Never Fade Away

      - Ну и зачем все это было? – Бестия ярилась, Ви слышал в ее голосе разочарование, но было в нем и что-то еще. Боль? Чувство вины? Желание причастного отмежеваться от решения проблемы, когда эта проблема уж слишком глубоко ранит и не дает ни секунды покоя. Так говорят люди, когда они готовы умыть руки и уйти, потому что - «Мы сделали все, что смогли» напоказ. – Мы ничего не нашли. Никаких зацепок.       - Черт, Ви, ну скажи ей… - Сильверхенд тоже ощутимо нервничал, он был разочарован, он не хотел, чтобы Бестия сорвалась сейчас, оправдала себя и ушла в свободное плаванье.       Отличная олдовая компашка друзей: проблемы на проблемах, секреты на секретах, обиды на обидах. Для настоящих чумб в этом кругу все было слишком сложно.       У наемника с Джеки все было проще, надежнее, без выебонов: был Джеки, был Ви, была дружба, они прикрывали друг другу спину и делились всем, каким бы смешным, глупым или позорным ни казалось бы разделяемое. Они доверяли друг другу жизнь, тайны и тылы в бою.       Впрочем, сложно, наверное, сохранять такой искренний настрой, когда вы трахались, и один из вас был влюблен, слеп и полон тщетных надежд, а второй - безжалостный мудила, настолько раскатанный войной и жизнью, что по-настоящему ценил только нескончаемую борьбу. Тут как раз и начинаются измены, возмущение, обиды и предательство. Пиздят те, кто говорят, что дружбу сексом не испортишь.       Стоя между давно мертвым рокером и его до сих пор несвободной жертвой, Ви отчаянно не хотел вписываться в это болото. Он не любил эмоциональных разборок, манипуляций, иносказаний и игр с заделом на будущее. Одно дело стратегия и планирование в работе, совсем другое – когда в дело вмешиваются чувства. Эти танцы по битому стеклу соло никогда не удавались. Он и сам-то по этой странной кривой тропе их нездоровой дружбы с Джонни ступал как по минному полю – тут не обидеть, там смолчать, этого делать не смей, тут – десять раз подумай. Это невыносимо утомляло. И вот ведь, судьба - кривая сука, иначе было нельзя, если не хочешь внезапно получить смертельное ранение навылет. Но рокер смотрел на Ви требовательно, исподлобья.       - Джонни думает не только о том, чтобы отомстить, - обреченно покорился пристальному взгляду темных прищуренных глаз соло.       - Да? А о чем же он еще думает? – бровь фиксерши издевательски ползла вверх, интонации были ядовитыми. Она не хотела тут быть, она не хотела слышать, не хотела знать. Ей хотелось максимально быстро и просто уйти. Сбежать. Забыть навсегда о дохлом рокере, выбравшемся из могилы, видимо, специально для того, чтобы притянуть ее к ответу, растолкать совесть, разбередить рану. Но Бестия была до сих пор несвободна, даже более чем спустя полвека. Сильверхенд все так же незримо держал у себя в руках поводок, накрепко пристегнутый к ее ошейнику.       - О тебе, - это было правдой, и Ви впервые эта правда задела. Что если в этой заботе Джонни было нечто большее, нежели желание оказать психологическую помощь бывшей подруге? Ведь рокербой меняется, хочет исправить свои ошибки. Что если он осознал, что потеря Бестии была такой ошибкой в его жизни? И именно поэтому они сейчас здесь? Новый зараженный, блять, приносит исцеление старому – о, это было бы так символично. Стиснув зубы, наемник заставил себя договорить, потому что требовательный взгляд Джонни все еще выстрелом вонзался ему в висок. – Ему важно, чтобы вы сделали это вместе.       - А! Пытаешься меня подбодрить? Бесполезно, - скрестив руки на груди, Бестия окончательно закрылась, ушла в защиту. Ви остро почувствовал, что она достаточно накрутила себя, чтобы наконец-то покинуть поле боя, притупив чувство вины.       - Смэшер… - все же обреченно начал соло, ясное дело, больше для рокера, нежели от себя.       - Блять! Заткнись! Смэшер тут ни при чем! – вот и праведная ярость подъехала, следующий шаг – «Пошли вы все нахуй, а я домой». – Он просто верхушка гребаного айсберга. Даже если мы его прикончим, что это изменит? К черту! Я ухожу.       