~***~
Вернувшись в свой кабинет, Харли напечатала опрос поступления, не слушая запись. Разговор всё ещё был свеж в её памяти, особенно вторая половина, где они провели так много времени, обсуждая её. Она не могла объяснить, почему её так потрясло то, что сказал Джокер, за исключением того, что в этом были зёрна правды. Было бы легко сказать, что он посадил эти зёрна, его конечная цель состояла в том, чтобы он мог наблюдать, как они растут, но вопрос «И всё?» был одним из тех вопросов, которые Харли уже задавала себе всё время. И каким-то образом он это увидел… или догадался. Мысли о том, как пройдёт следующая неделя, расстраивали её. Как и на прошлой неделе, и на позапрошлой. День сурка. Но она приняла это, потому что так поступают люди. У вас есть работа, на которую вы ходите, и если вам повезёт, ваша работа интересна. Вы платите по счетам, платите налоги и стараетесь вести общественную жизнь вокруг этих столпов. Это просто жизнь. На следующий день у Харли был выходной, и она уже знала, что будет делать. Приберётся в своей квартире, сходит в спортзал потренироваться, почитает какие-нибудь психологические журналы и посмотрит последние выпуски «Сделано в Алмазном районе», а потом закажет ужин на вынос, прежде чем рано лечь спать. После этого следовало шесть дней бодрствования, поездок в лечебницу, проведения испытаний лекарств, задерживаясь допоздна и возвращаясь домой в свою холодную квартиру, чтобы поспать, прежде чем она сделает это снова на следующий день. Она скользнула в своё кресло и упёрлась локтём в подлокотник, прижав кулак к щеке и раскачиваясь из стороны в сторону в успокаивающем ритме. Харли обычно сдерживала свои чувства так, чтобы они не могли вторгнуться в её жизнь и вызвать проблемы. Она выросла не в самых обычных обстоятельствах, но много лет назад поняла, что для того, чтобы жить в нормальном обществе, нужно как минимум притворяться нормальным, а в лучшем случае заставлять себя быть им. Быть нормальной — не обязательно должно быть скучно. Стабильная и счастливая жизнь — или, по крайней мере, стабильная — не должна быть монотонной. Её карьера развивалась молниеносно, но, возможно, этого было недостаточно. Или, по крайней мере, недостаточно для неё, если это затянувшееся недовольство её жизнью была хоть каким-то признаком. Харли ненавидела себя за то, что это недовольство так сильно беспокоило её сейчас, через час после того, как Джокер намекнул, что так и должно быть. Но она не знала, как обойти тот факт, что он тоже был прав. Больше всего её беспокоило то, что она чувствовала себя обязанной доказать, что она больше, чем просто лабораторный халат, живущий цикличной жизнью. Жизнью, которой было недостаточно. Жизнью, которую она специально построила таким образом. Харли села и закончила печатать опрос поступления, а затем отправила его по электронной почте Уолшу и Блейкли. Они обсудят это утром, после того как прослушают запись последнего сеанса, которую, чем больше она думала об этом, тем меньше ей хотелось, чтобы кто-нибудь услышал. Она быстро перемотала запись к началу сеанса, слушая, как Джокер говорит: «Ва-а-а-ау… два дня подряд», — прежде чем она опустила большой палец и удалила остальную часть записи. Сделав глубокий вдох, Харли выключила компьютер и сбросила лабораторный халат, оставив его висеть на спинке стула в пользу лёгкой куртки, защищающей от прохладного сентябрьского бриза. Она не хотела больше проводить время в своем кабинете, зацикливаясь на состоянии своей жизни, хотя ей не особенно нравилась мысль о возращении в её пустую квартиру ради вечерней еды на вынос и «Реальных домохозяек из Готэма». Харли вытащила свой телефон во время короткой прогулки от лечебницы к станции Элизабет Аркхэм, вяло пролистывая приложение по доставке из своего любимого японского заведения, когда на экране выскочило сообщение: «ОМГ, увижу ли я тебя когда-нибудь снова? ХНЫК! Что ты собираешься делать сегодня вечером? — Дана». Харли почти проигнорировала сообщение, как и всегда, когда старые друзья выходили на связь — редко, как это было в эти дни. Но Дана была весёлой девушкой, и даже если Харли не испытывала особой потребности слушать о жизни Даны в качестве инструктора по йоге и солиста в хоре, встречающейся с завидными холостяками, которые работали на Уолл-стрит… ну, идея немного повеселиться Харли заинтересовала. Веселье никогда не было для неё приоритетом. «Бедный доктор Квинзель. Она заслуживает веселья…» Если бы она пошла выпить с Даной, то не потому, что Джокер сказал ей. Может быть, это был хороший совет, даже если он исходил от него. Приняв решение, Харли ответила, чтобы подтвердить, что у неё нет никаких планов.~***~
