***
— Эндрю спокойным мужиком был, неконфликтным, хотя за семью и по роже мог дать, — неухоженный владелец оружейного магазина с британским акцентом потирал маслянистыми после чистки пистолета пальцами свой подбородок, и в его горле першило, — его жена прелестью была, ну, я имею в виду, понимающей, всё такое. Дети, как дети. Игрались, дочь ходила на свидания, сыновья футбол посещали и ко мне на стрельбу ходили. Хорошие были парни.***
— Совершенно очевидно, что их убило чудовище без человечности, — поставив чашку зелёного чая на расписанное цветами блюдце, посетовала старушка низенького роста, знавшая их более двадцати лет. — Не знаю, кому и чем они насолили, ссоры не были их сильной стороной, и Аттвудов можно смело причислить к гражданам, которые с большим желанием помогут тебе.***
— Я виделся с Лиззи в двенадцать часов дня, — кроша остатки хлеба для птиц в кормушку, отзывался друг семьи, — мы ходили и выбирали ей скейт, а она взяла чайник. И по пути в магазин она не говорила о том, что у неё что-то случилось. Она была… такой же, как обычно.***
— Перед тренировкой Сэм попросил встретиться вечером у меня, — с осторожностью отвечал товарищ по команде, обдуманно выбирая, что сказать, — он был радостным и хотел посмотреть матч. Но… у нас ничего не получилось.***
— Иногда Лиззи вспылить могла. Когда что-то валилось из рук, и перед смертью с ней всё… было хорошо.***
— Эндрю не увлекался стрельбой. Всё оружие в доме для самозащиты появилось после нападения на их дом три года назад. Сакура отмотала аудиозапись назад, прослушивая показание старого друга семьи. … После нападения на их дом три года назад. Напротив со всей бюрократией разбирался Фостер, сгорбившийся и попивавший дешёвый кофе в низком стаканчике из автомата. Шейла выискивала информацию о вооружённом взломе и подыскивала подходящие по описанию кражи за крайний год в Теллуриде. Её безвозмездная старательность выражалась в сведённых бровях и неотрывном взгляде в экран. Саске, объезжавший самостоятельно районы, не возвращался с самого утра, по второму кругу пойдя по разговорам и поиску новых зацепок. Им почти не удалось поговорить после раннего пробуждения и трёх часов сна, два из которых Сакура ворочалась. Фостер вырвал и поставил всех на ноги, веля поживее приняться за работу, и уже вылезая из машины у участка, плохо оштукатуренного и пугавшего внешней отделкой, Сакура спохватилась. Отдала Учихе список людей, чьё присутствие в числе опрошенных обязательно для цельного анализа, неутомимо и порывисто поцеловала, поправляя его галстук и холодными пальцами прикоснулась к его горячей шее. Вспомнившееся категорически стоило оставить на потом, и, отхлебнув глоток газировки, Сакура отложила обдумывание их нынешних отношений на вечер. Взялась за карандаш и по пунктам стала расписывать объективную версию, во многом дожидаясь Шейлы. Им всем необходим был результат её поисков. — Ни один из соседей не упомянул непонятных звуков, криков и ругани, — Харуно начала беседу, вовлекая унылого Фостера. — Мы знаем, что они отправились в ресторан праздновать повышение на работе Эндрю. Домой уже не вернулись. По данным дорожных видеокамер, их машина так и осталась на парковке у ресторана. Они уехали либо на такси, либо на чьём-то автомобиле. Но из входящих вызовов на каждом телефоне нет номеров таксопарков, значит такси зачёркивается. — Мы ещё раз просматриваем все камеры, — удручённо вздохнул Фостер, сняв пиджак и бросив пустой пластиковый стакан в мусорку под столом. — Напротив заведения нет ни одного здания, где были бы камеры. Это кошмар. — Не всё потеряно. Шейла, что там? — Сакура обратилась к ней в который раз и всмотрелась в написанные ею предложения. — Удалось что-нибудь найти? — Нет. Последняя кража со взломом зарегистрирована целых пять лет назад. С Аттвудами — три года назад, но ничего украдено не было. — Отметаем варианты с грабежом, — черкнул кривую линию детектив Фостер. Сакура со скептичностью принимала его утрату веры в поимку преступника и взялась за телефон, когда пришло сообщение. Никак не отреагировавшие Шейла и коллеги неслись дальше в круговороте нераскрытой загадки, и их обреченность, поселившаяся в каждом предположении, портила весь командный