Never Fade Away

      - Звони арасачьей суке, - за стеклом неярко и сочно горело закатное солнце, бросая розоватые и желтые блики на соседние высотные здания, на снующие мимо ави. Невыносимо отблескивал негасимый неон рекламных щитов. Приглушенные усталые лучи красиво высвечивали четкий темный силуэт Сильверхенда, стоявшего у окна, отвернувшись от комнаты, отвернувшись от Ви. Руки скрещены на груди, широкие плечи напряжены – видно по мышцам спины под тканью майки. Вся фигура выражала собой готовность, собранность и пружинистую энергию. – Давай. Пора. Разделаемся с последним дельцем на сегодня, и ты наконец-то передохнешь.       Требование было не то чтобы неожиданным: наемник и сам знал, что звонить необходимо… Просто так уж получилось, что звонок откладывался и откладывался. Не просто так, само собой, - по важным причинам. Каждый раз находилось какое-то мелкое занятие: нужно было принять душ, переодеться, сходить закинуть окровавленный шмот в стирку в прачечной на этаже, снова обработать бровь, заклеить фиксирующим пластырем изводяще ноющий нос, ответить на электронную почту, покормить кота… Да мало ли еще бытовых дел может быть у молодого наемника вечером дома?       Рокербой все это время с дивана исподлобья наблюдал за Ви, неспешно занимавшимся повседневными простыми делами. И молчал. Ни слова не говорил. Так молчал, что соло прямо всей кожей, словно наэлектризованное покалывание, ощущал это давление, этот намек, этот, сука, бессловесный пинок под задницу. И стойко не обращал внимания, упорно избегал смотреть в сторону Джонни.       Но серьезно, чум, ты собрался игнорировать свое второе «Я», все эмоции, мысли, взгляды и действия которого транслируются тебе прямиком в мозг? Оба они все знали и все понимали о действиях и их предпосылках друг друга. Но до определенного момента давали друг другу право на молчание.       Теперь, как Ви ни старался судорожно придумать себе какое-нибудь еще дело, ему пришлось согласиться, что они закончились. Если он, конечно, не хотел привести в порядок оружие, но рокер прекрасно знал, что это наемник делал не далее, чем вчера. И этого Сильверхенд бы Ви не спустил. Поэтому, обозначив свое поражение и готовность к диалогу, соло завалился раздраженно на диван, вытянув ноги – вот он я, дескать, валяй, начинай. И рокербой все это прекрасно чувствовал. И, конечно же, начал.       Набрать номер и договориться о встрече - перейти определенный рубеж. Все, что оставалось им с Джонни, это правильно провести беседу и вытряхнуть из холодной бляди информацию о физическом нахождении ебаного логова безумных ученых – точки доступа в Микоши. Все. Ну, пожалуй что, не обнулиться в процессе, неправильно построив беседу. Получить координаты, проработать план и… осуществить его. Разделиться. Избавиться от рокера.       - А что будет после с тобой, Джонни? – взгляд наемника против воли стал больным, страдающим. Он чувствовал, как горе и нетипичный страх выжигают ему зрачки. Он буквально терял силы жить, когда думал о том, что Сильверхенд просто исчезнет из этого мира. Перестанет существовать. Уйдет из жизни Ви навсегда. И, блять, хуй с ней, с жизнью Ви – не самое главное это горе, вот серьезно! Если бы перед соло стояло условие о том, что рокербой сможет жить, но Ви больше никогда его не увидит… Да наемник, не задумываясь, согласился бы! Только бы Джонни жил, только бы просто знать, что он есть где-то, живой, горячий, сильный, может быть, даже счастливый хотя бы иногда, хотя бы немного… Но Ви нельзя было об этом думать. Он обещал. Он, сука, обещал, но как же это было сложно!       И Ви намотал новый виток на кривой клубок в своем пылающем мозгу:       «C-can you feel it?       Can you touch it?       Get ready 'cause here we go».       - Без, блять, малейшего понятия. Но за свою жизнь и посмертие повидал столько всякого говна, что вряд ли что-то сможет меня удивить. Может быть, твоя энграмма перезапишет мою на биочипе. Может быть, Альт вытащит меня в сеть за Заслон. В душе не ебу, Ви, - не оборачиваясь, явно не желая смотреть соло в глаза, Сильверхенд напряженно пожал плечами.       - Я буду… - сколько бы Ви ни старался держать себя в руках и вести себя, сука, адекватно, в последние дни его все равно позорно прорывало, словно плотину под сильнейшим напором потока воды. Потока каких-то диких эмоций. Похуй: успеть, сказать, сделать, поцеловать, донести все важное, одарить тупой банальной лаской, прижать лишний раз к себе, пробормотать нежности, показать свою, блять, любовь, тепло и поддержку.       Они ощутимо умирали вместе. Непонятно, страшно, неизведанно, туманно, бессмысленно. Каждый по-разному. Совершенно одинаково. Двумя разными смертями. Одной на двоих. Ви - медленно и в процессе. Джонни - в перспективе.       - Пиздец, ну вот не надо только этой хуйни… - мощное мускулистое плечо дернулось раздраженно, а в сорванном бархатистом рычащем голосе наемник уловил с оторопью затаенную боль, но заткнуться уже был не в силах. Все невысказанное раньше просто разрывало его на части. И он закончил фразу, несмотря на явный протест рокербоя.       - …скучать, Джонни.       - Мог бы доебать тебя, славно и от души отхуесосить, заставить ненавидеть меня напоследок! Для облегчения процесса, - ухмыльнулся, судя по тону, ядовито и обреченно Джонни, упорно не оборачиваясь, глядя и глядя в глупое окно на глупый жестокий проклятый сияющий город. - Но в твоем упертом и ебанутом случае эта хуйня не сработает. Не знаю тебя что ли? Ты будешь ходить с унылым осунувшимся еблом и гадать, в чем ты провинился, вместо того, чтобы охуевать от злости и проклинать меня последними словами. Пиздец ты, Ви, блять! Тяжело с тобой, строптивым и искренним ослом. И ничего это не облегчит ни тебе, ни мне. Да, ты будешь скучать, Ви, но это со временем пройдет! Звони!       Под конец тирады голос рокера стал громче, он почти задохнулся предпоследней фразой, но зато очень уверенно, словно распяв самого себя, вбил гвоздем финальный приказ.       Да, Ви понимал, что вел себя как бесполезный слабак, а особенно – и это он ненавидел больше всего, - на фоне самого Сильверхенда, державшегося молодцом, со всеми присущими ему достоинством и героизмом, хотя это ему было обнуляться снова, а вовсе, блять, не эгоистично ноющему тут о своих драмах соло. Рокербой его и пинать попутно умудрялся, заставляя двигаться шустрее, спасать свою жизнь, да еще и утешал, вестимо, как мог – подумать только! И это было жалко и унизительно. Также стоило помнить о том, что Ви обещал Джонни разъебать Микоши. Да он и сам хотел сделать это, потому что… «кто-то должен прекратить это безумие». Но все эти тропинки сливались в одну хуевую дорогу. С односторонним, сука, движением.       И Ви собрал в кулак всю свою разваливающуюся на осколки сущность, откопал в себе силы, мужество и гордость, вбил себе насильно в глотку свои принципы и, глядя в широкую спину рокера, набрал номер и, стараясь не цедить слова с презрением и яростью, поздоровался с ебучей императорской дочуркой.       Вот и все. Послезавтра. Послезавтра Ви расстелется изо всех сил перед сучьей японкой, отыграет со всей отдачей умирающего профессионального зверского наемника, готового на все ради спасения собственной драгоценной жизни. Отыграет в попытке получить нужную информацию. И либо этот перформанс сработает, либо их с Сильверхендом обнулят, не отходя от кассы, ко всем херам. Есть, конечно, еще призрачный шанс, что при атаке он сам вынесет арасакских псов и выйдет из «Углей» относительно живым. Да только толку? Без информации у них нет шансов ни на осуществление их террористической задумки, ни на обещанное рокербою выживание Ви.       Держи свое слово. Это самое ценное, что у тебя есть, мудила.       - Завязывай ебать себе голову, Ви. Если тебе так это нужно – только попроси, сделаю это гораздо качественнее и приятнее для нас обоих. Только боюсь пока сотрясать твою отбитую тыкву снова, - отлипнув наконец-то от проклятого окна, за которым уже темнело, Джонни пропал в вихре распадающихся, красиво бликующих пикселей, отразившихся на оптике соло, и появился уже лежа на диване, внезапной тяжестью обрушив свою башку на бедра Ви. Взглянул снизу вверх в лицо наемника и ухмыльнулся так, что кровь в жилах застыла в жидкий лед, а потом хлынула горячим расплавленным потоком, словно обварив сердце Ви кипятком. – Позвонил и позвонил. Договорился. Молодчинка. Забыл. Мы кино смотреть вроде собирались, нет? Че там есть на выбор?       - «Убийство в пробирке». Фантастика, вроде, - соло, все еще через силу вытягивая себя из мутного водоворота убийственных мыслей, включил голопроектор и прокрутил меню на список доступных фильмов, попутно на секунду ладонью перехватив давящую болезненно на его хозяйство черноволосую голову, сполз на сидении ниже, поддернул пижамные штаны и опустил затылок рокера себе на голый живот. Мягкие волосы Сильверхенда приятно щекотали кожу.       - Пафосное название, прикрывающее банальщину о трагической истории клонирования. Подвалы корп, история материнской или заурядной плотской любви ученого к своему творению. С непременным якобы загадочным преступлением. Убийца – садовник. В пизду, - потянувшись свободно и при этом чуть не заехав Ви живой рукой в висок, рокербой уперся ногами в подлокотник, плечами в бедро наемника и с усилием, глубоко и довольно вздохнув, распрямился во весь рост, заставляя Ви подвинуться к противоположному краю дивана. – Во, так заебись. Покурим? Че убогого там еще есть?       - Вечно ты все засрешь. Про клонирование. Интересно же! – потянувшись через Джонни, соло выудил из пачки сигарету и прикурил, одновременно удаленно выключив свет и опустив жалюзи. Квартирку окутала уютная тихо дышащая темнота, освещаемая только синеватым свечением меню голопроектора, да узкими неоновыми полосами, пробивающимися через щели жалюзи. В тусклом сиянии плавали изменчивые фигуры сигаретного дыма. Перехватив бутылку пива из мини-холодильника, примостившегося у дивана, и открыв ее, Ви вернулся к изучению списка доступных по подписке фильмов. – Во! «Преступление, наказание и зомби»! Ужасы и трэшак. Глянем?       - О да… Кто бы ожидал другого от любителя реалити-шоу! Ты знаешь?.. Знаешь, сколько раз мне хотелось разъебать битой твой голопроектор, когда ты поглощал это нажористое хрючево для извилин?! Серьезно, Ви, это же радиоактивная хуйня! Чувствовал, как тупею прямо вместе с тобой. Мой уровень интеллекта, сука, падал просто фатально и физически ощутимо. Меня блевать, блять, тянуло. Причем, не поверишь, прямо мозгом. Столько клеток разом не убивает даже самая жесткая наркота. А в этом деле я спец, уж поверь, - криво оскалившись в полумраке, рокер выудил из воздуха свою энграммную сигарету, затянулся и выдохнул пиксельный дым прямо в лицо наемника.       - Ты хули разошелся-то, великий ценитель прекрасного и умственно обогащающего? – недоуменно моргнул Ви на эти внезапные излияния. – То есть как с Бестией, так можно и двадцать восьмую часть «Бушидо» схавать, а как Ви, так, значит, сразу тупой еблан?       - Потому что ты тупой еблан, Ви, смирись с этим наконец-то или начинай над собой работать, - и словно бы не он сейчас нес оскорбительную хуйню или же просто не считал ее важной и серьезной, Сильверхенд с усмешкой, довольно, с усилием отерся затылком о солнечное сплетение соло. – Мы, блять, не в авто-кинотеатре, где любое говно уместно, мой маленький недалекий наемник, потому что никто не планирует смотреть на экран более десяти минут. Так что если мы не собираемся начать тискаться в ближайшую четверть часа, то шуруй дальше по списку и не выебывайся.       И черт его знает, с чего бы рокербой был уверен, что в ближайшее время они не перейдут от фильма к чему-то более приятному… Да только в кои-то веки Ви, скорее всего, исключал такой исход, как бы это ни было печально. Ему бы очень хотелось потрахаться от души в качестве завершения этого охуенного победного дня, но башка его, которую сегодня сотрясли два кошмарных удара, все еще тошнотворно кружилась, во рту стоял отвратный привкус железа и хрома, ломота засела в затылке и за правым ухом - у самого биочипа, и спускалась вниз по шейным позвонкам, отдавая в лопатки, а развороченная бровь доканывала периодическими взрывами агонической пульсации. Стимуляторы работали, разгоняя боль, восстанавливая ткани, но, видимо, при таких-то сотрясениях времени для полного исцеления прошло еще маловато. Возможно, Джонни просто чувствовал его состояние. Возможно, для выводов ему было достаточно рожи наемника, все еще разукрашенной красивыми гематомами и праздничными уже потихоньку сходящими парными фингалами.       - Заебал ты, Джонни, вот серьезно, - за зомби было особенно обидно. Этот жанр Ви искренне любил. Трэшак, захаванные мозги, алчные полчища пожирателей плоти… Ну что еще, казалось бы, нужно для охуенного вечера? От возмущения и досады соло даже попытался привстать, спихнуть с себя наглого мудака. – Тебе, блять, арт-хаус заебистый какой-нибудь, что ли, подавай? Так ты сразу скажи, не еби мой многострадальный мозг. Я тебе включу его и пойду каким-нибудь делом займусь. Схемы и чертежи давно вон хотел разобрать…       - Сидеть, - рокер напрягся, ощутимо придавливая Ви к дивану тяжестью собственного тела, не давая подняться. – Ты. Я. Кино. Решили, значит, решили. Листай свой уебанский список дальше. Должно же там быть хоть что-то стоящее.       После пятнадцатиминутных препирательств, полных искрометного юмора и утомительной иронии, сошлись в итоге на фантастическом триллере об имплантах-убийцах. Все еще глубоко в душе сожалея об отвергнутых Сильверхендом жадных до человечинки ублюдках и недоумевая насчет преимуществ имплантов-убийц перед зомби, наемник включил фильм. И только тогда осознал, что в процессе перепалки о жанрах и предпочтениях тоскливые и страшные мысли вынесло на потоке возмущения. В голову закралось подозрение насчет внезапной вспышки раздражения великого кинокритика-анархиста. И, кажется, блядская его схема сработала.       