Сорок минут спустя Харли выходила из метро в престижном пригороде Готэма, который она склонна была назвать «утончённым» за его коктейль-бары, стильные граффити и множества кафе/галерей. Дана ждала её у станции, она выглядела очень гламурно в платье с пайетками и на высоких каблуках цвета электрик, её афро-кудри гладко обрамляли её красивое лицо. — О Боже мой! — воскликнула Дана, обнимая Харли обеими руками и крепко сжимая её. — Ты никогда не отвечаешь на мои сообщения! Харли виновато пожала плечами и заставила себя так же виновато поморщиться, не особо чувствуя себя таковой. — Работа сейчас сводит с ума, — объяснила она. — Ты только что с работы? — Дана посмотрела Харли с головы до ног, отметив плохо скроенные тёмно-синие брюки, белую рубашку, застёгнутую по шею, и, наконец, её бледное лицо и тугой пучок. — Да, только что. — Харли почувствовал укол смущения от взгляда Даны. Он был слишком близок к жалости. — Это Аркхэм; я не могу носить каблуки рядом с убийцами и насильниками. Рубиново-красные губы Даны растянулись в ласковой улыбке. — Очевидно, что ты не можешь, — пошла она на попятную. — Ты такая храбрая, Харлин! О Боже, мне так сильно нужен бокал вина, как насчёт тебя? Они вошли в винный бар, который слишком старался быть угрюмым со столами из винных бочек и луковицами чеснока, свисающими с потолка. Только когда они открыли первую бутылку «Пино Нуар», о которой Дана разглагольствовала, как «изменившую её жизнь», и чокнулись бокалами, Харли заметила бриллиантовое кольцо, сверкающее на левом безымянном пальце Даны. — Разве оно не прекрасно! — чуть не взвизгнула Дана, с любовью глядя на кольцо. — Тедди попросил моей руки месяц назад — О, Боже мой — он такой потрясающий, Харлин! — Поздравляю, — ухмыльнулась Харли, забавляясь непрерывным потоком восторга и «О, Боже мой!». — Тедди живёт в том же здании, что Брюс Уэйн в центре города, — продолжила Дана, всё ещё глядя на своё обручальное кольцо, как будто она была очарована. — Его только что повысили до партнера в Кейн-Хилл-Уоллес, разве это не великолепно! Надеюсь, через несколько лет мы сможем купить один из пентхаусов. О, Боже мой, интересно, столкнусь ли я с Брюсом Уэйном в лифте! Можешь себе представить! Харли недоверчиво покачала головой, искренне не в силах себе этого представить, и сделала большой глоток вина. Две бутылки изменяющую жизнь «Пино Нуар» и два часа спустя выслушиваний о Тедди, Харли была пьяна, вяло кивала и придумывала глупости, когда Дана, казалось, хотела, чтобы она говорила. Это было легко и приятно отвлекало, и впервые за всё время Харли не могла вспомнить, как давно она перестала думать об Аркхэме и даже почти забыла о Джокере. Когда винный бар закрылся, Харли и Дана пьяно проковыляли нескольких кварталов на запад к коктейль-бару, где их ждал Тедди с другом с работы. Дана сдерживала Харли от входа в бар, махая руками и говоря: «О, Боже мой, подожди, подожди!», — прежде чем потратить целую минуту, копаясь в своей сумке, пока она не достала тюбик помады. — Подруга, — невнятно произнесла, размахивая помадой, такой же рубиново-красной, какая была на неё. — Я люблю тебя, и ты знаешь, что ты чертовски сексуальна — почему ты одета, как пятидесятилетняя библиотекарша, которая не может потрахаться? — Библиотекари классные, — невнятно ответила Харли, позволяя Дане умело покрасить губы Харли в красный, навыком, которым, как она была уверена, она не обладает. Красная помада? Какой ужас… В коктейль-баре их ждали Тедди и его друг с парой неоново-зелёных напитков в бокалах для мартини. Оба мужчины для Харли ничем друг от друга не отличались, с их очень квадратными головами или, по крайней мере, с очень квадратными стрижками. Их костюмы были дорогими, но они были одинакового пошива и