Poison

      Зло в своей красоте проходило под рёбра так естественно с остальными чувствами, не вызывая тревоги и странных колебаний сердца. В своём исполнении оно не соревновалось, каждый раз доказывая добру своё превосходство, которое невозможно сбить. Которое нелегко затмить светом любви безграничной, как бы сильно не занимала та всю сущность.       Сакура отчужденно взглянула на свои руки, представляя, смогла ли бы жить с мыслью, что кровь на ладонях — последствие прямых действий. Ответ пришёл сразу — не смогла бы. Только в одном исключении, касающемся Сарады. Она бы убила, если бы была опасность, но предпочитала гуманные способы решения проблем. По сухожилиям пробежала леденящая дрожь, кости словно ослабли после длительных раздумий, и шаг за шагом приближаться к истине стало сложно. Заварив себе крепкий красный чай, она стиснула челюсти, подавляя крик отчаяния и унимая внутренний тремор ненависти, что вырывался с выдохом. Сакура не могла просто так подойти и сказать, что больше не верит ни единому слову Саске. Её разломит на две части, а окровавленные ошмётки сердца тотчас упадут наземь, даже близко не походя на подобие важного органа. Молчаливая правда, таящаяся в перифериях, убивала медленно, снося разум, и отчего-то Сакура хотела оставить всё так, пока совесть с отчаянием не захлестнут настолько, что собственное существование покажется ошибкой. — Ты встаёшь удивительно рано.       Она заварила ему кофе и подавила содрогание, ошпаривающий горло глоток сделав. Притворно улыбнулась, чувствуя, что ещё одна секунда промедления изничтожит её. Оттого в уголках глаз помутнело от слёз, а пальцы чуть не уронили кружку от накатившей усталости. Сакура вымотана морально, и только одному существу на небе известно, когда это прекратится. — Привычки работы, — отмахивается она, прикусив губу.       Тяжело слышать голос его и знать, что соткан он из лжи. Театральное спокойствие подобно хрусталю трещит под давлением его будничного рассказа о делах ФБР, и, выдохнув, Сакура прячет лицо в ладонях, совершенно непохожей на себя становясь. Она не хочет и дальше обманывать себя, тем самым сильнее отравляясь ядовитой примесью благодетели ради их отношений, но и терять…       Она уже теряла. И на кону стоял тот, из-за чьей потери Харуно с большей вероятностью откажется от всего, позабыв даже о должности детектива. Ей не приносит прежнего удовольствия работа, и, нехотя вставая по утрам в минуты рассвета, Сакура с тошнотворным чувством неправильности заполняет протоколы, роняя слёзы, когда на столе оказывается новое заведённое дело на пропавшую семилетнюю девочку.       Её эмоциональность вырвалась за барьеры, чего не должно было случиться. Бесстрастный подход к рабочим обязанностям затерялся в бездне всех пороков, и хватку уважаемого детектива она потеряла ровно в тот момент, уронив первую слезу. — Я всё знаю, — глухо отчеканила она, поднимая опустевший взгляд на ковыряющегося в телефоне Саске.       В эту минуту сердце её, облитое враньём и болью, словно высвобождается от боли. С тремя произнесенными словами ей становится легче, и узел отчаяния на шее развязывается, давая возможность свободно дышать. — О чём ты? — в спокойной манере интересуется Саске, разламывая сухой хлебец. — Как проходят поиски Мелани? Последней пропавшей девушки? — Мы проверяем все наркопритоны, открыли горячую линию для свидетелей и с помощью её родителей ищем любые места, куда она могла бы направиться по своей воле. Но кошелёк Мелани, вещи и рюкзак остались дома, значит теория с похищением рассматривается в первую очередь. — Пожалуйста, прекрати, — едва дослушав, просит Сакура, теряя самообладание. — Хватит. Никаких поисков ты не ведёшь. Потому что это бессмысленно.       Саске хмурится, не понимая причины её внезапного укора, а она бросает пустую кружку в раковину, от закипающего и удушливого бессилия срываясь на резкие шаги. Перед ним на столешницу с оглушающим квартиру грохотом ставит папки досье, толкая их к нему. Её взор неотрывно следит за тем, как Саске напрягается, стоит ему увидеть имя отца и своей матери. Чёрные зеницы изучающе оглядывают первую страницу с основной информацией, и заволокшее их недопонимание перерастает в тихое удивление. — Ты… — Сам расскажешь, или мне начать? — отойдя к холодильнику и спиной прижавшись к дверце, спрашивает Сакура. Расстояние играет ей на руку, и за метр от него, от своих чувств, она ощущает безопасность. — Это не то, что ты уже себе вообразила, — тихо прокляв весь мир, попытался заверить её Учиха, но, увидев непреклонность в выражении её лица, сбился с мысли.       