настрой. Но если к Янг ещё претензий не было, и её добросовестный труд приносил свой вклад, то Фостер совсем обмяк и перестал надеяться на лучшее, за что Сакура прямо выразила огорчение с утра пораньше. И на эту полную критики и строгости брань он не пошевелил и пальцем, выпивая четвертый кофе за пятый час. Как только узнал о возможном подозреваемом, сдулся, и четверть их командной силы буквально растопталась под ногами. Вскользь взглянув на него, Сакура неслышно наслала проклятия на его огорчение, мешающее проводить работу. Потому что на его пессимизм отвлекались все, даже если не хотели, и утрачивался важный пыл. Саске Не поверишь, что узнал. Выходи из отделения, нужно снова осмотреть дом Аттвудов. Раз он смог что-то нарыть, то не всё потеряно, и нельзя ставить крест. И её обнадёжило сообщение, вселило неимоверную уверенность, а короткий текст передал удачный настрой. Обычно Саске умел отличить пустое и ничего не дающее показание от весомого и ключевого, и, несомненно, его находка помогла сделать ещё один шаг к разгадке дела. Накидывая сверху лёгкую куртку, подходящую к погоде, она пообещала ребятам вернуться в скором времени и спустилась на первый этаж по лестнице, завидев отдыхающих и спящих рядовых сотрудников. Увидь такое у себя в управлении, где работа по негласному правилу должна идти сутками напролёт для достижения качества и результатов, даже если её нет, Сакура секундно впала в диковинное состояние апатии и тоске по родному дому. Будь её воля — накричала бы, как делала это полноправно в офисе, не жалея лентяев и находя им невыполненные задачи или отправляя на патрулирование улиц. Их непозволительный в рабочие часы отдых и развалившиеся по столам тела, горячая еда и прохладительные напитки подстрекнули набрать Шикамару. Пройдя мимо с ускоряющимся шагом, она безвозвратно составила мнение о здешнем начальстве и порядке их работы. И штаб, наверняка, вмещал в себя меньше сотни людей, что уже было катастрофической нехваткой людей для внезапной замены или помощи. — Звоню тебе, чтобы пожаловаться, — мелкие снежники нерасторопно спускались к асфальту, ушедшая серость спряталась за горами, оставив солнце светить, — здесь невозможно работать. Ты как? Лучше себя чувствуешь? — Всё ещё лежу в больнице, послезавтра выписка, швы болят, когда смеюсь, а смеюсь я часто и долго, сама знаешь, — с зевком поделился он, шурша обёртками от конфет. — Что, твоей работоспособности никто не оценил? — Они ещё ленивее тебя, — усмехнулась она, переступая с ноги на ногу у входа, и после непродолжительной паузы из-за вставшего рядом офицера закончила, — и тут всё запутаннее, чем кажется. — Уверен, ты справишься. Мне звонила Цунаде, помнишь тех наркоторговцев, которых недавно посадили. Сгнивший кусок печени всё-таки нашли на ферме у одного, прикол, да? — пожёвывая конфету, разошёлся смехом он. — Жуть, — помахала она Саске, — слушай, если через пару дней уже будешь дома, то перепроверь отчёты, протоколы, показания и задокументированные материалы. Дело об убийстве собираются внести в архив, я созванивалась вчера с отделом, спрашивала, как идут дела. — Лады, но скучнейшая бюрократия не для меня. Когда домой собираешься? — Скоро. Шикамару, я думаю, я должна тебе обо всём рассказать, как хорошему… — Давай без этого, знаю я, какой я друг, — прервал он, не выдерживая благодарностей и почестей за элементарную поддержку и доверие, — опять что-то произошло? Ты натворила плохих дел? Она прижала к губам кулак, собирая разбегающиеся мысли, и крепче сжала телефон, сев на холодную скамейку. — В общем, я… — запнулась Харуно, предсказывая реакцию Шикамару, — кажется снова с Саске. Не то чтобы мы это обсуждали, просто… просто так получилось. Физически сквозь смартфон прошло его удивление, и в значительном молчании послышался треск печенья у Нары. Он зажевал его, запил чем-то и протяжно выдохнул, в точности, как когда расследования заходили в тупик и не оставалось ничего хорошего. И он молчал, не говоря ничего, всё жевал и жевал, видимо, ожидая, что она скажет, мол, это глупая шутка. Но о таком Сакура не шутила и, накрутив себя, начала барабанить пальцем по скамье, на снегу вырисовывая узоры. — Думаешь, приняла верное решение? — спросил предостерегающе