Poison

      Он продолжает делать вид, что ничего не произошло, и подаренный жизнью лотерейный билет оказался нужной вещью.       Затянутый галстук и тугой воротник серой рубашки натирают шею, а язык отсыхает от бесконечных лекций, проводимых каждый день. В просторной аудитории со средним количеством парт его чувства отыскивают покой, хоть и недолгий, пока разум складывает воедино всю заученную базу. Ему не составляет труда провести шестьдесят четыре лекционных часа в неделю, находя время и на обдумывание важных преступлений, и под руководством своего начальника Саске проводит все дни и ночи исключительно в академии ФБР, то преподавая, то помогая раскрывать дела. С усталостью, не покидающей его тело, справиться легче, чем с воющим опустошением; зеницы видят перед собой лишь студентов, их лица, папки с многочисленными досье и мишень для стрельбы. Он больше не может лицезреть ссоры родителей и их перекошенные от злости мины, ровно как и участвовать безвольно в их скандалах. Возможно, отправляя его в Балтимор, Микото надеялась на раскаяние и скорое возвращение, однако, Саске, прочно нашедший себя в ФБР, отчасти благодарил мать за проявленную некогда жестокость.       Чартерный рейс стал последним подарком родителей, хотя подарком это назвать сложно. Никаких слов прощания и благодарности, лишь безжизненный взгляд матери, укоряющие слова отца. И ничего, что могло действительно понравиться ему. О извинениях Саске и не думал, прекрасно зная, что, поставь родителей коленями на тлеющий уголь, ни один прискорбный звук не сорвётся с их губ. И сам он поскупится на мимолётные касания к ним, закрываясь бесповоротно от некогда горячо любимых родителей. Разные позиции к личностным проблемам и многим вопросам, отличительные точки зрения и темпераменты не сложились в единую колоду. Возможно, это следствие холодных отношений на расстоянии. Проникаться к ним симпатией с каждым днём становилось сложнее, пока сосуд, доселе таящий в себе безропотную детскую любовь, покрывался трещинами от нестерпимых для гордости ударов.       Первый год в новой обстановке и с другим окружением прошёл, словно в туманном сне. Подобно странствующему путнику в темноте, что искал проблеск жизни, Саске петлял с вытянутыми руками, ища хоть что-нибудь во мгле. Наскоро осознал, что бесполезные хождения ничего не дадут, и прекратил поиски, оставшись наедине с морозом, исходящим от тьмы. В ней он слышал бессвязный плач Сакуры, в ней невозможно было дотянуться до источника звука, наплывающего со всех сторон. Искаженное страхами воображение разыгралось на славу, оно рисовало то, чего никогда бы не произошло в реальности, но отравленное сомнениями сердце слабо верило.       Сакура не любила гипсофилы, розы и хризантемы, а Карин беззастенчиво принимала любой букет даже из полевых ромашек. Дочь влиятельного менеджера одной крупной компании росла в золоте и украшениях, ни в чём себе не отказывая, и на их первом свидании вовсю болтала о рынке акций и своих облигациях. Её интересовали фонды помощи больным детям, бездомным животным, и с её счета еженедельно списывалась невообразимая сумма, предназначающаяся подобным организациям. Таблоиды прозвали её последовательницей матери Терезы, а обычные граждане полюбили Карин за открытость, честность и непредвзятость на публике.       Саске не произносил слово «отношения» в их разговорах. Он тактично и всецело доверял ей, как своей подруге, надеясь на их общие рассудительность и целомудрие. Карин не спрашивала разрешения, прежде чем войти в его жизнь, однако, это не помешало ей занять все его мысли на короткий период. Её чуткое сердце, укоренившийся синдром спасателя и щепотка красоты целебным плацебо подействовали на измученный рассудок. Она не знала всей его истории и воротила нос, поправляя очки, когда прошлое всячески напоминало о себе. Когда Итачи прилетал к нему в Мэриленд и, совершенно другим человеком, искал любые точки соприкосновения с младшим братом. Увы, не находил. И Саске бы отблагодарил Карин за её благородство по отношению к нему, но во всём происходящем между ними не было смысла.       