Она отвергала само существование этого оправдания и всё поражалась его устойчивому желанию выйти сухим из воды. Опустив голову, оказалась сражённой прозрением, ноющей болью в висках и иглистым поражением, впивающимся в мышцы. Он попытался сделать шаг и протянуть руку вместо нужного ответа, но Сакура увернулась, отходя ещё дальше. — Не смей трогать меня! — взревев, оскалилась Харуно. — Ты врал мне. Это ведь так?       Проскочившее бешенство в смоляных зеницах поубавило её пыл, однако, обожжённый раной рассудок помнил всё. Вздохнув и потерев переносицу, Саске сжал челюсти, не вынося её обвинительных криков. Она предстала обозлённой фурией, затерявшей в пучине разочарования возглас разума, и он видел, как открывшаяся правда о его семье навредила и физически, и морально. Подобно загнанному в угол зверьку со смертельными увечьями, Сакура сторонилась его, отблески нежности и любви спрятав глубоко внутри и обнажив ядовитые иглы. — Я обещаю тебе, Саске, одно, — голос её, доселе мягкий и плавный, дрогнул и обрёл несвойственную враждебность и обиду. — Я всегда принимала твою сторону и закрывала глаза на многие проступки. Всегда. Всегда оставалась с тобой, даже когда ты оставил меня с маленькой Сарадой, посчитав нужным уйти без объяснений! И я позволила тебе вновь появиться в её жизни! В моей! Если ты соврёшь мне сейчас… — на мгновение запнулась она, сглатывая ком отвращения в горле. — Если решишь утаить то, что я хочу услышать, то я обещаю тебе, ни меня, ни Сараду ты больше не увидишь.       Поставленный выбор её проскользнул по комнате вместе с солнечными бликами и шумом рабочих на улице. Замолчав, Сакура сделала шаг назад к стене, давая волю душащим слезам, и, не потрудившись стереть их, ждала его слова. Её пронзили страдания, заполонившие всю грудь, и где-то там, в глубине, сердце сокращалось вдвое медленнее. Она не желала этого, но молчание ежедневное и иллюзорное счастье довели до той точки апогея, откуда мир смешивался с адом. Судорожный всхлип задел край его уха, Саске одним сожалением в глазах признал себя виновным, и облегчения Харуно не ощутила. Сдавленно вздохнув, она убрала мешающиеся волосы. Её щеки были красны, солнце сквозь матовые занавески обласкивало белёсую кожу, подчёркивая следы упавших слёз, а малахитовый взор утерял последнюю частицу доброты и надежды.       Саске прошёл к дивану, сев на подлокотник лицом к ней. Исходящее от него замешательство и огорчение Сакура чувствовала кожей, но молчала, сказав достаточно. Он протёр глаза, будто хотел убедиться, что всё происходящее сон. Он выглядел родным и домашним, и прикрыв веки, Харуно отдёрнула себя. — Мне было восемь, когда в нашем доме появилась незнакомая мне девушка, — отдалённо и хрипло произнёс Учиха, не смотря на Сакуру. — Отец сказал, что это подруга моей матери и что она поживёт немного с нами. Но она была слишком молода для роли подружки. Поздно ночью я спустился в подвал дома, так как держал там тайник с дневником и дедушкиными комиксами и… увидел, что эта девушка сидела на скамье без одежды и вся в царапинах и синяках, с заклеенная ртом, а рядом с кнутом стоял мой… отец. И моя мама. Наблюдающая со спокойным лицом за всем этим.       Он выдохнул, перенесясь заново в кошмарное детство, и, от волнения облизав нижнюю губу, продолжил: — Девушки стали появляться в доме с периодичностью в пару месяцев. И неизменно пропадали через неделю после того, как попадали к нам. Сначала я не понимал в силу возраста, а потом отец сам просветил меня. Да, Сакура, — Саске посмотрел ей в глаза, — моя семья продаёт людей. По большей части девушек. Неважно зачем, если плательщик заплатит приличную сумму, которая устроит родителей. Иногда поступают запросы от торговцев с чёрного рынка с целью приобрести органы. Мой отец не хранит их у себя, органы продаются моментально и перевозятся. С девушками та же схема. — Какая, чёрт возьми, схема? — не моргая от ужаса, спросила Сакура. — Мама знакомится с ними, после чего продаёт в качестве рабынь. Индия, Китай, Таиланд. Притоны, бордели, плантации, где не хватает рабочих сил. Всё это проворачивается с особой осторожностью и под видом благотворительных путёвок, которые не афишируются в народе. И… Ино убили, потому что она знала обо всём и хотела рассказать полиции.       