…
В кафетерии было много народа. Была большая перемена, и все студенты прибежали за дозой кофе и за вкусными булочками, пока их все не разобрали. Были и такие, которые пришли, чтобы попрактиковаться в своих занятиях живописью, выполняя упражнения в карандаше. Человек в движении, эмоции, толпа, человек в повседневности, быстрая зарисовка — для всех этих упражнений кафетерий подходил идеально, поэтому то тут, то там можно было увидеть судорожно что-то чиркающих в своих скетчбуках, то и дело поглядывающих поверх листов студентов. Чимин в кафетерий не пошел, оставшись немного постоять у его дверей, раздумывая, стоит ли ему туда идти. Обычно он стремился туда, где много людей. Ведь чем больше, тем веселее, тем больше интересного можно увидеть и тем больше можно получить внимания. Но Чимин туда не пошел. Все, что ему сейчас было жизненно необходимо, так это найти Тэхена. Ему нужно кое о чем рассказать, ему нужно услышать, что он ничего не испортил, что он не последний извращенец, возбудившийся на сцене. Такое, конечно, случалось и раньше, когда нужно было танцевать достаточно откровенную хореографию на глазах у зала. Случалось, но это была буквально легкая эрекция в ответ на раздевающие взгляды парней и девушек из толпы. Внимание возбуждает, но такого, чтобы почти до полноценного стояка, никогда не было. И Чимин не понимал. Ровным счетом ничего не понимал. И поэтому ему нужен был Тэхен, человек, который помогал ему навести порядок в запутанных мыслях. Тем более что Тэхен очень редко позволял себе отвечать на ситуацию в первую очередь эмоцией, как почти всегда делал Чимин, не умеющий совладать со собой в полной степени. Тэхен был внимательным слушателем, никогда не осуждал и всегда был настроен решить проблему, а уж потом подкалывать, как подобает друзьям. — Тэхен! — Чимин, спокойно, ты чего? — в трубке послышался низкий смех. — Тэхен, ты где? Как ты мог меня бросить сегодня? — Так, королеву драмы выключи. Все было так: я проснулся утром, солнышко светит в окно, слышно, как поют птички, рядом спящее чудо по имени Чон Чонгук обнимает меня сквозь сон. И так это все было хорошо, что пары как-то не вписывались в мою идиллию. Я встал, сходил в душ, приготовил тосты. Идеальное утро. Потом еще и Чонгук проснулся, и мне пришлось вернуться обратно в постель. Поэтому как-то так вот вышло… — рассказывал Тэхен, растягивая слова. Чимина все это начинало откровенно бесить. Он злился то ли от того, что у Тэхена было такое замечательное утро и отсутствие проблем, то ли от того, что тот не рядом, когда ему нужна помощь. И то и другое было эгоистично, но через эмоции Чимин этого не воспринимал. — Хватит, Тэ, — прервал он его, — мне нужно поговорить с тобой. — Мы можем приехать. — Мы? — У Чонгука мотоцикл. Это намного быстрее, чем такси и уж тем более автобус. — И приятнее, — послышался в трубке словно издалека мурлыкающий голос Чонгука. Чимину сразу представилось, как они вдвоем лежат на кровати в обнимку или стоят на кухне, попивая послеобеденный кофе, поглаживая друг друга по плечу или талии, блаженно улыбаясь. Действительно идиллия. Противно. — Приезжайте, пожалуйста, быстрее. — И он положил трубку. На остальные пары Чимин сегодня не пойдет. Только вечером у него тренировка, ее пропускать никак нельзя, а гармонию и сольфеджио — абсолютно бесполезные для танцора предметы — можно пропустить.…
