Чистый

      А наутро было не так уж стыдно. Точнее, было бы стыдно, но первым проснулся Антон и благородно избавил Арса от мук совести и вот этих вот ерзаний с закрытыми глазами, когда уже проснулся, но слишком страшно открыть глаза и посмотреть правде в лицо.       Зато Шастун посмотрел в лицо Димы и ему всё-таки стало если не стыдно, то неловко. Самую малость, сквозь приятную сонливость и воспоминания о теплой ночи в обнимку, но всё-таки неловко.       — Ты ничего не видел, — вместо пожелания доброго утра напомнил Шаст и получил в ответ такой красноречивый взгляд, что словарного запаса могучего русского не хватило бы, чтобы описать его глубину и осмысленность.       — Это я ничего не видел? — Дима округлял глаза до тех пор, пока те не начали неприятно печь. Проморгался, но картинка перед глазами не исчезла. — Вы бы хоть ... Я не знаю, а если бы не я заглянул в палатку, а?       — А с чего это кто-то левый будет лезть в чужую палатку? — Антон старательно изображал беспечность, пусть внутри и понимал, что слишком уж опрометчиво смело было все это.       Зато приятно. Зато запомнилось и до сих пор улыбкой отражалось на губах.       — Если только перепутает ... — Шаст потягивается и зевает, утренняя прохлада шустро забирается под термалку.        — Главное, что ты меня с Арсом не перепутал, — хмыкает Поз и Шастун больше не сомневается в том, что все это ворчание — пустой звук, а правда вон, в неуловимой улыбке и слишком лукавом взгляде. — Так у вас ... Что-то ...       — Что-то, — Антон неопределённо ведёт плечом, взглядом невольно цепляясь за палатку, в которой ещё спит Арсений.       Он слишком забавно мёрзнет и ещё забавнее тянется к теплу сквозь сон, чутко ощущает, когда источник тепла ускользает и хмурится морщинками в уголках глаз и бровей. Антон этого никогда не видел, никогда не знал, а теперь этот образ мелькает перед глазами, стоит только вспомнить ощущение жёстких волос возле щеки и неуловимого глубокого дыхания.       — Ну ты там, я не знаю ... Подсуетись, что ли, — слова Димы возвращают Антона в реальность и он заторможенно переводит взгляд, хмурясь.       — Не понял, в чем ... Подсуетиться? — подъем только через полчаса, до конца сборов несколько дней, а Арсений, кажется, не пытается сбежать и босые ноги подводных камней не чувствуют. — Чего мне торопиться-то? Мне казалось, наоборот, все должно быть как-то ... По-настоящему. Неспеша и без вот этих вот «в омут с головой» при первой возможности. А знаешь, как сложно вот это все, ага? Я вот только что проснулся и ... Доброе утро, блин. Самому от себя мерзко стало, ну. Может не мерзко, это я перегнул, но не хотелось вот так ...       Антон не договаривает, прокашливается, проталкивая в горло ком недавнего возбуждения и все воспоминания о нем. И не потому, что стыдно, но не так все это должно быть.       — В общем, не хочу я пользоваться моментом и все такое. Не хочу пользоваться доверием Арса, он только мне навстречу пошел. Вон, инструктором утром вызвался, все эти махинации с палаткой и вчера ... — Шаст прикусывает губу, не до конца уверенный в том, что Дима хочет знать эти подробности, но тот внимательно слушает и, кажется, не собирается доставать транспаранты в защиту прав гетеросексуальности и семейных ценностей. — Он сам попросил обнять. Ну ... Я полез, но потом засомневался, а он мою руку взял и ... Не хочу я вот так, Поз. Не хочу, как тогда, навредить. Прижимать к стене и чтоб без вариантов. По-другому хочу. Чтоб само как-то ...       — Я тебя услышал, Тох, и все это офигеть, как благородно и романтично, что до сих пор заставляет меня засомневаться в том, что ты это ты, а не какой-то пришелец, но я вообще о другом, — Дима усмехается, коротко здоровается с командиром и снова возвращает внимание Шастуну, который успел за эти несколько секунд накрутить себя до последнего волоса на макушке. — Да не смотри так, ничего такого, просто ... Не знаю, видел ты или нет, но Арса нет в расписании до конца сборов. Ну, его лекций и практик. Последняя сегодня вечером, кажется, и все.       — Уверен, что ... — Антон подвисает где-то между фактами и смутными картинками из памяти, где зубрил расписания.       — Что не перепутал с отцом его? — Дима догадывается быстро и, получив кивок, отрицательно машет головой. — Уверен, Тох. Я хоть и в очках, но не слепой, и «А. С» от «С. А.» как-то отличаю. Так что ... Не знаю, вообще, зачем тебе эта информация, но мне кажется, тебе надо...       — Подсуетиться, — соглашается Антон и замечает, что Арс как раз вышел из палатки.       И Шастун понятия не имел, в чем именно он должен подсуетиться и должен ли вообще, потому что это суждение шло вразрез всему тому, о чем тут так благородно разглагольствовал. Арсению бы понравились его мысли, Антон этой уверенности улыбался и откладывал каверзное «подсуетиться» в дальний ящик, обещая себе, что обязательно все выяснит и разберётся в себе, но только когда они вернутся на базу.       Обратная дорогая всегда быстрее и проще. И вчерашние студенты спотыкаются о собственные ноги меньше, и даже если утопишь что-то, не придётся спать втроём в обнимку. И если Антону такая перспектива улыбалась, то Журавль до самых ворот жаловался на то, что у него был какой-то слишком крепкий мужик под боком, который храпел и мял его всю ночь.       Арсений отголоскам печальной истории улыбался и даже посмеивался, все так же шёл замыкающим, не поторапливая, но держа молодых в тонусе, а Антону больше не хотелось засунуть покемонов обратно в свои шары или как там называлась эта фигня, где они жили.       Отсутствие близости, но не взглядов, Арсений не отводил глаза даже под страхом рухнуть в случайный овраг, а Антон успевал поймать его за ручку рюкзака в случае такой опасности. Проще стало, мягче. Без резких движений, но беззаботными разговорами, шутками и даже слишком долгими взглядами, уже не случайными, осознанными.       Как когда остановились попить воды у источника и неслучайной случайностью Шастун не успел убрать ладони, а Арс успел наклониться, чтобы попить из них, задевая линией челюсти запястья и позволяя себе наглость медленно вытереть лишние капли с губ и ямки над подбородком. Антон внутри себя Арсения в такие моменты нежно ненавидел и одновременно с этим до дрожи в тех самых руках ...       Признаваться себе в чувствах сложнее, чем произнести заученную формулировку вслух. И когда Арс поднимался на ноги, отряхивался и поправлял рюкзак, Антон физически не мог заставить себя отвернуться. И так все чаще, дольше. Пока Шаст не обнаружил себя идущим рядом с замыкающим инструктором-сопровождающим.       Арсений улыбался, а Антону просто хотелось на него смотреть.       По возвращению на базу все участники незабываемого путешествия разбрелись по своим корпусам. Антон видел, что Арс ещё долго стоял с другими инструкторами на плацу, но не стал подкарауливать его, понимал, что сейчас им обоим нужно пространство и время.       Арсений своё пространство нашёл в душе, а чуть позже — в уютной аудитории, на время сборов ставшей ему вторым домом. По расписанию у него оставалась последняя лекция и он не слишком торопил время, маленькими глотками допивая чай.       — Арсений, могу я?... — голос отца заставил Арса обернуться и слегка нахмуриться на щелчок дверного замка.       — Случилось что-то? — он отставил чашку и позволил себя приобнять. — Прости, помню, что обещал зайти после похода, но как-то ...       Арсений не договаривает, рассеяно и устало жмёт плечами, но улыбается, когда улыбаются ему.       — Все в порядке, Арсень. Я хотел с тобой поговорить, — Попов-старший вздыхает незаметно, набирается смелости и таки встречается взглядом с сыном. — Ты точно решил ехать?       — Пап ... — в интонациях Арса нет раздражения, он понимает.       — Ты не подумай, я не буду пытаться тебя переубедить, не стану стращать или категорично отговаривать, но мне важно знать, что ты принял решение и осознаёшь его важность, — Сергей Александрович не торопится выпускать сына из рук, так и придерживая руками плечи. — Я уважаю твое решение, сынок. И уверен в тебе, уверен в том, что ты знаешь, что делаешь. Но не спросить я не...       — Ты не можешь, я понимаю, — Арсений не упускает улыбку с губ, говорит мягко и руками тянется к отцовским плечам, чуть сжимая пальцы крепче. — Все в порядке, м? И да, я принял решение ехать. И я осознаю, что это может быть опасно, что есть риски и ...       