И Бестия ожидаемо отчалила, как Ви внутренне и предсказывал.       Она сдала их, своих собратьев по «Атлантиде», всех скопом - в этом соло уверился окончательно. И кое-как жила с этим до сих пор, пока не вернулась ее ненавистно-любимая серебристо-стальная совесть - все такой же пламенеющий и молодой, не сдавшийся и не продающийся. И Бестии хотелось бы быть для него снова той же – чистой и горящей, но мир уже внес свои коррективы, перекроив ее вдоль и поперек, слепив под жестокие реалии.       Кошмарная, на самом деле, ситуевина.       Ви ярко ее себе представлял: сидишь ты себе, такой, в «Посмертии» – самый уважаемый фиксер города, лучшие заказы, связи на самом верху, эдди рекой, город почти у твоих ног… И тут, здрасте пожалуйста: привет, Бестия, это я, Джонни, вернулся из ада. Смогла забыть меня? Или где-то в области сердца все еще покалывает темными ночами, когда бессонница распинает на дорогущих чистых простынях? Как революция? Как «ебаная Арасака» (тм)? Как твои принципы? Ниче не жмет, нигде ниче не ворочается?       И ты сидишь посреди всего богатства и уважения, которых достиг за восемьдесят лет, построив их на предательстве себя, своих чумб и принципов, и понимаешь, что сидишь на самом деле в говне, а не в золоте, как ты упорно пытался себя убедить. А эта дохлая небритая сволочь в грязном потрепанном броннике, припорошенный бетонной пылью Арасака-тауэр, все такой же кристально чистый, сияющий и искренний, как ты когда-то. Даже с руками в крови. Вечно объебанная бухлом и препаратами язвительная совесть, которая даже ничего не предъявляет, а только стремится тебе чем-то проникновенно дружески помочь. И от этого еще отвратительнее.       Да это ж ад какой-то, бедная женщина! Ви аж вспотел под самурайкой.       - Пускай идет, Ви, - к слову сказать, соло и не собирался гнаться за фиксершей, нутром чуя, что сейчас это бесполезно, каковы бы ни были намерения рокербоя. Джонни пропал в помехах, и переместился, нарисовавшись восседающим на контейнере, задумчиво качая ногами, не достающими до земли. – Она успокоится, просто в такие моменты ей хочется побыть одной. А пока обыщи говноеда. Если у него есть что-то мое, я хочу это вернуть.       Эта просьба была Ви куда более симпатична, чем невольное участие в дружеских разборках Бестии и Сильверхенда. Дружеских ли?..       Покойный Грейсон не врал, он и правда хотел выкупить свою глупую жизнь кое-чем, принадлежавшим рокеру. В кармане его штанов обнаружилась карта доступа к тяжелому грузовому контейнеру.       - Твою мать. Я, кажется, знаю, что это, - редко на лице рокербоя можно было увидеть такую вот ничем не омраченную довольную улыбку, почти мальчишескую. Ви даже потерял пару секунд, позволив себе искоса насладиться завораживающим зрелищем – каждый раз непривычно до мурашек, словно кошка расхохоталась тебе в лицо. Что интересно, в отношении людей Ви таких улыбок от Джонни не замечал. Только в отношении вещей и ситуаций. Это тоже многое говорило о рокере, его характере и отношении к миру. А наемнику до судорог хотелось, чтобы Сильверхенд хотя бы раз так улыбнулся ему – легко, открыто, от всей души. Пусть желание это было глупым, где-то даже унизительным - потому что казалось, что улыбку эту надо чем-то заслужить, как-то добиться… Но, Ви был уверен, что за заслуги рокербой улыбками не разменивался. То, что вызывало такую реакцию у Джонни, должно было просто существовать, не пытаясь быть чем-то или кем-то. Опять эти ебаные экзистенциальные сложности, в которых Ви плутал как полуслепой во тьме. Возможно, Ви для Джонни банально в этом смысле не существовал, и это стоило бы просто принять.       Еще не стянув брезент, соло уже знал, что именно он увидит под ним. Очертания были вполне себе красноречивыми. Создавалось ощущение, что то ли Смэшер, то ли Грейсон и правда были немного повернуты на Сильверхенде. Чем иначе объяснить этот дикий музей памяти?       - Моя тачка, – от крайних удовлетворенности и любования в голосе рокербоя казалось, что будь он сейчас материальным, возможно Porsche, прятавшемуся под покрывалом, перепало бы немного настоящей ласки. Старый раритетный спорткар был небольшим, в косвенной компенсации Джонни явно не нуждался. Ви знал характеристики автомобиля, хотя никогда и не водил такую модель: машинка была чистым зверем, причем норовистым, требующим умелого и опытного седока. И эта тачка неимоверно подходила рокеру – дикая, сложно управляемая на поворотах, разгоняющаяся до максимума за мгновения. Интересно, сам-то Сильверхенд понимал, насколько характерную он себе выбрал модель? Или же тянулся к подобному неосознанно? – Садись. Даже разрешу тебе вести.       На бампере фирменным шрифтом красовалась надпись SAMURAI, на подголовниках заднего сидения скалился яркий красный демон лого группы. Ни у кого не возникло бы сомнений, чья именно тачка была перед ним.       - Может хочешь сам?.. – восторг рокербоя был таким искренним и ностальгическим, что наемник просто не мог не предложить от чистого сердца. Ви остро понимал и чувствовал, что у Джонни руки чешутся вновь коснуться руля, ощутить власть управления этим диким зверем, почувствовать себя живым именно в том, что дарило ему, кажется, настоящее удовольствие. Ви мог бы поклясться, что на лице рокера отразилась буквально на миг борьба, но тот лишь вновь как-то внимательно и долго взглянул на соло, словно прикидывая – сказать что-то или же промолчать.       - Валяй ты, пацан. Не будем рисковать нестабильностью нашего подключения на таких скоростях, - Джонни качнул головой и переместился на переднее пассажирское сидение. – Поехали на эти месторождения. Хочу посмотреть, на что это похоже – где эти хуесосы закопали мою бренную жопу.       С управлением Ви справился, надо сказать, не сразу, но приноровился в итоге.       В салоне, все еще неуловимо пахнувшем табаком, громко орал рок, дорожное полотно гладко лилось под колеса в непривычно ярком желтом свете фар поршика. Соло старался пока не отвлекаться надолго от дороги, но изредка все же бросал взгляд на рокера. Тот курил молча, так же безотрывно глядя на серую ленту утекающего навстречу асфальта. В темных стеклах авиаторов плавились рвано отблески огней рекламных щитов и фонарей. Отблеск, темнота, отблеск – словно бешеный пульс. Слова упали среди гремящей музыки неожиданно, внесли диссонанс.       - Что за свечи надо мною, что за лица? С моим телом больше горя не случится.       Голос Сильверхенда был глухим и безразличным, словно бы он сейчас не взялся внезапно зачитывать Ви стихи, а говорил тихо и задумчиво сам с собой, пребывая в одиночестве. Наемник выгнул вопросительно бровь, на секунду покосившись вправо.       - Все стоят, один лежу я в этом теле – жалость лжива, умираешь в самом деле.       Несущийся на скорости автомобиль внезапно влетел в область мелкого дождя, лобовое стекло покрылось моментально каплями и потеками, влага раздробила свет, ослепляя кристаллическими вспышками, делая визуальное восприятие туманным, размывая мир вокруг, словно сами глаза на миг наполнились влагой. Ви включил стеклоочистители, не понимая, почему сердце так тревожно кувыркнулось где-то в горле, а после вновь опустилось в груди, словно придавленное какой-то тяжестью. Рокербой усмехнулся, отвернулся от Ви, оставив его удивленным взглядам теперь лишь черноволосый затылок, и глядел теперь в боковое стекло на проносящиеся мимо и исчезающие в пелене мелкой мороси склады. О чем он думал? О том, как его тело, возможно в багажнике, везли по этой дороге в один конец, без обратного билета?       - Вот лежу себе в листве венков зеленой, так достойно, вечно, собственной персоной.       