Шикамару, наконец заговорив. — А что может быть не так? — Ну посмотри сама. Ты потеряла связь с ним без каких-то весомых причин, — принялся перечислять он, — закрылась на несколько лет от меня и родителей, одна возилась с Сарадой, пытаясь удержаться между работой и ней, собственно, никто и не помогал тебе справиться с этим. И я говорю про него. Мне дальше продолжать? — Хочешь сказать, что ты осуждаешь меня? — повысив голос, задала Сакура ему встречный вопрос, и снег под ладонью спасительно холодил кожу. — Да, — честно признался он не с целью обидеть. — Да, осуждаю. Сакура, я не стал бы так горячиться, если бы Саске хоть как-то себя оправдал, но он пока ничего не сделал. Вытаскивать тебя из грустнейшей пучины боли я не надумываю, хотя сделаю всё наоборот. Имей в виду, что этот человек тебя уже оставил, — жестко припомнил Шикамару в надежде, что её осенит, — и оставит снова, если захочет. Тут ни кофейная гуща, ни карты не нужны. Не ведись, ладно? — Но… — Сакура, ты не видела себя в последние десять лет, — перебил Нара её, дальше лезвием правды проходясь по коже, — зато видел я и не хочу снова наблюдать за твоей отчужденностью и потерянностью. Тебе нужно было услышать это. Чтобы кто-то сказал тебе о рисках и образумил. — Я не подросток с кашей серого вещества вместо полноценных мозгов, Шикамару, — защищаясь, осадила его она. — Я надеюсь, что так и есть. Мне пора. Темари пришла. — Выздоравливай. Вместо беспечального упования пришла сердитость. Клокочущее и опьяненное одним видом влечение к Учихе накрепко впилось когтями в естество, и облитое ядом порицания и несогласия воспламенилось, принося боль. Сакура потеряно посмотрела на экран телефона, не веря, что Нара отчитал её, словно импульсивного ребёнка с беснующимися гормонами. Не порадовался за неё, не высказав пожелания счастливого будущего, утопил в едком мнении своём всю её с головой, даже не призадумавшись о том, каково ей находиться по ту сторону телефонной линии и не говорить и слова в противовес. Изредка он мог быть таким грубым и сеять раздор внутри неё, опасения или подозрения аргументами лишь приправлять для пущей правдивости. Изрядно оторопев, Харуно убрала телефон в карман. Плохого на сегодня хватит, и обсуждение проблемы можно оставить на более подходящий момент. — У тебя всё хорошо? — Саске развеял обвившее её недопонимание мягким голосом и обеспокоенным взглядом, когда она села в машину. — Выглядишь потрясённой. — Всё в порядке, — убедительно заверила она, расстегнув молнию на куртке. — Да. Всё… хорошо. Ну что там? Удалось выяснить новые сведения? — У Эндрю была любовница, о которой знал один его брат, — не теряя секунд, поделился он главным, одновременно в записной книге выискивая крайние записи, — но лично с ней знаком не был. Мне пришлось отсеивать из всей его болтовни только необходимое, и весь записанный разговор кишил посторонними темами. — Хочешь сказать, что он проговорился? — Да, — передав Сакуре ежедневник, согласился Саске, — говорил быстро, не следил за речью и волновался от моих вопросов. Факт о любовнице слетел раньше, чем он понял, что произошло. Осталось найти эту девушку. — Мы не знаем, кто это? — Знаем, — подмигнув, Саске начеркал на бумаге имя разыскиваемой, и Сакура похолодела, узнав, кто это. — В этом и заключается проблема. Ты мне сейчас не поверишь, Сакура, но я провёл час в местной кофейне, подытоживая полученное и соединяя результаты, и, если меня не обманывает моё предчувствие, то и след неизвестного субъекта у нас тоже есть. Новость о немыслимом скачке отдалась весомым приливом энергии. Харуно смятенно обомлела от того, насколько быстро всё просчитал Саске, пока других не было рядом. Сморгнула, прогоняя настигнувшую оторопь, и снова, как на повторе, прослеживала его логическую связку, описанную на бумаге, словно простое уравнение для ученика средней школы. — Нам остаётся напоследок хорошенько обсудить это с тобой, потому что и я могу ошибаться, — высказал неуверенность Учиха, неотрывно потирая кончик носа и взглядом обводя полицейский участок. Она закрыла записную книжку, положив её в бардачок. Всем телом повернулась к Саске, увидев его челюсти сжатые и вдумчивые глаза, в чьих глубинах крылось столько