Арс заходится вздохом, собираясь с мыслями и договаривая даже под тревожно-любящим взглядом отца.       — Я не могу оставить ребят, пап. Они мои вчерашние студенты, я их поимённо знаю и если я могу помочь им, если просто своим присутствием рядом могу помочь им, так почему я должен отсиживаться на скамейке запасных? — Арсений позволяет себе улыбаться, даже коротко усмехаться и тонуть в родительских руках, когда отец снова обнимает его, а тогда отстраняется и протягивает руку для рукопожатия.       — Я тобой горжусь, Арсений. И верю в тебя, слышишь? Ты когда-то говорил, что хочешь быть похожим на меня, — Попов-старший сжимает руку сына крепче и не отводит взгляд. — Потом кричал, что хочешь быть лучше меня. Так вот ты стал лучше меня, Арс. Ты всегда был лучше меня.       Последнюю лекцию они провели вместе. У Сергея Александровича не было планов, а Арсению было за счастье разделить кафедру с профессором, который, как ни крути, в мастерстве давал ему, ещё вчерашнему мальчишке, неслабую фору.       К слову, Антон на лекцию не пришёл, но не успел Арс расстроиться, как напоролся на взгляд зелёных глаз на лестнице учебного корпуса. Антон не растерялся, пожал руку Попову-старшему, получил от него улыбку и короткий кивок, но когда они остались наедине, сразу повесил голову.       — Арс, прости, у нас обязаловка была и ... — он оправдывал себя перед самим собой же, почему-то зная, чувствуя, что Арсений на него и не обижается. — Мне пиздец как неприятно, что я пропустил твою последнюю лекцию, и ...       — Все в порядке, Шаст, — Арс просто пожимает плечами с улыбкой и это не вписывается в трагическую композицию в мире Шастуна. — Мы читали ее вместе с отцом, так что это просто был забавный эксперимент.       — Все равно, — Антон отстаивает трагизм, жмурясь. Ему-то и правда обидно, что вместо того, чтобы видеть взаимодействие Поповых, он наяривал круги по стадиону, а потом заново учился справляться с парашютом. — До сих пор не понимаю, нахер нам выписали в обязаловку парашюты в этом году, ещё и после похода. Все в одну кучу, сил продохнуть вообще нет и ...       Антон слишком подавлен и откровенно заебался, чтобы ещё и чувствовать на себе разочарованный взгляд Арсения, потому и не поднимает взгляд, и не видит, что разочарования-то там и нет, но при упоминании нагрузок и парашютов Арс меняется в лице, беспокойно поджимая губы.       — Я хотел с тобой ... — Шаст до скрипа зубов злится на все обстоятельства, мешающие и встревающие кольями между ними. — В общем, я подумал, может ты захочешь прогуляться и ... Уже темно, правда. Комары эти, суки...       Он болтает, потому что не уверен и боится. Потому что и вправду темнеет, потому что комары, суки, размером с дронов-убийц, потому что устали оба, потому что все не слава богу и, самое главное, потому что Арсения и правда больше нет в расписаниях занятий.       — ...Пойдём? — Арс перебивает Антона на полуслове и тот от неожиданности вздрагивает и поднимает голову, чтобы встретиться взглядом и убедиться, что ему не послышалось.       Но Арсений улыбается так, будто в его мире всех тех дотошных «потому что» с комарами, теменью и усталости нет. И в Антоне проклёвывается что-то тёплое.       — Был на речке? Ну, тут за лесом, если пройтись и ... — Шаст кивает куда-то за своё плечо и переминается с ноги на ногу. — Хочешь, сходим?       — Хочу, — Арсений отвечает не задумываясь и его улыбка обезоруживает, заставляя сбросить ненужный балласт переживаний. — Пойдём?       Идти и правда недалеко, а если ещё и не путаться в тропинках и не пытаться строить из себя врага всех веток — так совсем быстро.       Антон взахлёб делился впечатлениями о недавнем прыжке с парашютом, жаловался на снаряжение и подкатывал глаза, припоминая вчерашних студентов, которые никогда не прыгали. Арсений снисходительно напоминал, что Шастун таким тоже был и оба ещё долго смеялись над кривляньями и горделивыми вскриками Антона о том, что он вообще с пелёнок с парашютом прыгал. Как с мамки спрыгнул, так и полетел!       