Потягивая пиво, Ви лениво пялился в экран, наслаждаясь больше вовсе не действием, происходящим в картине, а ощущением полного покоя и уюта. Комфортная темнота смыкалась вокруг них, омывало знакомыми родными запахами. Оба кайфовали через рецепторы соло от простецкого вкуса трешовых синтетических снеков. Рокербой отпускал едкие шуточки, отчего триллер превращался периодически в неебическую комедию.       Пальцы Ви путались в темных волосах Джонни; проходились медленно и почти невесомо, задумчиво то по колючей щеке рокера, то по линии челюсти. Когда наемник касался шеи Сильверхенда, то чувствовал, как перекатывается под кожей кадык, когда тот сглатывал – такое живое, потрясающе живое простое движение. Спускался, не глядя, наощупь, прикосновениями ниже горла, ниже ключиц – ловил ладонью дыхание, спокойно приподнимавшее грудь рокербоя, слушал ровное сильное биение бесконечно любимого сердца – и плавился от ощущения правильности и покоя.       Ви знал, что Джонни нравилось вторгаться в личное пространство. Он не понимал, делал ли рокер это осмысленно, чувствуя, что этим завораживает и подавляет волю, или же, как обычно, просто пер по заложенному в него природно наитию. Манера его раздражала, но и околдовывала одновременно – все эти интимные приникания, рука на плече, голос над самым ухом, дыхание в лицо, вечное сокращение дистанции, мешающее мыслить ясно. Но теперь соло узнал и еще один новый факт: Сильверхенд сам для себя искренне любил – охуеть, какие новости, - прикосновения. Заваливаться вальяжно, укладываясь своей тяжелой башкой на грудь или живот Ви, упираясь плечами в бок или бедро. Естественно, по-хозяйски, бесстыдно и без стеснения перся, когда пальцы наемника гладили его лоб или скулу, перебирали волосы. Раньше Ви казалось, что для рокербоя эта ласка была бы подобна смертельному ранению или кощунству – возмутительно и неуместно, но Джонни и тут умудрялся удивить, не оправдывая ожиданий – слал нахуй представления о себе и беззастенчиво и без заморочек наслаждался.       Где-то на моменте, когда оптические импланты героини попытались заставить ее обнулить собственного ребенка, соло ощутил, что начинает вырубаться. Возможно, виной тому было сотрясение, но он зевал просто неумолимо, а глаза закрывались. Он еще успел поймать краткую мысль о том, что рокер, наверное, дико обломается, что не узнает, чем закончится эта интригующая история, но пересилить себя уже не смог.       Горячий сухой воздух обжигал легкие, солнце палило в лицо и слепило даже через армейские солнцезащитные очки. В спину жарило пламя от подбитого, бесполезного теперь панцера. Да, после атаки технике настала пизда, как и сопровождению. Военные бронированные джипы догорали рядом. Тянуло запахом паленого мяса и волос. В ушах стоял протяжный дурной гул пополам с высоким, ввинчивающимся в мозг сквозь барабанные перепонки писком.       И никого больше живого, кроме них двоих, охуевших, чудом не обуглившихся в тесной кабине. С трудом им удалось вскрыть заклинивший люк, не задохнувшись в замкнутом пространстве. Надышались оба будь здоров, до раздирающего глотку кашля, до мутных пятен перед глазами, до блевоты. Но охуевшая доза стимуляторов все еще держала на ногах, все еще гуляла дрожью по конечностям, все еще штырила свежим эфирным потоком.       И Роберт даже успел поверить в то, что им на миг сверкнула счастливая блядская звезда ебанутых и поэтов, потому что два вражеских приземистых гудящих панцера уже валили от них и почти перевалили за холм. Может быть, - ведь может же, сука, так быть?! – что их не заметили, сочли погибшими в раскаленной дымящей груде железа.       Не вылезать, блять, из-под дымного стелющегося шлейфа, не отсвечивать в обзоре. Надеяться, что пилоты не обратят внимания на сигнатуры.       Да кому ты пиздишь, тупой еблан? Ты бы не обратил внимания на датчики движения и тепла? На что ты надеялся?!       Одна из махин изящно и угрожающе со скрежетом развернулась, солнце бросило невообразимо прекрасный луч на металл, рождая радужные блики, отразившиеся в зрачках. И Ви понял, что они должны хотя бы попытаться съебать. Пусть и сдохнут уставшими, блять! Но не стоять же покорно, дожидаясь ебучей судьбы. Дернул на ноги друга, все еще заходящегося в приступах жестокого кашля – тот качался, еле держался на ногах, наверняка надышался больше, чем сам Роберт, - и, перебирая заплетающимися, сука, ногами, поволок чумбу за подбитую машину, стараясь держаться под сомнительным прикрытием черного едкого дыма.       А в голове билась упрямая ожесточенная мысль, твердая как сталь: спасти друга, вытащить любой ценой, да пусть обнулиться самому в итоге, но не сейчас - только после того, как выполнит свой ебучий долг!       