Poison

      Маленький мальчик, в глубине души тоскующий по прежним семейным вечерам и колыбельным матери, ворочается с бока на бок.       Через просторное открытое окно в спальню поступает тёплый ветер, колышущий бумажные цветочки в фиолетовом стаканчике. Его веки прикрыты, руки прижимают к себе плюшевого мишку, подаренного на Рождество чудесной мамой. Потяни за верёвочку — и медвежонок запоёт песню о семейной любви, о том, как важны родители. Плюшевое ненастоящее сердце засветится красным, и, иногда ему кажется, что оно греет, совсем как настоящее. Вокруг кровати так неряшливо разбросаны игрушки, кубики и машинки, неприступной крепостью защищая его от непрошеных гостей; зато сложены в ровный ряд игрушечные пистолеты: от небольших моделей до автоматов и дробовиков, купленных неделями ранее. Рисунки по содержанию не отличаются: бравый солдат в полном обмундировании направляет своё оружие в лицо врага, поднявшего руки, но среди многочисленных срисованных комиксов есть и редкости. В самом низу огромной и помятой стопки лежит единственный рисунок с девушкой, чьи черты лица терроризировали его память и воображении на протяжении долгих дней. И на изображении она столь же красива, как в жизни. С объёмными каштановыми волосами, выразительными глазами и тонкой лебединой шеей. Благо, мать и отец не заметили этого. Избавляться от своего творения Саске не намеревался, оставив хоть что-то, что имеет для него смысл.       Дверь спальни закрыта плотно на внутренний замок. К нему стучались два раза, — наверняка это был брат с неуместными вопросами о настроении. За толстыми стенами особняка, где не слышны даже самые громкие разговоры, впервые слышно все. За несколько метров от него, на необъятной кухне в такое-то позднее время отец решил поскандалить с матерью о том, какая же его жена неблагодарная сука, и вина за всё лежит исключительно на ней. Она, в свою очередь, не позволяет разговаривать так с собой, предельно быстро и громко повышая голос и затыкая рот отцу после череды пощёчин. Фугаку не успокоился, и Микото не спускает давления с него, не уступая в словесной перепалке. Саске даже может видеть её разгневанное лицо, остающееся по-прежнему эталоном красоты, и отец, падкий на эту тлетворную красоту, предрешено проиграет, потому что силы неравны. Фугаку никогда не признается, что Микото подавно стала главной в их династии, и сей факт его душит. Не даёт реализовать свои мужские принципы, взгляды, а, смотря на чужие семьи, где мужчина — глава семейства, у Фугаку просыпается недовольство. И точкой кипения стал сегодняшний вечер. Саске не удивляется, но жмурится, словно слышит не шумную ссору, а звуки взрывающихся гранат в другой комнате. Он смотрит в потолок, предполагая, что это закончится совсем скоро, но для перемирия ещё момент не настал. Итачи в курсе, вся прислуга в курсе, — растянувшийся на многие мили вокруг, лес впитал в себя звуки скандала и каждое брошенное слово. Но в этом ничего необычного нет. Ведь во всех семьях так ссорятся, срываясь на пронзительные крики и не заботясь, что дети всё могут запомнить. На следующее утро их семья будет мирно завтракать на террасе, окружённые пением звонких соловьев и встающим солнцем, пока прислуга тщательно делать вид, что не подслушивала и секунду ночной перебранки. В конце концов, всё превратится в лживое театральное представление, пускай и до жути слащавое, но дающее надежду, что дела изменятся. Ложь, однако, въелась в заученное поведение, и улыбающаяся за порцией вафель Микото не подаст ни единой грустной эмоции, оставаясь сдержанной женой и любящей матерью. Отец ласково погладит её щёку ладонью, спрятав