цвета, что и у всех остальных мужчин в костюмах в баре — все они, более чем вероятно, только что закончили рабочий день в центре города. Дана представила их друг другу, сразу же обвившись вокруг Тедди, в то время как Харли глубоко погрузилась в свой неоновый коктейль. — Джордж, это Харлин, — объявила Дана, выглядя довольной собой. — Харлин работает в лечебнице Аркхэм — можешь в это поверить! — Привет, Джордж, — ухмыльнулась Харли, понимая, что это должно было быть подстроено, и если судить по выражению лица Джорджа, он тоже не был особенно благодарен за это. — Итак, лечебница Аркхем, — вмешался Тедди, наклоняясь вперёд, пока Дана махнула официанту, чтобы тот принес ещё всем по одной порции. — Ты когда-нибудь встречалась с Джокером? Харли заколебалась, пытаясь найти подходящий ответ среди её пьяных мыслей. — Да, — медленно произнесла она. Её хихиканье исчезло, и она мысленно представила себе Джокера за плечом Тедди, весело приподнимавшего бровь. Она отбросила эту мысль. — Какой он? — настаивал Тедди. — Он сумасшедший, вот какой, — заговорил Джордж с отвращением. — Нет, это не так, — оборонительно огрызнулась Харли, и тут же пожалела об этом, когда все трое посмотрели на неё с разной степенью удивления и тревоги. — Я имею в виду… — Она отступила. — Я имею в виду, он просто сложный. Там нечто большее, чем просто сумасшествие. — Ты имеешь в виду его философию? — Джордж закатил глаза. — Я читал всё о его «теории хаоса» и о том, что он сказал тем людям на пароме. Это чушь собачья! Он просто псих, и они должны были убить его, когда у них был шанс. Хмурый взгляд попытался отразиться на лице Харли, но она подавила его натянутой улыбкой. — Ну, он мне вроде как нравится, — парировала она, прикидываясь беспечной. — Он смешной. Дана и Тедди запрокинули головы, смеясь, как гиены, в то время как Джордж выглядел недовольным. — О, Боже мой, это место отстой, — объявила Дана, когда пришла в себя. — Пойдёмте куда-нибудь, где можно потанцевать. Тедди заговорщически наклонился вперёд. — Кое-кто из ребят с фирмы говорил, что в «Айсберг Лаунж» должно быть шумно. — О! Я слышала об «Айсберг», — оживилась Дана. — Разве там не должно быть очень опасно? — Он в верхней части города. — Отмахнулся от неё Тедди. — Насколько опасно он может быть? — Этой частью города правит Фальконе, — трезво отметил Джордж. — А мой кузен Ричи говорит, что, хотя такие люди, как Бобби Кейн и Ивания Дюма, ходят в «Айсберг», там всегда полно гангстеров, но они настолько богаты, что никто ничего не может с этим поделать. — Фальконе в Аркхэме, — указала Харли. — И он на самом деле сумасшедший. — В отличие от Джокера, ты имеешь в виду? — обиженно парировала Джордж. Харли бросила в него испепеляющий взгляд. — Совершенно верно, — холодно ответила она, не понимая, почему чувствует необходимость защищать Джокера. Чувствуя, что её «друзья» странно смотрят на неё, Харли заказала ещё коктейлей, чтобы поднять им настроение, и позаботилась о том, чтобы больше не поднимать тему Джокера до конца ночи. Но это не мешало ей думать о нём, в том числе и о том, что он действительно был довольно забавным.~***~
Единственный способ определить разницу между ночью и днём в Аркхэме — это флуоресцентные лампы. Днём они были ослепительно яркими, освещая каждый дюйм камеры видеонаблюдения, расположенной в углу. Затем они выключали свет ночью примерно на восемь часов, давая заключённым шанс немного поспать, прежде чем они снова загорятся, и это был бы новый день. В любую секунду… в любу-у-у-ую секунду они могли снова включиться. Джокер лежал на своей бугристой аркхэмской койке, уставившись в темноту. Ему хотелось бы закинуть руки за голову, но слишком маленькая смирительная рубашка этого не позволяла. Одна нога у него была согнута в колене, а ступня упиралась в грубые простыни, смердящие хлоркой. Его вторая нога свисала с койки, босая нога беспокойно дёргалась против холодного пола, пока он ждал, когда снова загорится свет. В любую секунду… Вот до чего докатился Джокер — ждать, пока включат и выключат свет, чтобы облегчить его скуку. Он всегда знал, что сидеть взаперти будет скучно, и это было отличной мотивацией никогда не попадаться. Но когда ты играешь в долгую