Его учёба в академии длилась дольше из-за того, что пришлось годом ранее покинуть родной дом, а заодно и забрать документы из университета. Теоретические основы вкупе с практикой усваивались постепенно, и уже к концу последней учебной недели Саске показал высший класс, продемонстрировав результаты беседы с четырьмя серийными убийцами. Профессора и тогдашнее начальство прониклись уважением к его трудолюбию и упорству, провозгласив лучшим студентом потока. Но они не догадывались, что стояло за всей трудоспособностью и ловкостью с усердием в учёбе.       Саске не приходил домой к Карин всё первое время их отношений. И хоть она не жаловалась, а с заботой принимала любое решение, он кристально и чисто видел, что его поведение задевает Карин. У него всё ещё не было денег в кошельке, не считая скудных пятнадцати долларов, и обучение было оплачено Итачи, наплевавшего на запреты их матери приближаться к Саске. Об удовольствии и радости говорить не стоило, а ожидаемая щедрость никак не заставила Саске проникнуться теплотой к семье и благодарностью. Одно лишь бремя легло на плечи, и постоянное сосущее чувство долга перед братом отнимало по крупице спокойствия. Саске не просил его и, получив письмо об оплате обучения, напрягся, не считая нужным сказать «спасибо». Но полюбившееся место заклеило ему рот и соусом восторга полило всё внутреннее недовольство. Итачи хватало и этого. Он чувствовал ответственность за младшего брата и никак не мог оставить его, держась в тени призрачным помощником.       Карин лишь однажды спросила о Сакуре, и изменившееся выражение лица Саске завязало ей язык на несколько узлов. По сей день он ревностно и злостно хранил её образ в своей памяти, не желая с кем-то делиться или даже описывать. Запах её летних духов остался с ним, звонкий и задорный смех изредка звучал рядом, словно Харуно позади него, но позади твёрдой стеной воздвиглась пустота.       Карин пахла свежими апельсинами, ванилью и индийскими благовониями, а Сакура кожей, табаком и карамелью. И сколько бы Саске ни находился с Карин в одном помещении, в воздухе перед носом фантомные ароматы Сакуры всплывали чаще.       Карин очень любила чёрные кожаные сумки «Hermes», нося их всегда открытыми, и салон её бледно-оливкового «Porshe» подстать цвету волос. Она брезгует дотрагиваться до крови, всякая кровавая история побуждала Карин вздрогнуть и отвернуться, потому как жестокость человеческая ранила её хуже любого заточенного острия. Саске привык молчать с ней, не находя никаких общих интересов. Привык со временем видеть в ней потенциальную невесту, если вдруг матери в голову не ударит верное решение. Карин бы обрадовалась, но Учиха жмурился всякий раз, стоило подумать об этом.       Он получил повышение, моментально перейдя в руки к своему боссу. Просторное здание ФБР наконец приняло его, бесконечная учёба сменилась реальными заданиями. Его перво-наперво отправили в Детройт на пробную командировку. Уровень преступности побудил его не останавливаться. Нищета и постоянные грабежи с убийствами на тёмных улицах с полупустыми домами удивили лишь в первые минуты, но, быстро взяв себя в руки, Саске бесстрастно путешествовал по известным наркопритонам, вытаскивая жертв и своё мастерство боевых навыков применяя на тех, кто бездумно бросался с оружием и ножами на него. То место, где он помог выбраться пятерым девушкам из заточения, напомнило ему родительский дом. В перекошенных от страха лицах, в узорах синяков и ушибов видел прежних жертв родителей, и горькое ощущение стыда припечатало к стенке.

***

      Саске долгие месяцы злился на себя за то, что без объяснений оставил Сакуру, полагаясь на щедрость матери и её обещанное условие. Харуно жила спокойно, без угроз со стороны, продолжала учиться, и едва ли он мог представить её размышления о нём. После Детройта он убедился, что всё сделал правильно. Ему хватило наглядной картины, чтобы представить Сакуру в подобной ситуации с притонами и борделями. Смесь гнойной боязни и желания защитить заиграли громкой мелодией в голове, напрочь снеся все пагубные мысли о том, что стоило остаться.       Её безопасность в приоритете, и, пускай цена за неё возросла с гневом Микото, Саске отплатил без сожалений.