— Юнги, ты в порядке? Ты спишь уже целый день, — Сокджин слегка потряс его за плечо. Сквозь нервный и поверхностный сон Юнги потянулся к телефону. — Всего-то четыре часа. — Вечера, Юнги, — он сел рядом. — Может, ты хочешь о чем-то поговорить? — С чего бы мне с тобой о чем-то говорить? — все также отвернутый к стене пробормотал Юнги. — Грубо, — но по голосу не слышно было, чтобы Сокджин злился. — С того, что я твой сосед и вполне уже изучил твои настроения за все эти годы. Может, я могу чем-то помочь. — Джин, у меня нет проблем. — Ага, да, я верю, Юнги. Поэтому ты все время спишь? Юнги цыкнул себе под нос и медленно вздохнул. — Ничего особенного, просто у меня встал на левого парня и он это, кажется, заметил. — Воу! Я так и знал, что ты гей, — послышался скрипучий смех. — Да ладно, ты живешь со мной три года. По мне не видно? — Юнги почему-то казалось, что то, что он гей, для окружающих было очевидным. — Юнги, по тебе ничего не видно. Я живу с тобой эти вот долгие три года и до сих пор не понимаю, что у тебя на уме, — он посмотрел на свернувшийся комочек, но лицо было не видно, прочитать ничего было нельзя. — Что за парень? Мало ли какие неловкости происходят в жизни, но это же не значит, что надо сбегать от реальности в сон. — Чимин. — Оу, — Сокджин немного помолчал, обдумывая. — Тогда понятно. — Что тебе там понятно? — ворчливо пробубнил комочек. — Юнги, на Чимина у парней встает, даже когда они сидят в зале рядом со своей девушкой. Я извиняюсь, конечно, но Чимин только с виду такой ангелочек. На сцене он змей-искуситель. — Лучше и не скажешь, — согласился Юнги. — Ты просто попал под влияние его чар. Поверь, ты не один такой. Даже я иногда возбуждаюсь, когда смотрю его выступления. Этот взгляд, этот его язык и любовь облизывать губы. У меня не встает, конечно, но, знаешь, чувствуется, — он неловко хохотнул. — В этом весь Чимин, ему нравится внимание и похвала, нравится чувствовать, что его хотят. До смешного доходит. Я всегда удивляюсь. В жизни он даже слово «секс» стесняется выговорить, а на сцене его чуть ли не олицетворяет. — В смысле? Он что, девственник? — Юнги, скажи мне, зачем тебе эта информация? — Хах, а с чего ты вдруг спрашиваешь? Я не знаю, мы не настолько близки. — Откуда вы вообще друг друга знаете? — Мы со школы как-то сдружились. Тесно никогда не общались, но тусили в одной компании. Когда поступили в университеты, общаться стали реже, но переписывались и иногда гуляли вместе. Потом у него начались история и философия в академии — твои любимые предметы, хах — и он попросил меня ему помочь. Иногда я и домашку за него делаю, как тебе. Мне-то это ничего не стоит, а ребенок счастливый, может сходить на свои танцы вместо нудных сидений за книгами. Эти вот полезные «вкусности», которые ты мог заметить, — он указал на стол, хотя Юнги все равно смотрел только в стену, — от него. Как-то так. — Расскажи о нем. Я до сих пор не понимаю, почему он со мной общается. Наши встречи и общением-то не назовешь. Я вообще не знаю, чем это назвать, — тихо говорил Юнги будто бы сам себе. — Он все пытается заставить меня заняться музыкой. Я его не понимаю… Я имею в виду… С чего я ему сдался вообще? — Так вы общаетесь? Интересно. Чимин тоже о тебе спрашивал, кстати. — Обо мне? С чего это? — Сердце почему-то забилось быстрее, и внутри разлилось какое-то непонятное волнение. — Юнги, ты всем своим видом говоришь «я такой загадочный, закрытый, темный и нелюдимый». Конечно, Чимину стало интересно, что ты за человек. Он вообще по природе любопытный. Вопросов может задать миллион и на улице всегда смотрит по сторонам, а не прямо. — Сокджин, — Юнги попытался вернуть его к теме разговора, а именно к вопросу о том, что тот рассказал