Саске прервался, давая Сакуре время. Она медленно съехала вниз по стене, не устояв на подкосившихся ногах, и широко распахнутыми глазами смотрела в пол, не слыша ничего вокруг. Один его рассказ шумел в ушах, словно рой обезумевших пчёл. Спрятав лицо в коленях, Сакура с липким и предельным ужасом представила, как Микото жмёт руку Сараде и называет её своей внучкой другим людям.       Харуно стало дурно, и горечь желчи подкатила к пересохшему горлу. — И ты спокойно живёшь с этим? — еле как справившись с накатившей рвотой, слабо задала вопрос Сакура. — Я не общаюсь с ними. — Ты агент ФБР, Саске. Ты клялся защищать граждан и оберегать их. Разве тебе… — она возмущённо потрясла головой, — разве тебе спится спокойно, зная, что произошло со всеми девушками? — Я не имею к их пропажам никакого отношения, — угрюмо ответил он. — Имеешь! — вспыхнула Сакура, повысив голос. — Ты даже хуже, чем вся твоя семейка, потому что у тебя была возможность предотвратить каждую пропажу! — Это не так легко, — в тон ей холодно и отрешённо прозвучало. — Моя мать губернатор, а отец бывший капитан департамента полиции, который имеет свою незыблемую власть. Они изверги, с которыми я перестал контактировать многие годы назад. Я оставил их в прошлом. Но избавиться от генов Учих не могу. Если посадят их, то лишусь свободы и я. — Ты оправдываешь себя и ищешь выгоду, — процедила она, покусывая костяшки пальцев. — Признайся в этом, Саске. Тебе плевать на то, что происходит с этими девушками… — Потому что у этого есть цена, — прервал он, даже не дослушав. Подскочив, в один шаг приблизился к Харуно и присел напротив, изнемогая от омерзения в её укорах. — Я не могу вновь потерять тебя и Сараду, Сакура. А это случится, если я пойду к своему начальнику и поведаю ему о всей истории. Вы обе лишитесь меня. А я лишусь вас.       Она воспротивилась, когда ладонь его тёплая легла на её затылок, а губы оказались в миллиметрах, предательски маня. Затаив дыхание, дёрнулась, словно от ледяного ожога, и руками упёрлась ему в грудь, качая головой. — Почему ты оставил меня? — еле слышно прошептала, осязая, как ненавистна ей любовь, что плескалась в глубине взгляда его и лишала уверенности во всём.       Он отшатнулся от её вопроса, вспомнив не самый приятный разговор с родителями, и замолчал на пару мгновений. Растерявшись от его молчания, Сакура побледнела, и державшая её голову рука Саске опустилась, как и он отстранился от неё, оставляя расстояние между ними нетронутым и безопасным. — Мой отец хотел, чтобы я привёл тебя к нам в дом. Понимаешь, о чём я?       Хлёсткая волна осознания прошлась импульсом электричества по всем подкоркам мозга, и, ужаснувшись, Сакура сморщилась, не желая принимать его причину. Она была правдивой, и в ней ни капли лжи, но убивала хуже самого затаённого и мастерского вранья. Безотчётный страх ударил по сердцу, в пыль стерев рациональные доводы рассудка, и, отведя ошеломлённый взгляд, Сакура вздрогнула, когда Саске ласково взял её за подбородок, вынуждая смотреть на него. — Я не дал этому случиться, Сакура, но мне требовалось покинуть город и тебя по требованию разозлившейся матери. Я не хотел уезжать. Но иначе ты подверглась бы неописуемому злу. Прости меня за это, — раскаявшись, примкнул губами он к её холодной ладони и пальцами свободной руки провёл по мокрым щекам, стирая слёзы. — Жаль, что ты не попросил прощения у прежней Сакуры, которая пила банками успокоительные и все своё время думала о самоубийстве, — мрачно произнесла она, сощурив взгляд. — Она пострадала больше, чем я. — Сакура… — Я услышала тебя, Саске.       