Появилось ощущение какой-то фатальной ирреальности. Голос Джонни на миг обрел саркастические самоуничижительные ноты, но оставался таким же тихим, еле слышным за всепоглощающими рифами очередной рок-баллады. Ви потянулся было сделать радио потише, чтобы лучше слышать слова рокера, но прохладные металлические пальцы левой руки Сильверхенда поймали за запястье, пресекли поползновение на полпути и твердо вернули ладонь соло на руль. Это рокербой проделал не глядя, так и не отводя взгляда от утекающих в прошлое складских рядов. Тачка вырвалась из области дождя и теперь неслась по мокрому асфальту, собирая на влажное лобовое весь оставшийся блеск инфраструктуры окраин – а его становилось все меньше. Здания оставались позади, по бокам дороги неумолимо вырастали кучи мусора. Все мокрые поверхности ловили и зеркалили свет фар, золотясь как-то фантастически, словно покрытые инеем. Неосознанно Ви передернул плечами от странного озноба. Было чувство, будто он принял что-то наркотическое, хотя голова его и была ясна.       - Смерть притихшая в висках заныла снова, знаю, что не нужно понимать ни слова.       Тихий хриплый уверенный голос Джонни даже среди гремящего крещендо электрогитары вбивался глухим молотом. Теперь наемника из озноба бросило в жар. Ви поерзал на сидении и размял пальцы, лежащие на руле, пытаясь в движении вернуть себе чувство реальности происходящего, сбросить ощущение гипноза, рождаемое странным сочетанием света, голоса и музыки. В салоне неотвратимо темнело. Тачка свернула на разъебанную грунтовку, уже не освещаемую фонарями. Нестерпимо хотелось, чтобы рокер заткнулся, болезненно, мазохистично и жарко хотелось, чтобы он продолжал. Это было настолько же печально и возвышенно, насколько и невыносимо удушающе. И Сильверхенд, иронично усмехнувшись, закончил, уверенно и легко вколотил последний гвоздь, вновь повернувшись к Ви и глядя тому в лицо.       - Тяжело к тебе на подступах, могила, привыкать к тому что будет, а не было.       Ви остановил Porsche у самой границы свалки, заглушил мотор – заткнулась и музыка. Наемник замер в темноте салона, словно залипший вглядываясь во мраке в еле видимые черты лица рокербоя. Снова накрыло дурацкое, уютное и жутковатое ощущение чернильного горячего вакуума, разделенного на двоих – внешний мир в эти моменты словно исчезал, заключая их в непроницаемую скорлупу. Ни света, ни звуков. Только темнота, дыхание и запахи.       Ви смутно видел, как изгибались в ироничной болезненной усмешке уголки узких губ Джонни, чуть морщился нос – не в злобе, в горькой насмешке. За стеклами авиаторов, да еще и в темноте, было не разглядеть, но наемник чувствовал, что в ответ рокер так же молча и недвижимо рассматривает его лицо.       Чувствуя, что с каждой секундой задыхается все сильнее, Ви титанически нашел в себе какие-то жалкие запасы силы, сглотнул и откашлялся, старательно отводя взгляд, потому что еще пару секунд – и он бы уже не сдержался, а позорно навязывать свои чувства конструкту мертвого рокера, считающего тебя другом, у него же на могиле, это как-то слишком даже для такого тупого еблана как Ви. И в кубе неуместным это казалось после оглашенной Сильверхендом гипнотической эпитафии.       - Кажется, где-то тут… - все еще оглушенно Ви распахнул дверцу и вывалился с водительского сидения, глотая пьяно и жадно свежий воздух. Голова медленно прояснялась, ночная прохлада забиралась под куртку.       - Все хуже, чем я думал. Охота же им было тащить мой трупак в такую даль, - в рассекающих полосах помех Сильверхенд появился на миг у тачки, по обычаю скрестив руки на груди, обозрел с отвращением окружающий ландшафт, а затем мелькнул и пропал.       Трескучий звук проявления конструкта вел Ви глубже в темные завалы металлического лома, развалин каких-то сараев и временных построек. Под ногами хлюпала грязь, воняло нефтью. Темноту с ревом распахивали желтовато-зеленоватые отсветы пламени, вырывавшегося из пары газовых факелов поодаль. Рискуя на каждом шагу сломать ногу, наемник продрался через мусор и обломки к массивной бетонной плите, плашмя вросшей во влажную почву. Кто-то, возможно местная алкота, бродяги или подростки, облюбовавшие для тусы по обычаю дикое место, установили на плите пару обломков кровли, служившие им и скамейками, и столами, судя по отблескивающим развалам бутылок из-под бухла.       