за ушко вылезающие пряди. Той же рукой, какой ночью рискнул ударить, выпустив гнев и освободившись от оков злости. При детях — они образцовая супружеская пара, прожившая вместе более двадцати лет. Только потом Саске узнает, что Микото подавала на развод более восьми раз, забирая заявление уже на следующий день из-за боязни остаться у разбитого корыта. Микото понимает, что без статуса жены, без влияния мужа в обществе и их совместного бизнеса она — никто. Развод с Фугаку лишит её всей роскоши, и, несмотря на статус нынешнего губернатора и значимое имя в высшем обществе, Фугаку в силах лишить её даже этого по щелчку пальцев.       Саске мнётся, не решаясь выходить из комнаты, но замкнутое пространство среди притворной утопии счастливого ребёнка душит его, изводя каждую секунду. Он не уснёт ещё долго, — слова отца будут крутиться в голове до рассвета и ещё несколько дней. Спустя пару секунд размышлений, он выходит в полутёмный коридор, тут же видя брата на полу. Он сидит у стены, прислонившись и вытянув ноги, и уставший лик его озаряется облегчением, когда Саске выходит и закрывает за собой дверь. — Я ожидал, что ты не продержишься долго, — вставая и усмехаясь, говорит Итачи. — Пойдём отсюда. — Я хочу попить воды, — всё придерживая мишку у груди и топчась на месте, признаётся Саске. — В саду стоят графины с водой и соками, выберешь любой. — Итачи! — Саске останавливает его, не переставая посматривать на парадную лестницу, виднеющуюся за поворотом в конце коридора. — Они будут ругаться до самой смерти, пока кто-то не уступит другому, — словно прочитав мысли и зная, о чём спросит, уверяет Итачи. Он взглядывает туда же, на лестницу, и спустя секунду гром разбитой тарелки пропадает в мертвецкой тишине. — Легче принять это сейчас. — Почему наша мама такая?       Вопрос рассмешил Итачи, и тот издаёт слабый смешок, прикрывая рот кулаком. Итачи старше и многие странные Саске вопросы без подробного объяснения стали ему понятны в силу возраста. Он видит в своём младшем брате неугомонный интерес, обиду на обоих родителей и немую просьбу о защите, хоть и никогда вслух об этом не попросит. — Она росла в условиях хуже наших, — он ведёт Саске ко второму выходу, отвечая. — У неё не было выбора всю сознательную жизнь до появления нашего отца. И, чтоб ты понимал, маму выдали замуж не по её воле. — Это как? — У неё не спрашивали, хочет она или нет. Точно так же, если сейчас тебе резко скажут переезжать на другой континент без нас и друзей, совсем одному. Только не говори ей, что я тебе это рассказываю. Мама не обрадуется, что теперь и ты знаешь всю правду о нашей семье.       Саске замолкает, обдумывая слова Итачи, и тотчас сердце не бросается в танец радости от рассказанной правды. Оно жалобно ноет от ударяющей грусти, не принимая той пагубной истины, что открылась с отвратительной стороны. Саске хочется сбежать от всего вранья и накричать на родителей за испорченные и лживые дни, которые казались ему настоящими. Он огорчённо, почти злобно смотрит на обстановку вокруг. На семейные портреты, нарисованные кистью знаменитых художников, на семейные фотографии со съёмок, когда их заставляли вставать в неуместные позы и… улыбаться, словно радостная семья пришла запечатлеть своё счастье. Саске впервые испытывает отвращение ко всему окружающему, и Итачи для него — единственная отдушина, единственный свет в кромешной пучине вранья и притворства. — Я чувствую себя слабым, Итачи. — Прости за то, что поведал тебе об этом, — искренне извиняется он, не отпуская Саске от себя ни на шаг. — Но я подумал, что чем быстрее ты узнаешь обо всём, тем легче тебе будет расти с этими людьми под одной крышей. — Ты считаешь их нашими родителями? — Опустившись на холодную землю и покачав стакан с вишневым соком, задаёт новый, неуместный и странный вопрос Саске. — Каждый раз, когда они ругаются, я не могу избавиться от ощущения, что мы больше не семья. — По-крайней мере я уважаю маму, — Итачи опускается рядом, протягивая ему захваченный с беседки плед. — Я старше, Саске, и многие вещи понимаю не так, как ты. — Я знаю, что они убивают девушек.       