Mit Dir Bin Ich Auch Allein

Тилль вынырнул из полудремы из-за того, что Рихард жался в его объятиях. Его сердце не столько начало резко биться, сколько продолжало, как во время заплыва на длинную дистанцию. Он удивился, что ему вообще удалось заснуть, ведь прошло не больше нескольких часов, а от усталости, вызванной слишком поверхностной и неудобной дрёмой, у него разболелась голова. Шея ныла, а рука под весом Рихарда уже точно онемела, но он не двигался. Он всем своим видом показывал, что крепко спит, и надеялся на лучшее. Тилль хотел дать Рихарду возможность сохранить лицо и уйти, ожидая, что тот будет очень смущён. Рихард, конечно же, сделал то, что, казалось, всегда делал в последнее время: застал его врасплох, просто перевернувшись и прижавшись спиной к его груди, снова придвинувшись ближе после того, как немного отодвинулся во сне. Тилль не знал, развилась ли у мужчины внезапно способность послать весь мир или он просто не понимал, насколько все серьёзно. Оба сценария казались одинаково маловероятными: Рихард был самым взвинченным человеком из всех, кого он знал, и ему нравилось думать, что он выше того, чтобы влюбляться в глупых людей. Тилль закатил глаза из-за этой мысли и перестал притворяться спящим. Возможность переложить руку казалась ему чем-то вроде «сейчас или никогда», так что если он не хотел допустить неловкости, и, возможно, его ложь никогда не была слишком уж правдоподобной. Он переместился так, чтобы голова Рихарда уютно устроилась в пространстве локтя его руки, обнимая его верхнюю часть тела, как будто они были любовниками. Это было довольно неловко, и ему пришлось сосредоточиться на том, чтобы не сойти с ума, но в то же время позволило ему быть одновременно и ближе, и дальше. Если он чего и не хотел делать сегодня, так это приставать к Рихарду с напряжённым членом у его задницы, сколько бы мужчина ни утверждал, что его это устраивает. Тилль прижался лицом к шее Рихарда, потому что решил, что может извлечь хоть немного пользы из этой случайности, и потому что запах мужчины, его кожа и мускулистые руки под кончиками пальцев были слишком тверды, чтобы сопротивляться. Он был вознагражден тем, что рука Рихарда комфортно провела по его предплечью, а затем пальцы гитариста переплелись с его пальцами, расслабленными и сильными одновременно. Всё это было похоже на что-то из сновидений Тилля, сознательных фантазий в дневное время, где он терялся в сценариях, которые никогда бы не произошли в реальности, только в этом сне всё было немного приятнее. Он должен был наслаждаться этим, просыпаться счастливым и отдохнувшим, потому что Рихард бы любил его в ответ, и они жили бы где-то дома, в каком-то очень красивом уголке природы, а не в уродливом номере отеля. Всё должно было быть не так. У него кружилась голова то ли от недостатка сна, то ли от недостатка кислорода в этом беспорядке чёрных волос, которым он дышал, а может быть, потому, что он был близок к гипервентиляции. Не помогала и нарастающая внутри него уверенность в том, что всё это очень скоро закончится, что Рихард просто напился, недостаточно протрезвел. Тогда придётся вернуться к своим кошмарам, теперь будто пластмассовым и ненастоящим. Рихард сжал его руку, как бы говоря ему успокоиться. Тилль лишь успел подумать, что он слишком уж проницательный засранец, прежде чем чудесным образом они оба снова заснули. Во второй раз они проснулись из-за того, что телефон Рихарда в кармане джинсов, брошенных где-то на полу, разразился оглушительным звоном. Тилль проснулся первым, чувствуя себя гораздо лучше без чудовищного головокружения и более отдохнувшим, а затем увидел, как человек в его объятиях стонет от экзистенциального ужаса, вызванного необходимостью просыпаться. Он всегда так делал, когда ему совсем не хотелось встречать новый день, и Тилль всегда считал это весьма забавным. — Пусть звонит. Это не может быть настолько важным, — тихо успокоил Тилль и сам удивился, насколько хриплым и дрожащим получился его голос. Рихард ничего не ответил, но расслабил своё напряжённое тело, прижавшись к нему, всё ещё держа мужчину за