скрытого для неё. Он заметил её прямой взор, пламя неукротимых малахитов, и уголок рта потянулся в усмешке вверх, а его настойчивость вновь одолела противоречивые раздумья в Сакуре, когда сухость губ его встретила придыхание её, смешав в поцелуе всё то вожделение и нескрываемую увлечённость, сразившую Харуно на долю секунды. Потянувшись к нему, она пожелала чувствовать его уста ежедневно, если на то благосклонна судьба. Вдыхать, самозабвенно касаться, снова и снова проходить по высшим точкам наслаждения, настигая упущенное и возвращая утраченное. В пристани чувств остановиться, после долгой штормовой ночи, найдя спасение; всепоглощающей воле сердца отдаться, не утаивая больше в себе симпатии; рукам этим довериться безвозвратно, положившись на него. Снова. Сделать это снова, как в первый раз.***
Он открывает дверцу холодильной камеры осторожно, не забывая про меры безопасности. По полкам проходится глазами, выискивая нужные контейнеры, и, найдя контейнер с подписью M-17, оживляется, подобно мотыльку, что бродил в темноте, избегая ночных хищников, и вышел на свет. У него своя мораль, не предназначенная для непостижимых умов остальных людей, своё мировоззрение, делающее его центром мира, заключенного в доме. Сохранившееся в заданной низкой температуре и при помощи формалина правое женское бедро оказывается на разделочной доске, и последующий процесс обещает быть нелёгким и ответственным. За ним стоит будущее Мелани, её здоровья, и он сделает все, чтобы сохранить ей как можно больше запасов сил на разговоры. Он вживит в неё жизнь так же, как это сделала она с ним. Привнесёт жаркого интереса и сказочного мерцания в стеклянные и серые зеницы, раздобыв эликсир вечности для неё. Идеальной вечности. Отделять кожу от замороженного мяса тяжко. На всё уходит больше сорока пяти минут, и, следя за толщиной кожного покрова, он примеряет, сколько лоскутов нужно для Мелани. Её увечья не столь смертельны и под толщей бинтов не гноятся от внешнего воздействия. Постоянное действие болеутоляющих не даёт Мел в полной мере оценить своё состояние, и, будучи расшатанной и вялой, Мелани нравилась ему больше. Из минусов только неразговорчивость и обильное слюноотделение, сопровождающееся рвотой и недержаниями. Если ей взаправду уже всё равно на продолжение, то ему далеко нет. Он раздобыл лекарства, притворившись больным на приеме у врача, описал схожие симптомы, внимательно наблюдая за ней сутки напролёт, и в еду подкладывал таблетки, от которых её организм начал оправляться. Хоть вес и не прибавлялся, но появилась подвижность — значимый рост в их деле! Решив сначала позавтракать, он разогрел себе на сковороде привычный стейк, на этот раз запечённый в духовке под фольгой. Обильно политая соком апельсина и приправленная специями плоть таяла во рту, дальними нотами сладости утоляя голод. Совершенно. Незабываемо. Собирая маленькой помидоркой капли оливкового масла на тарелке, он прежде не думал, что будет так упиваться чужим телом иным способом. До Мелани было столько похожих, но она… Стала крайне особенной. Требовалась немедленная пересадка, и, приготовив хирургические принадлежности и стол, мужчина отправился за ней, пока перчатки, плотно севшие на ладони, хрустели, когда он сжимал или разжимал пальцы. Эхом отдавались шаги, лязг дверного замка и дверных петлей сопроводил его в комнату. Мелани отчужденно посмотрела на него. Уже не теми мёртвыми глазами, а опустевшими — по-ребячески уставшими, но не мёртвыми. Сидя в углу и огородившись подушками, как бумажной крепостью, выглядела котёнком, лишенным матери и света. — Как твои дела, Мелани? — опустившись на одно колено на расстоянии метра, поинтересовался он. Язык проглотила, как и всегда. Выпавшие волосы тонкими линиями валялись по всей камере, их каштановый цвет блестел в свете ярких потолочных ламп. Они били по склерам невыносимо, но привыкшая Мелани не смыкала век, не моргала в его присутствии, запоминая каждую деталь в этом уродливом и отвратительном лице. Настанет день, и её найдут. Вместе с ним, разумеется, и грядёт правосудие, что сотрёт его в кровавый порошок. Вязкая слюна образовалась во рту, и заранее согнувшись, она склонилась над ведром, освобождая желудок от почти