про него Чимину. — Ах да, да. Ну я сказал ему, что ты обычно молчишь, редко разговариваешь с кем-либо, что у тебя есть мотоцикл, что ты много читаешь. Пишешь музыку, иногда выкладываешь стихи. Дал ему твой инстаграм. Куришь, пьешь. Сказал еще, что ты на гитаре играть умеешь, — он помолчал, вспоминая. — Ах, да, — улыбнулся, — еще я сказал ему, что, несмотря на то, что ты пытаешься казаться нелюдимым вампиром, внутри ты мягкая булочка. — Что ты ему сказал? — возмущенно прошипела булочка. Сокджин еще и инстаграм Юнги Чимину дал. Прекрасно. — Ты что, совсем? С чего ты вообще это взял? — Потому что ты на самом деле добрый и нежный, я видел, как ты переживаешь за Хоби и Намджуна и стараешься им помочь, когда у них что-то происходит в жизни. Не отрицай в себе этих качеств. Мне лично они в тебе нравятся. — Тц, — Юнги плотнее укутался в одеяло, хотя становилось уже жарко. — Про Чимина мне лучше расскажи. — Про Чимина… — протянул он. — Ну он очень целеустремленный. Причем до чертиков. Когда он задался целью покорить всех на первом же концерте, он тренировался по восемь часов в день, при этом голодал дней десять. Чонгук рассказывал, что он несколько раз терял сознание на тренировках. В итоге ему поставили диагноз истощение, но Чимин не останавливался, пока Чонгук не начал делать то же самое, что и он, то есть буквально ничего не есть и тренироваться вместе с ним до потери пульса. Тогда Чимин прекратил, видя как Чонгуку становилось все хуже. — Чонгук? — Да, это его друг из академии, они вместе учатся на хореографическом. Мне кажется, у вас с ним есть кое-что общее. — Ага, допустим. — Так вот, — Сокджин возвращался к Чимину, — сейчас, кстати, он и сам признает, что поступал глупо, и старается не мучить себя больше. Хотя иногда все равно начинает загоняться и садится на диеты, но Чонгук с Тэхеном теперь знают, как с этим бороться. Чем, к слову, очень его раздражают. Так… Что еще. Он очень впечатлительный и эмоциональный, эмоциями ему управлять трудно, но он вроде старается. Любопытный, как я уже сказал. Вспыльчивый и обидчивый, о да, до ужаса. Хотя чаще всего он выглядит просто насупившимся ребенком, но за словом в карман не полезет, да и подраться может. В целом тут вы похожи, я про то, что за словом в карман не полезете. Только ты, конечно, посдержаннее будешь. Из тебя в целом эмоций не вытянешь никогда. — Показывать эмоции — это слабость, — донеслось тихое под боком. — Показывать эмоции — это быть живым, Юнги, но ладно. Мы в этом с тобой абсолютно разных точек зрения. Чимин, Чимин, Чимин… — Сокджин снова возвращал себя к теме: ему это приходилось делать часто, ибо поговорить он любил и часто сворачивал не туда. — Он очень противоречив. Я имею в виду, что в жизни он стеснительный до ужаса, в то же время вспыльчивый и эмоциональный. И если в жизни, опять же, смущается чужих поцелуев и разговоров про секс, то на сцене он, блин, сам по себе секс. Но этим мне он интересен, на самом деле. Мне нравится это вот противоречие в нем. Оно достаточно гармоничное. И, кстати, про гармонию противоположностей. Ты, наверно, замечал, что иногда он носит женскую одежду. Так вот, он говорил, что ему нравится иметь накаченное тело, но прикрывать его мягкими свитерами или шелком. Ему нравится женственность. Вот… Как-то так. Вроде бы и все. Держу пари, на концерте в четверг он показал свои мышцы во всей красе. Жаль, что у меня не получилось прийти, но скоро будут видео, как он сказал. — Ладно, понятно. Спасибо, Сокджин, — бормотание у стены. — Юнги, может, тебе лучше с ним поговорить? Он не станет смеяться или считать тебя извращенцем, поверь мне. Если ты ему все объяснишь, он тебя поймет. Да уж. Учитывая еще тот факт, что у него тоже встал… Конечно, он все поймет. Хотя понять тут что-то на самом деле сложно. Если взглянуть на ситуацию со стороны, то Чимин в более выигрышном положении. Его можно оправдать хотя бы тем, что он поддался музыке и откровенным движениям, вот и возбудился. Так сказать, профессиональные трудности… Юнги же оправдать было нечем. — Я подумаю……
