Противоположности

В полусонном бреду он наконец улегся. Казалось, голова кружилась от того, насколько сильно он устал. Две скуренные сигареты по дороге домой… С распахнутой куртки успел выветриться запах табака на морозном ветре, но развевающийся шарф всё-таки впитал в себя немного дыма. Шерсть всё-таки. Но кого волнует. Выпитый виски сразу после сигарет. Как же приятно. Огонь табачного дыма, осевший в глотке, уже через секунду был затоплен огнем высокоградусного алкоголя. Все это великолепное месиво растекалось по легким, по ребрам, по венам, по убитому вчерашней ночью телу растопленным прожигающим теплом. Немного успокоительного прямо из пузырька вдогонку к виски. Можно снять куртку и стянуть с себя старый свитер, потертые единственные брюки, носки. Как же приятно стоять босиком на холодном полу посреди ночной тишины. Еще немного. Чуть-чуть подождать. Луна разрубленной половиной выглянула из-за хмари туч. Да. Вот оно, это чувство. Расслабленность до потери сознания. Полунаркотическое состояние эйфории. Не то, в котором можно творить. То, в котором можно отключить мозг и словить чистейший кайф от этого. Находиться на границе сознания, когда то работает совсем уже лениво, перебоями. А когда наконец-то ляжешь в постель — плевать, что полуголый — ощутишь прохладу простыней и мягкость подушки под головой, вот тогда наступает самое настоящее блаженство, от сладости которого начинает кружиться голова. Глаза закрываются сами, отлететь в сон не вызывает ни малейшего труда. И это просто прекрасно. Будильник раз. Будильник два. И все не его. Он не ставит будильники — к черту их. Терпеть их невозможно. Соседи по общежитию потихоньку просыпаются, разбуженные самими собой накануне вечером, и начинают свои утренние ритуалы. И делают они это чертовски шумно. Скорее всего, они, конечно, не специально, но гул идет отовсюду, и каждое, даже незначительное, их действие отдается в сознании на увеличенной чутким слухом громкости. Но почему-то не раздражает. Просто все равно. Кое-как позже всех он встает. Кто-то из соседей ушел на пары. Сосед по комнате — еще нет. Умыться, одеться, поесть приготовленный пару дней назад рис. В целом, у него и нет ничего больше. Рис и соевый соус. Настроение ни к черту. Шрам, вырезанный на ключице, приятно побаливает, уже покрылся корочкой. Быстрей бы ее оторвать… Боль вообще приятна. Но никто не должен видеть это произведение искусства. Оно еще не зажило. Тем более не хочется лишних взглядов и вопросов. Особенно вопросов. Ни на один из них ответа, который мог бы кого-либо устроить, нет. Почему? Чтобы почувствовать боль. Она опьяняет, она топит, она заставляет захлебываться в абсурдном наслаждении. Как? Очень просто. Ножницы способны царапать и резать кожу почти так же легко, как бумагу. Шрамирование приятно от начала до конца. Процесс, заживление, внешний вид. Безумная эстетика. Рис доеден, но чтобы помыть тарелку нужно приложить неимоверное усилие воли, а на это пока нет сил. К соседу кто-то пришел. Кто-то очень красивый… Волосы собраны в короткий хвост, голубые глаза, хотя, скорее всего, это линзы, золотая кожа, пухлые губы. Красивый. Лицо доброе, простое. Они с соседом засели за книгами на его кровати. Юнги переводит взгляд на шкаф, в котором, он знает, стоит бутылка виски. Черт, еще даже не вечер. Сигареты валяются в кармане куртки. Он не курит их так часто. Да, сразу две, но далеко не каждый день, а сегодня почему-то тянет, хотя курил только вчера. Надо проверить, закрыт ли футболкой шрам на ключице. Да, закрыт. От прикосновения к ране стало больно. И приятно… Мимо двери их комнаты пробежал парень из соседней. Он забавный контраст Юнги. Когда они встретились впервые, он еще не курил, не пил, следил за своим здоровьем, даже сладкое ограничивал и спал по режиму. Сосед же, напротив, и курил, и спал когда вздумается, но, надо отдать ему должное, ходил на пары и был отличником. В отличие от Юнги. Тот отличником никогда не был. И вот сейчас. Вот прямо сейчас его сосед бежит в зал на тренировку, а потом придет и приготовит себе полноценный ужин. Может, он даже курить бросил. А Юнги сидит, только встал и уже мечтает о сигарете и глотке алкоголя. Вот так как-то. Черт, он знал, что так будет. Он знал, что не вечно будет такое состояние, когда хватило бы двух сигарет и нескольких глотков виски раз в неделю. Знал, что это будет затягивать, что это бомба замедленного действия, которую он сам же и создал. Новый соседский друг тем временем поглядывает на него. Интересно, что он видит. Расклеенного, разбитого, порезанного, бледного с синими кругами под уставшими глазами калеку? Или, может, увидел в нем его непонятную и токсичную эстетику? Единственное, чем Юнги гордился, были его глаза и книги. В глазах можно было увидеть то, что скрывалось под плотным дымом сигарет и терпкого алкогольного послевкусия, под бессонными ночами, сбитым режимом и самоистязанием на ментальном и физическом уровнях. Настоящее, что есть в Юнги. А книг было множество. На полке, на тумбочке у кровати, на обеденном столе и в его руках. Все они были значимыми и ценными, и ни одна из них не была заурядной. Что еще он мог увидеть… Глубоко вздыхающего, что-то постоянно чиркающего на только что прочитанных страницах человека в черной одежде. Может, он увидит книги на полке над ним или его тумбочку, на которой валяется ворох тетрадных листов, исписанных стихами. Человека с несбывшейся мечтой? Гитара стоит рядом, спрятана за синюю занавеску. Человека, у которого едва хватает денег на еду? Единственные брюки и поездки «зайцем» на бесплатные выставки и иногда в книжный и музыкальный магазины. Скорее всего, это красивое симметричное лицо с мерцающими глазами наблюдало лишь сгорбленного маленького человека в мешковатой одежде, прячущего глаза, чтобы в них никто не смог ничего прочитать. Это уже патологическое — никогда не смотреть в глаза. Только когда теряешься в реальности, можешь застыть и уставиться человеку прямо внутрь. В остальное время взгляду глаза в глаза быть нельзя. Страшно, что люди могут увидеть. Боль, грусть, одиночество, крик о помощи, самоненависть, отчаяние, мольбу, слабость, желание быть сильным, желание быть любимым, отвергнутость и так далее по списку «несчастной слабой жертвы». Хочется сказать себе, ну что же ты делаешь, друг, у тебя же есть мечта, соберись, ты же не настолько слабый, каким себя считаешь. Но каждый раз эти слова теряются где-то в сигаретном дыме и заливаются градусной водой.