За этими смешками Шаст не замечал слишком задумчивого взгляда Арсения, а тот старался отворачиваться, когда чувствовал, что тонет в мыслях слишком глубоко. А разговор о том, куда и почему Попов уезжает уже завтра, случился только тогда, когда оба сидели на берегу, задумчиво глядя на ровную и спокойную гладь воды.       — Мне нужно уладить кое-какие дела в университете, — не врал Арсений, украдкой наблюдая за тем, как пальцы Антона сражаются с тонкой, но упрямой травинкой.       — Так ... Ты не приедешь больше? Ну, до конца сборов, нет? — Шаст на Арса будто боялся смотреть, самозабвенно уничтожая зелень.       — Не получится, — тихо соглашался Арсений, срывая такой же тонкий и длинный стебель и вертя его в пальцах. — Если захочешь, пробелы в экстремальной психологии может восполнить мой отец и ...       Арсений пытается разрядить обстановку, у него получается плохо. Антон только улыбается уголками губ, в глубине души он надеялся, что Арс хотя бы останется на базе, даже если не вернётся за кафедру.       — Шаст ... — Арсений его беспокойство видит, замечает покусанные губы и потухший взгляд, потому осторожно тянется кончиком стебля с соцветиями на конце к его руке, скользя по тыльной стороне ладони.       Антон невольно дергает рукой, но, замечая причину щекотливых ощущений, замирает, цепляясь взглядом за движение стебля.       — Арс, все то, что завязалось между нами здесь, — волнение вяжет скулы, мешает говорить, но Шаст заставляет себя, понимая, что другого шанса может не быть. — Я не дурак, да и ты на дурака не похож ...       Мнётся. Трудно. Слишком трудно заставить себя произнести вслух то, о чем и думать-то страшновато. И этот страх не имеет ничего общего со страхом темноты или любой другой ерунды. Этот страх живет внутри постоянно. Каждую минуту и секунду, когда Антон видит или не видит Арса. Чувствует или не чувствует его присутствие.       — Хочешь спросить, не останется ли все это здесь? — Арсений следит за движением стебля по руке Антона, силится не чувствовать на себе почти болезненный взгляд, но сдаётся, встречаясь глазами.       Антон смотрит прямо, едва заметно хмурится и дышит совсем неглубоко, беспокойно. А тогда коротко кивает, на секунду поджимая губы.       — Все в ... — Арс вдыхает на полуслове. — Все в наших руках. В твоих и моих. Между нами больше нет третьего, Шаст. Нет болезни, которая подсказывает нам , что делать, управляет нашими мыслями и желаниями. Провоцирует, толкает в спину, развязывает руки и заставляет играть по ее правилам.       Арсений замолкает, снова переводит взгляд на стебель и продолжает движение по тыльной стороне ладони от запястья к кончику указательного пальца и обратно.       — Но у болезни было неоспоримое преимущество. Полезное нам обоим, — Арс чувствует вопросительный взгляд. — Это оправдание. Болезнь нас оправдывала, позволяла не думать о чём-то, позволяла делать то, что хочется, не слишком-то задумываясь о последствиях. Болезнь дарила чувство беспечности, защищенности. Неуязвимости. Всегда же можно было все спихнуть на неё, да? А теперь этого оправдания нет. Болезни тоже нет. А значит, нам придётся брать ответственность за свои желания и мысли, поступки, взгляды и слова. Прикосновения. За такие ночи вдвоём, за взгляд, каким ты сейчас наблюдаешь за мной, за ощущения, какие рождаются в тебе невинными прикосновения этой травинки ...       Антон перестаёт дышать. Не может отвести взгляда от лица Арса, не может перестать слышать его голос в своей голове, даже когда он замолкает. И ответы на слишком многие вопросы проступают под кожей мурашками. Арсений чувствует его как никогда чутко, видит насквозь, мечется в мыслях. И Шаст честно перед самим собой понимает, о чем он сейчас говорит.       — Арс, ты ... — Антон хрипнет, ком сжимает горло. — Тогда в свой день рождения ты сказал, что, кажется ...       Потребность смочить горло отзывается болью в нем. И слова с новым вздохом сквозь боль заново, пока травинка приостанавливает своё движение где-то на середине ладони.       — Ты сказал, что, кажется, любишь меня, — руки прошибает дрожью, Арс это замечает, но не показывает виду, слушает, прислушивается, причувствуется. — А ... А сейчас?       Арсений рассматривает соцветия на конце стебля самозабвенно долго. Во всяком случае, ему так кажется, а ещё он слышит, как учащается дыхание Шастуна.       