руку. Через несколько секунд после того, как его телефон перестал звонить, зажужжал телефон Тилля. Рихард с некоторым усилием прочистил горло: — Это может быть важно, всё же… Тилль тяжело вздохнул и с сожалением отпустил его руку, чтобы дотянуться до телефона. Он приподнялся на правой руке и повернул дисплей, чтобы Рихард мог видеть, что звонит руководство, прежде чем ответить на звонок. Он включил громкую связь, чтобы они оба могли слышать. — Что?! — рявкнул он на бедного человека на другом конце трубки, раздражённый тем, что некто прервал его чудесный дневной сон. — Мне очень жаль, Тилль, — сказал их помощник, извиняясь довольно искренне, — но не знаете ли вы, как я могу связаться с Рихардом? Он должен быть на встрече через тридцать минут, а мы до сих пор ничего о нём не слышали. Тилль посмотрел на мужчину, который вдруг резко проснулся, поднёс руки ко рту и стал жестикулировать, показывая широкими глазами что-то, о чём Тилль мог только догадываться. Это было бы очень мило, если бы не было так прискорбно. — Он помнит. Я думаю…? — Тилль приподнял одну бровь. Рихард судорожно кивнул. — Он будет там, — отрезал Тилль и отключил связь. — Вот дерьмо. Рихард сел настолько быстро, что чуть не сломал Тиллю нос, потирая лицо в явной попытке прийти в себя. В следующее мгновение он уже встал с кровати, торопливо натягивая джинсы, а затем отправился на поиски своего бумажника, который он вчера куда-то забросил. Он взглянул в зеркало, безрезультатно поправляя волосы. — Отлично. Я буду выглядеть, как дерьмо. Тилль не был согласен с подобным утверждением, но внезапное отсутствие тёплого тела рядом с ним уже осело в нём пустым ощущением тяжести. Всё произошло так скоро. Неужели это должно было закончиться так быстро? — Я уверен, что кто бы это ни был, он может подождать, пока ты причешешься, — сказал он, пытаясь сохранить самообладание и чувствуя себя незащищённым и уязвимым, сидя в этой пустой кровати и наблюдая, как Рихард завязывает шнурки. Если это должно было закончиться, то может ли оно закончиться насовсем, чтобы он мог остаться один на один со своими страданиями? — Нет, — отрезал гитарист, казалось, не обращая внимания на его мучения. — Это ESP¹. — О… — сказал Тилль, и это было, по крайней мере, небольшое облегчение, что его не променяли на какую-нибудь будничную встречу с руководством. В первый раз, когда ESP связались с ними, чтобы попросить у Рихарда фирменную модель, тот прыгал по репетиционной комнате, как маленький ребенок на Рождество, болтая об этом без умолку, пока Олли демонстративно не собрал свой бас, а Пауль выглядел готовым его убить. Это была сбывшаяся мечта маленького мальчика. Прошли месяцы, и Рихард с тех пор постоянно контактировал с компанией, пытаясь разработать гитару, которая была бы полностью его, а также могла бы выпускаться серийно. Каждый раз, когда он получал новый прототип, он исчезал с лица планеты на несколько дней, а затем появлялся с такими бодрыми идеями, что заставлял Пауля скрежетать зубами, а всех остальных, по крайней мере, немного раздражаться. Тилль подозревал, что люди, которым на самом деле приходилось конструировать эти чёртовы штуки, в эти моменты тоже жалели, что вообще попросили об этом. Что они и заслужили, испортив это утро. Тилль снова устроился на простыни, плотнее закутавшись в одеяло в попытке снова почувствовать тепло. Запах лосьона после бритья Рихарда всё ещё присутствовал, но это не помогало. Депрессия, которая была неизбежна с самого начала, уже поглотила его, как холодная вода. Он вспомнил, как купался в Балтийском море подростком, когда ещё не появились неопреновые костюмы², и осенью проводились соревнования на то, кто дальше всех зайдет в воду. Ощущение невесомости, когда перестаешь чувствовать части своего тела, было почти таким же. У двери Рихард остановился и оглянулся на него, рука уже лежала на ручке. — Увидимся позже… ладно? — спросил он с выражением лица, которое Тилль, увы, прочитать не сумел, но, по крайней мере, истолковал как дружелюбное. Ему оставалось только кивнуть, а картинка перед глазами уже постепенно начала плыть.

