нельзя было придумать. Поёжившись так, словно секунду назад её обдувало ледяным и колючим ветром, Сакура выпрямилась на стуле и стала ждать мнения Саске.       Он, как обычно, погружался с головой в работу, и не замечал лезущих в глаза отросших прядей и съехавших очков. Зато Харуно видела и находила в этом непозволительную красоту, подметив, что многое упустила в его взрослении. Первая пришедшая мысль о Карин воткнулась остриём ножа некстати, и, покачав головой своим необоснованным догадкам, она отвернулась к доске, состроив окончательные образы из крупиц в деле. — Что вы думаете об этом, детектив Харуно? — Фостер пылко придвинулся к ней с целью услышать всю оценку. — Прежде всего о психологическом воздействии, — Шейла на её словах оживилась, вовлёкшись в разговор, — на всех. Неизвестный субъект очень хорошо напугал их, заставив подчиниться, и это навело меня на предположение об его крайней сообразительности. Он или она, — красноречиво выделила сказанное Сакура, — умён или умна и обладает высоким навыком убеждения. Следовательно, это высоко социализированный и адаптированный человек, умеющий находить слабые точки в людях, давить и после этого уже набрасываться. Физического надругательства не было, потому что оно и не требовалось. Вся семья сдалась без боя, потому что чувствовала прямую опасность. Даже Эндрю, глава семьи, отец и мужчина, обладающий большой физической силой, не смог ничего сделать. Отсюда приходим к выводу, что его сломили в первую очередь. Возможно, угрозы смертью или шантаж над детьми и женой. Поскольку, — она передала Фостеру изученные отчёты об аутопсии, — в доме не нашлось следов борьбы, то я полагаю, что убийца — прямой знакомый семьи. — Преступление произошло вне стен дома, — внедрился Саске, наконец закончив составление примерной характеристики. — В месте, куда пошла вся семья. Отходим от показаний соседей и друзей Аттвудов. Эндрю был параноиком, а значит остерегался незнакомцев и тщательно следил за собственной безопасностью, безопасностью детей и миссис Аттвуд. С убийцей были построены куда более доверительные отношения, чем простые дружественные. Искать стоит среди всех близких друзей и родственников.       Подобная новость ошарашила Фостера и Флетчера, застывших от произнесённого. Их реакции Сакура не удивилась. Когда живешь в маленьком пригороде всю жизнь и знаешь всех в лицо от рождения, сложно смириться с появлением врага, даже если это твой родной брат. Фостер немедленно вскочил, анализируя полученное мнение, принялся лихорадочно рыться в папках и искать собранное досье на всех родственников Аттвудов, которое было припасено на крайний пожарный без действительной надобности. Перевернувшаяся с ног на голову ситуация ударила по нему, выбив остатки стойкости, и, тяжело сглотнув, он осел с папкой прямиком на пол, не веря никому и ничему. Зверское преступление не могла совершить малышка Сьюзи, заканчивающая школу, как и продавщица в кондитерской и один автомеханик на ближайшие мили. Самому себе он не верил, путаясь в событиях прошлого и настоящее подменяя в разуме на ненастоящее. — Тебе лучше прилечь, — Шейла опустилась у его плеча, мягко потянула вверх за собой за руку и в щемящей сердце тишине довела до стула, усадив и подав воды, — или хотя бы посидеть и перестать волноваться.       Сакура на осязаемом уровне ощутила то бремя, появившееся в нём. Затаив дыхание, сжала в кулаке листок с нарисованными телами, сминая без осторожности, но прекратила, когда нутром почувствовала взгляд Саске на себе. Повернув к нему голову, встретилась с немым повелением перестать. Глаза его, бесстрастные и не принимающие то всеобщее волнение, так и говорили за него: их эмоции — это доля их душевных переживаний, не твоих. И её поразило, как сдержанно он повёл плечом, разминаясь после длительного сидячего положения, и не заострился на критическом уровне стресса, сразившего почти всех. Под столом протянул холодные пальцы, прикоснувшись к её коленке, и, найдя тёплую ладонь, сжавшую ткань брюк, обхватил её целиком, отчего Харуно ощутимо для него вздрогнула. Но не отодвинулась, охотно переплетая пальцы и утешение находя в знакомом до дюймов холоде, способном, как ни странно, согреть. Помрачневшие шериф и детектив хмуро водили ручкой по блокнотной бумаге, опустив головы, и затянувшаяся печалью атмосфера пошатнула Сакуру, не привыкшую видеть эмоциональных коллег и работать с ними. Умом знала, что их с Саске оценка продвинула расследование, но не была готова видеть сломленного Фостера и обеспокоенную Шайлу.       