Чистый

      В тот вечер сил на разговоры не хватило. Вымотанные тоской и переживаниями, закрывая на замки все двери, открывая нараспашку окна и выключая телефоны, они до глубокой ночи просто наслаждались друг другом. Когда за стенами многоэтажки не стоит переживать о посторонних любопытных взглядах, на поверхности проступает нежность, осторожными прикосновениями сплетая тела между собой.       Антон ещё долго не мог уснуть, даже когда почувствовал, что кончики пальцев Арсения больше не рисуют по его коже свои причудливые узоры, а его дыхание слишком тихое и глубокое. Попов спал, уткнувшись носом Антону куда-то в шею, даже сквозь сон жался теснее, а сам Шастун сомкнул глаза только под утро, когда меньше, чем через пару часов зазвенел будильник.       Арс спешил в университет, Шастун был выходной, но не стал навязывать своё присутствие. Потому негласно было принято решение распрощаться у подъезда. Антон отказался от предложения Арсения подвезти, зная, что тот уже опаздывает и, к тому же, у него уже был распланирован собственный маршрут на ближайшее время.       Шутками Журавля про «отмолить грешки» и закончить все дела на этом свете, Шастун начал с того, что ответил на десяток сообщений Иры. Та наяривала уже неделю, а, не получая ответа, не расстраивалась и не теряла решительности. Сказать, что она удивилась прощальному сообщению — нет, только пожелала удачи и напомнила, что она всегда будет ему рада. Странная она была, во всяком случае Антон предпочитал верить в то, что она странная, чем в ее светлые и незапятнанные чувства. Привязанность, не более.       Второй инстанцией был звонок Диме. Тот просил связаться с ним, когда Шаст сможет и захочет. Поз не давил, но и лезть во все это не горячился, наблюдал и ждал, а когда Антон пожал ему руку при встрече и поджал губы после первой же фразы, сам все понял.       — Едешь? — Антон боготворил и ненавидел одновременно проницательность Поза, но сейчас это было на руку. Избавляло от лишней болтовни, тем более, что тошнотворное волнение все ещё стояло комом в горле.       — Еду, — Шастун кивал, отводил взгляд, но только для того, чтобы договорить с новыми силами. — Я его одного туда не отпущу. Это ...       Неловкая пауза, просто нехваткой слов, чтобы описать все то, что изнутри сжирает не хуже чёрной дыры, жадно всасывая в себя весь хрупкий мир, который только начал выстраиваться заново.       — Я не смогу его переубедить. И отпустить одного тоже, — Шаст коротко пожимает плечами, взгляд снова отводит в сторону, а после роняет под ноги. Первые листья полетели.       — Он знает о твоих этих планах? — Поз хмурится, ему эта идея не нравится.       — Думаю, догадывается, — Антон правда не знает наверняка, но не сомневается в том, что Арс догадывается, иначе он дурак, если наивно думает, что Шаст просто так отпустит его на смерть.       — Скажи ему, — очень настоятельно советует Поз с кивает каким-то своим мыслям.       Они ещё несколько минут мнутся и топчут подошвами только-только опавшие листья. Красивая осень в этом году, тёплая и яркая. Иронично яркая, с вкраплениями пестрых огненно-красных оттенков. Оставались бы они листьями на деревьях.       — Тогда ... Увидимся уже в воскресенье, — Дима не успевает отнять руку, прощаясь, Шаст цепляется пальцами крепче.       — Не дури, Поз, — Антон сжимает пальцы ещё крепче, неотрывно глядя в глаза напротив. — У тебя Катя и ... У тебя семья, Дим. О них думай, а потом уже обо всем остальном.       — У тех, кто в деревнях горит, тоже семьи, — Позов принял решение многим раньше, только виду не показывал. Об этом и его вопросы были, и взгляды. И как он ждал решения Шаста, не озвучивая при этом своё раньше времени. — А так ... Веселее будет. Меня, может, инструктором сделают, буду тебя, балбеса, шпынять.       У Димки хватает сил шутить и смеяться и его пример вытрезвляет Шастуна, неприятно бьет куда-то ниже пояса, но заставляет таки посмотреть куда-то чуть дальше собственного носа. Димка смеётся и шутит за них обоих, ещё раз трясёт руки в рукопожатии и жмурится под своими очками солнцу.       — Не дождёшься, — отбивается на прощанье Антон и слишком поздно замечает улыбку и на своих губах. — До воскресенья, увидимся! Катьке привет.       После разговора с Димой внутри что-то куда-то снова провернулось и Антону больше не думалось о смерти. Нет, думалось, но уже не так однозначно. Где-то далеко на горизонте замаячила надежда, что все ещё может триста раз измениться, перекрутиться и в конечном итоге судьба все равно сделает так, как ей нужно. Она та ещё сука и кому, как не пожарным, об этом знать. Хуже неё только удача, у этой барышни пожизненный пмс.       Оставшиеся несколько дней Шастун продолжал активно замаливать грехи, но теперь делал это скорей в профилактических целях. Где-то что-то успеть, о чём-то кого-то предупредить. Легче было и от того, что Арсений узнал о решении Антона не от самого Антона. Потому когда однажды вечером Арс вместо привета скрестил руки и долго и пронзительно смотрел на него, Шаст сразу обо всем догадался.       — Знаешь? — уточнил он, на всякий случай не разуваясь. Предчувствие, что Арсений сейчас выпрет его за дверь, было оправданным и предсказуемым.       Но Попов оказался непредсказуемым. Как всегда.       — Мне было бы приятней, скажи ты мне об этом сам, — непредсказуемо спокойно выдохнул Арс и на лишнюю секунду прикрыл глаза.       — А-арс, я хотел, но как-то момента не было и ... — Антон медленно начал расстегивать куртку, не будучи до конца уверенным в том, что ему всё-таки можно пройти дальше прихожей, но Арсений только вздохнул и предложил поужинать.       Их вечера все больше напоминали что-то привычно особенное. Шастун не рисковал вешать ярлыки или добиваться конкретики, послушно проглатывал все, что давали, наслаждаясь каждой секундой, а Арс, в свою очередь, и не пытался внести какую-то ясность. Звонил каждый день, открывал двери, оставлял на столе ужин и после душа всегда нырял под одеяло, оставляя влажные следы на подушке и щекоча плечо Шастуна случайными каплями воды с волос.       В их иллюзорных отношениях, которые Антон искренне боялся облагораживать официальным статусом, появилось много места для разговоров и случайных прикосновений. Арс последние дни допоздна засиживался с ноутбуком и не замечал, как свободной от клавиатуры рукой нащупывал под пальцами плечо или предплечье Антона. Тот такой случайной ласке улыбался и сразу сцапывал себе маленькую ладонь с длинными пальцами, сплетая те между своими и сжимая крепче.       Все было подозрительно правильно, будто и должно быть так. Как у людей, как у других, как у кого-то за стенкой. С пожеланиями доброго утра и хорошего дня, просьбой что-то купить на вечер и даже картинно-показательной ссорой, в процессе которой Арсений доказывал, что он не может спать с закрытым окном и если Антону дует – пусть перекладывается на другую сторону кровати или одевается. Шаст прикусывал губу и умалчивал о том, что переживает за упрямую до ужаса, пусть и умную бошку, которая и лежит на этом самом сквозняке и имеет дурную привычку даже не промакивать волосы после душа.       Слишком правильно, оттого тихо и будто настороже. Каждый наедине с собой знал, что следующий день приближает их к тому самому «воскресенью», но не решался говорить об этом вслух. Цеплялся за иллюзию счастья в четырёх стенах, заваривал чай по вечерам и подставлял лоб на прощанье, выклянчивая каплю нежности перед новым трудным и суетным днём.       Их счастье длилось ровно восемь дней. За это время Антон смирился с открытым окном, а Арс приучил себя не выходить из душа по привычке голым. В первый раз, когда он так сделал, просто забыв о том, что не один, Шастун деликатно промолчал и отвернулся. Впредь Арсений очень старался помнить о том, что он теперь не один. И это осознание незаметно быстро и надёжно впитывалось в кровь, заставляя хотеть видеть лохматую макушку на соседней подушке каждое утро.       