Смерть по обмену

— Свет… — взгляд, брошенный на меня, стал несколько… удивленным? Смеющимся? Перевод речи в загробном мире это специфичная вещь, поэтому имя мое, скорее всего, перевелось буквально. А девушка в угольно-черном балахоне, которую зовут «свет», это тот еще оксюморон. Впрочем, некоторые придерживались прямо обратного мнения, считая, что блондинка с голубыми глазами это самый, что говорится, свет. Поэтому причин забавляться моим именем было достаточно. Ну ничего, у меня еще нормальное имя: свет и свет, хорошее значение, а то бывает же «земля вокруг озера». Общаться с душами иностранцев всегда было весело, что тут еще сказать. А парень, меж тем, продолжал. — Если память не подводит меня, первым пред моим уходом был сей муж, — услышав сие (тьфу!) изречение, я на секунду зависла в непонимании. Он говорит так… странно. Из какого века он вылез? А. Точно… Это ведь другой мир, было бы наивно думать, что у нас будет один уровень развития. Родная речь парня, не поспевающая за переводом (ох, страшно представить, как это звучит для ему подобных) и звучащая с небольшим запозданием, наконец закончилась, и начался следующий смысловой кусок: — Что говорит о том, что тебя здесь быть не должно. Вернись в очередь, дева. — Дева?.. — меня еще никогда так не называли… Слабый смущенный румянец появляется на щеках против моей воли, и я даже не сразу осознаю, что для него обращаться так к девушкам, возможно, нормально. Замешкавшись, ойкаю: — Ой, то есть… Я извиняюсь за причиненные неудобства. Мне не нужно в очередь, мне нужен был Шинигами и я…       И, в общем, я уже получила, что хотела. Скоро босс выйдет ко мне, мы проясним все трудные моменты, и я начну работать. — Бог Смерти надобен всем нам, — спокойно заявляет он, и я резко понимаю, что предложение стоило таки договорить. Мы словно на разных языках общаемся… Не «словно». И это, как всегда, ощутимо. А призрак с едва заметным укором продолжает: — Однако все проявляют терпимость. Прояви и ты. — Х-хорошо… — терпение, так терпение — говорят, это даже добродетель. Я вроде ни в чем не виновата, но все равно появляется странное желание исправиться. Это даже немного жутко. Вспоминается, что эй, дела-то я свои уже сделала. Упрямо добавляю: — Только он мне больше не нужен. — Твоя душа нашла покой? — звучит удивленно, без налёта напускного спокойствия, и даже с искренним интересом. Да, при учёте того, что все здесь вроде как не упокоились и явно имеют для этого весомую причину, было бы странно успокоиться, лишь выслушав страдания другого. — Нет… Нет, не нашла. Моей душе никакая исповедь не поможет, — неловко улыбаюсь, сама не понимая, зачем решилась на это мини-откровение. Исповедь… улыбка тут же становится натянутой, когда внутренний голос с ехидством напоминает, что подслушанная исповедь принадлежала именно этому парню, что стоит сейчас передо мной. И только язык почему-то не останавливается: — Никакое раскаяние…       …не сможет освободить жнеца от его работы. Я прерываюсь, так и не закончив фразы. — «Не упокоит твоей души»? — предполагает парень, и его взгляд становится задумчивым. Что, гадает, насколько велики должны быть мои грехи, что я так говорю? Я сама не знаю, за что мне выпала такая честь. Никто не знает. Первое время я без конца размышляла, в чем мое прегрешение… но ответа не было, да и вообще, грузить этим случайную душу не стоит — Да, — отвечаю просто. Наступает неловкая тишина. Точнее, это мне неловко, а призрак… Его лицо возвращается к тому самому выражению величественного спокойствия, из-за которого сложно понять, напрягает тишина только меня или его тоже. Право слово, я начинаю подозревать, что он из какой-то благородной семьи: странная одежда, выглядящая, тем не менее, достаточно дорого, вкупе с манерой речи… Интересно, какой тут всё-таки, если переводить на нашу историю, век?       Двери за спиной открываются бесшумно и даже ветерка от них не возникает       Непродолжительная тишина. Вдруг из храма выходит тот самый «муж», который был после парня, чью исповедь я подслушала. А за ним шлейфом надвигается могильный холод. Босс рядом. — Кажется, мне пора, — выдаю, задумчиво поглядывая на проем. Вот ложится на двери синяя когтистая рука, белеет в полумраке странное одеяние… а потом и сам Шинигами показывается целиком. Лицо призрака принимает удивленное выражение. Он, очевидно, узнал бога, но явно не понимает, почему тот вышел посреди рабочего дня. — Мой босс освободился…       Непонимание в глазах парня сменяется мутным подозрением. Я, натянуто улыбаясь, кошусь на Шинигами, и в голову тут же поступает сигнал: «Разговор. Рабочее место». Да, теперь моя очередь идти в храм… вот только не за покаянием, а за инструкциями, потому что… — Кто ты есть, дева? — почти тот же вопрос, что был задан не далее, чем пару минут назад, но на этот раз я отвечу правильно. — Я — Смерть.