Встав и обойдя его, Сакура направилась к нетронутому стакану воды, выпивая его залпом. Склеры, заполненные слезами, обжигали веки, и изнутри под рёбрами плашмя приземлилась вера в хорошее, заменившись беспросветной тьмой. Она устало повалилась на стул, рыдания заглушая прерывистыми вдохами, и, сотрясаясь от них, не могла перебороть в себе беспрерывные метания от одного к другому. Чужим взглядом, непохожим на прежний, взглянула на разбитого Саске, ощущая себя ещё хуже. Он тоже стал ей чужим. Не тем, кем она знала его всё это время. — Ты знал, что Ино важна мне, и молчал, скрывая правду, — обвинила Сакура его, поддавшись иррациональному порыву, и сильнее обняла себя, не верив ни себе, ни ему, — Ради чего ты умалчивал? Я лишилась тебя, а после и её, оставшись одна, Саске. Ты даже на йоту не можешь себе представить, каково мне было выживать после пропажи одного близкого человека и смерти подруги, да ещё и с младенцем на руках. И сейчас ты просишь прощения?       Он было открыл рот, чтобы ответить, но вид разгневанной Харуно остановил Саске. Подойдя к ней, он резко скинул со столешницы досье, и внутри него что-то переломилось, когда её зеницы посмотрели на него взглядом затравленной души, затерявшей человеческий облик. Словно возводя больший ров между ними, она отдалялась с каждой секундой, с каждой пролитой слезой, и Учиха видел это кристально чисто, впервые в жизни пугаясь того, что может потерять её не от чьей-то ошибки или злости. Он терял Сакуру стремительно быстро, с тлеющими надеждами и обидой из-за самого себя.       Потерянно попросив прощения снова, снова и снова, не скупясь на жаркие слова и клятвы, Саске столкнулся с тем же арктическим холодом, каким одарил её перед своим уходом, и её душевная боль горечью простиралась в нём. — Да, Саске, — вытерев слёзы, согласилась она, наконец перестав молчать, — ты виноват.       Подойдя к входной двери, Сакура тяжело сглотнула, коснувшись металла ручки. Терзания разъедали её, но ещё больше ломили выплеснувшиеся разочарование и правда, за которые извинения его не были настоящими. — Спасибо за честность, Саске, — негромко поблагодарила она и с трудом перевела внимание с его виноватого и сожалеющего взгляда на свои дрожащие руки. — А теперь уходи. Ради меня и Сарады. Этого ведь ты хотел всегда. Защитить нас. — Не смей закрываться от меня, — обессилено схватившись за её плечо, он развернул Сакуру к себе, и ослабевшая ладонь её встретилась с его щекой в пощёчине. — Я же сказала, — прошипела Харуно, отходя от него, — не трогать меня! Возможно, если бы ты сказал мне обо всё намного раньше, то исход был бы другим. Но ты предпочёл врать и скрывать то, в чём я нуждалась долгие годы. Уходи, — слегка прикрикнув, шире раскрыла дверь, не вынося и секунды его присутствия.       Не из-за жгучего чувства обиды и досады, а из-за воспламеняющейся любви, что никак не угасала и переживала все невзгоды в ней. — Я не расскажу ничего Сараде, а досье сожгу. Это будет моя плата за твой уход во имя вашей славной династии и безопасности, — проговорила она едко ему в спину, захлопывая дверь.

***

      Итачи никогда не довольствовался малым, всегда выбирая всё самое лучшее и находя отдушину в идеальности. Его выбор падал на неопровержимое никакой грязью превосходство, и не важно, состояло оно из мягкой плоти или ограничивалось другими материалами. Но, будучи скульптором-хирургом, он предпочитал под ладонями чувствовать течение жизни. Его вдохновляло биение сердца и тот предсмертный ритм, а теплота крови возвращала в славное детство, где жаркие моря обогревали тело преспокойным течением.       Доев свою порцию, он погрузил тарелку в посудомоечную машину и поморщился от боли в щеке. Ему всё ещё нельзя было двигать полноценно челюстями, и наложенные швы беспокоили ровный порядок жизни.       Итачи не был приверженцем жестокости, применяя её только в последних случаях, когда не оставалось выбора. Проходя мимо морозильных холодильников с рассортированным содержимым, он остановился у третьего отсека, любуясь проделанной работой. Но режим звал, и, глянув коротко на часы, он направился к третьей подвальной комнате, сделанной исключительно на особые ситуации. Десятизначный пароль ввелся за четыре секунды, и датчик, просканировав сетчатку его глаз, загорелся зелёным, пропуская Итачи внутрь. — Здравствуй, мама, — он учтиво и низко поклонился сидящей на кресле Микото, что облегченно выдохнула от появления сына. — Привет, Мелани. Успела соскучиться?