игру, ты должен довести её до конца, а долгая игра обычно была чертовски скучной вплоть до самого конца. А потом она повернулась против тебя. Она ударила тебя прямо по лицу после того, как подчинила. В нужный момент она изменила темп. И в этом был смысл. До сих пор Аркхэм побеждал Блэкгейт. Персонал был менее склонен вступать с ним в контакт, но у Аркхэма был доктор Харлин Квинзель. Для её друзей Харли. Она была там, когда они привезли его в тот первый день, и поначалу она органично вписывалась в общую массу с другими сотрудниками, все они выглядели так, как будто пришли прямо из агентства по кастингу. Толстые старые белые врачи, дерзкая медсестра-латинка, бывший военный охранник с крепкой челюстью, злобная дама-врач… Затем он заметил, что она смотрит на него ледяными злобными голубыми глазами, и, честное слово, по его спине пробежала настоящая дрожь. Он думал, что, возможно, убил кого-то, кто был ей дорог, и именно оттуда исходил этот пронзительный взгляд. Обида и ненависть превышали ужас в том, как люди смотрели на него в эти дни. Но потом он подошёл ближе и нет… этот взгляд был полон любопытства. О, восхитительное любопытство. Злобная дамочка произвела на него дурное первое впечатление, это было очевидно, когда она появилась вместе со стариком-доктором, разглядывая его с ещё большим поразительным любопытством. Она могла укутаться в одеяние строгого сотрудника, но это было совсем не то, кем была она. Трудно сказать, осознавала ли она это ключевое различие. После того, как старики предприняли несколько с ним попыток, они, наконец, дали ей шанс. Оба старика были слишком заурядными. Это было все равно что сидеть напротив рекламных щитов, рекламирующих достоинства посредственности. Но доктор Квинзель была такой… Странной. Она была со странностями. Наблюдать за тем, как она говорит и объясняет свои мысли, было всё равно, что смотреть ёбаный кукольный спектакль, который вот-вот сойдёт с катушек. Это сделало её отличным средством для избавления его от скуки. И на неё не только было интересно смотреть, но она умудрилась его обыграть. Заставила его ждать её. Заставила его хотеть увидеть её снова. Это было… мастерски, по его мнению, но Джокер был заперт больше месяца, так что его восприятие искусства обмана могло быть искажено. Они уже поболтали пару раз, и он мог видеть, что под всей этой слабой, любящей ярлыки, скучной пустотой снаружи тлеет что-то более уникальное, кипящее внутри. Что-то ещё более странное. Два дня подряд с ней, и он жаждал большего, его любопытство по поводу её большого мозга не было полностью удовлетворено. Какая удача, что она оказалась в Аркхэме, чтобы развлекать его. Важна перспектива. Она возглавила небольшой перечень вещей, развлекающих его; свет, менявший и прорабатывающий лица охранников, пристально следил за ней. Но она сказала, что он завораживает её. Аркхэм был местом для оппортунистов, и он был уверен, что она воспользуется возможностью его присутствия, чтобы удовлетворить своё любопытство. Её очарование им. Какие бы правила ни пытались навязать ей начальство. Она была не из тех девушек, которые следовали правилам. Наконец, включился свет, заставив его вздохнуть с облегчением, и на несколько секунд он был ослеплен яркостью, тупо моргая в потолок. Дверь загудела — БЗ-З-З — и замки с ЛЯЗГОМ захлопнулись внутрь и вошло трое охранников с поднятыми АК-45, крича ему, чтобы встал для гигиенических процедур. О, время душа. Одна из наиболее показательных возможностей узнать о его надзирателях. В Блэкгейте охранники были более склонны разговаривать с ним — если считать насмешки и словесные «избиения», что Джокер, конечно, считал за общение. Но большинство охранников Аркхэма изучались в молчаливой сдержанности. Он объяснил это тем, что эти люди проводят свои дни, наблюдая за сумасшедшими, которые срут под себя, в то время как охранники Блэкгейта проводят свои дни, пытаясь удержать заключённых от того, чтобы те не зарезали друг друга. Дни, потраченные на практику терпения против дней, утопающих в полном насилии. Но у всех людей было слабое место, на которое можно было нажать, то, которое бы склонило их на путь насилия. Этим людям, очевидно, дали инструкции не вступать с ним в