Вернулся домой с бара. Неудачно подрался.
Тот, что постарше и посерьёзнее, с распухшим носом и в грязной форме, косо поглядывает, распаляя в нём желание вышвырнуть их и бесцеремонно вернуться к профилактике воспитания. Приходится добавить лживую историю о догонявшей его шестёрке знакомого наркоторговца, кому он до сих пор не отдал старинный магнитофон для аукциона. Подобная версия мало убеждает взвинченных сотрудников, и они обходят его, направляясь к кухне, соединённой с лаконичной столовой. — Мы обязаны проверить ваш дом, сэр. Вызов о помощи поступил отсюда, — оправдывает своё любопытство офицер, заглядывая за углы и проводя ладонью по гладкой столешнице, минутами ранее покрытой каплями перекиси и крови. — Вы уверены, что помощь не нужна?Нет. Осваиваюсь в новом телефоне. Никогда раньше не пользовался кнопками экстренного вызова девять-один-один.
Карандаш падает на пол, и он тянется за ним, страдая и корчась. Если так дальше пойдёт, то ему не останется ничего другого, кроме как ехать в больницу вместе с ними и зашивать рану там с надлежащей обработкой, ибо себя он жалеет, не вынося подобных издевательств. — Впредь будьте аккуратнее, — советуют офицеры на выходе после поверхностной проверки всех комнат, — и ещё. Вы запомнили тех ребят, напавших на вас? Скажите бар, в котором произошла драка. Мы сумеем поймать беглецов и взыскать с них компенсацию. Наугад указывает он в чистом бланке бар на третьей улице, самой отбитой и заполненной гуляющими пьяницами, дальновидно избегая прикосновения с чужой рукой, дабы не оставить капель крови. Провожает их, не поскупившись на жалостливую улыбку, захлопывает дверь, вмиг запираясь изнутри и не сдерживает обуявшей ярости, снося настольные лампы и разбивая лампочки в них. За порцией нетрезвого и беспамятного бешенства последует успокоение и смирение, направившее его на путь истинный. Но пока в нём кипит гнев, красочно рисующий детали убийств каждого знакомого. Отравляющая злоба, очерняющая любые намерения, заполоняет всякую добрую надежду на исправление, и телесный зуд приводит к ещё одной вспышке гнева. Взъерошив волосы, он горько ухмыляется, способный только растянуть испачканные губы в нечеловеческой ухмылке. Вот она, его губительная, но правдивая сущность, вышедшая наружу. Едкая, злобная и лишенная эмпатии, какой наделены простые смертные. Честные старания быть хорошим, правильным и справедливым, таким, как все, и уповать на страстную любовь, писанную пером в сказках, привели его к тому, что он имеет сейчас. К нацелившейся убить его девчонке, которую полюбил всем затвердевшим сердцем. Разве этого заслужил, сохраняя ей жизнь, словно избитой на воле птице, и заботясь с пущей трепетностью? Вновь огорчение ядом коснулось потёмок скорбящей души. Безусловно, он даст ей шанс. Им. Шанс на новое начало, где не станет непристойных мыслей об убийстве одного другим и где сладостное доверие воскреснет из дымящихся обломков его терпения. И пока Мелани без сознания, утопает во вселенной, созданной её измученным воображением, он наложит швы на свежие раны чувств, как и примет её обратно со всеми недостатками и тем непослушанием, оскорбляющим его до глубины души. Ведь именно так проявляется искренняя любовь, всепоглощающая до мозга костей и будоражащая трепетное волнение. В прощении и раскаянии.***
— Ты уверен? Она стушёвывается, проходя мимо опустошённой столовой, где пахло химическими веществами. Вкус отвратительного чая не покидал её с самого выезда из придорожного кафе, и всё, чего хотела Сакура, — почистить зубы, зажевать жвачку или выпить сладкую газировку, пускай и приторную. — Я бы не озвучил предположение, если бы сомневался, — Саске предусмотрительно надевает хирургические перчатки, и Сакура повторяет за ним, не поддаваясь воле проступивших фокусов воображения. Стол, накрытый плотной плёнкой, пустовал, и не сложно было представить себе его таковым и до происшествия. Никакие изогнутые в красноречивых выражениях лица не маячили перед взглядом, отчего сосредоточиться уже становилось легче. Дух погибших членов семьи всё ещё ощущался кожей в каждом сантиметре дома, но звонкие шаги Саске, рассекающие гладкую тишину внутри прохладных комнат, снимали напряжение. Вертя в голове его версию, казавшуюся ей от общей идеи до мизерных мелочей несусветную и настолько неправдивую, она непроизвольно кривилась, хмуря брови и недоверчиво перелистывая его ежедневник. Свидетельские показания первым фактом ставили её в неловкое положение перед Учихой, ведь Харуно, умело ориентировавшаяся в извивах интуиции и здравого смысла, не шибко склонялась к согласию с ним. — Если я окажусь прав, то ты должна мне одно желание, — беспардонно оговаривает условия он, неотрывно исследуя родительскую комнату. Неизменные обои, популярные десятилетия назад, с орнаментом цветов, в нескольких местах ободраны к ремонту. Потемневшие от старости, они контрастировали с новой мебелью из благородного красного дерева. На комоде и столе с широким зеркалом, заляпанным детскими ладошками, по-старому стояли не закрытые