Разорвав прикосновение рук, она извинилась и вышла из переговорной, заламывая запястья, и стремительно направилась к кулеру, наполнив ещё один стакан водой. На время спряталась ото всех в пустом зале ожидания, выпив всю воду в два глотка, и, поникнув, искала оправдания себе и своей безжалостности. Нехотя видела побледневшее лицо Фостера, которому придётся застёгивать наручники на человеке. Человеке, которого он, возможно, знал всю жизнь и делил с ним обед в бургерной или пиццерии. И отойти от сразивших снежным валом чувств не получалось, как бы ни старалась, всё больше эмпатия прорезалась через толстые слои наработанного равнодушия. Цепная реакция удачно прошла, задев каждого, и Сакура позавидовала отстранённости Учихи. Он и бровью не повёл, пока Фостер терял сознание и выдержку, а все вокруг белее полотна становились. — Это не наша вина, — голос его, будто крепкий дым от костра, под одежду проник, и Харуно отвела ладонь от лица, — им придётся смириться с течением дел.       Саске позади неё сидел на другом стареньком и запятнанном кофе диване. На твёрдую спинку голову положил, и за ним она сделала то же самое. Оцепенела в одночасье, так близко, на расстоянии несущественных миллиметров находясь, и концы их носов соприкасались. Изнутри в растворяющем все предрассудки пламени теряла отголоски обиды, что сразили несколько лет назад, и от костей до мельчайших атомов чувственная близость прошлась огненным крошевом. Привязанность томилась в потаённых глубинах, так болезненно отдаваясь пережитыми моментами в груди; разлука с ним и необходимая, подобно воздуху, забота воссоздавали диссонанс, от которого Сакуру бросало то в жар, то в холод. Она может дотронуться до него, сполна насладиться шероховатостью кожи, за столько лет не испортившейся вовсе, пальцем провести сантиметр за сантиметром, но рука, свинцом налитая, не двигалась. Она в состоянии придвинуться ближе, дотянуться суховатыми губами до его губ, чтобы на миг позволить обуявшей любви взять верх, но не предпринимала и попытки, оставаясь за гранью благоразумия. — Им будет тяжело принять это, — ответила полушёпотом Сакура. — Пойдёшь успокаивать и возиться с ними, как с детьми?       Он же полная противоположность её намерений и мыслей. Ведомый порывом, известным лишь ему одному, щеку огладил большим пальцем. Её выразительный вдох и прикрытые веки с трепещущими ресницами толкнули его в заметённые пылью прошлого закоулки памяти, когда, вздрагивая, она улыбалась, в ответ касаясь с неистовым желанием стать ещё ближе, чем это было возможно. — Всего лишь хочу помочь этим людям, — выдохнув, расправила плечи Сакура, и его ладонь накрыла своей. — У тебя замечательные методы поддержки. У кого учился? — Я ещё ничего не сделал, чтобы успокоить тебя, Сакура. — Но ты рядом не просто так, — откровенно промолвила она, кончиками пальцев пройдясь по его костяшкам. — От этого я чувствую себя лучше. Но нам нужно вернуться ко всем.       