***

      Весть о рождении Сарады пригвождает его к полу, лишая хвалёного спокойствия. Его босс в смятении не понимает, куда пропал его лучший профайлер, не появляющийся на работе третий день, и решает наведаться в гости с бутылкой лучшего кьянти и дорогими кубинскими сигарами. На пороге висит тишина, свойственная отдельному району Вашингтона, расчищенные дорожки и ухоженные сады красиво вписываются в общую атмосферу лаконичности и красоты. Он переступает с ноги на ногу, переживая, что приехал не туда, но припаркованная машина Саске указывает на правильность. Дверь открывается со скрипом, нехотя, словно владелец дома по ту сторону всё не знает, открывать или нет.       У него потрёпанный вид, и заволокшие грустью чёрные зеницы тускнеют ещё сильнее от появления начальника. — Я тебя не увольнять пришёл, — успокаивает, показывая подарки.       Саске хмыкает, обессилено опуская руку и пропуская гостя в дом. Где-то в глубине души он несказанно рад той тесной связи между ними и поддержкой на случай неприятных конфликтов. — А где та девушка, с которой ты встречаешься? — Она переехала на месяц в свою квартиру, — сгребая с кофейного столика бумажные коробки из-под лапши, Саске второй рукой отбрасывает пустые стаканчики газировки в переполненную мусорку. — Что с тобой стряслось?       Учиха не успокаивается, пока вся гостиная не становится чистой. Четыре заполненных пепельницы летят в раковину, три пакета с мусором выносятся совместными усилиями, и, по окончанию быстрой уборки зажигая оставшиеся благовония Карин, Саске плюхается на кресло. Его задевает собственная оплошность, и навряд ли его босс забудет этот беспорядок, который в сто раз хуже, чем бардак в подростковой комнате.       Перед ним наполняется бокал, и кьянти, на вкус сдержанно-горькое, отдаёт орехами и беззаботностью. Приятель закуривает прямо в доме тяжелые сигары, и при других обстоятельствах Саске бы велел ему прекратить, но собственная никотиновая зависимость никак не против запаха дыма. И своё состояние скрывать уже не представляется чем-то хорошим, когда пронзительный взгляд переворачивает все эмоции в нём. Он отпивает кьянти, не дрогнув от первого глотка, и потеряно смотрит сквозь столик в вездесущую пустоту, пропитанную холодом и страданиями. — У меня есть ребёнок, которому уже три года, а я об этом узнаю только сейчас, — потерев лицо, со вздохом признаётся Саске.       Его голос разительно меняется, когда звучит слово «ребёнок». В глазах стоит непосильная контролю тоска, алкоголь вдруг становится отвратительным, как и своё хорошее существование вдали родного дома. У него всё есть: прибавляющиеся каждый месяц деньги на счету, дом в одном из дорогих районов Вашингтона, машина и должность, которую он лелеял с самого детства, но нет Сакуры. Нет силы признаться себе, что его существо превратилось не в храброго профайлера, а в труса, сбежавшего под покровом ночи подальше от ответственности. Так думает Харуно, наверняка воспитывая девочку и разрываясь между рабочими обязанностями. Ей неведомо подлое бегство, а потому Саске не удивился, узнав, что она всё-таки родила, а не отделалась от ребёнка, когда ещё был такой шанс. — И что ты хочешь этим сказать? — Что я прохлаждаюсь здесь, занимаясь любимым делом, пока моя дочь живёт без меня, — глухо, произнося в сжатый кулак у подбородка, произносит Саске. — Как так получилось, что ты оставил и мать, и девочку, — охает, подливая каждому по ещё одной порции. — Семейная драма, — Саске отмахивается от предложенного. — Ты связывался с ними? — Я мог бы придумать сейчас оправдание себе, но нет, я ни разу не написал и не позвонил. — Если тебе нужен отпуск для этого, то возьми его и перестань сопли и слёзы об платочек вытирать, — слышит Саске грубое замечание, и уголки его губ слегка приподнимаются. — Мне не нужен отпуск, — Учиха покачивает головой, следя за исчезающими струйками дыма, — мне нужна решимость вернуться к ним, но это может с большей вероятностью обратиться плохими последствиями для всех.       