Ви обозрел окружающий тоскливый и отвратительный пейзаж, споткнувшись взглядом о граффити на чудом оставшейся целой водонапорной башне. Сероватую поверхность металла разрезали четкие резкие линии художественно изображенной карты таро «Повешенный». В стиле киберпанка, конечно же. Мужчина, повешенный за одну ногу, в переплетении обвивающих его проводов, головой вниз, а позади - безэмоциональная толпа глядящих на это. В какой-то момент соло на миг уверился в том, что граффити эти, встречающиеся ему периодически на пути в разных частях Найт-Сити и окраин, действительно имеют под собой сверхъестественную природу, как бы глупо это ни звучало. Как рассказывала Мисти, «Повешенный» - карта жертвующего самоотрекающегося пророка, идущего к просветлению через неисцелимую боль и смерть. Сердце Ви, и так в последнее время кувыркающееся подозрительно часто, совершило очередной кульбит, замерло от сочувствия и сжалось.       Да, на руках рокербоя была кровь тысяч невинных людей - его попутных жертв, принесенных им на алтарь мира и борьбы против озверевшей сломавшейся системы, пожирающей породивший ее народ. Это было жестоко, необдуманно, кошмарно, кроваво. Но Четвертая корпоративная война, уносившая так же тысячи жизней, была остановлена этим взрывом, лишившим сил одну сторону конфликта. Как отнестись к этой ситуации, когда большое зло совершается в погоне за огромным добром? Что чувствовать по отношению к человеку, сопереживающему всему миру, но не считающемуся с частностями, с отдельными жизнями? Искупил ли свою вину Джонни мучительной смертью, десятилетиями, проведенными в Микоши в качестве бестелесного подопытного кролика своего наихудшего, наизлейшего врага? Можно ли простить совершенное им при условии его раскаяния? На этот вопрос, наверное, могли ответить лишь те, кому Сильверхенд причинил боль, лишив родных и любимых. Соло знал, что боль, испытываемая самим Джонни, невыразима. Когда-то, полвека назад, он был идеей, не человеком. Прекрасной и жуткой в своей безжалостности. По крайней мере, до того, как теперь собрался обменять свои идеалы и свою нескончаемую борьбу на жизнь всего лишь одного отдельно взятого наемника. В этой точке идея стала человеком. Пылающим от ненависти, сломанным, огрызающимся насилием и ядовитой иронией, пьяным и обдолбанным, сотрясающимся на дне окопа от ужаса и боли, но впервые уверенно нашедшим в своем сердце капли сочувствия и эмпатии.       - Так вот оно как… - медленно опустившийся на импровизированную скамью рокер выглядел бледным в зеленоватом свечении газовых факелов, непривычно растерянным, словно в кои-то веки не мог ни найти слов, ни разобрать своих же чувств. Ссутулившись, Сильверхенд уперся локтями в колени и опустил голову. В позе его читалась не столько обида, сколько озадаченность. – Здесь вообще ничего нет.       - Джонни, ну а чего ты ждал от Арасаки? – смотреть на состояние рокербоя для Ви было невыносимо. Джонни никогда не терял самообладания, всегда находил в себе силы для выебистой шутки, похуистичного мата, иронии или злобы, но сейчас он выглядел по-настоящему сокрушенным, потерянным, совершенно беззащитным. Внутренний инстинкт побуждал наемника разорвать кого-нибудь, встать на защиту, но никакого врага типа Грейсона тут не было, здесь могли помочь только слова. И поэтому Ви говорил. Утешал, как мог. – Что эти мудаки поставят тебе памятник или цветов принесут? Только они знали, где оставили твое тело.       - Да нет… Не знаю. Знака… - рокер был непривычно алогичен, но соло это не удивляло. Если б Ви, будучи энграммой, через пятьдесят лет попал на место своего упокоения на свалке, он бы, наверное, охуевал так же, не находя в себе ни слов, ни сил на принятие. И это еще при том, что он был фигурой рядовой, неизвестной. Но растерянный голос Сильверхенда, все такого же потерянного и неверящего, резал наемника по живому. Джонни отсутствующим взглядом рассматривал газовые факелы, роняющие на его бледное лицо кривые тени. Если бы это было возможно, Ви согласился бы сейчас заменить рокербоя на этом пути и пережить все это сам. Раз двадцать. – Хотя бы чего-нибудь.       - Тебе правда нужны эти бессмысленные знаки? – вопрос был тупым – по Джонни и так было видно, что ему совершенно необъяснимым образом был важен этот ритуал, эта призрачная память, но соло надеялся, что ему удастся хотя бы немного расшевелить рокера.       - Видимо, да. – Сильверхенд, кажется, удивлялся сам себе. Откуда-то изнутри пыталась прорваться логика привычной его сущности, но потрясение и эмоции были сильнее, и рокербой продолжал ошарашенно говорить искреннюю правду. Повернувшись к Ви, Джонни как-то жадно, словно в поисках знакомой поддержки, твердой почвы среди зыбких песков, впился болезненным взглядом обреченного в глаза соло. – Я думал, я почувствую, что кончился какой-то этап. Что я попрощаюсь с прежним Джонни и начну все сначала.       - А вместо этого ты почувствовал..? – наемник сполз со своего листа кровельного настила и уселся на корточках перед рокером вплотную, пытаясь поделиться хотя бы частью своего тепла и силы, дать осознать и прочувствовать, что он рядом.       - Словно меня никогда и не было. Или словно я опять сижу в Микоши.       Мысли Ви судорожно вращались в голове в попытке найти решение, нащупать что-то, что поможет Сильверхенду прорваться через это удушающее состояние потерянности и несвободы. И нужная мысль пришла.       - Сейчас мы это исправим, - широко улыбнувшись, Ви зацепил с земли осколок и показал его все еще недоумевающему рокербою.       Металл кровли был мягким. Соло нашел свободный от пошлых надписей про анал и чью-то мамку отрезок и с усилием глубоко выцарапал надпись «JS 2023», затем отряхнув ладонью поверхность от металлической пыли.       - Так лучше? – Ви кивнул Джонни, приглашая заценить, но тот, оказывается, и так наблюдал безотрывно за процессом появления надписи.       - Немного, - на улыбку наемник в целом и не надеялся, но вот того, что Джонни задумчиво нахмурится – не ожидал точно. Впрочем, из голоса некие придушенность и растерянность как будто ушли. Но сменились каким-то жадным болезненным интересом. Ви шкурой ощущал насколько важен для рокера его ответ. – А если б это реально была моя могила, что бы ты написал? «Здесь лежит Джонни Сильверхенд…»       Рокербой откинулся назад, словно бы и правда рисуя перед внутренним взором могильный камень. Вытянутая вперед хромированная рука словно визуализировала текст на надгробии. Карие загадочные раскосые глаза прожигали Ви требовательным взглядом поверх авиаторов.       Здесь нужно было ответить предельно честно. Момент этого требовал. Что мог сказать соло? Если бы ему самому пришлось писать эпитафию в двух словах для Джонни… «Рокер, который не сдался»? Слишком обезличенно, словно бы написано не родным человеком, а кем-то из толпы. «Легенда Найт-Сити»? Было ли до этого дело самому Джонни, хоть он и называл себя так сам? Сколько их, тех легенд – приходящих, ярко сияющих, сгорающих на этом пути? Кто мог написать такое? Кто угодно. Но не это было в Джонни для Ви пронзительно важным. «Человек, которого я парадоксально безответно полюблю после его смерти»? Это да, это пиздецки лично, но для надгробия как-то не очень подходит, не правда ли?       - «Человек, который спас меня», - и не только от смерти, подумалось Ви. Как ни странно, но и от одиночества, и от неверных решений, и от самого себя. Сломанный одинокий искалеченный человек, не умевший спасти себя, спасающий Ви раз за разом. Это было нелегко, это было зачастую болезненно и временами безжалостно, но это было спасением. Это было честно, это было от чистого сердца. Этот ответ полностью удовлетворял Ви, безоговорочно.       - Ви… - покачав головой, Сильверхенд снял авиаторы, коротко и серьезно посмотрел наемнику в лицо, и поднялся на ноги в голубоватом сиянии помех. Из его взгляда, кажется, исчезли загнанность и растерянность. – Ты не представляешь, как я хочу, чтобы так и было.       «Но так уже есть» хотелось возразить Ви, но он промолчал, потому что рокербою, кажется, было что сказать. И это требовало внимания и тишины. Так что соло плавно качнулся назад, вновь усаживаясь на кровельный лист, служивший ему скамейкой. Джонни стоял перед ним, глядя сверху вниз – плечи отведены чуть назад, авиаторы в руках на уровне ремня, мертвенный свет газовых факелов обрамлял его силуэт, окрашивая кожу потусторонним светом, играя на металле кибернетической руки.       - Слушай, я понимаю, что проебался по всем фронтам. Я разочаровал или обманул всех, кто мне верил. Запомнился всем как бесчувственный эгоистичный мудак. – Ви молчал и слушал, тихо охуевая. Если от живой настоящей улыбки Джонни веяло хохочущей кошкой, то от его внезапной выворачивающей искренности с непривычки хотелось укрыться в блиндаже. Зная рокера, наемник осознавал бесценность этих признаний, это было из того же разряда оглушающих открытий, как и обещание пожертвовать собой. Сильверхенд, как все мы хорошо помним, чумбы, по его принципиальному мнению никогда не ошибался. Ви не хотел менять Джонни, но, как оказалось, вовсе не зря верил в то, что Джонни умный мужик и до всего нужного рано или поздно дойдет сам. Вера в Джонни – самая безнадежная, по мнению остальных, вера среди всех… И вот поди ж ты. - Но кое-что мне все-таки удалось. Мне удалось не проебать то, что нас связывает.       - Наверное, Джонни… Хоть ты и очень старался, – если покривить душой, то Ви мог бы утешить горечь Сильверхенда уверениями в том, что между ними все всегда было отлично, но честно ли было бы выдавать ложь в ответ на правду? Рокербой удивленно приподнял бровь, и наемнику, тяжело вздохнув, пришлось-таки объясниться. Даже начинающий подрубать Сильверхенд все равно оставался в большей своей части Сильверхендом. – Ты спасал меня, но ты же наебывал меня и использовал. Ты знаешь сам, Джонни.       - М-да. То есть второго шанса мне не видать? – если бы ситуация не была настолько пронзительной и обезоруживающе искренней, Ви мог бы начать составлять мануал по выражениям лица рокербоя – удивление, припоминание, задумчивость, осознание. Блять, все это было таким знакомым, почти родным, что уже и не раздражало вовсе. Классический Джонни, знакомый, уютный, понятный. Кому скажи – не поверят, сочтут мазохистом. Полное понимание своего близнеца или стокгольмский синдром? Нахмурившись, рокер нацепил авиаторы обратно и опустился на обломок кровли бок о бок с Ви, почти соприкасаясь плечами, щелкнул зажигалкой и закурил. Соло отзеркалил жест, прикурив реальную сигарету. – Большинство тех, кого я считал друзьями, даже в одной комнате со мной с трудом могли находиться. Ты оказался моим самым близким человеком, Ви. Мы же круглые сутки вместе. И несмотря на это… я почему-то не вызываю в тебе ненависти. По крайней мере, мне так казалось… раньше.       Рокер говорил, Ви слушал и не мог поверить этим ебейшим откровениям. Сильверхенд, хотя бы раз на дню костерящий его тупым ебланом, стебущий ежечасно, ядовитый как цикута, снисходительный по умолчанию, говорил ему, что Ви его самый близкий человек. «Не вызываю в тебе ненависти»… Ну да, как-то так. Почти. «Вызываешь во мне любовь, если быть откровенным». Соло не понимал, какое побуждение одолевает его больше – расхохотаться или охуевающе потереть переносицу. То, что вываливал сейчас на него Джонни, было немного через край, немного слишком для его измочаленного банально влюбленного сердца. Но он должен был оставаться сильным, потому что расклеиваться тут на пару было говеной идеей. Не так часто на его плечи ложилась задача поддержать Джонни. Все остальное могло подождать, все равно спешить с этой хуйней было некуда и не к кому. Несмотря на его безответные чувства, в первую очередь Джонни был ему другом. Братом. Близнецом. Его второй ебанутой необходимой половиной.       - Ты не вызываешь во мне ненависти. Ты тоже мой самый близкий человек, Джонни, - Ви криво усмехнулся, затянувшись. - Поэтому держи свой последний второй шанс и не проеби его, будь другом.       - Я буду очень стараться, - Джонни ухмыльнулся, решительно бросил недокуренную сигарету в грязь и, вскочив, коротким движением по-военному, но все же небрежно, в своей разболтанной пластичной манере, отсалютовал, знаменуя новое начало и новое знакомство. – Джонни Сильверхенд. Непокорный рокер, который не сдался.       