Прервав наступившую тишину, глухо произносит Саске, сгорбившись и опустив голову. Ему тяжело дались эти слова и, высказавшись, он словно отпускает прицепленный балласт, что мешал двигаться в нужном направлении. Итачи никак не прерывает его, оставляя едкое послевкусие от признания, и Учиха-младший невольно подтверждает свои догадки: вся династия уже подавно плавает в этой вязкой грязи, не выкарабкиваясь из неё. Ему вдруг становится тошно за своё существование и за принадлежность к этой семье. Своими делами они очернили его репутацию на всю жизнь, сами того не осознавая. Хоть Саске и не столь большой, но дурачком никогда не был, и все убитые на счету родителей девушки достанутся и ему.       Маленький мальчик увидел впервые всё своими глазами после своего дня рождения. Он не мог уснуть, мучаясь от надоедавших и кровожадных кошмаров, и вскочил, выбежав из спальни. С минуту его дыхание сбивчиво обжигало лёгкие, а в пересохшем горле скреблась просьба о помощи. Но никого рядом не было. Поглощающая темнота ночи и пустота узких коридоров подступали новым единым монстром, и, сорвавшись с места, Саске бежал на свет. Оказавшись на первом этаже, где всегда горели лампы, он едва ли мог распознать непонятный шум, исходящий с запертой на ключ двери. Так сильно терзали его увиденные кошмары, не покидавшие поле воображения и проливая там дурнопахнущую кровь. Детский слух поздно распознал незнакомый женский плач и душераздирающие всхлипы, грозный и повелительный голос отца и беспрекословные приказы матери. Они говорили тихо, но с тоном, и этого было достаточно, чтобы собрать воедино картину.       Саске и прежде видел неизвестных девушек, представляющихся знакомыми матери. Сначала он верил, протягивая в знакомстве руку и лучезарно улыбаясь молоденьким девчушкам, что обещали поиграть с ним в войнушки. Но ни одно обещание исполнено не было и всё, что оставалось от них — призрачный запах и тлеющий силуэт в памяти. — И что ты думаешь? — Ненавязчиво интересуется Итачи. — Я… — Саске теряется, отхлёбывая сока в надежде на лишние секунды раздумий. — Я… считаю, что они делают неправильно. — Им на это всё равно, — махнув рукой, фыркает Итачи. — Они не убивают девушек. Скорее… получают деньги за то, что направляют их нужным людям. — Нужным людям? — Наклоняясь у нему, удивляется Саске.       Итачи беззаботно перебирает во рту соломинку, скрестив ноги. Их откровенный разговор не нарушает жаркий скандал родителей, и, спрятавшись за кустами диких роз в тени ветвей ивы, им удаётся говорить друг другу только правду. Озеро у их ног слегка волнуется от пробегающего вскользь ночного ветерка, в отражении водной глади видны жемчужины звёзд. — Ты поймёшь, о чём я, когда подрастёшь, — Итачи треплет его по голове, играясь с послушными смоляными волосами, и ничего более забавного, чем его сопротивление, не находит. — Эти девушки страдают? Они делают им больно? — Страдает их психика, а не тело. — Хочешь сказать, что это хуже? — Внутренняя боль от переживаний сильнее любой физической, — объясняет учтиво Итачи, и уста его выдают снисходительную улыбку, — но надеюсь, что тебя не коснётся ни то, ни другое.