К воротам академии подъехал красавец Кавасаки. Матовый, черный, сексуальный, как называл его Чонгук. Чимин всегда удивлялся тому, как, оказывается, бывает правдиво выражение, что противоположности притягиваются, ибо его друзья были буквально его олицетворением. Чонгук — это татуированный рукав на левой руке, это пирсинг в ушах и брови, это мотоциклы, скорость и гонки, это спортзал, гора мышц, черный цвет, кожаные куртки, цепи на обтягивающих сильные бедра, которыми тот гордился, джинсах, это массивная обувь, которой при желании можно убить, это тяжелый рок, панк и метал. Тэхен же — это завивающиеся на концах отросшие волосы, это подкрашенные нежным цветом губы, это мягкие кофты и свободные штаны, это худое тело, это нелюбовь к спорту, это живопись, стихи в маленьких книжных сборниках, коллекция старых фильмов, это мюзиклы, пластинки, джаз, любовь к ретро, это бронзовая кожа и милые родинки. Даже в самой музыке они были чуть ли не полными противоположностями. Элла Фицджеральд и Rammstein уж точно не сходятся по жанрам. Но их отношения от этого не страдали, парни ценили свои различия и позволяли друг другу быть теми, кем являются. И сейчас, слезая с мотоцикла и снимая свои шлемы — один матово-черный, другой блестящий изумрудный — поправляя волосы, они поспешили к Чимину. — Что случилось, крошка? — Чонгук. Его уничижительные прозвища уже приелись и перестали обижать, хотя иногда все-таки подкалывало. — Мистер «я выше тебя на пару сантиметров», — улыбнулся Чимин, обнимая друга за крепкие плечи. — Вообще-то на четыре. — Привет, малыш, — Тэхен крепко его обнял. — И ты туда же? — Ну я выше вас обоих. — И где это ты меня выше, солнце? — насмешливо спросил Чонгук, игриво поддевая пальцем ворот футболки Тэхена. — Ну ладно, может, не выше, но длиннее уж точно, — также насмешливо ответил он с явным намеком не на рост. — Так. Избавьте меня от этого, — Чимин шел с ними в аллею рядом с академией. — Вы слишком милые, меня уже тошнит. — О чем ты хотел поговорить, Чимин? — Тэхен решил оторвать свое внимание от Чонгука и поделиться им с другом. — А… Да, я… — Смущение встало в горле комом, мешая нормально дышать и говорить. — Ясно, речь пойдет о Юнги? — Чонгук, видимо, все уже знает. Оно и очевидно, Тэхен ему все рассказывает, но Чимин не обиделся. У него от друзей тайн нет. Наоборот, он был рад, что Чонгуку не нужно ничего отдельно рассказывать и можно сразу приступить к сути. — Я… Мы вчера немного потусили. Ну типа. Мы сходили в библиотеку, поболтали. Потом он… — Воздуха не хватало катастрофически, приходилось часто дышать. Чимин надеялся, что его смущение не было слишком очевидным, хотя знал, что он всегда очевиден до ужаса. — Потом он попросил меня станцевать для него. — Звучит неоднозначно. — Чонгу-ук, — пихнул его в бок Тэхен. Тот в любом, даже самом невинном, месте мог узреть намек на секс. — Он сказал, что в жизни не видел ничего прекраснее, — на губах возникла глупая улыбка, к щекам стала приливать кровь. В легком свитере становилось жарко. — Но как