Утром в субботу Антон уехал в часть, обещая приехать вечером с вещами. Мысль о том, чтобы провести последнюю ночь вместе, не обсуждалась и была понятной и логичной для обоих. В этом было что-то печально-романтичное, но об этом Арсений успел подумать только поздно вечером, когда последние условности и приготовления наконец-то отпустили его, уставшего, домой.       Антон приехал когда уже стемнело. Его сумка была больше той, что успел приготовить Арс. И пока Шаст формулировал шутку, про косметичку и концертные платья успел пошутить Арсений.       — Ужинать будешь? — Арсу самому кусок в горло не лез, но он решил предложить, чтобы занять руки.       — Нет, давай чего-нибудь ... — Шаст пятился к ванной, отмахиваясь домашней футболкой. Нервы неприятно щекотала близость завтрашнего дня.       — Чаю, — Арсений кивал самому себе, пока дверь в ванную закрылась и послышался шум воды. Чай в горло тоже не полезет, но руки займёт.       И занял. Арс совестливо пересыпал-переливал, наблюдал за вихром чаинок в стеклянном чайнике, силился зацепиться за каждую из них какой-нибудь отстраненной мыслью, но когда дверь открылась, фокус так и не успел сработать, а все старания умножились на ноль.       Антон за целый день успел несколько раз намотать круг вокруг оси своих переживаний и страхов. И пока сигареты в пачке планомерно заканчивались, картинка его голове складывалась и прояснялась ярче.       К херам романтику и слова о «последней ночи на земле». Все это офигеть как круто, когда смотришь какой-нибудь фильм с Уиллисом в главной роли. Что-нибудь старое такое, с плохими спецэффектами, а здесь ты сам Брюс Уиллис и вся твоя ебучая жизнь – плохой спецэффект. Обидно до скрипа зубов, больно — до неосторожного удара затылком о кафельную стену в ванной.       Шаст смотрел на Арса, меланхолично водящего ложкой в одной из чашек, и не хотел думать о том, что завтра они уже не уснут рядом. Он не будет жаться к нему спиной, подставлять макушку под нос, цеплять руку и жестом просить держать ее на миллиметр выше или ниже. Не будет этого чая, не будет квартиры, не будет тепла и уюта, не будет больше их дома. Не со стенами, потолком и полом, но обнаженной интимностью случайных прикосновений, взглядов, слов. Не будет момента. Может не быть никогда больше.       Антон подходит к Арсу со спины неспешно, помогая себе каждым шагом навстречу вытеснить по одному кирпичу страха и сомнений, чтобы стена наконец-то исчезла. Обманчивое чувство беспечности и близости создавало иллюзию отсутствия этой самой стены, но только подойдя ближе иначе, задевая приоткрытыми губами сперва волосы на затылке, а затем и плечо, Шаст осознавал, что не смотря на все, что было между ними, сейчас они друг перед другом чисты. А это означает, что каждое влажное прикосновение его губ к плечу – только разрешение на близость, но никак не безлимитный билет за черту доверия Арса.       Арсений отпускает ложку, опирается ладонью о столешницу, а другой рукой тянется к макушке Шаста, пропуская пальцы между прядями волос. Отводит голову чуть в сторону и приоткрывает шею, подпуская к себе ближе. Для Антона это немое согласие продолжать.       И он его принимает.       Принимает осторожные правила игры и скользит обеими ладонями по узким бёдрам, прижимая те ближе к себе, пока губы в беспроигрышном сочетании с кончиком языка вымаливают немое разрешение к продолжению. Медленно подкрадываются к уху, обласкивают особенно чувствительную мочку и укромное место за ней, носом вверх по волосам снова и шумно вдыхая любимый запах.       Арсению хватает сил на несколько коротких секунду прежде, чем он разворачивается и встречается взглядом с Антоном. Близость соизмеряется миллиметрами между кончиками их носов, дыханием, щекочущим губы, а через мгновенье Арс первым тянется за поцелуем, обвивая шею Шастуна и позволяя его рукам так крепко прижимать к себе.       Шаст растягивает поцелуй от нежности к жесткой грубости и обратно, Арсений по-детски забавляется, соскальзывая влажными прикосновениями к подбородку и линии челюсти. Ныряет носом к шее и прихватывает нежную тонкую кожу губами, чем заставляет Антона вцепиться пальцами в рёбра и одним ловким движением подсадить на свои бёдра.       