Воющее, тяжелое, надсадное гудение за спиной нарастало, и Ви, даже не оборачиваясь, видел в пылающем мозгу образ наползающей неотвратимо, плывущей в сантиметрах над землей хищной махины, готовящейся выплюнуть тяжеленный снаряд, который разнесет их с напарником в кровавую кашу, разметает по песку тонким слоем красной пленки.       Но, пиздец, на что нужен человек, на что нужна воля, если не верить в себя до конца, если не выгрызать свои последние шансы, если не спасать друзей, если не ломать ситуацию в свою пользу, если не бороться за блядскую жизнь?!       И Роберт, понимая логикой, что они проигрывают эту пизданутую гонку, что от панцера еще никто не убегал, стискивал зубы, сжимая губы в упрямую линию, и тащил задыхающегося друга, и тащил, и хрипел, напрягаясь запредельно. Шаг за шагом. И тащил. И тащил.       Солдатские жетоны били по бронежилету, пот катился по лицу, мышцы дрожали, чумба хрипел и норовил сложиться пополам в приступе непрекращающегося кашля - словно что-то уничтожало, разъедало его изнутри, как терминальная стадия какой-то ебучей болезни, - а безразличный хищный гул нарастал, пока не сменился отвратительно и знакомо пискнувшим сигналом наведения.       Но Ви не обернулся на этот звук. Потому что смотреть в охуенно огромное дуло, несущее тебе жестокую смерть – это, блять, страшно. Это выдирает землю из-под ног, это снимает шкуру тупым ножом, это режет тебе глотку зазубренным лезвием. И он не нашел в своей душе сил на этот подвиг.       А вот напарник его распрямился внезапно, среагировав на вбитый в подкорку сигнал, встал как вкопанный, позабыв даже про выворачивающиеся только что наизнанку легкие. И Роберт успел даже рассмотреть на его губах красные ошметки, отстраненно отмечая, что дело куда хуже, чем он думал, и в кабине горело что-то токсичное, разъедавшее теперь его друга изнутри.       Время замерло, закаменело, обленилось, сука, окончательно и залипло, словно неисправный механизм, когда чумба Ви обернулся назад – медленно, приоткрыв рот, широко распахнув яркие голубые глаза.       А потом время пизданулось вновь, словно наверстывая свой промах, и напарник одним резким толчком с охуевшей силой отбросил его назад, и Роберт все еще нихуя не понимал. Не понимал этого жеста, этого движения, этой тупости. Взмахнул руками, заваливаясь, подворачивая ногу.       И тогда его накрыл запоздалый свист снаряда, моментально сменившийся оглушающим и ослепляющим взрывом. И пару секунд мозг убеждал Ви, что все происходит лишь в его сознании.       Затем внезапно и хищно мир обвился вокруг него удушающей пуповиной и впился в него когтями-лезвиями.       Но звука не было. Лишь машинный тяжелый гул, тошнотворные толчки, сломанный стук. Словно что-то полуживое-полуметаллическое силилось воскреснуть.       А потом пришла сияющая бешеная боль, раздирающая все тело, упавшая невыносимой острой тяжестью. Пришла удивительно просто, без всяких раскачек. Так банально, что Роберт никогда бы не поверил, что всепоглощающая агония может быть настолько грубой и простой. Несколько коротких секунд он мечтал о спасении. Но после мучительный приступ, накативший накрывшим его кошмарным цунами, выгнул тело в судороге беззвучного, казалось, вопля. И неожиданно, оглушающим выстрелом вернулся звук, ударив беспощадно по барабанным перепонкам. Кто-то кричал. Страшно. Заходясь. Без слов. Хрипло, срывая по-животному звучащий голос.       На миг мелькнула режущая лезвием мысль о том, что это его друг, и Ви с усилием повернул ставшую неподъемно тяжелой голову. Взгляд его упал на окровавленное, искаженное все в том же удивлении знакомое бледное лицо. И лицо это кричать не могло, потому что крепилось на ошметках к лежащей отдельно от тела голове.       И в этот момент Роберт понял, что кричит он сам. И в этот же момент дикий заходящийся вопль прервался, потому что голосовые связки не выдержали.       И остался только сплав беззвучных царствующих боли и ужаса. И запах. Выворачивающий, тошнотворный, металлический запах крови.       Ви где-то очень далеко, словно бы это было не с ним, чувствовал, как от напряжения, от невыносимости происходящего в голове его одна за одной лопаются какие-то важные натянутые до дрожи и предела струны.       Пылающее небо валилось на землю, песок обжигал и пожирал его заживо, и он мечтал умереть прямо сейчас.       Только пожалуйста, пожалуйста, о, блять, пожалуйста, пусть это прекратится!!!       Но ад не прекращался. И Роберт смотрел, и смотрел, и смотрел в распахнутые глаза друга, отдавшего за него жизнь, обрекшего его на невыносимые муки преисподней. Смотрел, пока темнота не сомкнулась на обугленных развалинах того, что оставалось от его сознания и его личности.       