Ухмылка рокербоя, такая привычная и знакомая, согрела сердце Ви. Кажется, Джонни возвращался к своему нормальному состоянию, кризис миновал.       - Ви. Первый среди неудачников, - Ви привычно отзеркалил ухмылку. Что же, их новое первое знакомство состоялось. – Жаль, что мы не поговорили обо всем этом с самого начала, с первого, так сказать, захода. Было бы легче.       - Да как-то среди всего происходящего не выпадало свободной минуты для беседы по душам. Сначала ты ныл у Виктора, пока еще не знал обо мне: «У меня глюки, я боюсь», потом плакался Мисти, что не хочешь умирать. Помнишь?       О, да, Джонни вернулся, возблагодарим небеса и восплачем в великом горе, чумбы. А у Ви почему-то стоял ком в горле. Он был охуенно рад. Да что там, почти счастлив.       - Не, я помню, как ты среди ночи умолял, чтобы я покурил, и сокрушался, что не можешь меня убить.       Их объединяли обалденные общие воспоминания, хоть в семейный альбом помещай: вот Джонни бьет его лицом об окно, а вот Ви со счастливой улыбкой радостно глушит Сильверхенда блокаторами. Ах, ностальгия по старым временам, ах, эти милые родные мелочи!       Ви от души расхохотался, аж глаза заслезились, Джонни тоже ржал, склонившись и уперев ладони в колени. Поразительно, но так близки за всю историю их общения, кажется, они еще не были. И это прошивало насквозь, словно невидимые нити, неразрывно связывающие их.       - Я и не знал, как далеко все зайдет, - отсмеявшись, рокер выпрямился. Улыбка все еще незримо пряталась в уголках губ.       - Помнишь, ты говорил, что задыхаешься в моем теле? Ты до сих пор это чувствуешь? – Джонни сорвался в свои обычные прогулки влево и вправо, словно энергия не позволяла ему находиться на одном месте. Ви любовался им – довольным, пластичным, снова живым, вернувшим цвет, словно удалось раздуть на время погасшее внутри него пламя.       - Нет. Не скажу, что стало лучше, просто… по-другому, - сложив руки на груди, рокер подбирал слова, расхаживая грациозно вдоль края бетонной плиты. – Иногда, когда я просыпаюсь, мне кажется, что я вернулся полностью. Что тело теперь мое насовсем. Что я свободен. Но через секунду накатывает чувство страшной утраты. Будто я потерял что-то важное. Потом я ощущаю, что ты здесь, рядом, со мной, мы в одном теле, ты никуда не исчезал, и сразу чувствую какое-то глупое облегчение.       - У меня бывают похожие сны, - то, о чем рассказывал Сильверхенд, было очень похоже на сны, мучившие Ви. Сны, в которых он понимал, что безвозвратно потерял часть себя, и это было не исправить риперу, не вылечить никакими препаратами, это было раной, которую не затянет время. И, просыпаясь, он так же привычно нашаривал внутри себя отзвуки мыслей или ощущений Джонни, и чувствовал всепоглощающее облегчение.       - Наверное, это не слишком хороший знак. Нам нужно что-то с этим делать, Ви. И поскорее.       Да… Нам, блять, нужно поскорее сделать эти сны былью, сука. Это было безумием – понимать, что время тебя убивает, но все равно упорно не желать торопиться. Это было какой-то нездоровой хуйней.       Какое-то еще время они отлично разговаривали, вспоминали старые дела, смешные ситуевины, смеялись, перебивая друг друга.       А потом, как-то так пришлось к слову, Джонни попросил Ви одолжить ему тело для похода в кино с Бестией. И Ви подбило как-то одномоментно и смертельно – ему сразу вспомнились неоформившиеся подозрения, посетившие его на «Эбунике». Можно было убеждать себя в том, что у Сильверхенда чисто деловой план, не включающий в себя ностальгию по старым отношениям, но соло в это верилось слабо. Не верилось вовсе.       Но что ему оставалось, кроме как растянуть внезапно онемевшие губы в широком радостном оскале и, как истинный чумба, до головокружения махать согласно гривой?       Разве не так поступают лучшие, самые близкие друзья – дают погонять чумбе тело для свиданки в кино?