***

Маленький мальчик больше не маленький. Ему исполнилось восемнадцать, и он здраво оценивает все слова и поступки родителей, не принимая сторону жалости и сострадания к ним. Его чёрные глаза покрыты коркой безжизненного равнодушия, когда начинаются семейные ужины на праздниках, и его губы остаются сомкнутыми до последнего, не произнося ни звука. Он со слабым интересом разрезает обжаренную и сочную говядину, не удосуживаясь похвалить поваров и поклониться родителям за тёплую еду на столе и полное изобилие фруктов. Саске терпимо принимает комплименты от матери, похвалу отца и качает головой на предложение пойти по стопам папы и стать помощником капитана в департаменте полиции.       Он всецело увлечён бихевиористикой, психоповеденчиским анализом и психологией. Его спальня больше не хранит в себе безобразные рисунки и раскиданные игрушки, в ней пропала детская беззаботность и приезжает он сюда только на каникулы, чтобы не нарушать семейных традиций. Ровно, как и Итачи, Саске приводит всё своё время в своей бывшей комнате, борясь с образами прошлого и изучая университетскую программу. Для светских бесед в компании родителей и той же патологической лжи у него не находится ни свободных минут, ни сил, а, измученный этим вдоволь в свои детские годы, Саске практически изолирует себя от общения с роднёй. Ему всё ещё известно, что родители без страха наказания торгуют девушками, но теперь он знает всё о чёрных рынках и зачем-то себе клянётся, что настанет судный день, и он прекратит это непрекращающееся сумасшествие.       Он познакомился с классной девушкой, которая имела наглость нагрубить ему, но приготовила отменный кофе и поразила его своей прямотой. Сакура. Харуно Сакура, зарабатывающая деньги на обучение сама и пыхтящая в придорожном кафе с подносами в руке. Обвинившая его в том, что по его инициативе её изгнали из студсовета, но в упор не принимающая вины и своей неполной посещаемости. Она легка на подъём, и, проводя с ней время, Саске забывает, что в любой момент к нему могут нагрянуть федералы и задержать по подозрению в причастии к работорговле и незаконному удержанию людей. Он боится признаваться ей в грехах своей семьи, но, кажется, Сакура никогда не слышала о семье «Учиха», и потому в неведении всех грязных дел позволяет ему себя провожать и целовать. Её уста полны нежности, неутолимой страсти и целовать Сакуру хочется всегда, в любое время суток, при любой погоде и при любом занятии. Ей хватило одного беззастенчивого выражения, чтобы завлечь его, и, будучи придирчивым и суровым с остальными девушками, Саске вовремя осознал, что застрял в чарах Харуно, не пытаясь выбраться. Она великолепна в своём существовании, и один её навзничь брошенный взгляд заставляет его прикрывать веки и томно вздохнуть, потому что вожделение к ней никогда не угаснет. Оно вечным пламенем ошпаривает рёбра, и холодный рассудок постепенно сдал позиции, приняв одну простую истину: он полюбил её.       В ней же нашёл спасение и покорённый, сдавшийся и истерзанный явился на порог её жизни, влюблённым взором умоляя впустить. И Сакура впустила, никогда не держа дверь перед ним закрытой. Как и самые нежные объятия, в которых чувства его находили себе место.       Его родители всё ещё ссорились, но, переписываясь с Харуно и открывая в себе те новые грани ответной любви, он позабыл о нанесённых отцом и матерью терзающих травмах. Их бытовая жизнь больше не волновала его. Саске озабоченно старался осчастливить Сакуру. Цветы семь раз в неделю? Пожалуйста, он без раздумий обзавёлся контактами лучших флористов, чтобы её сторона комнаты всегда приятно пахла цветами, и композиция цветов напоминала о нём. Бесконечные комплименты и долгий, изучающий, жадный взгляд, позволяющий ей почувствовать себя до невыносимости нужной? Саске не поскупился, и Сакура не выдерживала, в смущении пряча лицо. — Я хотел бы с тобой поговорить.       