Срывая голос в ужасающем вопле, чувствуя, что вся левая половина его тела сгорает в огне, что он сходит с ума – уже сошел, необратимо, бесповоротно, что он не выдержит больше и секунды этой раскаленной пытки, наемник вывалился, кривя рот в ужасе, чувствуя влагу на пылающих щеках, из запредельного убийственного кошмара. Грохнулся с дивана на пол, хватая с усилием воздух.       Ви дышал пару секунд, пытаясь вникнуть, что вокруг не обжигающая сияющая пустыня. Все еще видя перед глазами мертвое окровавленное родное лицо. Широко раскрытые, удивленные, поразительно сияющие в смерти глаза. Сон. Кошмар. Воспоминание. Его?       Джонни.       Джонни!       Ломающийся, ужасающе размеренный треск энграммы звучал в кромешной темноте справа, перемещаясь, судя по всему, от края дивана к постели. И обратно. И снова. И снова. И снова. Без конца. Будто метроном.       Все еще заходясь от ужаса, покрываясь холодным потом, находясь под оглушающими впечатлениями душераздирающих, кошмарных воспоминаний Сильверхенда, соло прищурился, фокусируя оптику, и выловил наконец-то во мраке голубоватое мерцающее сияние, мерно перемещающееся вдоль окна.       Первой мыслью была идиотская идея, что биочип все-таки повредило выносящими ударами Бритвы, но Ви быстро стряхнул с себя сонный тупняк и понял, что рокербоя снова накрыло, как и бывало обычно, когда в ночи к ним приходили воспоминания об этом чудовищно ужасном эпизоде жизни Джонни. Но никогда еще наемник не видел этого пиздеца от начала и до финала. И сейчас ему казалось, что он умирал вместе с рокером, все еще находясь там, на раскаленном красном песке, глядя в такие безумно блестящие мертвые родные глаза. Его душили паника и горе, разделяемые на двоих, а в ушах все стоял невыносимый писк сигнала наведения. И эхом – запредельный животный вопль. И Ви понимал, что все это сейчас он черпает из сгорающего в адском пламени сознания Сильверхенда, все продолжавшего и продолжавшего метаться вдоль окна. Ужасающе размеренно. И не было в этом ничего человеческого – сломанный бездушный механизм.       Первым побуждением было, как и обычно, броситься, ухватить за плечи, прижать к себе, встряхнуть, пытаться заставить очнуться, но… как бы соло ни выворачивало от сочувствия, желания защитить и прекратить эту агонию сейчас же, делать этого было категорически нельзя.       В первый раз, когда рокербоя накрыло это странное состояние, Ви охуел до крайности и, оглушенный транслирующимся прямо в его мозг невозможным кошмаром, конечно же, постарался перехватить Джонни, заставить перестать метаться, усадить, притиснуть к себе. Рокер чуть не обнулил их обоих тогда. Без преувеличения. Именно в ту ночь наемник понял, почему ярость Сильверхенда была притчей во языцех: таких жестоких пиздюлей Ви не получал очень и очень давно. Соло не имел возможности ответить на это нападение, потому что пиздить энграмму было делом заранее обреченным на провал – да даже если бы он и мог, то, блять, само собой, не стал бы! Он пытался уйти в глухую защиту в надежде, что рокербой вот-вот очнется, придет в себя… Только выстоять перед таким ураганом бешенства исключительно на блоках банально невозможно – это известно каждому бойцу. И Ви слабел, пропуская удар за ударом, но безразличное слепое безумие Джонни не прекращалось, он все так же упорно, яростно и жутко пер в атаку. И наемник был уверен, что он так и кончится под этими безжалостными кулаками, если бы, нанеся особо жестокий и болезненный хук в лицо Ви, рокер внезапно не вздрогнул, не отпрянул бы, тяжело и хрипло дыша, и не замер, словно сломался окончательно.       Из цикла Сильверхенда вытаскивала боль Ви. И он без сомнений потянулся к столу, выдергивая нож из чехла.       Но в этот раз привычный порез на предплечье ожидаемого эффекта не принес. Синие помехи все так же размеренно потрескивали, перемещаясь справа налево и обратно. Отблескивало пиксельное сияние, на миг то и дело высвечивая бледное, безразличное, сосредоточенное, страшное лицо. Губы, сжатые в жесткую линию, невидящие, словно глядящие куда-то сквозь реальность, глаза, хищный нос, крепко сжатые челюсти под многодневной щетиной, напряженные плечи. И с каждой секундой по туго натянутой между их сознаниями струне к соло перекочевывал запредельный, адский, невыносимый накал погребающего под собой нечеловеческого удушающего ужаса. И это убивало Ви, распинало его, уничтожало, выворачивало наизнанку.       Попытки мыслить трезво рассыпались в пыль и наемник раньше, чем успел оформить идею у себя в голове, согнулся, с хлопком решительно впечатал левую руку в стол, одновременно правой рукой смел к себе ближе завалявшийся на углу стимулятор и, не давая себе времени на размышления, с короткого замаха вогнал острие ножа в тыльную сторону ладони меж костей, пробивая плоть насквозь, отчетливо услышав, как сталь ударила в пластик.       