Чистый

      Поднимаясь на нужный этаж Арсений не сомневался, что родители уже там. Заходя в подъезд, он заметил их машину, припаркованную в соседнем ряду, потому с каждым шагом становилось все труднее справиться с желанием позорно бежать.       На пороге его встречали как самого главного гостя, едва ли не виновника торжества, но виновница вышла из гостиной только после всех прелюдий и рукопожатий, без лишних слов обнимая внука и целуя в обе щеки.       — Спасибо, что приехал, Арсюша, — ласково благодарила преклонного возраста женщина, поглаживая бледные щёки. — Думала, уже до конца своих дней тебя не увижу.       — Мама, ну что ты такое говоришь? — Арс не успел увернуться от материнских рук, только поежился, ощущая их тепло на своих плечах.       — А что говорю? — бабушка с завидным очарованием в каждой из своих морщинок охнула и прицокнула языком. — Не звонит, не приходит. Вы с Сергеем сколько были у меня в последнее время, так все вдвоём и вдвоём ...       — Работы много, ба, — поводов злиться на старушку у Арса не было, какой бы ворчливой артисткой она не была, показательно огорчаясь, никогда не выводила на негатив всерьёз.       — Ох, твоя работа, — Ольга Ивановна покачала головой, чуть хмурясь. — Всё с огнём играешь, Арсений...       — Отличный каламбур, — Арс слабо улыбнулся, ловко выскальзывая из цепкой материнской хватки и прячась за дверью уборной.       — Вера, уберегли бы вы его от этого. Судьбу искушаете, а это дело последнее, — неслышно обронила вслед бабушка, провожая взглядом дочь, с лица которой моментально сползла улыбка.       Выходя из своего убежища с чуть влажными руками, Арс не сомневался, что интерес к его персоне больше не будет таким острым. Потому в гостиную он прошёл незаметной тенью, тепло улыбаясь и потрепав двух племянников по волосам. Дети его, откровенно говоря, всегда любили, да и он от их симпатии не отнекивался, с почти искренним интересом рассматривая какие-то игрушки и поддакивая школьным историям.       Беззаботные. В мире, вертящемся вокруг единственной двойки по русскому или математике. Арс не завидовал им, но сейчас очень хотел бы оказаться на их месте.       Удивительно, как в небольшой квартире поместилось столько народу, ещё большее чудо – как в этой толпе Арсения угораздило наткнуться именно на слишком знакомый силуэт отца.       Тот стоял у окна и о чём-то разговаривал с мужем старшей тётки. Судя по тому, как быстро этот разговор закончился, он был для Сергея Александровича скучным и неважным. А закончился он в тот момент, когда его взгляд зацепил сына, заставляя того так и замереть на месте.       Нежелание даже просто терпеть этот взгляд взяло верх, и Арс отвернулся секундой позже и глубоко выдохнул, расслышав приглашение занимать свои места за столом.       Семейные застолья не отличаются оригинальностью: тосты, разговоры ни о чем и доля хвастовства, новые вещи и машины, иллюзорные успехи на работе, пятерки в дневнике и даже новость о пополнении.       — Андрюша, поздравляю! Это лучший подарок для меня сегодня, — в сердцах благодарила юбилейница, поднимая свой бокал с вином и подбивая руку Арса к такому же, до этого нетронутому.       Не словами, не жестами, но взглядами и вздохами. Незаметными, но слишком острыми для Арсения. До тошноты сочувствующими, переполненными какими-то неоправданными ожиданиями или надеждами, нереализованными амбициями.       Арсению казалось, что отец на него так смотрит всегда. Каждую свободную секунду, когда не говорит о своей практике и успехах, он бросает именно такой взгляд в его сторону, и пальцы снова обхватывают прохладное тонкое стекло, а губы подкрашиваются алым.       Вино было хорошим, или Арсу очень хотелось, чтобы оно таким было. Как ложка мёда в бочке с дёгтем, в которую его периодически макают носом, говоря о купленных его двоюродным братом квартирах и машинах, загородном доме «чтобы деткам было где разгуляться».       Ебаная утопия.       Вечер близился к концу. Подслащённый куском праздничного пирога, он все равно был душным и помадка горчила на кончике языка. А от этой горечи избавлял только очередной глоток вина, очередной бокал и почти допитая самолично Арсом бутылка.       О том, что он сюда приехал на машине и ему нужно как-то добираться до дома, он вспомнит когда выйдет на улицу, а пока дольёт себе, чтобы хватило на остаток пирога и вечера.       Традиционно после чаепития девочки и мальчики, цитатой, расходятся налево и направо. Пока одни сплетничают, другие обсуждают суровые реалии жизни, а вот дети всегда остаются детьми и жестокой реальности предпочитают бабушкины сказки.       — ... А это наша с дедом свадьба, — рассказывает именинница, обводя сухими пальцами черно-белую фотокарточку, иначе и не скажешь. — Красивые мы были, молодые. А это уже Маринка родилась, а тут и Верочка есть...       Двое племянников сидели, оседлав оба подлокотника кресла, а Арсений в неразлучной компании бокала встал сперва чуть дальше, только издали заглядывая, а тогда подошёл к ним.       — Присаживайся, Арсюш, присаживайся, — подзывает бабушка и, воспользовавшись приглашением, Арс садится на один из подлокотников, пока мелкий родственник сползает на пол, так, мол, лучше видно. — Так, что тут у нас дальше ...       А дальше нелепые снимки на пленочный фотоаппарат и несколько портретов в карандаше, рассказы о путешествиях на Дальний Восток, где служил дед, первые накрахмаленные платьица и банты, сказки о жизни с тремя дочерьми и даже счастливый блеск в поблекших от старости глазах.       — Это я настояла на этой съёмке, больно мне хотелось запечатлеть этот момент, — рассказывала бабушка, открывая разворот с большой студийной фотографией, ещё с подписью и печаткой салона в уголке. — Дед ваш упрямился, но согласился при условии, что я больше никогда не стану надоедать ему просьбой починить старые настенные часы с кукушкой. Маринке тогда платье новое купили, красивое, импортное! А Вера с Надюшей здесь совсем как двойнята... А ведь погодками были. Красивые мы были. Счастливые ...       — Ба, а кто это? — младший из племяшей успел дотянуться пальцем до фотографии, когда его одернул брат.       — Это тетя Надя. Она погибла, когда нас ещё не было даже, — умничал старший. — Мама рассказывала, что она была совсем ещё молодая, когда это случилось.       — А что случилось? — глаза младшего с интересом округлились, а Арс снова вспомнил о бокале в своей руке.       — Горе случилось, — бабушка впервые за вечер позволила себе вздохнуть с особой печалью.       — Она сгорела в пожаре! — до неприятного резко встрял старший и был строго одернут Арсением. — Что? Я правду говорю, мне мама так рассказывала! Ба, скажи!       — Кирилл ... — Арс попытался ещё раз одернуть племянника, но его самого неожиданно коснулась сухая тёплая рука.       — Ничего, Арсюш, ничего. И да, Кирилл, ваша мама рассказала вам правду. Моя Наденька погибла при пожаре и здесь нечего стыдиться, здесь нечего скрывать, — Ольга Ивановна держалась достойно, но ее пальцы импульсивно и невольно сжимали руку внука крепче. — Она прожила хорошую жизнь. Счастливую. Недолгую, это правда, но она была счастливой, молодой и очень любила ... жизнь.       Короткий вдох перед последним словом веял такой ощутимой и леденящей тоской, что Арс невольно поежился. Для него эта история не была чем-то новым, неизвестным. Было бы глупо, не знай он, фактически служащий в мчс, о том, что его родная тетка сгорела в своей квартире.       Ирония судьбы, быть может. Но ведь дело прошлое, давно ушедшее, пусть и не забытое.       — Ты, наверное, совсем не помнишь ее, да, Арсюш? — бабушка неожиданно обращается к нему, вытаскивая из неприятной грязной лужи воспоминаний и мыслей.       — Нет, конечно, ба, — он машет головой, залпом допивает содержимое своего бокала и выдыхает. — Мне ... Сколько было? Год? Или около того. Я знаю ее лицо только по фотографиям и мать, конечно, рассказывала.       — Почти одиннадцать месяцев, без пары дней, — кажется, пропуская все остальные слова мимо, почти неслышно проговаривают сухие, но тонко подкрашенные губы, а рука, до этого просто сжимающая предплечье Арса, начинает медленно скользить, поглаживая. — Тогда стояла лютая, как для Петербурга, зима. Такие метели, ветер ... А она согреться хотела. Такая невнимательная всегда была, рассеянная. Вот и забылась, завертелась и забыла, что плиту оставила. Быстро все произошло. Слишком быстро. А дни морозные потом ещё долго стояли, окна коркой ледяной брались. А я смотрела, помню, узоры красивые-красивые. И сяду себе рисовать. Ногой коляску с тобой, Сенечка, катаю .. Ты спишь, в одеяла укутанный, а я рисую, рисую. И глаза не плачут совсем. Душа плачет, а глаза сухие. Холодная тогда зима была.       Последние слова растворяются в тишине. Густой, кажется, не прерываемой даже дыханием. Племянники сидят, один другого мрачнее, Арс же просто склонил голову, всеми силами отодвигая от себя все эти переживания. И без того тошно, а к виду слез на морщинистом, но родном лице он попросту не готов.       Тяжело.       