контакт, и большинство из них придерживались сценария. Джокер подозревал, что если кто-то из их коллег был склонен к лёгким вспышкам агрессии, они бы с радостью отвернулись. Это ещё не зашло слишком далеко, но он мог сказать, что им всем не терпится увидеть, как он выкинет что-то, что заслуживало, хм… ответа. Пока всё, что требовалось — лёгкий толчок назад против всей этой сдержанности, просто чтобы прощупать почву. И когда он спросил о докторе Квинзель, о-о-о Божечки… По крайней мере, один из них хотел трахнуть её, если разговор в раздевалке о чём-то говорил. Его звали Берроуз, и Джокер обожал его. Очень интересно, что другие спокойно относились к оценке Берроуза о физических качествах доктора Квинзель, но они пришли в ужас, услышав её имя из уст Джокера. И всё, что он сделал, это спросил, как у неё дела. Теперь там был Берроуз, вместе с двумя охранниками, которых звали Келли и Хасан. — Пора в душ, придурок, — объявил Берроуз, ухмыляясь так, словно он припрятал что-то коварное в рукаве, в то время как его коллеги настороженно наблюдали из-за двери камеры. Джокер сел на койке, радуясь тому, что его приятель наконец-то может поддаться насилию, которое он подавлял всю неделю. — На что ты, блядь, вылупился? — гневно бросил Берроуз, схватив Джокера за руку и сбросив его с койки. — Я просто счастлив тебя видеть, — честно признался ему Джокер, подавив смешок при виде озадаченного лица Берроуза. «Душевая» представляла собой не что иное, как облицованную плиткой коробку с душевой лейкой и прикреплённым к стене резиновым дозатором мыла. В полу был водослив, якобы предназначенный для самоочищения самой душевой. Учитывая количество размазанных фекалий, которые Джокер видел, он предположил, что её не часто чистили. Это также объясняет, почему не было общего душа. Господи, это выйдет из-под контроля даже без угрозы получить удар ножом в спину. Его первый опыт с «принятием душа» произошёл через несколько дней после того, как он попал в Аркхэм. Он заключался в том, что его затолкали в кафельную коробку и освободили от смирительной рубашки, но только для того, чтобы он мог раздеться с тремя винтовками, направленными ему в голову. Затем они закрыли дверь, включили воду на пять минут, выключили её и рявкнули ему, чтобы он переоделся в свежий комбинезон, пока он был насквозь мокрым. Недостаточное усилие в отношении пыток, но достойное восхищения как официальная политика учреждения. Когда он хотел одеться, Джокеру удалось заметить, что Берроуз откровенно пялился на его более интимную анатомию. Может быть, именно поэтому он ненавидел его разговоры о докторе Квинзель. Хе-хе. Берроуз снова взял инициативу на себя, толкая Джокера в душевую, пока Келли и Хасан наблюдали. Что интересно, Берроуз остался в комнате после того, как дверь захлопнулась, и Джокер быстро понял, что двое других играли роль дозорных. Его глаза чуть не закатились от счастья. Наконец-то. Немного насилия. — Наслаждаешься своим временем с Квинзель? — ухмыльнулся Берроуз, поднимая шланг, подсоединенный к водосливу на стене. Вау, они додумались до этого. — О да, — усмехнулся Джокер, купаясь в ненависти, исходящей от Берроуза. — Мы с Харли отлично ладим. — Для тебя доктор Квинзель, ублюдок! — Берроуз направил шланг на Джокера, который смотрел вниз на насадку, взволнованный тем, что произойдёт. — Здесь ты просто урод, который не может пошевелить руками. — Господи, Берроуз, — усмехнулся Джокер, зловеще выпячивая нижнюю губу, чтобы отвлечь Берроуза, пока смещал плечевую кость из суставной впадины. — Она тебе действительно нравится, да? Хочешь, я замолвлю за тебя словечко? — Заткнись нахуй! — взревел Берроуз, надавливая на рукоятку шланга. По-прежнему полностью одетого и скованного смирительной рубашкой, сила воды сильно ударила Джокера в грудь, отбросив его назад, спиной к стене, его череп ударился о плитки так сильно, что зубы застучали. Ах, пытка водой. Джокер изобразил борьбу и бульканье, когда Берроуз направил струю ему в лицо — никогда не недооценивайте ценность классических ошибок — пока он боролся со смирительной рубашкой. Всё, что потребовалось — это слегка болезненное смещение, и эта штука была над его головой, вода продолжала вбивать его в