Арс обвивает его талию ногами, ладони прижимает к щекам и особенно мокрым поцелуем соглашается на все, подталкивая желания Антона в сторону спальни.       Шаст разрывает поцелуй только когда Арс касается спиной кровати и то ненадолго, сразу же занимая губы и язык, припадая к острым ключицам и плечам, шипя от недовольства, стягивая с Попова футболку и уже довольствуясь ощущением обнаженной кожи в полной мере. Кусает и тут же размашисто лижет, доводя этими контрастами Арса до неконтролируемой дрожи.       Чистый перед собой и беззащитный перед такими поцелуями, Арс весь, как обнаженный нерв, вздрагивает на каждое прикосновение, цепляется ногами за чужие бёдра теснее и пальцами за плечи, тихо скуля от сладкой невозможности переживать каждую такую секунду.       Антон избавляется от футболки, укрывает своим обнаженные торсом и контрастами температур между телами выжимает из обоих стоны, ловя каждый поцелуями. Арс сам льнет к нему, выгибается податливо и умело, ловко, чем стирает неуверенную дрожь в руках Антона. До этого только фантазируя о подобном, Шаст наедине с собой бледнел от страха перед своей неопытностью, но Арсений будто чувствует это, даже нет, знает наверняка и изо всех сил старается компенсировать.       Компенсировать не решительными действиями, но лаской и поцелуями, движением бёдер навстречу и слишком тесными прикосновениями, как бы шепча каждым из изгибов, что тоже боится, но хочет. Очень сильно хочет.       Очевидное не спрячешь и когда Антон очередным тесным соприкосновением бёдер доводит обоих до болезненного озноба, Арс таки решается проявить чуть больше смелости. Он выскальзывает из сильных рук, поцелуями соскальзывает с шеи к плечам и движением рук подсказывает Антону сейчас уступить, приподняться и лечь. Сам же взбирается сверху и, отвлекая влажными прикосновениями губ и языка к низу живота, медленно стягивает штаны вместе бельём, обнажая для себя пространство.       Антон пугливо поджимает живот, скалится и запрокидывает голову, мнёт в пальцах жёсткие волосы Арса и мысленно умоляет того не останавливаться. А он и не останавливается. Медлит, но не останавливается. Позволяет привыкнуть к влаге и горячему дыханию, мягкими прикосновениями-поцелуями вокруг, но не ниже, руками широко и успокаивающе по внутренней стороне бёдер. А Антона это никак не успокаивает, только заставляет сильней впиваться пальцами в плечо Арса и его волосы.       Губы скользят по каждому миллиметру кожи, не оставляя без внимания ни одну ложбинку или вену, совестливо кончиком языка вокруг мошонки, полукругом у ствола и только тогда губами осторожно к головке, обхватывая ту, красную и пульсирующую, и мягко посасывая под аккомпанемент тихих хриплых стонов Шастуна.       Тот себя держит, силится не торопить и не торопиться, но Арсений, нежный и осторожный, опускается на член ниже, пропуская сквозь тесно поджатые губы и дальше, глубже, поджимая щеки, пока головка не упирается ему в мягкое небо.       Антон стонет в голос, ненавидит себя, но неосторожно вскидывает бедра навстречу горячему и такому блядски-восхитительному рту и уступает нежности в руке в волосах, когда Арс чуть более напряжённо поджимается, замирает. Шаст хочет остановиться, но не успевает. Арсений проскальзывает ладонями по бёдрам вверх и расслабляет горло, позволяя члену протиснуться глубже, подминая корень языка и заставляя Антона вслух умолять Арса не останавливаться.       И он не останавливается. Осторожно отстраняется и снова укрывает член ртом, беря в себя до основания, щекоча глотку изнутри до первых слез в уголках глаз, но дрожа от удовольствия чувствовать желание Антона в каждом его стоне и неосторожном движение бёдер. И снова вверх, упираясь в узкую глотку до хрипотцы и кашля, но за секундной слабостью с большим желанием, вылизывая каждую вздутую вену на возбуждённой плоти, нетерпеливо поджимая собственные колени и ноющий от возбуждения пах.       