Боль ломанулась чистой холодной волной по нервным окончаниям снизу вверх, от пальцев к плечу, пропахала дальше широкую дорогу в мозг, в глазах на секунду потемнело. Ви зажмурился и стиснул зубы, но тут же распахнул пересохшие вмиг глаза.       Тишина оглушала. Сводящий с ума размеренный треск помех пропал. Рокербой и наемник в полумраке уставились друг на друга, дыша одинаково тяжело, часто и хрипло. Не отводя взгляда от все еще слепых раскосых глаз Джонни, Ви с шипением безжалостно дернул лезвие на себя. Хлынуло тепло и противно, кровь закапала стол, боль рванула остро, заставив пальцы мучительно дернуться.       Отбросив нож на пол, соло, все так же, боясь отвести взгляд от рокера, наощупь ткнул в грудь иглой стимулятора.       Сильверхенд стоял ссутулившись, взмыленный, будто загнанная лошадь, дышал рвано и сипло, смотрел на Ви и сквозь него. Запредельный вопль в голове затихал, словно отдалялся. Возвращались звуки из реальности. Кто-то за дверью на этаже хохотал пьяно и истерично, второй голос вторил глухо и раздраженно. Доносились невыносимо будничные бодрые отзвуки рекламных слоганов, извергаемых бесконечно с многочисленных экранов.       Зубами вскрыв упаковку с бинтом, наемник, тихо матерясь, замотал неловко окровавленную ладонь, пристально следя за рокербоем. Тот почти не двигался, словно окончательно сломанный, как пустая, выпотрошенная оболочка без единого проблеска души и разума, полная лишь животной неосознанной сущности.       Но с этим можно было жить и работать. И не рисковать в процессе обнулиться.       Все еще с опаской, тихо и осторожно, стараясь не совершать резких движений, Ви обошел стол и опустился на край дивана как можно ближе к стоящему истуканом Джонни. Касаться его было страшно, хотя все существо соло и надрывалась о том, что он должен вернуть жизнь и мысль в это тело, заставить боль и безумие раствориться, забыться хотя бы на время. Если возможно забыть этот кошмар хотя бы когда-нибудь. Хотя бы ненадолго. Если бы Ви только мог – он бы забрал все это себе, душу бы себе сжег в этой агонии, только бы облегчить невообразимую ношу рокера.       Медленно потянувшись через мрак, наемник осторожно обхватил поразительно горячее влажное запястье, обвитое татуировкой, инстинктивно ожидая удара, готовясь поймать его в блок, и мягко потянул удивительно легко поддавшегося Сильверхенда к себе. Тот качнулся опасно, но безвольно, и сделал шаг вперед. От этой слабости сердце Ви зашлось в судороге, но он сжал зубы до скрежета, заставив свои эмоции течь плавно, без пиков. Выкинул на оптике нужное меню, решительно подправляя гормональный баланс. Пусть покой будет искусственным, если он не в силах держать себя в руках.       Рокербой покорялся его действиям ошеломляюще послушно, болезненно нехарактерно – и соло, действуя с аккуратностью сапера, имеющего дело с охуенным зарядом C-6, усадил Джонни на пол, меж своих разведенных коленей спиной к себе. Тот был податлив и вял, беспрекословно слушался Ви. Будто в оболочке этого горячего, взмокшего тела не было и проблеска сознания.       Руки наемника мелко дрожали, когда он медленно и осторожно провел ладонями по широким безвольным ссутулившимся плечам, поймав ответное животное короткое крупное содрогание – не человек, загнанный изнемогающий зверь, впавший в кататонию от ужаса. Размеренно и без усилия Ви гладил плечи, ключицы. Собрал невесомо мокрые длинные волосы Джонни в горсть, приподнял, открывая загривок, и слабо подул на шею, блестящую от холодного пота. Рокер качнулся вперед, безмерно порадовав соло первым, помимо тяжелого дыхания, собственным движением.       И если раньше Ви выкручивало лавиной беспорядочных кошмарных чувств и мыслей, разделенных на двоих, то сейчас наваливалась оглушительная пустота. Но наемник приветствовал эту всепоглощающую тишину. В ней не было взрывов и душераздирающих криков до изнеможения.       Неспешно, плавно Ви сполз на пол, перемещаясь и усаживаясь справа от Сильверхенда. Осторожно, чуть ли не вопросительно обхватил пальцами крупную живую ладонь, ощущая под прикосновениями все то же полное отсутствие воли и восприятия реальности. Попытался взглянуть в глаза рокербоя – тот склонил голову, острые мокрые от пота пряди расчерчивали бледное безразличное лицо на осколки. Губы были приоткрыты, роняя все еще хриплое сбивчивое дыхание.       Не торопясь, соло разминал мышцы ладони, запястья, предплечья, поднимаясь постепенно к бицепсу и плечу, цепко следя за чертами родного лица – и поймал первое движение зрачков, блеснувших в тусклых полосах неонового света, проникающего сквозь щели жалюзи. Бесконечное облегчение накрыло Ви, словно затопив теплым потоком все нутро.       