Она успела отойти от него на пару шагов и угомонить забившееся в неспокойном ритме сердце, когда он перехватил запястье её и развернул к себе. Совсем не по-детски обхватил двумя ладонями её лицо, секундно улыбнувшись примеси шока в зелёных глазах, не испытал укоров совести и, не отпустив, завлёк в объятия, пропуская пятерню через распущенные волосы, что пахли августовской малиной и зелёным хрустящим яблоком. Единожды Сакура дёрнулась от неожиданности, подумав о том, что они в полицейском участке, и кто угодно может войти в любой момент, застав их. Рассеяла эти опасения вмиг, оказавшись в затруднительном положении меж зовом холодного рассудка и трепетной песней бьющегося сердца. Оно, кажется, стоило того, и Сакура прильнула к его груди, так неспешно и с неуверенностью в том, что поступает правильно. Не гадала, был ли смысл в постоянном бегстве от своих чувств, стремящихся слиться в одну сладострастную симфонию взаимной любви. И чем больше думала об этом, тем сильнее терялась в предубеждениях. Обняла Саске крепче, будто через секунду его уже не будет здесь, и носом вдохнула аромат мужского парфюма, теперь уже знакомого до малейших ноток. — Вот теперь тебе должно было полегчать, — произнёс он в макушку, и ему ответом послужила дрожь. Та, что образуется от умиротворения и нежности. — Аттвуды не ждут, — с трудом отойдя от него, разрушила идиллию Сакура и поправила рубашку. — И Фостер тоже. — Не забывай, что мы не обязаны их приводить в норму и заботиться о сказанном. — Перестань, — тверже попросила она, — им просто нужно было время на осознание. — Как ты пришла к выводу о близких? — Как и ты, — уклонилась от его протянутой руки Харуно, сделав вид, что не заметила, — если человек параноик, то он сделает всё для своей безопасности и думать будет о ней чаще других. Преступник входил в число людей, кому доверяли. Когда я проходилась по их дому, то обнаружила под кроватью в родительской спальне два дробовика, в шкафу припрятанную огнестрельную винтовку, гильзы на заднем дворе под снегом и целый ряд коробок патронов на полках в подвале. Аттуводов застали врасплох. Если логически подумать и связать факты, то можно получить картину. Неточную, но предположительную, и это сузит круг подозреваемых. Пока рано делать выводы, но… Но я приблизительно представляю, что происходило. — Для них твои слова — диковинный фрукт, — констатировал Саске, открывая им дверь в переговорную, — не сразу уловят сути и станут переспрашивать по сто раз.       К их приходу Фостер утихомирился и, расслабившись в кресле, попивал успокоительное, периодически отсчитывая шёпотом капли. Шейла расчерчивала всевозможные варианты и постукивала ногой, разнося по комнате короткий стук. Динамично обрисовывала круги и стрелочки, сверяясь с фотографиями, зачёркивала лишнее и добавляла новые элементы, пока Сакура, не садясь на стул, осталась стоять у входа и дожидаться рассказа Янг. Шейла мало вникала в детали, опираясь на свои доводы, и Харуно заметила, как та упустила множество ключевых моментов, но при этом её схематичная версия выглядела обоснованно и понятливо. — Первое, — начала Шейла, повернувшись ко всем с маркером-указкой в ладони. На уголке её губ немного размазалась красная помада, и пепельные волосы спадали с плеч прямыми локонами, — мы присмотримся к бальзамированию. Неизвестный субъект, как я думаю, стремился выплеснуть все обиды детства на других людей. Устроить что-то вроде проекции, терапии, когда ты свои переживания образно отдаёшь чужому человеку, даже выдуманному, и после этого не воспринимаешь эти травмы, как свои. Второе: субъекту тридцать лет. — Тридцать пять, не меньше, — вклинился Саске, и шериф смутно пытался понять, как они угадывают возраст, легко приходя к ближайшим числам. — Вы, надеюсь, не пальцем в воду тычете и смело осознаёте, о каких вещах заявляете, — колебался он, перепроверяя отчёты офицеров. — Эту работу мы оставим вам, — в типичной для себя манере ответил Саске, ожесточившись от смехотворных сомнений. — Тридцать пять, потому что, согласно увиденному мной и актам криминалистов, никаких весомых улик оставлено не было. Преступление хорошо обдуманное и спланированное. Совершено не на нервной почве, и здесь необходим ясный рассудок взрослого человека. Люди младше тридцати проявляют импульсивность вдвое чаще. На практике такие оставляют хоть какой-то след, по которому мы определяем вид преступления. — Высокий уровень айкью, — добавила Шейла, подчеркнув линиями две заглавные английские буквы на доске, — способствовал тщательной подготовке и проведению. Мы уже знаем, что это кто-то взрослый и смышлёный. Высокие социальные навыки, как подметила детектив Харуно, и умение адаптироваться по ситуации. Субъект обладает хладнокровием, возможно, социопат или психопат.       