Антон вытрезвляет себя насильно, руками упирается в плечи Арса и так просит его отстраниться. И пока на его припухших губах блестят остатки слюны и естественной смазки, завлекает его в поцелуй, незаметно стягивая остатки одежды.       Шаста начинает трясти от волнения и незнания того, что ему сейчас делать, но Арс все делает сам: отползает выше к изголовью кровати, на первый взгляд хаотично разбрасывает подушки, но когда рука тянется к прикроватной тумбочке, Антон таки успевает перехватить его пальцы.       — Арс, ты ... Я ... — Шаст заикается невозможностью связать два слова, которые описали бы его состояние сейчас. Глаза мечутся по лицу напротив, а влажные губы жадно хватают воздух.       — Ты ... Ты хочешь? — Арс дышит тяжело, заметно волнуется, но из них двоих сейчас выглядит уверенней.       — Х-хочу, но ... — Антон не договаривает, заткнутый нежным на контрасте суетной страсти поцелуем, а когда Арс отстраняется, внутри и вправду становится как-то легче.       — Я помогу, только бы ты ... — Арсений поджимает губы, тесно соприкасаясь носом и цепляя взглядом только любимые губы.       — Я хочу, я ... — Антон отрывисто выдыхает и ментальной пощёчиной заставляет себя успокоиться. — Я хочу.       Арс кивает и, оставив на губах ещё один поцелуй, таки дотягивается до тумбочки, чтобы достать лубрикант и презерватив. Антон мнётся долю секунды, внутри все завязывается в морские узлы, возвращая ощущениями на десять, а то и больше лет назад, когда он впервые взял в руки квадрат из плотной фольги для того, чтобы использовать его по назначению.       Арсений не торопит, оставляет себе лубрикант, но одним осторожным движением намекает Антону на то, чтобы он не торопился с презервативом. Шаст прислушивается, освобождает руки и одну из них тут же берет в свои прохладные пальцы Арс. Щёлкает крышка и ладонь щекочет вязкий и прохладных гель, расплываясь и обволакивая постепенно пальцы.       — Не бойся, — Арсений своей рукой чувствует дрожь в руке Шаста. — Доверяешь мне?...       — Арс ...       — М? — он поднимает взгляд и встречается с другим, не испуганным, тревожным, но оттого не менее ярким.       — Тебе ... — губы пересыхают в ту же секунду, язык проскальзывает от уголка к уголку. — Я сделаю тебе больно?       — Не думай об этом, — Арс улыбается и ложится на бок, пальцами цепляясь за руку Шастуна и утягивая за собой.       — Арс, т-твою мать, я не могу не думать об этом, — Антон от бессилия рычит, но не противится, увлекается следом, неловко укладываясь за спиной Арса и придерживая весь вес на локте. — Я не смогу, если ...       — Шаст, — Арс оборачивается и тянется кончиками пальцев к его щеке. Заглядывает в глаза, ласково и осторожно задевает кончиком носа губы. — Не бойся сделать мне больно ...       — Охренеть совет, Арс, — Антона уже слабо утешает нежность, его рука, перепачканная смазкой, ложится на бедро.       — Будешь бояться, сделаешь больнее, — и пусть Шаст эту философию слабо разделял и не понимал, позволил себя поцеловать и уже сквозь прикосновение губ и языка почувствовал, как Арс берет его руку в свою.       Антон пытается отстраниться, но Арсений вовлекает в поцелуй глубже, а их руки с бедра скользят ниже к ягодицам, переплетая пальцы между собой и в ложбинку между, обильно смазывая приятно щекочущим гелем. Арс ловко изворачивает руку так, чтобы она была сверху дрожащей руки Шаста, а тогда начинает медленно скользить между ягодицами, каждым осторожным движением от копчика вниз задевая тугое кольцо мышц, но пока даже не пытаясь протиснуться внутрь.       От его расслабленности сейчас зависит все. Недолюбленный годами, сейчас Арс перед Антоном практически девственно-чист, так что их близость можно считать чем-то слишком важным. Настолько, что эту важность сложно переоценить.       Арс ловко манипулирует слабостями Антона ради них обоих, отводит голову, обнажает шею и Шаст забывается в ласке уязвимой и тонкой кожи, пока его рука, ведомая рукой Арса, планомерно втягивается в процесс.       