плитки, пока Берроуз не понял, что произошло, и не отключил шланг. Смирительная рубашка приземлилась на пол с влажным ШЛЕПКОМ, когда Джокер взмахнул руками и глубоко вдохнул, приводя мысли в порядок, чтобы вернуться в игру. Берроуз уставился на него, держа в руках шланг. Он потерял дар речи, но ещё не испуган, его губы беззвучно шевелились, пока Джокер вращал головой по кругу, а затем рассматривал свои ногти. Они были длиннее, чем у него обычно они были, но идеально подходили для того, что он задумал — кое-что, что доктор Квинзель могла бы заметить, если обращала внимание на разговор в раздевалке. — Назад, сукин сын! — нервно потребовал Берроуз. — Я сказал, держись нахуй!.. Джокер с рычанием отскочил от стены, схватил Берроуза за ворот его коричневой полицейской рубашки и заставил его отступить. Берроуз был слишком удивлён, чтобы сделать что-либо, кроме как ахнуть, когда Джокер обхватил руками его щеки, а затем ударил головой о плитки, разбив несколько из них. Джокер всегда был немного сильнее, чем выглядел. Глаза Берроуза закатились, он был ошеломлён из-за травмы головы и вполне готов к тому, что произойдёт дальше. Джокер позволил ему соскользнуть вниз по стене, пока его задница не коснулась пола, где он повалился на бок, выставив локоть прежде, чем его лицо коснулось пола. Джокер присел на корточки рядом с ним, склонив голову набок, рассматривая Берроуза, затем взглянул на маленькое окошко, выходившее в холл, прикидывая, сколько у него времени. Убедившись, что этого будет достаточно, он схватил его рубашку и перевернул на спину, потом закинул ногу ему на грудь, чтобы сесть на него. — Я должен сказать тебе, — прорычал Джокер, убирая влажные волосы Берроуза со лба. На них была кровь. Определенно сотрясение мозга. — Я очень ценю, что ты первый, кто действительно пошёл со мной. Я имею в виду, что все вы такие… сдержанные. Но только не ты, Берроуз. Ты само очарование, ты знаешь это? Берроуз слабо заскулил. Как маленькая девочка или собака. Сдаваясь. — Вот и всё, да. — Джокер поджал губы, разочарован. — Вот так просто ты выходишь из игры. Ах, что ж. Он облизнул губы и поднял руки, чтобы прицелиться, а затем воткнул большие пальцы в глаза Берроуза. Берроуз закричал. Это было пронзительно и странно женственно, учитывая, что крик исходит от такого крупного мужчины. Джокер не смог подавить хихиканье, щекочущий горло, когда один глаз Берроуза выскочил из глазницы, а другой превратился в желе под силой его большого пальца. Берроуз продолжал кричать, неистово брыкаясь, пытаясь освободиться. Пройдёт всего несколько секунд, прежде чем другие охранники ворвутся, чтобы спасти его, а Джокеру ещё нужно было кое-что оставить доктору Квинзель. Он взял Берроуза за подбородок и поворачивал голову слева направо, пытаясь выбрать идеальное место с тем ограниченным временем, которое у него оставалось. Щека подойдёт. Она была достаточно близко. Джокер нырнул вперёд и впился зубами в щёку Берроуза, его челюсти сжались, как у гадюки. Кровь наполнила его рот, и крики Берроуза стали громче — прямо в ухо, не меньше, отчего в нём зазвенело. Он вонзил зубы ещё сильнее… пытаясь сделать это предельно правильно. Келли и Хасан ворвались в комнату, выкрикивая угрозы, как они оттащили Джокера от Берроуза и отбросили его в сторону. Хасан направил пистолет на Джокера, приказывая ему не двигаться, пока Келли стояла на коленях рядом с Берроузом, чтобы узнать, что случилось. Глаз не было, на щеке большая отметина от укуса. «Жалкий мудозвон», — с нежностью подумал Джокер. Хихиканье, щекочущее его горло, перешло в безудержный смех, который почти заставил его кричать, заставляя его согнуться пополам на мокром полу, выть и хрипеть. Келли и Хасан бросились на него, наконец, поддавшись этим подавленным, насильственным порывам. Они били его прикладами винтовок и пинали ботинками со стальными носками, а Джокер продолжал ликующе завывать. Комнату заполнили новые охранники, имен которых он не знал. Но они присоединились, и он приветствовал их страх и ярость. Он наслаждался этим. Он упивался этим. Он смеялся до тех пор, пока его зрение не потемнело по краям, вплоть до тех пор, пока его голова не ударилась о плитки слишком много раз, а затем…