Снова проведённая черта под тремя словами и кривой круг, окольцовывающий их. — Как вы находите это так быстро? — Фостер похлопал глазами, не поспевая за ходом общих мыслей. — Главные улики — место преступления и трупы, — Сакура указала на вывешенные фотографии членов семейства и крайне невозмутимо сняла одну самую пугающую, открепив офисную кнопку. — Если у полиции есть хоть один труп или его часть, то расследование может продвинуться на несколько этапов вперёд. Сложнее, если бы ничего из этого не было. Мы имеем сразу пять тел. По ним мы можем заглянуть в разум нападавшего. Понять его мотивы и узнать чуточку больше.       Шейла одобрительно заулыбалась, видя в Харуно сообразительность. Предложила ей взять синий маркер и вынести свою версию, отделив одной длинной полосой от собственной, и отошла в сторону, усевшись одним бедром на стол. Саске хмыкнул, но никак комментировать не стал, и откатился на вращающемся стуле ближе к окну, чтобы видеть Сакуру, а не спину психолога Янг. Та посмотрела на него через плечо, подарив добрую улыбку, но Учиха слишком хорошо был знаком с такими знаками, и язык тела Шейлы уже на первой встрече сказал ему о многом.       И он сделал то, что делал всегда в независимости от обстоятельств. Насмешливо сузил глаза и небрежно отвёл взгляд, как отводят, если видят надоедливую рекламу по телевизору. — В целом я соглашусь с ориентировочным возрастом, — цифры нарисовались первее букв, и, прикинув, насколько абсурдно может прозвучать следующее, замедлилась в монологе, — но вернёмся к словам доктора Шейлы. Раз убийца проецировал свои травмы и воссоздавал их на других людях, то разумно полагать, что преступником вполне может быть и женщина. Она изобразила себя в роли Элизабет, передала ей ту боль через опечаленное и одновременно обезумевшее лицо. Ухмылка вышла поддельной, искусственной. Словно в жизни она боялась показать внутренние страдания и ей приходилось улыбаться. Эта версия намного глубже в психологическом плане, чем обычные догадки о мотиве кровной мести, знаю. Но её стоит рассмотреть, — убедительно высказалась Сакура, — поза отца, Эндрю, тоже показывает нам его положение в семье. Так же и матери с сыновьями. — Это может быть уловка, — не согласился Саске, откинувшись на спинку неудобного, дешёвого, с хрупкой конструкцией стула. — Дабы не выдавать своего пола, субъект мог переключиться на противоположный и направить на ложный след. — Но тогда смысл бы потерялся, — парировала неотступно Харуно, в упор глядя на него, — ты сам подтвердил, что тут не просто фантазия. — Но как тогда женщина бы справилась с хорошо сложённым мужчиной, двумя сыновьями и матерью? — задал элементарный вопрос Учиха, со своего расстояния вбивая ей в голову призрачное сомнение в себе.       Сакура взяла небольшую паузу, обдумывая его пренебрежительный тон, и от прежней лёгкости общения с ним повеяло едкой и жгучей обидой. Она узнала его рвение, его профессионализм, никогда не бывающий тёплым и любезным. Его работа, состоящая из того же, что и у неё, по-другому подействовала на характер, и столкнись они в дискуссии где-нибудь в другом месте — от арены не осталось бы и пепла. И он не умел иным способом добиваться правоты своей. На допросах давил, беспечно, могущественно и властно лопая терпение и нервы подозреваемых и задержанных, не проявляя и капли милосердия; в спорах не уходил от своей позиции и редко соглашался, выворачивая победу в свою сторону. Сакура узнавала в нём всё за молчанием. Заправила выбившуюся прядь за ухо и без извинений продолжила, одним сухим взглядом отдав ему долгожданный ответ.