***

Позже оказалось, что прошло всего около двух часов, после того как Пауль и Шнайдер завалили всех сообщениями, настаивая на том, что пришло время позавтракать всей группой. Тилль действительно не был готов к этому. Его скелет, казалось, весил не менее десяти тонн, а перспектива разговаривать с кем-либо была одной из самых ужаснейших. Но, рассуждал он про себя, он мог бы начать привыкать притворяться полным рабочего настроя прямо сейчас, поскольку ему всё равно придется делать это в ближайшем будущем, а после продолжал ненавидеть себя ещё больше за то, что так полон жалости к себе. Он нашёл свою группу в отдельной комнате, которую отель выделил для них, уже в процессе поедания. От запаха еды ему стало плохо, но он всё равно сел рядом с Флаке и машинально потянулся за кофе. Он надеялся, что никто ни о чём его не спросит. — Где Шолле? — спросил Пауль с набитым ртом. — На встрече с ESP, — отрывисто ответил Тилль, надеясь, что его тон даст понять, что он не хочет об этом говорить. Ему, конечно же, не повезло. Шнайдер и Пауль застонали в унисон. — Он же не будет затыкаться об этом весь день! — пожаловался Пауль. — Встреча с кем? — спросил Флаке. — Насчёт гитар. С теми, кто конструирует его собственную? — объяснил ему Олли и потянулся за хлебом. — Оу, — сказал Флаке, похоже, вспомнив. — Я не понимаю, что они могут сделать такого, чего не было раньше. Это кажется каким-то ненужным. Но всё же хорошо, что он может выбрать цвет. — Всё сделает для того, чтобы у него была мнимая причина для гордости! — заявил Пауль, разбирая сэндвич и собирая его обратно в том порядке, который он, похоже, считал превосходным. — Это буквально единственная причина, чтобы делать это. Кроме того, никому на самом деле не нужен этот второй EMG. То есть, ему, наверное, нужен, но вот остальным — нет. — Я не понимаю, что это значит, — сказал Флаке, но, похоже, его это тоже не особенно интересовало. — Это значит, что Пауль не одобряет выбор Рихарда в принятом решении, — ответил Олли, — а я не согласен, это половина нашего звука. — Я не осуждаю решение, как таковое, — сказал Пауль. — Я просто хочу немного поспорить с ним из принципа. — Интересно, ложится ли он спать с ними, — размышлял Шнайдер, чистя яйцо. — Кажется, он ужасно привязывается каждый раз, когда получает новый прототип. — О, так и есть! — воскликнул Пауль, звуча чересчур воодушевлённо. — Он точно зажимается с ними. Думаю, это единственная причина, по которой он ещё не попросил их напечатать его лицо там. Шнайдер хихикнул. — Оставьте его в покое, — наконец огрызнулся Тилль. — Он заслужил это. Наступил краткий момент молчания, во время которого все уставились на него, а Тиллю захотелось провалиться под пол. Затем Пауль поднял руки над головой в знак извинения. — Воу. Ладно, герой-любовник. Я обещаю сказать ему в лицо только половину этого. Тилль ничего не ответил, но обжёг язык о кофе. Это было желанным отвлечением от боли буквально отовсюду, и Шнайдер пришёл ему на помощь, начав разговор о каком-то фильме, до которого ему сейчас не было никакого дела. Когда Рихард наконец присоединился к ним, он вошёл в комнату, одетый во всё чёрное и с гитарным кейсом. Ему всё-таки удалось как-то уложить волосы, и когда они повернулись, чтобы поприветствовать его, его лицо озарилось тем, что Тилль втайне называл своей согревающей улыбкой. Она всегда начиналась с малого, как будто мужчине было немного стыдно, что он так радуется чему-то, а потом медленно переходила