Он не рассчитывает на совет. Облегчения после откровения тоже не ждёт, сворачиваясь в коконе отчужденности и апатии. В этот вечер Карин вернётся за каким-то вещами, уговаривая Саске полететь отдыхать с ней на следующей недели, и её уговоры не приведут к хорошему. Она стала надоедливой, с планами о счастливой жизни, и её мечта о троих детях коробит Саске, ровно как и открытые просьбы об обручальном кольце. Он ценит её, как подругу, но в роли жены и матери она будет ужасна. Не для детей, а для него.       И когда официальные сайты выдают ему фотографии отдыхающей на островах счастливой Микото, Саске срывается в аэропорт. Карин глубоко обижена, но, не показывая этого, тянется за ним верной собачкой. Они приземляются ранним утром, и зябкий туман ещё не сошёл с асфальта, и тучи угрожающе нависают над городом. Его захлёстывает безудержное волнение, оно же и морозит кровь, заставляя слабее сердце биться. Преодолевая свою обиду, Карин с интересом рассматривает новые просторы, и хлёсткая горечь в ней улетучивается с наступлением рассвета. Она в курсе причины их срочного прилёта и лишь молча кусает губу, осознавая, что никогда не удержит Саске возле себя.       И когда Сакура встаёт с постели, проспавшая полтора часа после смены и истерик Сарады, чтобы открыть дверь соседу и поделиться обыденно солью, мир раскалывается надвое. Её полуспящий взор не может определить лица напротив, но покалеченная душа распознаёт присутствие Саске за долю секунды.       Сакура колеблется, но плач Сарады опережает их обоих. До конца вечера её шаткое состояние не стабилизируется, и тому виной пришествие Учихи.       Она бы закрыла перед ним дверь, нарочито грубо и резко, не впуская обратно к себе. Но Харуно никогда не держала двери перед ним закрытыми, а объятия холодными.

***

— Мне очень хочется треснуть тебе, но я не настолько жестока, — грозится Миранда, убирая непослушные кудрявые локоны за спину. — Какого чёрта, Саске?       Лениво подняв голову, Учиха сверлит её недолгим взглядом, отвечая на вопрос. Смешавшееся изнеможение и толика раздражения из-за плохого расклада дел просачивается через черноту зениц. Сузив глаза, он отъезжает назад на стуле, осматривая склонившуюся Миранду целиком, и та под пристальным вниманием стушёвывается. Ей не стоило так грубо начинать разговор, ворвавшись в его кабинет. — А теперь говори спокойно и без истерии. — Ты прошляпил командировку в Чикаго, — перечисляет она, немилосердно и неосознанно повышая голос. — Не составил с десяток последних отчётов и совершенно позабыл о том, что твоя преподавательская программа никуда не делась. Сто двадцать студентов ждут твоих лекций уже несколько недель, а ты преспокойно шатаешься по малозначительным заданиям. И ещё без меня! — Не припоминаю, чтобы ты устраивалась моим секретарем, — вернувшись заново к осмотру фотографий с мест преступления, отвечает Саске. — Я волнуюсь за тебя, идиот! — Миранда в бешенстве ударяет по столу ладонью, отчего маленькая вазочка подпрыгивает, а карандаш скатывается и падает на пол. — Думаешь, начальство и дальше будет терпеть твоё своевольничество? Мне надоело постоянно прикрывать тебя!       В злости она превосходит недовольных бухгалтеров. Прерывисто дыша, Миранда отступает к дивану, поправляя пиджак и рукава. Она слишком много печётся о Саске, словно видит в нём подростка-бунтаря, прогуливающего школу. Её кофейные зеницы испепеляют укором напарника, в воздухе ощутимо нагревается напряжение, и едва ли Саске вдаётся в причины её гнева. Он невзначай расстёгивает верхние пуговицы рубашки, ослабляя давление, и продолжает освобождать папки и просматривать материалы дел. — Ты само безобразие, — отчеканивает Миранда. — Ещё и безответственный напарник, — театрально вздыхает Саске. — У нас в конце месяца командировка в Детройт. Нужно разобраться с несколькими