***

      Номер в мотеле не шибко пестрил удобством: одноместная кровать с пустым деревянным столиком и ящиком прогибалась с натужным и недоверчивым скрипом; обои в бежевую полоску и низкий потолок, в который упирался шкаф с зеркалами в дверцах, казалось, как в самом страшном сне, мог рухнуть. С маленького балкона несобранный взор упирался в низины гор и разбросанные ели, протоптанные туристами тропинки заметало снегом, и со всех окон немного продувал ветер. Выстиранное постельное белье пахло лавандовым кондиционером, и, уткнувшись в подушку, она блаженно прикрыла веки. Циферблат старинного будильника показывал десять вечера, и после восьмичасового обсуждения нерушимая тишина спальни убаюкивала. Не было разговоров полицейского управления и присущего тамошнему зданию шума; не доносились и голоса с первого этажа, словом, мир её крохотный погрузился в вечный вакуум.       Предаться сну мешало многое: от первого несогласия с Саске и вылившегося в непродолжительный конфликт в машине до необходимой обработки швов. Сакура дошла до ванной, еле передвигая ногами и валясь от одолевавшего перенапряжения. Ополоснулась в душе, настроив воду в разы горячее обычного. Умылась, вылезла и, одевшись в махровое гостиничное полотенце, села на бортик ванны, вытащив одну руку из рукава. Рана выглядела уже здоровее и не пугала внешним видом, рубец почти затянулся, и вместе с ним другие шрамы, занявшие грудь и ключицы, походили на сложный рисунок из составных частей. Смерть никак не успевала забирать её. Шикамару мешал своевременным появлением.       Лейкопластырь отходил сложно, накрепко прилипнув к мокрой коже. Покривившись, она обильно нанесла антисептик, назначенный врачом, хорошенько протёрла нелипкой марлевой салфеткой образующийся рубец, избегая резких движений, и забинтовывала заново плечо, непроизвольно шипя от покалывающих ощущений. Так свободно и без осторожности махать рукой не осмеливалась, чувствуя утихающую боль. Расчёсывая пальцами волосы, скорее от скуки, вышла в коридорчик, где висела вся подсыхающая верхняя одежда на настенных крючках, и неторопливо открыла дверь ждущему Саске только после короткой мантры. Его звонок она слышала ещё в душе, но бежать не бежала. Если бы это было что-то срочное, то он бы после первого стука вошёл в номер, игнорируя правила приличия. — Я собираюсь спать, — раньше него сказала она, не прекращая увлечённо играться с влажными волосами. Падающие наземь капли воды задевали носы его вычищенных ботинок. — Что-то стряслось?       Её тело источало запах обычного мыла, трепетного искушения, и синеватые жилы просвечивались сквозь тонкую кожу в замысловатом освещении холла. — Хотел предложить поехать домой к Аттвудам и повторно обследовать каждую комнату. — Давай с утра, ладно? — зевая, протянула Сакура. — Я усну прямо сейчас, и мой уставший мозг не способен анализировать и думать. — И даже не спустишься покушать? — Тебе не спится? — Ты сама знаешь.       Он отвёл взгляд, как если бы признал поражение. Видел в памяти не самые хорошие моменты, сказывающиеся на жизни, и Харуно молчаливо впустила его, вспомнив, с чем сталкивалась поздними ночами, когда рассчитывала поспать у него подольше. Однако, спасительного сна не было ни в одном глазу, а немощные и слабые тогда руки всё старательно отгоняли подоспевающих на уязвленную душу демонов.       Его демонов.       И, приготовив постель, надломленно попросила снять его пиджак, рубашку, чтобы те не смялись. По-видимому, весь этот час он провёл за бумагами и не успел переодеться или, может, и не рассчитывал даже на дремоту, изнурив себя окончательно. Саске не посвящал её в глубинные причины возникающих кошмаров, но нуждался, словно маленький ребёнок, в ком-то, кто остановит их и скажет, что всё пронесло и что это лишь дурацкий сон. Несуразное для других явление, нехарактерное взрослому мужчине, которое только и высмеивать без жалости, и душещипательное для неё: вскакивать с головокружением, просыпаясь от его лихорадочных и бессвязных слов, откидывать огретое телами одеяло, давая ему воздуха и свободы, и ласково мокрые от пота чёрные пряди убирать со лба. Звать его тихо и любовно по имени, в беспросветную тьму протягивая свою ладонь.       А ему требовалось немного: мягкость её пальцев, рисующих невидимые узоры на его шее; размеренный и успокаивающий голос её, зовущий выбраться из мрака.       Ибо темнота лишала его человечности и рассудка. Ибо из неё выходили животрепещущие демоны.