флаконы духов, использованных кремов и пылящиеся фотографии в рамках. Чрез закрытые окна с видом на среднюю школу и прикрытыми занавесками внутрь попадал неспокойный ветер, находя маленькие щели. Льдистые очи Саске, не выдававшие ничего кроме делового интереса, двусмысленно остановились на Сакуре, и от его пытливого взгляда Харуно покачала головой. — Я подожду твоих аргументов, потом уже решу, — увильнув от согласия, иронично насмехается. — Говори сразу, что за желание. Я не маленький ребёнок, бросаться и кусаться не буду. И… кстати. Что там с Мирандой? — Всё обошлось. Её не уволят. Но заставят снова пройти медицинскую комиссию, и, если выявятся новые заболевания, шеф понизит Миранду в должности. И в желании нет ничего плохого, — вернувшись к прежней теме, заявляет с неоспоримой уверенностью и обречённо вздыхает, ничего не найдя в шкафах и душевой. — Брат Эндрю, Майкл, сказал, что Эндрю был знаком со своей любовницей ещё со времен старшей школы. Я опросил всех его знакомых, мало кто поддерживал с ним связь перед смертью. — Он бы не смог водить её к себе домой из-за детей, — скинув одеяло и подушки с кровати, застеленной свежим лиловым бельём, Сакура приподнимает матрас, подзывая Саске. — Но поскольку городок очень мал, и хостелов не так много, как хотелось бы, то единственный вариант для встреч оставался в часы отсутствия детей в садике и школе, а жены на работе. Кажется… Я нашла подтверждение твоей версии. Опустившись под хлипкий каркас, расшатанный временем, она с ювелирной осторожностью, убедившись в своей правоте, достала крошечный кусок сломанного ногтя, привлёкший выделяющимся цветом покрытия на фоне светлых полов. Криминалисты упустили из виду эту немаловажную улику, потратив большую часть ресурсов, и Харуно с нарастающей гордостью, продемонстрировала Саске доказательство причастности к делу женщины, в чём она до этого и так была уверена. Её же съедало неопределенное предчувствие. Оно прорастало под фалангами пальцев, жгучей проволокой обматывало шею, прорезая белёсую кожу. С неё не сходит беспокойство из-за бессвязных и мнимых мантр, мысленно засевших в разуме. Они нагнетают, не давая отвлечься. Пускают по рассудку агонию, заживо съедавшую, и она теряется в заставшей пучине внутренних терзаний. Миллионные «нет» метались в голове, словно обезумевшие мошки, и выхода, казалось, не существовало. Вина, усердно ложившаяся на плечи их коллеги, выбивала Сакуру из состояния равновесия раз за разом, и от стечения обстоятельств сухой жар мигрени пульсировал в висках. — Жена Эндрю не красила ногти. У неё была аллергия, да и её должность не позволяла этого. — Это может быть ноготь Элизабет, — прищурившись и поправив очки, поколебался Учиха. Сакура хмыкнула, надеясь на ошибочность мнения и попросила достать водонепроницаемый пакет. Погрузив неопровержимую в причастности Шейлы к делу улику, поднялась, избегая смотреть Саске в глаза. — Отвезём в лабораторию для анализа, но никому о подозрениях из здешних говорить не станем. И ещё, — уста её выдали добрую и уставшую улыбку, а ладонь, чьё тепло чувствовалось сквозь перчатку, легла поверх его плеча, — ты забыл одну деталь, из-за чего засомневался. В который раз понимаю, что вам, мужчинам, лучше не заводить любовниц. Элизабет не разрешалось что-то делать со своими ногтями. Для отца у неё был слишком маленький возраст. Ты записал это в ежедневнике, когда опрашивал сестру матери. Но ты оказался прав, и твоё желание будет исполнено. При одном условии. Оговаривай его сейчас. В смоляных зеницах проскочило секундное удивление, сменившееся удовлетворенностью. Сколько бы ни улыбалась она, вот так незатейливо, Саске ни разу не отворачивался, ловя улыбку её, подобно свету после долгой тьмы. И мягкость губ, чувственность поцелуев не угасающей любви, пробравшейся в каждый потаённый уголок сердца, — он с небывалой осознанностью шёл навстречу тем нежным рукам, что укрывали от шторма, в ненастья держали крепко-накрепко, не отпуская. Его чувства особым лекарством исцеляли, не давая ей вернуться к опутывающей своими нитями досаде. И Сакура с вожделением подчинялась, даже слегка и ненавязчиво потакала в особые моменты, передавая ему контроль над ними двумя. Саске не было нужды переспрашивать, останавливаться и удерживать себя от пылающих желаний, когда она льнула сама, охотно и с нетерпением тонкими пальцами сминая его жёсткие пряди. Выдохнув шумно, пока кровь усиленно стучала в ушах, Сакура своим мыслям усмехнулась, догадываясь, что пряталось за этим искусным фарфоровым лицом. — Чего ты хочешь, Саске? — Если когда-нибудь появится повод усомниться во мне и моей правде, то не принимай поспешных выводов, — шутливый тон спрятав глубоко в холоде изменившегося голоса, произнёс он, — и посмотри на меня. Её потрясённые резкой просьбой зеницы очертили прямые линии носа, и сведя к переносице брови, она невольно отодвинулась. Расстояние вышло незначительным, но для него оно равнялось целому обрыву, созданному лишь из-за него. — Это моё единственное желание, которое я прошу тебя исполнить.