Он поднимает взгляд и просто моргает, придерживая веки закрытыми чуть дольше обычного мгновения. Чуть дольше, оттого важнее. Важнее сейчас, когда слова застревают в горле.       — Чего ты боишься, Арс? — Антон проглатывает его немое признание, принимает его и позволяет ему прорасти в груди слабой надеждой под грозовой тучей чего-то, что Шаст пока не может рассмотреть, но чувствует.       Арсений не отводит взгляд, но мечется, беспокойно и заметно, даже не пытаясь спрятаться.       — Ты что-то знаешь, да? Что-то ... Чего не знаю я? — Антон ловит эту недосказанность ловко, цепляясь взглядом за страх в глазах напротив и ... Вину? Сожаление? — Арс ...       Арсений снова закрывает глаза и это очередное немое согласие.       — Ты не можешь или не ... — Шаст не договаривает, поджимает губы и принимает ответ. Это странно, удивительно и до мурашек интимно, и если Арсу сейчас так нужно, если иначе он не может сказать, он готов читать ответы по глазам. — Не можешь, я понял. Это ... Это что-то связано со мной? С нами или ... Прости, я не хочу давить на тебя и ...       Антон обессилено стонет, на секунду закрывает глаза и жмурится, но когда чувствует, что его руки касается уже не стебель, а чужие пальцы, мгновенно приходит в себя. Так Арс пытается ему помочь, так говорит о том, что не отворачивается, не закрывается.       — Это связано не конкретно с нами, да? — в голове Антона щёлкает выключатель и загорается нужная лампочка. Все становится на свои места, подсказками и взглядами, недомолвками, но прикосновениями. — Это связано со службой, Арс?       Арсений последний раз уверенно кивает, и его пальцы скользят по ладони Шаста, ловко оплетая ее и сжимая. Хотел бы он сказать. Хотел бы душу наизнанку и позволить Антону видеть мир его глазами, переживать его ощущениями, но не может. Пока не может. И он бессилен перед этой властью над собой.       — Я не могу, — почти неслышно шепчет Арс и переводит взгляд с рук в глаза напротив и обратно. — Но ты узнаешь, я обещаю. Очень ... Скоро.       Антон верит. Верит каждому взгляду и слову, даже несказанному. Арс перед ним чист, открыт так, как никогда не был. Раздет наголо, уязвим к каждому шороху ветра в желтеющих листьях.       И Шаст первым находит в себе силы подняться с места, осторожно вырываясь из капкана чужих пальцев. Подходит к воде, чувствуя изумлённо-напряжённый взгляд в спину, но в момент серьёзность рассыпается каплями воды, брызгами вырываясь из-под ладони Антона.       Арсений теряется в ощущениях, но отпускает себя, смеётся. Подскакивает на ноги следом и уже через минуту они оба по колено в воде, брызгаясь и обливаясь. Смеясь, что-то выкрикивая и не боясь рухнуть прямо в холодную воду.       Первым ныряет Антон, Арс теряет опору не под ногами, но внутри себя и прыгает следом, позволяя воде пропитать ткань до нитки. Они дурачатся бесконечно долго, наскакивая друг на друга, подтапливая и так же доставая за шкирку из воды, глотая речную воду и закашливаясь приступом смеха. Теплее ледяной воды и ночного воздуха внутри, но озноб пробирается под кожу и заставляет трястись не от холода, а от избытка ощущений и эмоций, чувств.       В какой-то момент Арс оказывается слишком близко для того, чтобы зацепиться пальцами за плечи Шастуна, а он слишком бессилен перед соблазном сжать в руках талию Арсения.       Оба дышат прерывисто и неглубоко, мечутся взглядами, будто впервые или в последний раз, а тогда Антон первым подаётся вперёд. Сперва кончиками носа, затем — губами неловко к щеке. Случайным поворотом головы Арса — и поцелуем уже к уголку губ и пальцами за плечи крепче до сдавленного вздоха. Горячим дыханием одним на двоих, Шаст завлекает Арсения в поцелуй осторожно и боязливо, будто пробуя на вкус, мягко продавливая пелену дистанции, подминая доверие и позволяя обоим привыкнуть друг к другу заново.       К каждому из движение губ и языка, иногда неосторожно напористым — Шаста и особенно влажным — Арса, случайными укусами и подавленными стонами, каплями воды или влаги на подбородке, болью от острых зубов чуть позже, но бесконечной нежностью и терпкой тоской.