***
— Опять ты спишь, — вздохнул желтый Алмаз. — А мы работаем. Честно говоря, становится скучно. Благо, зимний сон наступает в этом году рано. Никогда бы не подумал, что вы будете… Такими. Но вы ведь в одном теле, так что я могу обращаться на «ты». Знаешь, за этот период времени ты стал хорошим слушателем. Даже слишком, — Цукишима нервно хохотнул. — Я все жду момента, когда ты меня перебьешь.***
— Слушать, как Кенма всегда говорит о тебе, невыносимо, — признался Борт. — Но временами я тоже думаю, как ты здесь поживаешь. Иногда я жалею, что так несправедливо относился к тебе. Надеюсь, ты сможешь понять меня. Все чаще набегают тучи. Скоро зима. Ты ведь тоже ждешь? Просто дай мне это понять.***
— Печально видеть тебя в таком положении, — печально вздохнул Нефрит. — Совсем скоро мы уйдем спать. Через время ты сможешь к нам присоединиться. Теперь смолы для склейки самоцветов остается слишком много. Да и не только ты здесь причастен — года идут плодородные. Акааши нашел для тебя несколько книг про людей. Уверен, что ты будешь рад их прочесть. Жаль, что ты пока что не можешь это сделать. Ты можешь полностью винить меня в этом.***
— Привет, — Ацуму аккуратно присел рядом. — Как ты здесь? Готов поклясться, здесь неимоверно скучно. Помнишь, я говорил тебе, что ты мне кого-то напоминаешь? Ох, еще Саму та-ак недовольно взглянул на меня, прямо брр! Но ладно, я отошел от темы. Будет неожиданно, но ты напоминаешь мне Сугавару, не нынешнего, конечно, а прошлого, около тысячи лет назад. Он был слишком неугомонным! Но зима забрала Антарктицит, а вместе с этим руки Коуши и его жизнерадостность. Именно тогда он и получил руки из сплава. Знаешь, хоть он и выглядит снаружи серым, но если расколоть его, то в глубине он все еще нежно-мятный. Где-то внутри я еще лелею мысли, что ты не станешь как он.***
— Привет, Тобио-кун, Шое-кун, — добро усмехнулся Киноварь. — Давно я не приходил, верно? С тех пор столько воды утекло. Сегодня мы уже будем ложиться спать. Все как минимум по разу подходили к тебе за эту неделю и рассказывали тебе все, что можно. Думаю, ты запомнишь каждое слово, произнесенное здесь. А если нет, то я все равно повторю, если ты попросишь. На самом деле, я сомневался, что тебя так радушно примут, но данный исход событий мне нравится куда больше. Я горжусь тобой, и хоть ты испытываешь некоторые трудности, стоит лишь немного подождать, и все пройдет. Потому что мы не можем делать ничего другого, как ждать. Здесь мы бессильны. Кажется, Хината говорил, что звезды холодеют, так? Похоже, оно снова происходит. Ночное небо такое пустое, на нем почти нет звезд. Кстати, я задумывался о том, как называть тебя. Кагехина-кун? Тошое-кун? Как думаешь? Понимаешь, с момента твоей «починки» прошло порядка пятидесяти шести лет, и один вопрос до сих пор не дает мне покоя. Почему ты молчишь? На дне деревянного ящика, который напоминал гроб, лежал самоцвет. Его волосы переливались в белых лучах зимнего солнца, снежинки, изредка залетающие в окно, касались гладкой кожи щек, шеи, рук. Глаза были сомкнуты, но некрепко: создавалось ощущение, что он спит, но вот-вот встанет, вдохнет полной грудью, пойдет вприпрыжку и весело, звонко засмеется. Как раньше. — Сатори, пора идти спать, — мягко положил ему на плечо руку Фосфофиллит. — Хорошо, иду, — Тендо потянулся к крышке, чтобы закрыть самоцвет, но его руку перехватил Сугавара. — Я позабочусь о нем, не беспокойся, — тихо сказал Коуши. — Рассчитываю на тебя, Фосс. — Спокойной зимы, Тендо-кун, — уголки губ Сугавары почти незаметно поползли вверх. — Удачного дежурства, Сугавара-сан, — красноволосый склонился, то ли с шуткой, то ли с уважением, и скрылся. Пепельноволосый долго стоял над бледным телом Кагяемы и Хинаты, а затем едва слышно сказал: — Это пятьдесят седьмая зима без тебя.