***

      От кучи полученной в последние полчаса (час? Два? Десять минут?) информации болела голова, а от волнения слегка тошнило. Ну вот и закончился подготовительный этап, все, что можно, я уже сделала, а значит бежать некуда. Пора спуститься в новый мир… Принцип перемещения как внутри загробного мира, так и между ним и миром живых, оказался до смешного прост, однако у меня все равно возникли с этим проблемы. «Иметь намерение прийти туда, куда идешь»? Это-то я запросто, вот только чтобы покинуть этот свет, нужно было четко представлять себе, куда ты хочешь попасть, а я, хоть и хотела бы вернуться в свой мир, не должна этого делать. Я не была в мире живых и потому не могла представить ни единого места оттуда. Шинигами решил этот вопрос тем, что загрузил мне в мозг, как это бывает с его репликами, картинку того места, где умрет моя первая здесь жертва, но я покрывалась холодным потом от мысли, что пахать, чтобы самостоятельно появляться там, где нужно, и не переть за тридевять земель, придется много. И путешествовать тоже.       За прошедшее время мы с Шинигами обсудили много вопросов. Проблем было решено немало, но и обнаружено тоже. Например, как выяснилось, светочи получали информацию о том, кто должен умереть и, соответственно, кого нужно забрать, непосредственно из базы данных. Ну, то есть, они являлись в какой-то мере частью Шинигами, а значит располагали его знаниями. Я же не просто не являлась частью бога смерти, я вообще частью этого мира не являлась. Каким образом мне было узнавать, кого караулить? Раньше мы просто получали всякие таинственные записки с именем человека, местом и временем смерти, а теперь?       А теперь мне пришлось отдельно просить Шинигами не нарушать этой милой традиции, и как-то внезапно новенькие тетрадки из канцелярского магазина на углу очень пригодились. Они словно только и ждали своего часа. Обложка на выбранной мною для работы тетради была невероятно в тему: мрачная, готическая…и с ироничной надписью «Death note». Вот это я, конечно, угадала с покупкой. Смешно аж до слез.       Черный балахон, жуткая коса, Тетрадь Смерти во внутреннем кармане… Чисто в теории я готова. На практике — полупризрачный пейзаж из белеющих вдали колонн лишь подкрепляет опасение заблудиться вместо того, чтобы попасть в другой мир. А вдруг ничего не выйдет? Я что, тогда останусь на веки-вечные плутать в этом белом аду? Шинигами обо мне в таком случае вообще вспомнит? Хотелось бы думать, что да, но есть подозрение, что ждать до того момента мне придется долго… — Нужно просто идти вперед и думать о полянке, — нервно бурчу себе под нос, медленно продвигаясь в сторону белого ничто на вялых ногах. Споткнуться здесь не об что, — всплывает осознание, и я прикрываю глаза. Полянка, полянка, полянка… Ярко-зеленая трава, деревья, желтый цветок около светло-серого камня и целый куст сиреневых — рядом с дубом. Зелень, зелень, зелень. Солнце, теплый ветер, шум листвы.       Запах леса бьет в нос так неожиданно, что я едва не задыхаюсь. В лицо светит солнце, и сердце радостно бухает — получилось!       А потом я открываю глаза, и полянка что-то совсем не похожа на то, что показывал Шинигами. Где, Смерть побери, трава?! — думаю, панически оглядывая выжженную землю. Словно огнеметом прошлись, и трактором… — меня невольно перекашивает, когда я замечаю, что сделалось с остальной землей, — перекопали.       Человек в темной одежде и закопченных доспехах с силой вбивает другого в дерево, но ломаются, что поразительно, явно не ребра избиваемого, а ствол. Это они тут все порушили? Смерть моя, но чем можно было учинить такое? Огнемета я что-то не вижу, да и трактора, хотя его уж спрятать непросто, тоже. У меня не было времени заглянуть в тетрадь, но когда брюнет неуловимым движением достает откуда-то странно выглядящий нож и вскрывает жалобно скулящему (кажется, ребра все-таки тоже треснули… вместе с деревом) противнику горло, вопросы как-то отпадают.       Кровь заливает зелененькую кофту молодого парня, пока тот тщетно пытается остановить ее руками. На убийцу тоже попало, но тот со спокойствием бывалого военного утирает алые капли с щеки, хмыкает и поворачивается к будущему трупу спиной. Видимо, прекрасно понимает, что больше ему ничего не сделают. Нога в несуразных в сочетании с грузными доспехами сандалиях прижимает к земле цветок. Тот самый, желтый.       А я, столкнувшись со взглядом мгновенно напрягшегося мужчины, испуганно икаю. Военный это или просто маньяк, ясно пока одно: меня он, что вероятно, вскоре тоже попытается грохнуть.