в оскал, и он широко улыбался, обнажая зубы, заставляя кожу вокруг глаз стягиваться. — Готово! — провозгласил он, аккуратно положив кейс и заняв последний стул между Шнайдером и Тиллем. — Запуск в производство в следующем месяце. — Подожди, что? Готово, типа, готово?! — спросил Кристоф, не верящим голосом. — Да, — Рихард выглядел очень самодовольным, когда тоже потянулся за кофе. — Лучше, чем сейчас, уже не будет, — теперь они все уставились на него. — Да ладно, — Шнайдер сморщился первым. — Ты же знаешь, что очень хочешь показать нам. Рихард усмехнулся, ещё немного пожевал круассан, как бы доказывая, что у него есть всё время в мире, вытер руки о джинсы и затем встал, чтобы театральным взмахом руки открыть кейс на полу. Внутри сверкала серебром и хромом гитара с широкой защитой грифа и очертаниями тяжелого лучеобразного креста на корпусе. Перламутровые инкрустации на грифе были той же формы. Несмотря на все усилия, Тилль улыбнулся. Это была хорошая гитара, и неожиданная. О, Рихард. Ты и твои жесты. — Больше всего это похоже на гитару Раммштайн, — сказал Пауль через мгновение с явным раздражением. Шолле защитно скрестил руки. — Что… да?! В этом и был смысл, тупица. Как, по-твоему, она будет выглядеть? — Ну, слушай. Больше чёрного и везде написано RZK. — Пауль думал, что ты напечатаешь на ней своё лицо, — сказал Тилль и наблюдал то, как Пауль покраснел, с приятным удовлетворением. Ричард бросил взгляд на своего товарища-гитариста. — Ты ведь понимаешь, что это успех для всех нас? Они предложили это мне не потому, что я — это я, они предложили это мне потому, что быть в этой группе должно быть чертовски круто. Если бы ты потратил больше двух секунд, заботясь о том, на чём ты играешь, ты бы тоже получил контракт. — Хорошо! — Пауль вскинул руки. — Я понял. Это достаточно круто. Рихард усмехнулся: — Ты можешь попробовать, знаешь. Пауль заметно боролся с самим собой, но потом вынужден был сдаться. — О, ради всего святого. Просто дай мне её. Все смотрели, как Пауль осматривает гитару, поворачивает её, настраивает, а затем скептически играет на ней несколько риффов. — Ну что? — спросил Шнайдер. — На что она похожа? — Она тяжела для шеи, — сказал Пауль. Рихард бросил на него косой взгляд, но продолжил есть свой завтрак. — Это у тебя тяжёлая шея, — ответил он с терпеливым раздражением в голосе. Тилль был немного удивлен тем, как спокойно он воспринял критику, но потом понял, что это потому, что Пауль явно лукавил, и потому, что Рихард был уверен в себе. Он много работал, и это было лучшее, что он придумал, вот и всё. Горячая волна обожания и собственнической гордости наполнила его. У него было гораздо больше проблем, чем он думал. Пауль продолжал возиться с гитарой, играя несколько риффов, основным звуком которых без усилителя было шлёпанье струн о дерево. Тилль не совсем понимал, как можно судить об этой вещи без усилителя, но оба его гитариста неоднократно уверяли его, что для начала испытать можно и без. — Я не знаю, Шолле, регуляторы кажутся довольно маленькими, нет? — это была ещё одна попытка Пауля раззадорить своего коллегу. Рихард бросил в него сухарик. — Мне пришлось как-то приспособиться к твоим размерам, — сухо заявил он. Все засмеялись, даже Пауль, а поскольку момент был настолько удачным, Тилль нашёл в себе смелость протянуть руку и быстро сжать колено Рихарда под столом. Когда мужчина поднял на него глаза и стиснул его в ответ, эта тёплая улыбка принадлежала только ему.