Отец умеет разрушить сладкую идиллию, и позади стоящая мать вдобавок прибавляет мрака своей отчуждённостью и присутствием одновременно. Саске, ожидая его слов, скрещивает руки на груди и всем видом показывает, что их уединенный разговор не доставляет ему и малейшего удовольствия. Сжав кулаки и челюсти, нахмурив брови и непроницаемо смотря на них, он предугадывает, что они приготовили для него. Внутри бурлит открытая неприязнь к ним, по венам проносясь через сердце и очерняя его. — Мы нашли новых покупателей, которые заинтересовались покупкой девушки для местного борделя, — беззаботно бросает Фугаку, удобнее усаживаясь в кресле и надеясь на понимание и участие сына. — Какое отношения я к этому имею? — Бесстрастно уточняет Саске. — Им понравилась твоя девушка, — не растягивая попросту резину, моментально вдаётся в холодные объяснения Микото, опережая мужа. — Фугаку как-то видел её вместе с отцом, и поскольку «экзотическая внешность» Сакуры прибавляет ей цены, то мы хотим, чтобы ты привёл её к нам в дом. Деньги достанутся тебе. Купишь на них машину, особняк, что захочешь.       В первые секунды Саске понятия не имеет, о чём они говорят и просят, и молчит лишь поэтому. Когда осознание настигает его, сжигая частицы здравомыслия и сметая предохранители, а барьеры напускного спокойствия рушатся за долю одного мгновения, ему не нужно и больше миллисекунды, чтобы озвереть от ненависти за подобное отношение к Сакуре. — Вы оба головой ударились? — Неестественно грубо, с вызовом спрашивает он, растеряв человеческую любовь к ним. — Не смей так разговаривать с нами, — Микото выступает вперёд, оставляя мужа позади. — Стой на месте, мама, и на метр ко мне близко не подходи, — шипит Саске, указывая на неё пальцем. — Я скрываю и молчу о том, что вы вытворяете с девушками в подвале этого дома и принял вашу омерзительную и ублюдскую натуру, но чтобы больше имя Сакуры с ваших губ не звучало, ясно? — Ты теряешь миллионы и миллионы долларов, сынок, — раскачиваясь на стуле на колёсиках, встревает Фугаку. — Сакура вам не вещь, так что закрой свой паршивый рот, — прерывает его Саске, вскипев от ярости. — Ты забываешь, где находишься!       Хлёсткая пощёчина, раньше приходившаяся всегда по лицу Фугаку, огрела щёку Саске. Микото, тяжело дыша, с нескрываемой злостью и негодованием опустила руку, слегка разминая её, и воцарившееся молчание после звонкого удара затвердело в воздухе. Саске, отшатнувшийся и ощупывающий след от ладони матери, проникся ядовитой ненавистью к ним, впервые ощутив железную хватку матери на себе. Она молчала, приходя в себя, и, грациозно поправив поднявшееся платье, заявила: — Я даю тебе выбор, лишь потому что ты мой сын, — сурово заявляет она, словно судья, что перечисляет смягчающие обстоятельства. — Договоренность о продаже Харуно Сакуры уже составлена, и либо ты покидаешь город и не появляешься здесь до моего разрешения, либо я забираю её у тебя насильно. Мне плевать, что у тебя учёба и невероятные планы на жизнь, — злостно отчеканивает Микото, смерив его гневным взглядом, — ты лишаешься всех привилегий, Саске. С завтрашнего дня твои банковские счета будут опустошены и переведены на имя Итачи. Подаренное тебе имущество пропадёт, и, ничего, кроме твоей идиотской и бессмысленной любви не останется. Такая цена тебя устроит? — Ты ничтожна, — подойдя к ней вплотную и прошептав оскорбление без зазрения совести, Саске заглядывает ей за спину, видя безразличного мужчину. — А ты, — он указывает на него, — слабак, который бегает за матерью на коротком поводке. — Не забывай, что я твой отец, — Фугаку качает головой, вставая и приближаясь к нему. — Позволь это уже мне решать, — огрызается он, замахиваясь.       Маленький мальчик вырос, способный дать отпор и защитить то, что ему дорого. Проскочившая мысль о продаже Сакуры и о потенциальном покупателе приводит Саске в неконтролируемое бешенство, и едва он успевает остановить себя, кулак врезается в челюсть Фугаку в столь нужном ударе, способном привести обоих в чувство. Саске чувствует разъедающее опустошение, но вместе с тем освобождение. Маленький мальчик в нём ликует и твердит, что всё правильно. Маленький мальчик испытывает гордость за него.