Арсений укладывает голову на подушку, слегка отводит правую ногу чуть вперёд и поворачивает бедра, зная, что в таком положении пальцы войдут мягче. И первым соскальзывает средним пальцем внутри, делая это максимально незаметно для Антона, которого только-только перестало колотить от волнения. Он слишком увлечён выцеловыванием его линии челюсти и подбородка.       Больно, но терпимо. Не растянутые мышцы нехотя принимают в себя и второй палец, теперь оба ныряют внутрь на каждое движение вниз от копчика к мошонке и обратно. Арс прикрывает глаза, осторожно переплетает пальцы с пальцами Шастуна и на одно из движений легко и мягко проталкивает их на одну фалангу внутрь.       Антон в ту же секунду дергается, отстраняется и пытается взглянуть в лицо Арса, но тот вовлекает в его поцелуй, так шепча, что все в порядке. И только своей рукой подсказывает темп и глубину, пропуская чужие длинные пальцы внутрь.       Начать труднее всего, а дальше проще. Арс совестливо не показывает дискомфорт от третьего пальца внутри, чтобы Антон снова не зациклился на боли, а когда Шаст сам, осознанно или нет, ныряет фалангой четвёртого, пусть и самого маленького пальца внутрь, Арсений удовлетворённо улыбается. Доверяет.       Ощущениями они ласкали друг друга вечность, но напряжение растёт и движение пальцев внутри становится глубже, быстрее. Поцелуи горячей, если не сказать острее, и Антону начинает планомерно рвать крышу.       Кончиками пальцев-то он ощущает, как внутри Арса тесно и горячо, и от мысли, какие ощущения могут быть, окажись внутри него член — перед глазами темнеет от нетерпения.       Арс чувствует, что готов, когда ему становится пальцев мало, а бедра начинают сами двигаться навстречу. Точкой — болезненный укус за плечо, с тихим рычанием, и неосторожно резкое и глубокое проникновение пальцев внутрь.       Арсений почти слепо нащупывает отложенный презерватив и передаёт его за своё плечо, зная, что Антон помедлит, но возьмёт. Внутри через секунду пустота, а шелест фольги заставляет все нутро пульсировать в предвкушении.       Антон справляется с упаковкой, раскатывает резинку по члену и сам тянется за смазкой, обильно смащивая от основания до головки и ещё чуть-чуть между ягодицами.       Поцелуями тянется к плечам, ему нужно немое согласие, а Арсу — ощущение его рядом. Но Шаст не успевает даже придвинуться вплотную, когда Арсений переворачивается на живот и подминает под себя подушку. Шаст не задаёт вопросов, переворачивается следом, опирается на руки по обе стороны от Арса и его снова трясёт от волнения, потому он переходит на локти. Арсений дрожь чувствует, оплетает запястье пальцами и прижимается к плечу губами, осторожными поцелуями успокаивая.       Антон пропускает несколько вдохов, осторожно проскальзывает членом между ягодиц несколько раз, а тогда не без помощи руки протискивается внутрь головкой и весь мир, что был до этого момента, перестаёт существовать, заключаясь только в коротко вздрагивающем Арсении под ним.       Больно, но терпимо — мантрой в голове и хваткой пальцев за запястье сильней. Подсказкой и разрешением, поцелуями к предплечью — мольбой не останавливаться. Антон утыкается носом в макушку и начинает медленно проталкиваться внутрь, всеми силами удерживая себя от соблазна потерять голову. А теснота и жар скручивают изнутри, обнажают все самое тайное и желанное, пульсируют в каждой клеточке тела, наливая член кровью, отчего тот становится ещё чувствительней.       Антон медлит, Арс в нетерпении и сладкой боли млеет, стонет и незаметно для Шаста кусает подушку. Боль резкая, острая, а вслед за ней удовольствие липкой и терпкой сладостью. Нереализованными соблазнами. Арсений приподнимает бедра навстречу и в тот же момент прогибается в пояснице, хрипло и влажно постанывая, падая обратно лицом в подушку, но каждым прикосновением кончиков пальцев к запястьям умоляя не останавливаться, а Антон и не может.       