крупными организованными преступными группировками. На этот раз не отвертишься, — злостно и подчёркнуто отвечает Миранда. — Я обещал своей дочери провести выходные. В конце месяца мы отправляемся в Мексику, так что либо едем в Детройт раньше, либо позже, — не отрывается Саске от бумаг, и подпись на одной из получается кривоватой. Миранда запустила в него декоративную подушку. — Не забывай про работу, — цедит Миранда, встав и двинувшись к выходу. — Спасибо, что напоминаешь мне о ней каждый день. — Я не поеду в Детройт с Чарльзом, — внезапно слабо и досадливо морщится Миранда. — Он снова будет домогаться и настаивать на сексе. — Ты превосходна в каратэ и боксе. Можешь сломать ему челюсть или руку, я тебя прикрою, — уставившись в снимок расчлененного тела, обещает Саске.       Миранда обречённо выдыхает, не дождавшись поддержки, и, открыв дверь, натыкается на знакомые розовые волосы и неприступный малахитовый взгляд. Она улыбается приветливо, узнавая Сакуру, и отходит назад, впуская её.       Миранда любит Харуно. Она однажды видела, как та ставила на место зазнавшегося Саске, и после этого прониклась к ней ярко-выраженной симпатией. — Миранда, оставь нас, пожалуйста.       И её поражает то, как молниеносно подскакивает Учиха, позабыв о документах и материалах. Он красноречиво прокашливается, и Миранда, подобно бабочке, выпархивает из кабинета, надеясь на восторжествовавшую справедливость.       А Сакура, пробывшая наедине с родителями Мелани больше двух часов, хочет лишь одного, несмотря на ноющую тупую боль в груди. Её мысли бессвязно мечутся в черепной коробке, и зелёные зеницы выдают едва различимую разочарованность и изнеможение. Потрепанные волосы, что в спешке собраны в низкий хвост, и помятая рубашка свидетельствуют о долгой и беспрерывной работе, коротком сне в раздевалке на жёсткой скамье. Она кивает своим раздумьям, словно принимает какое-то решение, и Саске до невыносимости желает прикоснуться к ней своими оледеневшими пальцами, но её подобное спугнёт. Ему остаётся довольствоваться лишь её неприступностью и твёрдостью, её недосягаемой любовью, что спрятана во льдах её уязвимого сердца. — Я пришла спросить у тебя, где Мелани? — Посмотрев на дверь, спрашивает Харуно. — Я не могу тебе этого сказать, — омерзительно и повторно лжёт он, вспоминая Итачи и его озабоченность каннибализмом. — Но, обещаю, что разберусь в скором времени. — Родители Мелани проели мне мозг, и я не собираюсь больше ждать, Саске. Где она? Мелани жива? — жёстче вопрошает она, теряя всякую надежду на то, что их будущее возможно, и примирение не столь ужасно в нынешнем положении. — Я разберусь с этим сам, — кривя лицо, не даёт точного ответа Учиха.       Он почти видит колкое предательство в её мрачном взгляде и то, как Сакура отводит глаза, дабы не смотреть на него. Её плечи опускаются, а губы сжимаются в тонкую полосу, и при всей пылкой и неутолимой любви к ней, он может лишь мириться с её глухой и беспомощной злостью. Потому как не должна она узнать о доме Итачи и попасть туда, даже под предлогом простого осмотра. Ей там не место, и, боясь за неё, Саске не прекращает отказывать в том, чего больше всего желает Сакура. Это порождает между ними пропасть, с тьмой на самом дне, откуда когтистые лапы свои тянут к ней его кошмары. — Я думала, что этого времени тебе хватило, чтобы одуматься, — отстранённо и чуждо она отходит от него, не предпринимая попыток достучаться до правды.       До неё медлительно доходит леденистое осознание, что её тщетные старания бесполезны. И разум её никогда не примет той сокрушительной правды, что скрывалась долгими годами во имя несуществующей безопасности. Сакура протягивает ему подаренные ей часы с бегущими вперёд стрелками. Те самые с ярмарки. Они прекрасны, почищены и означают, что время для него вновь бежит, а не стоит. Время, которое отныне он проведёт без неё, оставаясь на стороне семьи и их паршивой тайны.