переварившейся рисовой каши. — Я собираюсь излечить тебя, — по одной подушке откидывая в сторону, обрадовался вместо неё он. — Сделать сильнее, чем раньше. Нужно лишь пойти со мной. Мелани обняла себя, строя бессмысленную преграду. Он всегда добирался и доберётся сейчас, чего бы это ни стоило. Легкая, как пушинка, она помещается в его сильных руках бесценной роскошью, сокровищем, истинным богатством, значимость которого многие не способны постичь. Зато он познал, так бережно укрывая от мира остального, в безопасности удерживая её. Единственный, кто сможет даровать ей все блага материальные, дай она разрешение и… разговоры. — Пойдём, Мелани, — нежно и аккуратно подхватив её, томно запах мыла вдыхая и нежась в пленительной теплоте её тела. — Я покажу тебе свою любовь. Столь послушная, до остановки дыхания доводящая и забирающая сон. Прежние были куда строптивее, и ощущать естеством этот контраст стало в новинку. Переживал же заново непорочные чувства, беспокоился о состоянии и, будто феникс, возрождался от одного взгляда её, тягучим мёдом растекающимся по языку. — Не шевелись, хорошо? — убаюкивающе проговорил он просьбу, укладывая Мелани на подготовленный стерилизованный стол. Доза болеутоляющего должна спасти её от боли. Вверив жизнь её себе при первой встрече и отвернувшись сейчас, чтобы расправиться с приготовлениями, он призадумался об обличии Мелани после операции. Истерзанные ноги уже не станут пугать её, и, возможно, с уст её польётся благодарность. Она вовек запомнит ту ласку и сопереживание, несравнимую заботу и его самого. Так он думал, разворачиваясь к ней и судьбу благодаря за такой подарок. В отместку же судьба швырнула игральный кубик, превзойдя в числе, и безмерная любовь, обыгравшая рациональные мысли в нём, ослепила все инстинкты. Тонкое лезвие подготовленного скальпеля проходит с лёгкостью в его щёку, а Мел, сглотнув, дёрнувшись от боли и пронзившей слабости, держалась на полусогнутых и дрожащих ногах, совершив свой конечный удар. Она скривилась, едва ли не падая, за стол удержавшись, изнемогала от тянущих мучений, взвыла, живыми перифериями мозгами осознавая, что у неё появился шанс. Шанс, занимавший все её остаточные мысли от вида хлещущей крови из лица чудовища, что на пол свалилось и придерживало открытую рану ладонью, второй пытаясь вырвать скальпель и остаться на плаву. — Мелани! — сдирающий с сердца защиту голос его проник внутрь хлёстким ответным ударом. Он трясся, стараясь сдержать вопль боли, сглатывал багряную кровь, не в силах её выплюнуть, и вера в счастливое будущее с Мелани покинула его. Затуманенное сознание плыло, когда она ослабевшими ногами шевелила в неизвестном коридоре. Падала, истерзанно хватаясь за окровавленные бинты, одержимо шептала имя матери, выход ища помутневшим взором, и содрогалась, слыша надтреснутый возглас позади. Он звал её тоном человека, нуждающегося в душевном спасении. Действующее обезболивающее сдерживало подобный сгущающейся тьме обморок. Идя в неизвестном направлении в черепашьем темпе, Мелани воззвала мысленно всех богов, среди белых и чёрных стен не находя дверей. Её силы истрачивались с большой скоростью, дыхание замедлялось наравне с шагами. Она бы побежала, унося всё с собой, но была лишь способна ползти, и в безотрадной горечи глаза её, потухшие и слезливые, наткнулись на висящую на настенном крючке мужскую куртку. — Карманы! — зажглось секундно в уме, потухло столь же быстро от услышанного зова. Он снова звал её по имени, надрывая голос. Тонкие и израненные пальцы пробирала судорога, пока она тщетно пыталась схватить ткань. Прошло не больше минуты, и на холодную плитку, усеянную алыми каплями, с треском упал экраном вниз телефон. Мелани единожды подняла голову, высматривая в проходе его силуэт и, прокусив язык, дабы сдержать болезненный стон, включила смартфон, еле удерживая его в трясущихся ладонях. Циферблат показывал девять вечера, январь. Её схватило потрясение, от которого сердцебиение пришло в достаточный ритм, и кнопка вызова экстренной помощи была нажата четыре раза. Длительные гудки расходились по телу инъекцией адреналина, и с щёк покатились горячие слёзы от простого: — Девять-один-один, оператор Хлоя Дэвидсон, что у вас случилось?