бы. Все шло хорошо, сначала я танцевал контемп, потом женскую кпоп-хорягу, не помню уже какой группы. Все было неплохо, даже весело. Он смотрел, не отрываясь… — Чимин, на тебя только так и смотрят, когда ты на сцене, — вставил Тэхен, говоря так, словно это было очевидным. Чимину было приятно, но смущения это не убирало. — Да, но… Потом включилась Леди Гага. — О боже, — Чонгук знал, как на Чимина действует эта певица. Рассказ становился все интереснее. — Да. И… Я как бы был на сцене, надо было танцевать. Ну я и танцевал… Видимо, вышло слишком откровенно. — Так-так, — Чонгук заиграл бровями. — В общем, у меня встал. Чонгук громко засмеялся, ожидая чего-то подобного. Тэхен снова пихнул его в бок. — Чимин, у тебя же и раньше случались подобные… казусы, — Чонгук постарался говорить серьезно, но широкая улыбка выдавала его с головой. — Блин, Чонгук, возбуждение — да, сам же знаешь, как бывает, но стояк… — Щеки пылали огнем, задержать на чем-либо взгляд было невозможно. — У меня такого никогда не было и… самое ужасное, что Юнги это увидел. — Оу-у. И что произошло? — Он ушел. — И все? — это был уже Тэхен. — Да, — Чимин помолчал, нервно сглатывая, теребя края свитера, в котором было уже слишком жарко. — И… он так смотрел на меня… Не знаю, я… — он укусил губу, заставляя себя собраться. — Наверное, это длилось всего пару секунд, но мне тогда казалось, что это длится чуть ли не вечность. Он смотрел на меня так, будто впервые видит вообще. Так… напугано, что ли. Или с интересом, я не понял. Но… я впервые видел его таким, будто уязвимым, что ли. Не знаю… Настоящим? — Чимин прислонил ладони к щекам, надеясь хоть немного согнать жар с кожи, но все было тщетно. Воспоминание о том взгляде Юнги приятно потянуло внизу живота, смущая Чимина еще больше. Дышать было уже невозможно, казалось, существовать в принципе в эти минуты было невозможно, поэтому он просто сел на скамейку, к которой они только что не спеша подошли, и, склонившись, накрыл голову руками, сжимая в пальцах волосы. Неловко было до ужаса, но эта ситуация почему-то все еще его возбуждала. Не говоря уже о том, какие сны ему снились сегодняшней ночью и чем ему пришлось заниматься после вчерашнего случая и сегодня утром после мокрых снов… — Чимин, — Тэхен сел рядом и положил руку ему на плечо. Чонгук сел по другую сторону от него и сделал тоже самое. — Чимин, — мягко повторил Тэ, — все в порядке, правда. Ты ни в чем не виноват, так бывает. Конечно, это было неловко. Тебе и сейчас некомфортно об этом говорить, и ты наверняка даже считаешь себя виноватым во всей этой ситуации, — он поглаживал Чимина по правому плечу, слева то же самое делал Чонгук. — Но, поверь мне, ничего страшного не произошло. Ты можешь сказать ему, что это все песня, не знаю, танец. У вас же такое бывает, это нормально. Я тоже могу возбудиться, когда рисую обнаженную натуру. Особенно Чонгука… — он помолчал, услышав довольный смех со стороны его парня. — Это естественно, а что естественно, то не безобразно. — Знаешь, я уверен, у того парня тоже встал. Вот на сто процентов, — Чонгук заставил Чимина усмехнуться. — На тебя даже у натуралов встает, — он помолчал. — А вообще, знаешь, тебе бы поговорить с ним. Скажи, что у танцоров так бывает, он поймет. Наверное, я его не знаю, но надеюсь, что он не придурок. — Нет, не придурок, — подтвердил Чимин. Мысль о том, что Юнги, возможно, тоже возбудился от его танца заставила его смущенно улыбнуться, а узел в животе затянуться сильнее, сжимаясь в приятный спазм, уходящий дальше в пах. Вот же черт…