Обычно на этом этапе Джонни понемногу начинал оттаивать, шевелиться, реагировать на окружающее хотя бы как-то, но сегодня все, кажется, было куда тяжелее и хуже. Сознание его буксовало, не желая возвращаться, воспринимать реальность.       И наемник сделал то, что подсказал ему какой-то внутренний импульс: осторожно положив живую ладонь рокера на его же бедро, Ви обхватил медленно металлическое запястье и огладил пальцами хромированную ладонь, держа ее в поле зрения все так же бессильно склонившегося рокера. На миг сплел свои пальцы с кибернетическими, тронул щелкнувшие сухо суставы. Сильверхенд вздрогнул, уголок его губ дернулся, живые пальцы сжались судорожно, и он выронил глубокий мучительный выдох. Но руку из хватки соло не выдернул, то ли не имея на это сил, то ли позволяя ему делать, что вздумается.       Проведя по глубокой обугленной борозде, оставленной в металле снарядом из ручного пулемета Смэшера, Ви поднялся выше, миновав сочленение запястья, искоса отмечая, что темные затуманенные глаза наблюдают завороженно за его действиями. Внешняя броня предплечья, покрытая многочисленными царапинами и неглубокими вмятинами, не была ни теплой, ни холодной – просто комнатной температуры. Очертив особенно глубокие борозды, наемник перевернул руку рокербоя и прошелся по полосам алеющих кибернетических мышц. Искусственные связки дернулись под его прикосновениями, напугав на миг, - получив импульс, сжались крепко со щелчками хромированные пальцы. Ви точно знал, что старый арасаковский протез не был чувствительным, значит, как и задумывал соло, рокер все еще безотрывно наблюдал за его действиями. В полосе неонового света мелькнула на ячеистой поверхности полимерных мышц надпись мелким шрифтом – и Ви поднял предплечье Сильверхенда выше, выкручивая на оптике приближение, вчитываясь в заводскую маркировку: предельная нагрузка: 340 фунтов, срок годности: 09.04.2099. Где-то в глубине сознания внутренний голос наемника, как показалось на миг, слился со вторым прерывающимся, словно заржавевшим голосом.       Дыхание рокербоя потихоньку выравнивалось, становясь тише, спокойнее. Плечом Ви ощущал, как грудная клетка его поднимается медленнее, размереннее. Словно зачарованный, Джонни внимательно следил за тем, как пальцы соло проходятся по хрому его руки, очерчивая каждый изгиб мышц, линии связок, острые края брони. И, похоже, мучительно осознавая для себя материальность собственного протеза, накладывая это зрелище на подергивающуюся реальность, рокер с трудом, но продирался через туман бессознательности и безвольности.       Обведя напоследок прошитую швами кожу плеча на стыке живого тела и протеза, Ви четко поймал границу чувствительности, отметив в какой именно момент Сильверхенд вздрогнул коротко и вдохнул глубоко, на миг приподняв голову.       Мрак в квартирке начинал меняться, переходя из почти кромешной темноты в утреннюю серость, когда вымотанный наемник дернул с дивана плоскую длинную подушку, бросил ее на пол и сполз ниже, ложась на твердое прохладное покрытие. Потянул за собой рокербоя, укладывая спиной к себе. Прижал тесно, обвивая его одной рукой поперек груди, левую же, поврежденную, примостив под темноволосую голову.       Джонни к этому моменту дышал тихо, ровно, но молчал и все равно почти не двигался сам, однако глубоко в их общем, сейчас крепко переплетенном сознании Ви уже начинал отлавливать какие-то туманные слабо оформленные мысли, отголоски пока почти неразличимых эмоций. Пустота отступала, кошмар же, кажется, ушел на сегодня окончательно в тень.       Вжавшись крепко в горячее недвижимое, но расслабленное тело рокера, соло перебирал пальцами левой руки длинные пряди его волос, с каждым жестом ловя отголоски боли, ползущие от ладони. Но, в сущности, боль эта была настолько незначительной в сравнении с тем невыносимым кошмаром, чудовищной мукой и безумием, что сегодня им пришлось разделить на двоих.       И, уткнувшись сзади в широкое плечо, впитывая запах кожи Сильверхенда, Ви напел тихо и немелодично: «С-can you feel it?..»       Коснулся носом все еще влажного загривка, сглотнул ощетинившийся колючим и режущим ком в горле, раздраженно перестроил уровень гормонов, понимая, что не может позволить себе сейчас расклеиваться, и прошептал, словно глупую и странную колыбельную: «Can you touch it?..»       Мускулистое плечо под прикосновением его губ расслабилось, словно бы рокербой, и правда, начал засыпать.       Из лежанки же, наоборот, выбрался Нибблз, возвещая начало нового дня, и уставился на непривычную картину охуевшими желтыми глазами. Наемник зыркнул на него предупреждающе, мысленно яростно заклиная не шуметь.       «Get ready 'cause here we go…»