Вид такого уязвимого и возбужденного, извивающегося под ним Арса выбивает остатки самообладания, бьет под колени и локти, подминает под себя все страхи и в принципе все, что может помешать их близости, и тогда Шаст начинает двигаться, постепенно и плавно вонзаясь глубже.       Возбуждение застилает боль лучше любой анестезии, та проскальзывает острыми вспышками, но так же незаметно исчезает, когда мышцы изнутри сжимаются и заставляют обоих скулить от удовольствия. Арс поджимает колени, силится подняться в коленно-локтевую и Антон ему в этом активно содействует, придерживает за бедра и приостанавливает темп, но, когда оба готовы, возобновляет с новой глубиной и отдачей.       Арсений жмётся грудью к кровати, прогибом в спине доводит Антона до бессильного рычания и нескольких особенно резких толчков, за какие потом долго извиняется влажными поцелуями где-то между лопаток.       Пальцы пытаются ухватиться за подушку, пока колени ёрзают по простыням до приятной саднящей боли, а каждый из пальцев Шастуна впечатывается в бедра. Он теряет контроль податливостью Арса, и чем глубже тот прогибается, чем сильнее отводит бедра назад и громче стонет, тем быстрее двигается Антон, тем громче становятся пошлые шлепки и в сознании не остаётся ничего, кроме одного.       Антон захлёбывается именем Арсения и ощущениями, которые тот ему дарит такой болезненной, но умопомрачительной отдачей, в свою очередь — захлебываясь влажными стонами-всхлипами.       И только когда Арса начинает трясти, а его голос звучит непрерывной мелодией болезненного удовольствия, Антон приходит в себя. Резко замедляется и отстраняется, чем сам того не зная доводит Арса до мучительных судорог. Нет ничего хуже пустоты и холода в такие моменты.       Антон начинает зацеловывать его спину и поясницу, ягодицы, извиняясь за каждую каплю боли, и сквозь страх почувствовать на языке металлический привкус проводит языком между ягодиц. Сперва несмело, но замечая, как меняется дыхание и стоны Арса, как тот заметно тает, успокаиваясь, утыкается носом в копчик и начинает вылизывать припухшее и пульсирующие кольцо мышц. Скалится от соли на кончике языка, ненавидит себя, но оттого с большей нежностью поглаживает бедра и мошонку.       Арс растекается по подушкам, скованные напряжением мышцы в один момент расслабляются и роняют истерзанное лаской тело, и Арсений даже не сразу понимает, что чувствует вертливый и горячий кончик языка внутри.       Антон бережно разворачивает Арса на спину, устраивается между его ног, и пока одна рука гладит бедра, вторая пытается ухватить оба члена, но Арсений цепляет чужие пальцы своими.       — Н-не так ... — почти неслышно шепчет, глядя на Шаста из-под полуприкрытых ресниц, и Шастун в голос скулит от слабости перед ним.       — Арс, я не ... — он хочет, очень хочет, но во рту ещё слишком явно застыл вкус крови.       — Пожалуйста, — умоляет, дотягиваясь до возбужденного и требующего разрядки члена Шастуна и смыкая на нем пальцы тугим кольцом. — Пожалуйста...       Антон знает, что не сможет отказать, потому медлит только для того, чтобы выдавить на ладонь ещё одну порцию смазки и смастить ею промежность и член.       Арс прикрывает глаза, уверенней цепляется дрожащими ногами за его талию и руками тянется навстречу, завлекая в поцелуй. Чтобы затмить все, что мешает Антону раствориться в нем, что мешает сделать так, как им обоим очень хочется. И Шаст таки прыгает в омут с головой, снова погружаясь в желанное тело и позволяя им обоим раствориться друг в друге.       Арсений кончает через несколько секунд, так и не прикоснувшись к себе ни разу, он целует Антона до боли в губах и сладкой усталости языка, последние силы используя для того, чтобы сжаться изнутри и подарить Шасту несколько особенно тесных и горячих мгновений прежде, чем кончить следом, с силой вжимаясь лбом в лоб, носом к носу, истерзанными губами слишком далеко для поцелуя, но достаточно близко для неслышного шепота и самых нужных сейчас слов.       — Я люблю тебя, Арс, — Антон не может заставить себя не скользить ладонями по любимому лицу.       — И я тебя люблю.