Сияние твоего самоцвета

— Доброе утро, Цукки! Нефрит, как обычно, прибирался у себя, как тут к нему наведался желтый Алмаз. — Доброе, Нефрит. Пока что ничего необычного? — Нет, как видишь, — тихо вздохнул врач. — Ты сегодня на патруль? — Да, — равнодушно выдохнул самоцвет. — О? Кто это к нам идет? Ямагучи обернулся и легко улыбнулся: к нему шел младший из всех самоцветов, держа свою отколотую — правую — руку в левой. — После патруля? — получив одобрительный кивок, Тадаши жестом пригласил новоприбывшего сесть. — Давай руку, сейчас прикрепим и будешь как новенький! Пока Нефрит пыхтел над пациентом, желтый Алмаз смотрел вдаль, думая о чем-то своем. Тут до слуха всех троих донесся топот каблучков, слишком быстрый для ходьбы, а затем довольно-таки громкий стук и чуть менее тихий вскрик. — Хината, какого черта? — Обсидиан, прости, я просто так спешил, что не увидел, как ты дверь открываешь! — И что теперь прикажешь делать? — тихо выдохнул Акааши. — Я могу тебе приказывать? — Это выражение такое, Циркон. Пошли, я отнесу твои осколки к Ямагучи. — Только не к Ямагучи, прошу тебя, Кейджи! Я сам себя склею, только не надо к нему! — Что же тебе сделал Нефрит, что ты его так яро избегаешь? Кричит он что ли? — Нет, но когда он в очередной раз меня склеивает, то смотрит так, что хочется под землю провалиться. — Хорошо, я тебя понял, — судя по звукам, брюнет начал собирать расколовшийся самоцвет. — И ты?.. — Отнесу тебя к Ямагучи, отговорки не принимаются. Будешь шуметь — голову расколю, чтобы вообще говорить не мог. Тебе-то не привыкать. — А зачем привыкать? — Хината! — Молчу-молчу, — сдался рыжий. Через несколько мгновений перед ними предстал Акааши, держащий руки с ногами в одной руке, голову в другой, а туловище он благоразумно перекинул через плечо. — Это вам, — Обсидиан аккуратно сложил Шое на столе у врача, — а я ретируюсь, мне еще порядок в библиотеке наводить. — Хорошо, спасибо, Акааши! — врач хоть и говорил веселым голосом, по взгляду можно было понять, что он готов рвать и метать. — Я не специально, Ямагучи, правда-правда! — жалобным голосом протянул Шое, привычно — осколками — устроившись на столе у врача. — Я знаю, — измученно сказал Тадаши. — Цукишима, подай смолу. — Держи, — он забрал у самоцвета, у которого уже приклеилась рука, смолу. Тогда-то Хината и обратил на него внимание. — О, Кагеяма! — осколки начали радостно кататься по каменной поверхности. — Хината, расколешься, дурень! — Нефриту едва удавалось сдерживать его части вместе. — Хм, и как же можно раскалываться с твердостью в семь с половиной? — Ты сам-то недалеко ушел! У тебя десятка, а семь от десятки недалеко! — Если бы прочность дотягивала до уровня твердости, да, Циркон? — А? — откликнулся Тобио на соседней скамейке. Очевидно, он не слушал, слишком увлеченный чем-то. — Да не ты, хотя, ты тоже. Относительно. — Эй, у него всего восьмерка! — «втиснулся» в разговор Хината. — Он хотя бы на каждом шагу не ломается, — саркастично заметил Алмаз. — Цукки! — Тадаши было трудно склеивать и так вырывавшегося Хинату, особенно когда он разгорячен и дергается непроизвольно. — Ухожу-ухожу, не буду тебе мешать, Ямагучи, — Алмаз поднял руки в смирительном жесте.

***

Прошло еще немало времени, когда Хината, наконец, снова стал единым целым. Кагеяма же никуда не уходил — напротив, он сидел рядом и полировал клинки, которых у него всего два — как он говорил, ему удобнее с двумя. Шое мог бы назвать то странное слово, которое говорил ему Акааши, но у него в прошлый раз в буквальном смысле откололся язык. «Амбидекстр», кажется. Ну, он ведь хорошо владеет двумя руками, верно? Как-то раз Шое удалось застать то, как Тобио сражался с Лунянами. Наверное, он не видел камня, который двигался так изящно, так грациозно, что можно было подумать, что он вовсе и не каменный, а мягкий, словно трава, вот-вот вылезшая из-под земли ранней весной. Хотя, откуда ему — самоцвету, просыпающемуся последним из всех, знать о мягкости первой травы. С тех пор рыжий стал словно одержимый проситься на патрули с брюнетом, но тот упорно отказывался. И вот сейчас, когда рыжего едва склеили, он с нетерпением взирает на синеглазого и умоляющим голосом уговаривает: — Кагеяма, ну возьми меня на патруль, пожалуйста, мне тут скучно. — И какая же это попытка по счету? Тебе не надоело еще? — Двести тридцать восьмая. Ну возьми меня, пожалуйста! Ну Тобио! — Ладно, — выдохнул самоцвет. — …Чего? — Идем, пока я не передумал. — Идем!