Но виновница этой самой тишины, удивительно, сама же ее прерывает, шелестит страницами альбома, тихо шмыгает носом и снова вздыхает, чтобы продолжить.       — Вот, Надюшка моя. Красавица. Глаза какие, светятся. Это крестины твои, Арсюш. Вот, видишь ... — она обводит пальцами фигуру за фигурой, называя по очереди, а Арс, как бы не хотел, но поворачивается и цепляется вниманием за блеклый снимок. — Вот Вера, Серёжа .. Мы с дедом, он ещё жив был. Маринка с мужем, с сыном. Большая семья, счастливая. А вот ты на руках у Наденьки. Узнаешь себя? Глаза вон как похожи... Узнаешь, Сень?       — Узнаю, ба. Узнаю.       Узнавал, десятки раз видел эти фото и слышал историю. Ей же пугали, когда Арс заявил, что пойдёт работать в часть, а не останется в университете.       Но время не лечит, и не калечит. Время утекает сквозь пальцы или ещё одним глотком вина, унося за собой все, что не хочется помнить.       Арсений попрощался со всеми быстро и смазано, толком не пожав руки и даже не обнимая. Коротко целуя бабушку и привычно трепая племяшей по волосам. От взглядов матери с отцом Арс сторонился до тех пор, пока не упёрся в дверь, нетерпеливо щёлкая замком и вырываясь на свободу.       Все прошло не так уж паршиво, как он себе представлял, но это только потому что с отцом он за весь вечер и словом не обмолвился, а его взгляд уже привык терпеть. Мать же сорвала куш, ещё в начале вечера сцапав его в свои руки, но после отсутствие какого-либо контакта и подарило Арсу силы досуществовать и до праздничного порога, и даже до сказок бабушки со старым фотоальбомом.       Предсказуемо о том, что он выпил, Арсений вспомнил только увидев свою машину.       — Твою мать, — выдыхая намного больше слов, чем выговаривая, он несколько минут ходил вокруг да около, оценивал степень своего опьянения и контрольной проверкой даже попытался пройтись по поребрику, но, упав уже на третьем шаге, таки решился достать телефон.       Номер трезвого водителя он наизусть не знал, но при желании мог найти, но пальцы упрямо набирали другие цифры, выискивали другие имена, и когда после второго гудка послышался голос Антона, Арс почти протрезвел или опьянел ещё больше.       — Антон, у тебя права есть? Забери меня, пожалуйста.       Права у Шаста были, а вот сил поверить в то, что он сейчас сидит за рулём арсеньевской машины, пока её водитель едва справился с ремнём безопасности, пока не хватало.       — Арс ...       — Давай ... Потом поговорим, ладно? — перебивая и предугадывая, что он хотел сказать, Арс закрывает глаза и вжимается затылком в сидение.       — Ладно. Тебя домой отвезти? — Антон не спешит трогаться с места под тихое урчание мотора.       — А есть другие варианты? — Арсений приоткрывает глаза и поворачивает голову.       Шаст жмёт плечами и на секунду отводит взгляд, рассеяно осматривая парковку и капот чужой машины через лобовое.       — Поехали ко мне? — сам того не ожидая предлагает он и поджимает губы, напарываясь на взгляд голубых глаз. — Ну, если домой неохота ...       — Шаст, я пьяный, но это не означает, что ... — Арс так уверенно начал, но позорно замялся и теперь просто кусает губы. — Я позвонил тебе не для того, чтобы потрахаться. Правда.       — А я предлагаю поехать к себе не для того, чтобы потрахаться. А потому, что ты не хочешь ехать домой, — Антон отвечает даже в чём-то жестко, но сразу после этого выезжает с парковки, уверенно прокладывая маршрут к своему дому.       Остаток дороги они едут молча. Арсений пытается не уснуть под убаюкивающий шум, но, кажется, таки сдаётся уже в самом конце пути, а Антон просто ведёт машину, упираясь взглядом в дорогу перед собой и никуда больше.       Квартира у Антона съемная и скромная, зато в ней есть все, чтобы очухаться после прекрасного семейного праздника. И пока Арс остервенело избавляется от одежды, стаскивая чёрную рубашку и штаны, Шастун уже разливает кипяток по чашкам.       Алкоголь у него, конечно, есть, но с Попова на сегодня, по его мнению, хватит.       — Ты как приведение, — комментирует Антон, когда Арс возвращается в кухню в его домашней одежде.       Та на щуплых плечах висит, а штаны собираются складками на щиколотках.       — Дикое, но симпатичное? — Арс слабо улыбается и подходит ближе, утыкается лбом в чужое плечо и, потираясь о него носом, украдкой заглядывает в глаза Шастуна.       — Ну типа, — помедлив, поддакивает Антон и прижимается губами ко лбу Арса, чтобы через секунду взять его лицо в свои руки и завлечь в осторожный, будто спрашивая разрешения, поцелуй.